Голубиная книга 2 (СИ)

Глава 3

— И — эх, вот ведь правду люди говорят, что хуже нет — ждать да догонять! — Посетовал седобородый старец, вздыхая. — Где ж вы, сынки мои непослушные? Когда ж вы домой воротитесь с выполненным поручением?

Сколько старцу лет, сразу и не определишь, но, видать, не сильно древний, раз о сыновьях вздыхает. Плечистый, сухой, жилистый — такой в любом возрасте молодцом смотрится. Волосы белые, до плеч, на лбу ремешком перехвачены. Лицо морщинистое, цветом кору древесную напоминает, а глаза синие — синие, насквозь прожигают. Но прямо старец редко смотрел, всё больше взгляд ресницами занавешивал, либо бороду рассматривал. Борода ниже пояса, гладкая, волосок к волоску расчесана. Рубаха белизной слепит, складки из — под пояса волнами топорщатся, будто накрахмаленные. Штаны тоже из белого льна, тонкие, от малейшего дуновения ветра развеваются.

— С сыновьями всегда так, — говорил он вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, — вот без них, как без помойного ведра: и плохо, и скучно, и сердце изболелось. А когда рядом, так же, шельмецы, утомят да в раздражение ввергнут, что сам бы головы пооткрутил! И — эх, извечный конфликт поколений, так сказать, отцы и дети… Вот как у меня с отцом, — задрав голову, он внимательно посмотрел на родительское облако:

— Цвет вроде обычный, облако светлое, а вот испереживался так, что мнится, будто темнеет да морщится складками кучевыми. Того гляди прольётся гнев Рода Великого, а на чью, спрашивается, голову? На мою, Сварогову. И всё из — за книги Голубиной, чтоб ей сквозь землю провалиться — что она, собственно, и сделала!.. А ведь как утро замечательно начиналось: небосвод лазурный, розовым да золотым расцветал, деревья листьями шелестели, новому дню радуясь… — посетовал он.

Этим утром Сварог, как обычно, вышел на ветвь широкую, потянулся, полную грудь воздуха набрал, руки в стороны раскинул, и воскликнул:

— Эх, да как же хорошо!

Прислушался: пчёлки жужжат, птицы на разные голоса распевают.

— Гляди — ка, распелись пичуги, — улыбнулся райский управитель, — репетицию натуральную устроили, будто к какому празднику готовятся!

— Какой праздник, Сварог? — Спросила из родового дупла Лада, супруга его. — Сурицу лакать без меры до скотского состояния не позволю, а потому никаких праздников не предвидится, так что песни петь не с чего, можешь и не начинать!

— А хоть и не предвидится, а всё равно хорошо! — Ответил Сварог, направляясь к трону. Сел, жезл деревянный в руки взял, вокруг посмотрел — всё ли хорошо?

Тишина в Ирие, покой и порядок! Цветы глаз радуют, многоцветием удивляют, холмы травой поросли — ровной, будто по заказу, травинка к травинке. Опять — таки, река пейзажу оригинальность придаёт, плещется молочко белыми волнами, а над ними парок вьётся. А уж берега кисельные до чего хороши — глаз не оторвать! Вот уж где для взгляда радость: и клубнично — розовый киселёк, и фиолетово — смородинный, и черёмуховый, почти что чёрный. А ещё вкрапления ежевичного, малинового, черничного, брусничного… Ах, да, ещё калиновый киселёк и голубичный! Такое удивительное сочетание, такие восхитительные переливы цвета!

Красота в Ирие, вечное лето и непреходящая благодать!

Сварог подлокотник трона ладонью погладил — тёплый… Соки мирового дерева, дуба солнечного в троне так и кипят. Тепло от руки к сердцу идёт, кровь горячит, тело согревает! Вот специально для него — Сварога — отец Род на мировом древе трон вырастил, для лучшего управления и процветания Ирия. Знал старик, что делал: организовал для наследника рабочее место так, чтобы у того неиссякаемый ресурс силы всегда в пределах досягаемости был, тыл берёг.

— Что — то я не к добру себя наследником назвал, — холодея, пробормотал райский управитель, и снова вверх голову поднял, на родительское облако посмотрел:

— Живи отец мой, Род — батюшка, здравствуй и процветай! И мы с тобой здравствовать будем! И в Ирие, пока ты доволен, тишь да благостность соблюдётся, — старец откинулся на спинку трона, плечами поелозил о резной орнамент, и снова порадовался: хороший стулец, и спину почесать удобно, когда зуд донимает!

— Мыться чаще надо, — донеслось из родового дупла. — Сидишь, ароматами наслаждаешься, а от самого, как от козла душного за версту вонью несёт!

— Да что ж ты, Ладушка, мысли читать никак выучилась? — Удивился райский управитель.

— Нет, это ты из ума выжил, сам с собой разговариваешь, и не замечаешь, а мне поневоле твои сентиментальности выслушивать приходится, а уши не резиновые поди! Иди, муж дорогой, к источнику минеральному, сам помойся и рубаху постирай.

Сварог руку поднял, понюхал подмышку:

— Да чего это душной? Да ничего не душной! Ладушка, дык я ж в прошлом веке мылся! — заоправдывался он. — И ничего я не перебиваю, вот, к примеру, ароматы вкусные из дупла доносятся, чую, оладушки печёшь. А скоро ль завтракать будем?

— А ты в прошлом веке завтракал, когда мылся — в аккурат в тот день! — отрезала Лада. — Да и не собираюсь я тебя кормить, потому как я сегодня гостям пир собирать нацелилась.

— Это каким таким гостям? Я никого не жду, и не приглашал вовсе, — удивился Сварог. Нахмурился, губами зашевелил, перебирая в памяти события вчерашние да позавчерашние. — Нет, Ладушка, обманываешься ты, и вести о гостях не верные, а самые что ни на есть обманчивые. Пир — дело доброе, так почему б добром семейство не порадовать?

— Семейство во главе с тобой перетопчется, а вот перед гостями в грязь лицом ударить стыдно.

— Да нет никаких гостей! И не будет — ни с утра, ни в обед, ни к ночи не пожалуют!

— Да?.. — Лада свысока глянула на мужа и, усмехнувшись, сказала:

— А я вот намедни во сне видала, будто ты и дети твои с корзинами по Ирию бродите, яйца собираете. И под каждым кусточком, на каждом деревце их находите. А яйца к гостям снятся, значит, кто ни попадя явится. Вот только продолжение у сна такое препоганое оказалось, что и озвучивать не хочется.

— Ладушка, лебедь моя белая, озвучь, будь добрая, — Сварог всполошился, приобнял Ладу и, заискивающе заглянув ей в глаза, попросил:

— Ежели беда кака к Ирию подбирается, так мне же знать надобно, к чему готовиться?

— К головомойке и гневу родительскому. Ещё к молниям Рода старого, — отмахнулась от него супруга, возвращаясь к своим чугункам и сковородкам.

— Вот ты, Ладушка, вроде как посочувствовала, — заёрзал на троне Сварог, — а мнится мне, что в голосе твоём полно ядовитого оптимизьму? Уж не томи мою душеньку, скажи!

— Так и быть, скажу, — жена рассмеялась, легко, радостно. Сварогу показалось, будто бубенцы хрустальные запели, так лёгок и благозвучен её смех. — Слушай, что дальше снилось: яйца те собранные вы в кучу сложили, сами бы сверху взгромоздились, и ну высиживать. А вот кого высидели, то не успела увидать, проснувшись раньше времени.

— Да что ж ты, Ладушка, не досмотрела? Сон — то вещий, и просыпаться, не дождавшись окончания, вредительство натуральное!

— Храпеть в ухо, аки стадо кабанов хрюкающих — вот что вредительство натуральное. Иди, мойся, потом можешь позавтракать, — смилостивилась Лада.

— Оладушками?

— Обойдёшься, — отрезала супруга. — Молочка из речки попьёшь да киселька на бережку похлебаешь, тем и перетопчешься утро. Да и не до еды тебе будет.

— Это почему?

— Сказала же — жди гостей, — ответила Лада и, демонстрируя недовольство, загремела посудой. — Так ты уже ушёл мыться?

— Ушёл, — обиженно буркнул Сварог, закрутившись огненным веретеном.

Через миг опустился он у ворот Ирия, рядом с источником, в каком все души, прежде чем на просторы райские попасть, омывались. Постоял Сварог на бережку, посмотрел — свежо, в воду лезть неохота. Нагнувшись, почерпнул горсть воды, плеснул в лицо, утёрся рукавом и посчитал дело сделанным.

— Вот ведь души здесь омываются, от тела оторвавшись, а я с телом расставаться не собираюсь, поскольку бессмертием наделён. Да что ж мне, богу великому, простым смертным уподобляться, в источник лезть? — Сам себя успокоил Сварог и уже собрался к молочной реке направиться, как в ворота Ирия заколотили.

— Открывайтеся, отворяйтеся, для гостей столы накрывайтеся!!! — Зычно потребовали с той стороны.

— Обломитеся, оближитеся, да домой назад воротитеся!!! — В тон наглецам ответил Сварог и уж совсем собрался уходить, да гости оказались на диво настырными.

— Добром не пустите, силой напросимся! — крикнули хором за воротами, и райский управитель подивился: хор получался приличный, во всём Ирие такого не собрать.

— Никого нет дома! — использовал последний аргумент хозяин Ирия.

— А мы не гордые, подождём. Чего ж из — за такой мелочи хозяев радости лишать?

— Велика радость! — Закричал в ответ Сварог. — Да незваный гость хуже… — райский управитель хотел сказать «татарина», да вспомнил, что до татарского ига ещё лет триста, если не все пятьсот, и передумал. — Незваный гость хуже козла душного! — переиначил он, на что с той стороны тут же ответили:

— А за козла ответишь! Начинай, Марс!

— Так бы сразу и сказали, что родня на огонёк заглянула, — пошёл на попятную Сварог, да поздно было — ворота разлетелись в щепки, не выдержав удара. Мощный таран влетел в Ирий и по инерции понёсся вниз, в аккурат к терему вечно отсутствующих Ярилы и Услада. Те в силу холостяцкой привычки к разгульной жизни всё больше у родичей столовались и ночевали там, где напьются. А сейчас и вовсе ушли в земли Латынские, да там и сгинули.

— И — эх! Да что ж вы изверги делаете! — посетовал Сварог, глядя, как из — под обрушившейся крыши выползают сатиры. — Где ж я вас расселять буду? Вы ж поди с ночевой собирались, а теперь смотрю, не задержитесь!

Отодвинув ногой обломки ворот, в Ирий вошёл статный муж в длинном хитоне. Встал, повёл головой, откидывая со лба кудри, и, свысока глянув на Сварога, успокоил его:

— Вот он я, Зевс, собственной персоной, с женой, сыновьями и дочерьми, братьями и сёстрами, племянниками и племянницами. И прочей родни несчитано со мной прибыло, а так же челяди мелкой на все случаи жизни. Ты за терем свой не переживай, брат мой возлюбленный многоюродный, мы на этом месте новый дом построим. А здесь, возле источника, бани поставим. Заноси стройматериалы, прибыли наконец! — Зычно гаркнул он, отступая с дороги.

В Ирий, одна за другой, въехали колесницы. Сначала огненные кони ввезли Гелиоса, потом влетела Ника, богиня победы, после неё Афина Паллада, следом ещё колесницы, ещё, и ещё. Не соврал Зевс: на многих, помимо скарба, ещё и доски были навалены, и камень обтёсанный, и много чего другого, необходимого в строительстве.

Сварог сначала пытался считать, сколько гостей в Ирий въехало, потом плюнул. Закрутившись огненным вереном, полетел за сыновьями — кому — то надо ворота сорванные навесить. Тут Белобог с Чернобогом на отцовские глаза попались, их и озадачил. Через час прилетел проверить — хорошо сработали, теперь отдыхают неподалёку, как всегда мордобоем занимаются. Сварог мешать сыновьям не стал, к воротам подошёл, толкнул раз, другой — крепко держатся! Сильнее толкнул райский управитель — створки лишь раз — другой качнулись и снова встали на место.

— Не знал, что у вас принято гостей раскачивать на воротах, как будто на качелях, — вкрадчиво сказал кто — то и рассмеялся — мелко, будто горох по блюду рассыпался.

Сварог голову задрал и, увидев на створке двери Локки, хотел плюнуть с досады, да вовремя опомнился.

— И правильно, — снова засмеялся Локки, — в небо плевать неудобно: в кого бы не метился, а всё равно к тебе вернётся! — Сидит, ногу согнул, о колено локтём опёрся, спиной к створке ворот прислонился, будто в кресле удобном отдыхает. А рядом жерди торчат, меж собой на манер лестницы связанные, как раз две верёвочные ступеньки над воротами видны.

— А я не знал, что у вас принято на ворота нахрапом лезть, особливо, когда они заперты!

— Я не один, — нараспев произнёс гость, — там, за воротами ещё Один.

— Эка вас прорвало — то! — Сердито проворчал Сварог. — Ну, один туда, один сюда — разница невеликая, учитывая, сколько уже незваных гостей в Ирий вломилось.

— Ты не понял меня, Сварог, — ласково поправил его рыжий гость, сидя на воротах и болтая ногой, обутой в крепкий сапог. — Ударение на первой букве делай: Один. Один там. И Тор тоже. И прочие твои любимые скандинавские родственники. Открывай — ка ворота быстренько. Или нам, взяв пример с наших общих греческих да италийских родственников, тоже придётся таранить?

— Ну — ну, — всплеснул руками хозяин райского сада, — посмотри на них: что крестьяны, то и обезьяны!

— Да хоть и так, хоть и обезьяны, — усмехнулся рыжий плут, — а только незачем разбрасываться проверенными методами, тем более, такими действенными.

— Ты мне это брось, брось! — Взмахнул руками райский управитель. — С тараном шутки плохи, хотя признаю, что дурной пример одних нахалов плохой привычкой у других становится. — Нехотя согласился Сварог. Помня, что против тарана приём ещё не изобретён, вставил ключ в замок, но не удержался, съязвил:

— А что, лестницами не пользуетесь для вторжения на чужую территорию? Чай, не зря с собой издалёка пёрли? Не надорвались случаем? — Ядовито поинтересовался он, на что Локки ответил:

— А у нас здоровье хорошее, мы ж на пище простой живём, раздельное питание практикуем. Всё больше рыбу едим, да мясо, а яблоками молодильными не балуемся, и киселями себе жиры на боках не наедаем.

— Скажи ещё, что вы и сурицу не пьёте, и вообще трезвенники — и я слезу пущу!

— Не понимаю я твоего настроя, Сварог. Мы ж с радостью к вам шли, мы ж не на войну, мы так, идём мимо, смотрим — ворота. Дай, думаем, постучимся. А лестницы на всякий случай захватили, думали, на дуб твой лезть придётся. Ты ж всё оригинальничаешь, гнездо в дупле себе свил, всё птицу из себя строишь.

— Ага, постучались — думали Валгалла, а тут Ирий. Ну, развернулись бы назад, да к себе потопали.

— Не по — родственному было бы лишить тебя, брат мой божественный, и домочадцев твоих радости культурного обмена, — ответил хитрый, как змей Локки.

— Какой культурой с вами, варварами, меняться?! — Возмутился райский управитель, всё ещё надеясь отвертеться от роли гостеприимного хозяина. — Да у вас, викингов скандальных, на обмен кроме драк да сквернословия ничего культурного и нет вовсе! — крикнул во всю глотку, но его уже никто не слушал.

Ворота как были на замке, так и остались закрытыми, а со стен давай гости сыпаться. Сварог посчитал, сколько лестниц приставили, но сбился. А скандинавы в колонну построились, и в райский сад промаршировали. Хозяин Ирия хотел возмутиться, но только открыл рот, как тут же задохнулся от едкой вони, длинным шлейфом тянувшейся за скандинавской роднёй.

— Вот от меня плохо пахнет, да?! — просипел он, кашляя и сморкаясь. — Вот я козёл душной? Посмотрим, Ладушка, что ты теперь скажешь! Да ты теперь на меня не надышишься, не нанюхаешься! Я ж тебе, жена моя милая, парфюмом благоухать буду — на фоне этих вот, отродясь немытых.

Утерев нос рукавом, Сварог хотел вернуться к жене, чтобы высказать всё, что думает о её обонянии, но, взглянув на ворота, похолодел и метнулся к ним. Провернул ключ, вытащил, в карман положил и с чувством выполненного долга повернулся к створкам спиной. Не успел сделать и шага, как послышалось, будто кто скребётся. Остановился, нахмурился, думая, спрашивать, кто там шарошится, или не рисковать? Но выбор сделали за него: с той стороны гнусаво, жалобно и, в то же время с нескрываемой наглостью, затянули:

— Ой, да помогите нам, погорельцам, сами мы не местные, от поезда отстали, а документов у нас отродясь не водилось, зато детей малых воз и телег обоз. Дяденька, пустите воды напиться, а то так жрать хочется, что мы и переночевать у вас согласные, особливо, ежели одежонкой ещё поделитесь!

— Да что ж это делается! — вскипел Сварог, заворачиваясь огненным вихрем. — Вход воспрещён! Особенно погорельцам!

Через миг он был возле жены, на кухне.

— Вот ты мне прекращай, прекращай, говорю, без моего ведома всякую гадость во сне рассматривать! — Закричал он, потрясая кулаками. — Вот у других жёны как жёны, чего доброго во сне смотрят и богачество мужьям предсказывают, а ты? Ты?! Ты что удумала, ты по свету меня пустить хочешь? Побираться?!

— Вот у других мужья как мужья: за ними как за каменной стеной — только хорошие сны снятся, а с тобой одна напасть краше другой! — Парировала Лада. — Да пошли тебя по миру побираться и не научи — шиш, а не кусочки! Можешь сейчас уже начинать у своих скифских родственников брать уроки попрошайничества. Это ж они там лаз под ворота Ирия роют, или я ошибаюсь? — Ухмыльнулась Лада — и дальше себе спокойно кашеварит.

Плюнул в сердцах Сварог, назад, на ветвь дуба солнечного выбежал. Посмотрел вверх — а над ним облако родительское зависло, хмурыми медежами подёрнутое, предгрозовое.

— Вот ведь накаркал себе на голову, — вздохнул Сварог. — Пронесёт или шарахнет?

Вот так всегда, чего боишься, в то и влетаешь, причём без промедления и на большой скорости. Но пока зова громогласного не было, и Сварог решил в гости к отцу не напрашиваться, на неприятности самостоятельно не нарываться, а ежели они случатся, и Роду донесёт кто из добра желающих о беспорядках, то усиленно от обвинений отбрехиваться.

— Надо ж, а день — то уж к вечеру клонится. Проваландался с роднёй постылой, и не заметил, как время пролетело, — вздохнув, райский управитель заглянул в родовое дупло — жены дома не было. Подумав: «Оно и к лучшему», — завалился спать.

Привычка рано вставать у Сварога с детства образовалась. Сколько себя помнил, вставал ранёхонько, лицо споласкивал и бежал на первый солнечный луч глядеть, красотой небесной любоваться. И до старости обычаю не изменял: отдохнув за ночь, выспавшись, как следует, встречал восход солнца ясного, и каждый день для райского управителя начинался празднично!

Следующее утро не стало исключением, так же рано встал хозяин Ирия. Разве что выспаться не получилось, а вместо отдыха всю ночь вскакивал, да с кровати падал. И гремело в Ирие, и стучало, и крики слышались пьяные, кто — то дрался, кто — то топорами да молотками тюкал — как потом оказалось, гости и вправду строиться вздумали. А под самый занавес, в час предрассветный, скандал случился — жена серьёзные обвинения выдвинула:

— Да ты совсем стыд потерял, всё налево шастаешь?!

— Ты о чём, Ладушка? — Сварог ещё толком не проснулся, соображал плохо, но супруга быстро вернула его к былой сообразительности, разбив о голову стопку тарелок.

— Да посмотрите на него, боги добрые! — Заголосила жена. — Да я — то, глупая, по простоте душевной думала, что у него один сын незаконный — Полкан, а наш пострел везде успел!!!

Сварог мысленно выругался: знал бы, сколько неприятностей будет из — за того случая! Всего — то и было, что захотелось воли ему, досыта, безгранично! Вот и превратился в могучего жеребца, скакал по долам и полям, почти что летел. И так же в образ вжился, таким вольным себя почувствовал, что про узы супружеские позабыл. А когда отпрыск незаконный на свет появился, перед женой поздно оправдываться было, потому как пришлось взять мальца к себе на воспитание. А куда деться? Не оставлять же божественного отпрыска в табуне диких кобылиц? Тем более, что дитё только на одну половину конь, а на другую — бог. Самый верный сын, самый преданный, и — чего уж душой кривить? — самый любимый…

— Да я ж только пошалил, Ладушка… — он захотел оказаться сейчас где угодно, но уходить от разговора с Ладой себе дороже — это Сварог давно понял.

— С кем же ты такую шалость провернул, ежели отпрыск незаконный наполовину бог, а на другу — конь? — Продолжала наседать жена.

— Да не помню, Ладушка. Невиновен я, ибо натуральное соблазнение произошло. Без моего на то ведома и согласия, — заюлил муж, пытаясь выскочить из родового дупла. Но жена, уперев руки в бока, загородила выход.

— Интересно посмотреть на ту кобылу, какая на тебя соблазнилась! — Закричала она. — А сегодня смотрю — с Полканом уже целый эскадрон носится! — И хрясь ещё стопку посуды — только осколки полетели в разные стороны.

— Да я ж облысею так, Ладушка, — попытался увести разговор от опасной темы Сварог, меж тем лихорадочно соображая, когда же успел проштрафиться? Перебрал в уме последние свои амуры с гламурами — ничего явного не нашёл, всё очень чинно было и, самое главное, тайно.

— А вот ты скажи, скажи мне, где ты столько кобыл нашёл, кобель ты проклятый?

— Эт почему ж кобель? — прохрипел Сварог, уворачиваясь от летящих в него тарелок.

— Да потому что все твои кобылы — суки! — прокричала взбешенная Лада, схватив со стола сковороду — большую, чугунную.

Сварог, сообразив, что сковородка врядли на голове треснет, скорее наоборот случится, ужом мимо жены проскользнул. А как из дупла выскочил, вниз глянул, так вздохнул с облегчением:

— Да то ж кентавры, Ладушка! Ответственно заявляю, что к их появлению на свет я никакого отношения не имею, и вообще им в этом никак не содействовал. Но, ежели ты хочешь знать их отца с матерью, то я спрошу у Хирона — он в их табуне главный.

— Да уж не надо, верю так, на слово, — сменила гнев на милость жена, но завтракать всё равно не позвала.

— Эх, началось всё гармоничным райским утром, а гляди ж, закончилось так плачевно… — посетовал Сварог, рухнув в глубину резного трона.

Он — то сначала по привычке владения свои взором хозяйским окинул. «Ух, и красотища ж у нас в светлом Ирие! Век смотри — не насмотришься, два века любуйся — не налюбуешься! Воздух в саду райском так густ и ароматен, что пить его хочется, звуки волшебные слух услаждают, душу от бед и печалей лечат, сердце радуют»…

Но тут вспомнил, какой в раю конфуз вышел, сколько народу подселилось, не спросив на то хозяйского разрешения. Да кто ж знал, что гости такими долгоиграющими окажутся?

— Ничего, то не проблема, — утешил себя старец, — всего — то и дел — понаехавших в Ирий да изрядно загостившихся родственников спровадить, желательно — поскорее и куда подальше!

Сварог поднял руку к лицу, давай загибать пальцы: сосчитать хотел, сколько ж гостей по райскому саду ходит? Да сбился, пальцев не хватило.

— Родни, скажу тебе не таясь, в светлый Ирий понаехало со всех волостей. Так мало им этого, они ещё и всю челядь, какой разномастная волшебная мелочь является, привезли. — Пожаловался он присевшей рядом птице Сирин. — Здесь олимпийские боги едва ли не в полном составе. Вот говорю тебе, это точно они ночью игры олимпийские устроили, либо соревнования по толканию ядра.

— Похоже на то, — сладким голосом ответила Сирин. — Гремело преизрядно. Но не все ж они лёгкой атлетикой увлекаются, остальные — то поди спали?

— Остальные конный спорт уважают. Вот сын мой незаконный — Полкан — с кентаврами всю ноченьку резвился, а за него выговор уж получил. Ни за что, ни про что отоварился, и — эх!..Ишь ты, нашёл себе ровню, в беге состязаются, а что весь виноградник вытоптали, до того шельмецам и дела нет!.. И цветы, цветы дивные, красоты невиданной, каких нигде больше и не произрастает, копытами так к земле припечатали, что не скоро новыми любоваться случится. И — эх!..

— Надоело мне жалобы твои слушать, — фыркнула птица Сирин, крыльями взмахнула и улетела — солнцеликому Хорсту песни петь.