Год хорошего Кощея

Рассказ Деда Студенца

Василиса некоторое время следила, как неведомая штука катается по полу, оставляя после себя мокрый след, но она уже почти не удивлялась волшебным вещам в этом Мире.

– Скажи мне, сосед, сам-то тут как оказался? Ты же древний бог Зимы и Стужи… а пол метёшь.

Старик усмехнулся, достал ещё одну кружку, снова налил бабе чай.

– Я же у себя дома никому не нужен был. Меня все ненавидели и боялись. Придёшь, бывало, в деревню… Перед носом двери запирают, да печи как можно жарче топят. Боялись, что выстужу все избы.

– Так ты же и так и делал, – осторожно напомнила баба.

Она-то знала, что целые деревни в суровые зимы вымерзали.

– Я тогда озлобился. Все звали меня ненавистным Студенцом… Холод и смерть всегда рядом со мной ходили…

– Так что же случилось, если ты стал не таким как прежде?

– Я тебе сейчас покажу. У меня даже подборка открыток и фотографий по моему прошлому сделана, – старик подошел к компьютеру, включил его, развернув монитор в их сторону.

Василиса уже видела картинки и видео на планшете Маруси и телефоне Витька, потому не сильно удивилась, когда экран озарился.

Мороз Иванович нашел нужную папку, запустил показ слайдов.

– Каким я был, ты помнишь, – сказал он.

Первый кадр был сделан, как настоящая лубочная картинка. На ней Студенец изображался именно так, каким его знала по детским рассказам Василиса. Он был всклоченный, худой и страшный. Шел Студенец в длинной белой рубахе, босиком в сторону крестьянских избушек на опушке зимнего леса.

Картинка сменилась другой, тоже в технике лубка. На ней Мороз Иванович уже был одет как зажиточный крестьянин в богато-вышитом кафтане. С его бороды и волос летели снежинки.

– На самом деле всё изменилось не так давно… Чуть больше двух веков назад я приобрел Волшебное Зеркало, а через него в этот Мир и попал. Как выбраться обратно, я тогда не ведал. Растерялся, как ты сейчас. Но если говорить начистоту, я и раньше бывал в этом Мире, да давненько в него не захаживал. А тут застрял. Здесь меня, бога древнего, совсем забывать стали. Стужу помнят, а что я её хозяин – нет. А для нас, древних, забвение и есть настоящая смерть… Так бы и помер я в безвестности, если бы не князь Владимир Фёдорович Одоевский. Он написал сказку «Мороз Иванович». Меня в ней прописал как мудрого и справедливого старика. Вот какого, – дед махнул рукой на картинку. – Сказка его возьми да и стань популярной в народе… И пошла гулять из уст в уста. Про меня все заговорили. Вот так великая сила искусства и вдохнула в меня жизнь заново, за что я очень благодарен Владимиру Фёдоровичу. Правда, тогда я никакого отношения к Новому году не имел.

На следующей картинке Студенец уже приобрел черты богатого русского боярина в красивой шубе, которого окружали симпатичные детки с крыльями за спиной.

– А с Новым годом меня связали чуть позже. В западных странах, не в России, на праздник к детям приходил святой кудесник – Николай Чудотворец, дарил подарки. На Руси это было не принято. Люди и подумали, что обычай неплохой – деток за хорошее поведение поощрять. И тогда попытались совместить образ Мороза Ивановича, придуманного князем Одоевским и самого Святого Николая. Так и появился я – боярин Морозко… Многие звали проще – Мороз… точнее, Дед Мороз, – Студенец улыбнулся, обнажив свои кривые зубы. – Как Деда Мороза меня все ребятишки полюбили. Знаешь, Василиса… Впервые в жизни моего прихода стали ждать, как настоящего праздника, как чуда.

– А это что за детки с крылышками?

– Ангелы. В конце девятнадцатого века в этом Мире было принято, что они вместе с Дедом Морозом на Рождество приходят. Вот так вера людская соединила то, что казалось совсем несовместным.

Дальше пошли картинки про Студенца в окружении малышей, как раздает он им подарки.

– Хорошее было время… Но наступил двадцатый век. В России сменилась власть и запретила отмечать Новый год… А раз запретили, то меня снова забывать стали.

Очередной слайд был уже черно-белой фотографией.

– Вот! – торжественно сказал Мороз Иванович. – Эпохальный момент, с которого всё и началось. Меня, уже без ангелов, без всей этой рождественской атрибутики встречают в Харьковском Дворце Пионеров! Это было в тридцать пятом году в прошлом веке. А через два года я объявился в Доме Союзов здесь, в Москве. Это была главная ёлка страны! – Студенец сменил слайд и довольно улыбнулся. – Страну тогда не Россией звали, а СССР. Было принято: как в Москве скажут, так везде повторить надо. Так и стал я самым известным дедом Советского Союза… Конечно, после дедушки Ленина. За ним в популярности было не угнаться. Богом меня никто не называл, считали сказочным персонажем… Но мне-то какая разница от того? Любая вера – все же лучше забвения.

Василиса смотрела разные фотографии – сначала черно-белые, после – цветные. Она не узнавала Студенца. Он был счастливый и радостный. Даже кривые зубы его совсем не портили.

– Тут, Василиса, меня любят, – хвастаясь, произнёс старик. – Ласково называют Дедушкой Морозом. Ждут моего прихода, как праздника. Здесь верят, что я – хороший, добрый волшебник.

– Ты, правда, что ли… подобрел? – баба недоверчиво глянула на него.

По весёлым морщинкам вокруг его улыбчивых глаз она внезапно поняла, что это так.

Дед снова закудахтал, смеясь.

– Ты же знаешь, Василиса, – Студенец встал и направился к шкафу, куда они убрали верхнюю одежду. – Мы, древние боги, настолько долго живем, что уже сами себя изменить не можем. Это только вам, людям, подвластна возможность поверить в себя и стать, какими хотите. А мы уже настолько закостенели в своих божественных функциях, что только вера людей в нас приводит к изменениям.

– Вот почему ты не бываешь в своем тереме зимой, – догадалась Василиса.

– А что мне там делать? Ты сама-то в дом пустила бы?

– Нет. Поленьев бы в печь подкинула, – сказала, помедлив, баба. – Двери бы подперла, еще бы и тулупом сверху завесила, чтобы из щелей не дуло. Ты уж прости, дедушка Студенец, но тебя впустить в дом зимой – верная смерть.

Неожиданно она подумала, что каждый на Руси поступил бы именно так. Приходит зимний бог ко двору, и его никто не приветит – настолько был силён у людей страх перед морозом и вечным покоем. Та рубаха, в которой по преданьям ходил Студенец и была белым саваном. Морозу Ивановичу было от чего озлобиться.

Дед кивнул, открыл дверцу шкафа. Василиса заметила, что верхней одежды внутри почему-то не было. На дне лежал лишь пустой красный мешок. Студенец сунул внутрь него руку и достал оттуда одеяло, подушку и простыню. Как они там уместились, баба не поняла.

Хозяин дошёл до дивана, положил вещи рядом с Василисой:

– Вот тебе постель. Устраивайся прямо тут.

Она принялась расстилать. Постель была новой, чистой и пахла накрахмаленной, свежей тканью. Василиса уткнулась в подушку носом, вдыхая незнакомый запах ни разу не использованного белья.

Глядя, как она хлопочет, старик сказал задумчиво:

– Домой заглядываю редко. Живу здесь, в этом Мире. Тут чувствую себя нужным. Волшебные силы проявляются у меня лишь раз в году, в новогоднее время. На том и ладно… Зато – любят меня… А когда любят, и жить хочется.

Василиса села на край постели, вспомнила, как вытолкал её Иван за двери в Доме детского творчества и тяжело вздохнула.

– Уразуметь все непросто, Дедушка Студенец. Только скажи мне… Ты говоришь, что Кощей окаянный… тоже теперь хороший? Это что же получается? Затащил меня в Лес дремучий, заклятье наложил… И всё равно – хороший? Он Ивана моего сгубил, голову ему задурил, а сам тут… отплясывает. Изменился, стал добрым? – в её голосе зазвенел настоящий, давно сдерживаемый гнев, а васильковые глаза стали темными, как грозовая туча перед ударом молнии.

Студенец развёл руками.

– Тут, соседушка, сам не понимаю, – Мороз Иванович сел в кресло, подался к ней навстречу и убежденно сказал: – Пойми… Нечего мне худого сказать о Кощее… Раньше было, он пакостил… А тут вдруг раз… изменился в последний год. Я его в дурном деле и не заподозрил бы…

– Меня Волшебное Зеркало сразиться с ним отправило…

– Нас! – напомнил Найдён, прыгая на застеленную постель и осторожно пробуя лапами мягкость подушки.

Студенец почесал щетинистую бородку, произнес удрученно:

– Что-то тревожно мне стало… Может, я не знаю чего? Ты это… Василиса… ложись сейчас спать. Утро, сама знаешь, вечера мудренее. Это мы, древние, можем без сна и покоя, а вам людям, силы нужны. До утра я постараюсь выяснить, что происходит.