Гоблин Том 1

Глава 17

Проснулся Зур'дах уже в родной пещере.

Ящеры притащили телеги на стоянки, с которых они и начинали свой путь, и теперь их распрягли. Сами дети очнулись от привычного шума множества гоблинов.

Зур'дах протер глаза и выглянул наружу.

— Вылазьте-вылазьте. — сказал возничий, который занимался отгоном ящеров в сторону.

Зур'дах выпрыгнул: ему показалось, что какие-то силы для этого появились в теле. Однако, ноги подогнулись и он чуть не упал. И хоть после сна он восстановился, ни раны, ни усталость окончательно никуда не пропали.

За ним выпрыгнули и остальные гоблинята.

— Так, выжившие, — обратился к ним с полубеззубой улыбкой старый шаман, — Теперь идете за мной. Будем ставить метки Стражей… будущих Стражей. Заслужили.

Хоть подобным и нужно было гордиться, ничего такого Зур'дах не ощущал. Он просто не видел никакого повода для гордости, особенно после того, что увидел на Испытании. Оно теперь казалось ему каким-то глупым и бессмысленным. Погибла большая часть детей, и ради чего? — Ради сраных цветков? Он посмотрел на семерых оставшихся детей.

И это все?

Остальные погибли. Из пяти десятков детей остались только они. И хоть почти никого из них гоблиненок не знал, это не имело значения, он мог оказаться на месте любого из них.

Старый шаман окликнул зависшего на пару мгновений Зур'даха и они все вместе двинулись вперед. Старик, казалось, стал еще дряхлее и немощнее за время их непродолжительного Испытания.

По пути им встречались гоблины, снующие по своим делам. И никому не было до них дела — до того, что они выжили в таком жестоком месте. Не было дела, что из пятидесяти вернулось семь.

А может, так и должно быть?.. — подумал Зур'дах, — Я их не знаю — они не знают меня…

За полчаса неторопливого пути, — шли со скоростью старого шамана, — они дошли до площади, где проходил Жребий и направились к жилищу шамана.

Сделанное из костей и шкур, внутри оно оказалось тихим и спокойным, словно толстые шкуры отсекали звуки и запахи племени, его бурную жизнь.

Над тлеющими углями курился дымок трав, а в углу сидела древняя старуха с иссохшим до каменной жесткости лицом — жена шамана. В одной набедренной повязке, с растянутой, тяжело висящей грудью, ее морщинистую кожу по всему телу покрывали бесконечные переплетения татуировок. Невозможно было понять, где заканчивается одна и начинается другая — они переходили друг в друга, переплетались, создавая причудливые узоры. Волосы, по женскому обычаю, были сплетены в сотни тонких косичек с вплетенными туда талисманами.

Именно старуха и наносила метки Стражей выжившим в Испытании. И не только им.

Перед татуировщицей стоял небольших размеров каменный столик, на котором размещались баночки с красками: черными, синими, желтыми и зелеными, а под рукой лежали десяток острых костяных игл разных размеров.

Когда дети с шаманом вошли, она неподвижно сидела с закрытыми глазами, и пока ее не окликнули — не открывала их.

— Просыпайся, старая дырявая кость. За работу.

Веки ее поднялись.

— Метки выжившим. — Пояснил старый шаман и толкнул одного из детей вперед.

— Садись перед ней. Ладонь на стол и терпи. Она у меня почти что немая, так что не смотри — она ни слова не скажет.

Ребенок робко подошел, сел на корточки и положил ладонь на низенький столик, во все глаза глядя на старуху. Та глубоко и устало вздохнула и потянулась за иглами. Каждое движение татуировщицы было медленным и плавным, словно она боялась пролить краски. Положив краски перед собой, она открыла баночки, вытащив пробки и по жилищу пошел жженый, едкий запах краски.

Сморщенная ладонь крепко прижала руку мальчишки к столику, а вторая, обмакнув иглы в краску, начала.

Зур'дах даже не поверил своим глазам. Скрюченные, с виду немощные руки старухи с немыслимой для ее возраста скоростью стали наносить уколы на внешнюю часть ладони мальчишки. Тот пару раз вскрикнул, но старуха скрипучим замогильным голосом сказала:

— Молчи, слабак, и не дергайся.

И он сразу заткнулся, закусив губу.

Скоро сотни проколотых точек на коже образовали силуэт черного щита с зелеными прожилками — Знак Стражи. Любой выживший в Испытании по достижению взрослого возраста становился частью Стражи и дальше обучался обращению с оружием, которое, в отличие от обычных гоблинов, мог носить.

На каждого ребенка уходило, буквально, несколько минут. После нанесения знака, старуха покрывала воспаленное место какой-то жгуче болезненной мазью, отчего у каждого из детей непроизвольно перекашивалось лицо и выступали слезы.

Дошла очередь и до Зур'даха. Повезло, что татуировка наносилась не на ту руку, где виднелся расплывчатый силуэт паука, прикрытый и грязью и тряпкой. Впрочем, возможно старухе было вообще без разницы, куда ставить метку Стража.

Когда его начали колоть, он даже не вскрикнул и не ойкнул, выдерживая всю эту боль. А было действительно больно. Каждый раз игла будто колола в самый нерв, заставляя ногу мальчика непроизвольно дергаться.

Один… Два… Три…

Вначале Зур'дах пытался считать, но очень скоро сбился. Уколов наносилось слишком много. А он считать умел только до двадцати.

Зато через пару минут на его ладони красовалась пока что воспаленная метка стража.

— Ну что, мелкие стражи, — бегите к своим матерям. Смотреть на вас тошно. — Старый шаман махнул рукой и дети, один за другим, вышли наружу.

Зур'дах вышел и в ноздри ударил запах племени. Секунд десять он просто стоял на пустой площади, глядя то на жилище шамана, то на снующих туда-сюда взрослых гоблинов.

Всё казалось ему каким-то нереальным. Испытание закончилось. Он выжил, а на руке теперь красовалась татуировка стража — подтверждение, что произошедшее не сон. Однако, внутри было ощущение, что прошло не два дня, а целая маленькая жизнь.

Гоблиненок шагнул вперед. Домой. В сторону окраин. В круг зур.

Лишь теперь он вспомнил о маме. О том, что с ней случилось. Вспомнил, что стало с ее лицом и непроизвольно закусил губу от внутренней боли в душе.

Что теперь будет?

— Живой? — почти неверяще спросила мать, ощупывая его лицо.

Она уже могла самостоятельно ходить, правда лицо ее было полностью обмотано тряпками.

Зур'дах кивнул и уткнулся ей в пояс, расплакавшись.

Мать улыбалась. На ее глазах блеснули слезы и, крепко схватив его, она повалилась на мягкие шкуры.

— Ты выжил… — прошептала она, — Теперь всё будет… хорошо.

Зур'дах хвастливо повернул ладонь, чтобы она увидела знак Стража. Показал потом и замазанную татуировку. Хоть она и явно улыбнулась через тряпки, настоящей радости в глазах не было.

Впрочем, когда он смотрел на нее, ему каждый раз непроизвольно хотелось заплакать.

Он задумался… ведь для него ничего не изменилось. Да, он будет Стражем, но это потом, когда вырастет, а вот Охотником… Охотником ему никогда не стать. Они всегда будут сильнее его. Этого никак не изменить. Не изменить даже тем, что у него появились эти странные способности от одного Поглощенного ядра.

Он лежал, глядя в потолок, отходя от всего произошедшего и увиденного. Ровно до того момента, как о себе не заявил дикий голод, молчавший до сих пор.

Это отвлекло и его и маму от всех этих мыслей. Сожрав всё, что было из съестного в шалаше, он успокоился. Голод был настолько лютый, что маме даже пришлось остановить его, потому что он всё пихал и пихал в себя еду. Хотя не ел он только два дня. Однако, в эти два дня произошло столько событий, сколько не происходило с ним и за год жизни.

После этого он вырубился, уткнувшись в мягкие и пахнущие матерью и травами шкуры.

И где-то на краю сознания он услышал как пришел Драмар. Он узнал его по стуку посоха-клешни, постоянно отклацивающего свой своеобразный, неровный ритм.

Ралд, старый шаман, сидел в своем жилище. Выжившие в Испытании получили свои метки и ушли. Теперь он мог немного отдохнуть после дороги. Рядом сидела его старуха, вновь погрузившаяся в свое оцепенелое неподвижное состояние.

Чем больше лет ей шло, тем более погруженной в себя она становилась. Застывала, закрывала глаза и могла сидеть часами в полнейшей неподвижности. Иногда даже пытаться прервать это ее состояние было бесполезно. Выходить из дома она стала редко и то, только по крайней необходимости, и есть стала всё меньше и меньше. Не сказать, чтобы Ралда это сильно волновало. Если он когда-то и любил ее, то уже не помнил этого и уж точно он не узнавал в этой старухе ту бодрую веселую самку, которую выбрал себе в жены в молодости. К концу его жизни все потеряло цвет и вкус, многое стало просто безразлично.

Одно беспокоило Ралда: иногда ему казалось, что старуха поймала какое-то состояние внутреннего просветления, которое было ему недоступно. Он чувствовал это бессознательно, инстинктивно, и никак не мог бы этого объяснить. А беспокоило лишь потому, что он тоже хотел почувствовать хоть на миг эту непостижимую отрешенность к окружающему миру, в которой теперь практически постоянно пребывала его жена.

Шаман встал и прогнал ненужные мысли. Пора за работу.

Как бы ему не хотелось еще посидеть в тепле, особенно после долгой дороги, нужно было сделать главное — положить цветы забвения Предку.

Подхватив мешочек с бутонами, Ралд вышел наружу, где его уже ждали два ученика: один мальчишка-подросток, а второй — уже взрослый гоблин.

Втроем они вошли внутрь небольшого каменного строения. Тут ученики и жили. Ралд сел на каменную лавочку, плотно укрытую толстыми шкурами. Тут он чувствовал себя лучше чем дома, в компании безумной просветленной старухи-жены.

По углам комнаты лежали три циновки, устеленных вязаными покрывалами. Шаман и его ученики иногда спали прямо тут. Точно так же по бокам располагались полки с различными ингредиентами — от трав до частей животных.

В центре же располагался спуск в нижнее, полупещерное помещение.

Ралд приоткрыл мешочек. Бутоны, полностью закрывшиеся, почти не издавали запаха — это было хорошо. Если они начинали сладко пахнуть, значит начали понемногу гнить — у них этот процесс происходил очень быстро. Поэтому терять времени не стоило.

По его команде ученики убрали с пола большую шкуру, прикрывающую в полу плиту с металлическим кольцом, за которое она и поднималась. Дружно взявшись за кольцо, они с грохотом подняли и оттащили ее в сторону.

Из открывшегося прохода дыхнуло лютым морозом. Вниз вела лестница с полустершимися ступеньками.

Старик вздрогнул от этого ледяного дуновения: началась самая нелюбимая часть его работы — спуск к Предку.

Помощники-ученики быстро накинули на него несколько меховых накидок и обмотали ноги. После чего, придерживая его, начали спуск. Помощь их была совсем не лишней, потому что ступеньки были покрыты тонюсеньким слоем льда. Только ступи неудачно — сразу полетишь вниз.

Спуск был неглубокий — ступеней сорок, не больше, и вел прямо в подземный тоннель, шириной локтей десять и столько же в высоту.

Ралду было холодно, несмотря на меховые накидки; изо рта гоблинов раз за разом вырывались облачка пара, а стены и пол были покрыты тонким налетом льда и кристалликами синего цвета.

Скоро зубы старика начали отстукивать неровную дробь. Ученики держались. На них холод не действовал так сильно: молодые тела позволяли выдерживать эту нагрузку.

Путь к Предку занял от силы несколько минут. Тоннель вёл к небольшой пещере, скорее напоминавшей большую комнату своими ровными стенами. Холод тут пронизывал до самых костей.

В центре пещеры стояла каменная плита, а на ней — тело в несколько раз больше взрослого гоблина. Впрочем, существо и само с виду напоминало гоблина, только огромного, сильно усохшего и сморщенного от времени. Кости были плотно обтянуты сероватой кожей, которая, казалось, готова была порваться лишь от одного прикосновения. Но самое главное — всё тело издавало светло-синее, едва заметное сияние.

Собственно, само тело и являлось бесконечным источником холода. Именно оно волнами выпускало его во все стороны.

И, несмотря на видимую мертвость тела, грудная клетка существа медленно-медленно, но всё же вздымалась, правда вдох всё никак не наступал. Лицо было бесстрастным и окаменевшим, словно вырезанным из скальной породы. Именно возле головы и лежало несколько десятков цветков забвения с отмершими лепестками, над которыми висело, накрывая голову Предка, облако черной пыльцы.

Шаман один за другим начал убирать опавшие лепестки в один мешочек, а потом выложил вокруг головы Предка добытые на Испытании свежие цветы. Бутоны стали покрываться тонкой пленкой изморози. Одновременно с этим, из сердцевины цветка начала подниматься, как в невесомости, черная пыль, создавая своеобразную сетку вокруг головы Предка.

Ралд удовлетворительно кивнул. Цветы выпустили частичку своей усыпляющей пыльцы под воздействием крайнего холода.

Сделав дело, шаман и его ученики двинулись обратно.

Вдруг они почувствовали засасывающее движение воздуха: стены и пол содрогнулись, по ним прошла волна сильной вибрации, от которой затрясло ноги.

Шаман обернулся.

Весь воздух вокруг головы предка, вместе с черной пыльцой, с громким вдохом втянуло внутрь.

Почти сразу раздался БУМ. Тот самый, ежедневный, который слышало всё племя.

Шаман сглотнул, выдохнул с облегчением, и ускорил шаг, насколько это позволяли его ноги. Сложности у него возникли только на лестнице, по которой ученики буквально втащили его внутрь. Он лег на лавочку и, дрожа, завернулся в меха. Ученики, тем временем, зажгли небольшой огонь и подогрели ему травяного отвара.

Ралд заглянул в мешочек. Он потратил все цветы. Обычно он так не делал, оставляя небольшой запас, но сейчас чутье подсказывало не жлобиться и использовать всё, что есть. На всякий случай.

Последние недели его не покидало тревожное ощущение. Вот только он точно не знал, связано это с Предком или…

Он застыл, немного ошеломленный этой неожиданной мыслью….

Или это предчувствие смерти… — подумал он.

Замерев, он погрузился в себя, приложил ладони к полу и почувствовал мягкий гул. Закрыл глаза. Перед глазами мелькала только тьма и ничего больше. Он ничего не ощущал.

Обычно он улавливал смутные мысли Предка, отголоски его сознания. Это отдаленно напоминало его связь с крысами, но всё же воспринималось иначе. Крысы были существа не обладающие ярко выраженными мыслями. Другое дело Предок. И тут уже сам Ралд не понимал девяти десятых того, что улавливал. К нему просачивались разные мысли, но лишь прямые указания его мозг мог понять и осознать.

Мало кто об этом знал, но Предок каждому поколению шаманов посылал сигналы о том, когда стоит менять цветы.

Ралд и сам это чувствовал, это пришло с опытом. Как только мысленный фон Предка становился более оживленным, это значило — пора. Пора использовать новую порцию цветов, потому что тело Предка начинало пробуждаться, и этот процесс нужно было приостановить, как сам Предок того желал.

Но вот почему Предок желал спать — он не знал. Никто не знал. Ни учитель Ралда, ни его предшественники.

Одно старый шаман знал точно: пока Предок спит — всё хорошо.

В один из дней они отправились в дальний путь: жук-светляк и то, большое существо, которое вырвало его из родного роя.

После долгого и трясучего пути светляка наконец выпустили на свободу и… заставили освещать дорогу. Пещера, по которой перемещалось существо, была маленькая, низенькая — тут и взлететь было особо некуда. Светляка покормили и… выставили вперед, что ему совсем не понравилось, так как место было явно опасным. Об этом кричали все инстинкты жука.

Неудивительно, что на них напали. В той схватке жука кинули прямо в пасть огромной, страшной, многолапой твари. Светляк чуть не умер от испуга и оттого засветился так ярко, как никогда в жизни.

Но ему повезло: большое существо успело убить тварь до того, как она сожрала беспомощного светляка.

Светляк успокоился и затих. После этого решил не светиться. Всё же, находиться рядом с этим существом было опаснее, нежели жить там, где он жил раньше со своими сородичами.

К счастью, большую часть последующего пути его просто прятали внутри и ничего не заставляли делать. Кроме того, появилось и кое-что приятное. Возле себя жук почувствовал очень приятный и желанный, но незнакомый запах. И сразу оживился. Немного потолкавшись, он нащупал путь к этому запаху. Это оказалось какое-то растение. Оно издавало невообразимый аромат, который до приятной дрожи щекотал его усики.

Несколько мгновений светляк думал, решался, а потом желание пересилило и он откусил маленький кусочек. Маленький лишь потому, что чувствовал — съесть много сейчас опасно. Он откусил лишь самый краешек лепестка.

Какое-то особое, ранее неизведанное состояние возникло во всем его теле. Его накрыло приятное забытье, которое избавило от всех тревог. И, в то же время, внутри вспыхнуло желание съесть еще. Светляк уже дернулся откусить еще немного этого вкусного пахучего растения, но большое существо, словно почувствовав это, отгородило жука от растения перегородкой.

Вокруг остались лишь остатки запаха.

Светляк разозлился. Он попытался вырваться, начал копошиться, толкаться, бить крыльями, но ничего не помогало. Вырваться из этой темной ловушки он не мог.

А потом… Потом на него вдруг навалилась дикая слабость и сонливость.

Съеденное растение начало действовать.

Проснулся светляк не скоро. Всё тело было разбитым, словно он пролетел огромное расстояние, напрягаясь изо всех сил. Крылышки не слушались, а лапки лениво, еле-еле перебирались. Устойчиво стоять не получалось. И в голове стоял такой туман, что он даже не разбирал, где он находится. Он был уже не во тьме. Его выпустили наружу.

Вокруг были знакомые места. Однако это совсем не волновало его. В его мозгу было одно воспоминание и одна мысль — о вкусе и запахе этого растения. Что-то внутри него требовало еще. Еще и еще. Появилась неведомая ранее жажда. Не еды, а того растения. Усики настойчиво пытались поймать хоть какой-то запах, отдаленно похожий на тот цветок, но не находили.

Где-то оно точно было, — оставалось только найти его. Почуять. Светляк терпеливо ждал, дожидаясь момента, когда можно удрать, но его стерегли. Чуть что — возвращали обратно в кокон из тьмы.

Но он решил, что подождет. Возможно, не нужно убегать. Возможно, существо вновь будет поблизости от этого чудесного растения и там он уже рванет изо всех сил.