Голливудские дети

ГЛАВА 3

Кеннеди Чейз было тридцать пять лет, и ей нечем было заплатить за квартиру. То есть она, конечно, могла бы это сделать: у нее были кое-какие сбережения, несколько удачно вложенных акций и скромный домик в Коннектикуте. Но, черт возьми, ее правилом было никогда не тратить сбережений, отложенных «на черный день», и это правило Кеннеди соблюдала свято.

Для того, чтобы решить проблему, связанную с квартирой, ей необходимо было сделать то, чего она всеми силами старалась избежать – интервью со знаменитостью.

О Господи, только не это! Ей была ненавистна сама мысль о том, чтобы сидеть рядом с законченными эгоистами, которые считают себя безумно крутыми лишь потому, что Бог дал им удачный набор генов да подкинул пару счастливых случаев.

Недостаток наличности у Кеннеди объяснялся просто. Под нажимом не в меру напористого агента она забросила все и последние три месяца сидела дома, старательно работая над романом о любви, сексе и человеческих взаимоотношениях в девяностых годах. Она написала триста страниц, большинство из которых разорвала в клочья. В конце концов она решила, что вымысел – не для нее. Если она напишет книгу, то это будет книга, основанная на голых фактах. Ничего кроме правды.

Придя к этому решению, она поняла, что ей нужно больше времени. Единственное, что пришло ей в голову, – принять предложение издателя журнала «Стайл Ворз» Мейсона Рича. Мейсон хотел, чтобы она сделала шесть интервью со знаменитостями и шесть статей на любые темы по ее выбору. За это ее текущие расходы на год будут оплачены.

Уже две недели Кеннеди думала об этом. Если она примет предложение Мейсона, счета не будут ее беспокоить. Это было бы весьма кстати.

«Позвони ему» – требовал внутренний голос.

«Завтра».

«Не завтра. Сегодня».

Вздохнув, она подняла трубку и набрала номер нью-йоркского офиса «Стайл Ворз».

– Мейсон? – Она говорила быстро, боясь передумать.

– К. Ч. Мой любимый журналист. – Чувствовалось, что Мейсон рад. Это был нормальный мужчина сорока восьми лет, белый, женатый, жаждущий заманить ее к себе в постель. Пока что ей удавалось поддерживать с ним чисто профессиональные отношения, но это было нелегко. Женатые мужчины всегда очень настойчивы.

Набрав в легкие побольше воздуха, Кеннеди сказала:

– Можешь ставить меня на линию огня.

– В чем дело?

– Мейсон, я вся твоя. Он усмехнулся:

– К. Ч., я счастлив как никогда. Я закажу для тебя билет первого класса на самолет и абонирую для нас апартаменты в «Сент-Риджесе». Это будет незабываемый уик-энд.

– Очень забавно, Мейсон, – вздохнула она, – но ты прекрасно знаешь, что я имела в виду.

– Ты многое теряешь, – грустно заметил он.

– Пришли мне аванс, пока меня не выгнали из квартиры. И назови имя моей первой жертвы, чтобы у меня было время собраться с силами перед знаменательным событием.

– Добро пожаловать на наш корабль.

– Плыву к берегу, приветствую вас.

Решение принято. Пути назад нет: теперь она работает для «Стайл Ворз», путеводителя для каждого уважающего себя обитателя Голливуда по реальному миру – или тому миру, что считается реальным. Каждый месяц голливудское общество с упоением проглатывало очередной номер: «Эй, я читаю «Стайл Ворз», я начитанный человек».

На деле журнал был действительно неплох. В сравнении с пустыми журнальчиками для женщин и идиотскими – для мужчин это был настоящий кладезь ценной информации. Наряду с интервью, обзорами, заметками о моде и сенсационными фотографиями в каждом номере была как правило и одна заслуживающая прочтения статья – какой-нибудь грандиозный скандал с участием богачей и знаменитостей.

Перспектива делать именно такие статьи и прельщала Кеннеди. Когда Мейсон впервые предложил ей это, он заверил ее, что она сможет работать, над чем пожелает, и это было весьма соблазнительно. Журналистское расследование было ее коньком. Она писала обо всем – о сокрушительном поражении Аниты Хилл в Вашингтоне и о политических процессах, о войне в Иране и запутанных интригах Уолл-стрит.

Кеннеди нравилось находиться в самой гуще событий, ее девизом было – «Ручку – в руку, и в дорогу». Но шесть месяцев назад тяжело заболел ее отец, и она решила дожидаться неизбежного. Папе было восемьдесят пять лет, и у него был рак легких. Тремя годами раньше скончалась мать. Эта потеря была ужасна, хотя Кеннеди и научилась справляться с горем с тех пор, как после двенадцати совместно прожитых лет ее муж погиб от бомбы террориста.

Фил был потрясающим мужчиной, умным и сексуальным. Они встречались в колледже, полюбили друг друга, вместе путешествовали и через шесть чудесных лет поженились, наконец, на борту парохода, плывущего по африканской реке, населенной крокодилами. Они оба мечтали о приключениях – что бы ни случилось в мире, им непременно надо было оказаться на месте событий. Фил был великолепным фотографом; снимки, сделанные им, отличались оригинальностью и правдивостью. Кеннеди писала статьи к его фотографиям. Их семейная команда пользовалась популярностью у издателей журналов и газет.

Фил погиб в Ирландии, освещая войну, идущую там. Она была бы рядом с ним, если бы не беременность. Кеннеди была тогда на третьем месяце и, поскольку у нее уже было два выкидыша, врач посоветовал ей оставаться дома. Тем не менее, ребенка она потеряла.

После смерти Фила жизнь Кеннеди остановилась. Почти год она сидела в их маленьком домике в Коннектикуте, стараясь пересилить навалившееся на нее горе. Временами она подумывала о самоубийстве, но ей было известно, но Фил счел бы это малодушием и трусостью. Он наверняка хотел бы, чтобы она в одиночку сделала все то, что они планировали совершить вместе, и подвести его она не могла. Наконец, собрав остатки сил, она вернулась в мир, но обнаружила, что путешествовать одной вовсе не так интересно. Это оказалось делом трудным, опасным и тоскливым.

В конце концов она решила где-нибудь осесть, конечно, не в Коннектикуте, где воспоминания были так свежи, а в Лос-Анджелесе, где жили родители. Вскоре после переезда Кеннеди в Лос-Анджелес ее мать заболела и умерла. Теперь наступила очередь отца.

Она не жалела о звонке Мейсону. На деле ее радовала перспектива целый год работать с одним и тем же журналом. Интервью со знаменитостями были той ложкой дегтя, с которой следовало смириться. Бочкой меда была большая статья на свободную тему.

Если бы Фил был рядом, у него бы немедленно возник миллион идей. Но Фила не было. Он ушел. Покинул ее. Здесь не было его вины, но иногда, среди ночи, когда реальность неудержимо наваливалась на нее, она не могла удержаться от причитаний.

«Зачем ему нужно было ехать в Ирландию?»

«Почему он уехал?»

Она не встречала мужчины, который мог бы сравниться с Филом. Ее ближайшая подруга Роза Альварес уверяла, что кругом множество хороших мужчин, но она с такими что-то не сталкивалась. Периодически она встречалась с кем-нибудь, но не получалось даже интересной беседы. «Я слишком стара и слишком умна для подобной чепухи», – устало убеждала она Розу, которая имела дурную привычку устраивать чужую личную жизнь.

Роза, красивая испанка сорока лет, работала на местной телестанции и была женщиной очень решительной. Она отказывалась предоставить Кеннеди самой себе.

– Ты на пять лет моложе меня, Кеннеди, – сурово поучала Роза. – Я не позволю тебе сидеть дома в одиночестве. Я непременно найду тебе подходящую партию.

– Ну ладно, – сухо соглашалась Кеннеди. – Буду сидеть и ждать, когда ты приведешь мне Мистера Со-всем-Не-То-Что-Мне-Нужно.

Кеннеди знала, что привлекает мужчин. При взгляде на нее многим хотелось попытать счастья. Она была высока – пять футов девять дюймов – и прекрасно сложена, хотя и старалась не привлекать внимания к своей фигуре. Волосы цвета меди достигали плеч, взгляд зеленых глаз был ошеломляюще прям. В ее красоте была интеллигентность и аристократизм.

После смерти Фила она лишь один раз позволила себе вступить в более или менее серьезные отношения с мужчиной. Она увлеклась одним из коллег Розы. Он был похож на Кевина Костнера, звезд с неба не хватал и был на два года моложе Кеннеди.

В постели ей с ним было хорошо, но после шести месяцев совместной жизни она заподозрила его в неверности и ушла.

От него оказалось не так легко избавиться. Они расстались три месяца назад, и он все еще звонил, умоляя ее изменить свое решение.

Она знала, что не вернется назад. Жить одной гораздо лучше.