Гордость, сила и зима

Глава десятая, о хорошем воспитании

Я как-то неудачно повернулась во сне, и запястья пронзила резкая боль. Открыв глаза, обнаружила, что лежу на прелой соломе, а руки скованы за спиной. Я находилась в небольшой полутемной камере, единственным источником света которой было маленькое зарешеченное окошко. С потолка периодически капала вода, из-за чего все помещение наполнялось запахом сырости.

Переждав вспышку боли, я попыталась сесть. Удалось мне это только с пятой попытки, поскольку ноги были опутаны веревкой, до синяков впивавшейся в кожу. Понять, сколько времени я здесь уже находилась, было невозможно. А начиналось все вполне невинно…

Второй месяц лета уже перевалил за свою середину, когда нам пришло приглашение в гости от сэра Дерека Уоррена — того самого папиного друга, с которым он хотел меня познакомить. Отец сразу же согласился и велел мне собираться, я же отнекивалась, как могла, но он был непреклонен. И в результате, следующим утром мы отправились в дорогу.

Путь до поместья сэра Уоррена занял у нас четыре дня, все это время папа пел оды хозяину и описывал все его мыслимые и немыслимые качества. Прямо не мужчина, а пряник в глазури — уж больно идеальный портрет получился — и состоятельный, и надежный, и воин отличный, и дела вести умеет, и так далее, и тому подобное… Также мне делались недвусмысленные намеки, что это была бы прекрасная партия для меня. В общем, к концу поездки я уже начинала подумывать, что было бы неплохо завести кровную вражду с еще одним родом, а папа все не замечал или делал вид, что не замечает, моего каменного выражения лица.

На деле Дерек Уоррен оказался мужчиной тридцати пяти лет и производил впечатление человека, который никогда и ничего не делает просто так. Манеры его были просто великолепны, а эрудиции мог бы позавидовать и завсегдатай библиотеки, а уж нас с отцом он встретил с такой радостью и благодушием, что заподозрить его в неискренности казалось просто невозможным.

Сэр Дерек сразу же раскусил план отца свести нас и охотно ему подыгрывал. К удовольствию отца, он часто приглашал меня погулять по территории или же покормить лебедей на пруду. На деле мы с ним уходили в библиотеку, где он разбирал свои бумаги, а я рассматривала различные книги. Впрочем, иногда мы с ним действительно уходили гулять и подолгу разговаривали о разных вещах. Уоррен оказался удивительно интересным собеседником, а самое главное — он не пытался никак меня скомпрометировать.

Но было в нем что-то, что никак не давало мне расслабиться рядом с ним. Вот он рассказывал какую-то занимательную историю из своей жизни, а его карие глаза смотрели на меня чуть ли не с благоговением, а вот, случайно обернувшись, я ловила на себе холодный и расчетливый взгляд. Но, заметив, что я на него смотрю, Дерек Уоррен тут же надевал маску радушного хозяина.

В паре дней езды от поместья сэра Уоррена располагался лес Терпимости. Не знаю, почему его назвали так, но представители местной фауны действительно весьма терпеливы по отношению к назойливым охотникам. Но, наверное, этот лес следовало бы переименовать в лес Тишины — по пути мы проезжали его и не встретили ни одного животного. Даже звуков никаких не было слышно, из-за чего становилось действительно жутко. Хотя нет, все-таки удалось заметить цепочку муравьев, которая тянулась ИЗ леса — мы как раз выехали на дорогу, когда мне удалось их рассмотреть. Это все показалось странным, что я решила написать Александру записку следующего содержания:

Отправив записку в столицу, я и думать забыла о том странном лесе.

В один из дней сэр Уоррен устроил прием, на который были приглашены, как он выразился, самые близкие люди. «Самых близких» оказалось человек тридцать, в основном присутствовали друзья сэра Дерека, но было несколько семейных пар, которые приехали со своими дочерьми, девицами на выданье.

Основным развлекательным мероприятием была охота, точнее, мужчины развлекались, затравливая животных, а мы, женщины, под неспешную беседу следовали за ними верхом. В какой-то момент, лошади чего-то испугались и бросились в разные стороны. Мой Дьёго стал просто неуправляемым и поскакал прямо в лесную чащу. Пока я пыталась с ним совладать, ветви знатно отхлестали меня по всему телу, кое-где даже порвался плащ. Поминая всю лошадиную родню скакуна, я все-таки смогла его приструнить.

Развернув коня в обратную сторону, я стала выбираться из чащи, как вдруг меня в шею кольнула игла. Дьёго встал на дыбы, и, уже теряя сознание, я почувствовала, что выпадаю из седла.

И вот я в гордом одиночестве, связанная по рукам и ногам, сидела в сырой камере. Левая сторона лица, которой я приложилась о землю, как-то подозрительно пульсировала, но тошноты и головокружения не ощущалось.

Дверь камеры с противным скрипом отворилась, и на пороге появились два представителя преступного мира. Внешне они были практически одинаковые — бритоголовые верзилы размера два на два, на поясе поблескивают кинжалы, а на лицах такие ухмылки, от которых хочется выть волком. Тот, который был справа от меня, щеголял шрамом, который разделил его левую половину лица на две неравные части. Может, в душе они были милые и добрые, но они явно не спешили это доказывать.

— Смотри, Джек, какую крошку к нам занесло, так бы и съел! — произнес левофланговый, практически раздевая меня глазами.

Ну все, прощай, моя девичья честь!

— Умерь аппетиты, Джон! Хозяин сказал, чтобы девчонку не трогали, — остановил его мужик со шрамом и обратился ко мне. — Ты, вставай и топай на выход!

— Не могу.

— Я тебе сейчас покажу — не могу! Пару ребер как сломаю — мигом побежишь, — угрожающе начал приближаться ко мне помеченный.

— У меня ноги связаны, — сквозь зубы прошипела я, стараясь не показать им своего страха.

Левый резко шагнул вперед и достал меч, я в ужасе закрыла глаза и попыталась отползти. Но почувствовала только, как веревка упала с ног, а меня весьма грубо схватили за плечи и поставили на пол.

— А теперь — пошла!

Судорожно сглотнув, я повиновалась, и наша похоронная, во всяком случае, для меня, процессия вышла из камеры. Первые шаги давались с невероятным трудом, но потом онемение прошло, так что шла я уже вполне твердым шагом. Вели меня по каким-то темным коридорам, которые петляли, словно дорожки лабиринта.

Потом меня грубо втолкнули в какую-то комнатушку без окон, в голове мелькнула мысль, что попытаться сбежать не получится. Здесь находились лохань с водой, что-то вроде ширмы и небольшой письменный стол, на котором лежал какой-то кулек. Сзади что-то щелкнуло, и через секунду я почувствовала, что руки свободны. Дверь за спиной тут же захлопнулась, и до меня донесся грубый голос:

— Приводи себя в порядок. У тебя десять минут, не уложишься — пойдешь, в чем есть. — Какой из бритых произнес эту фразу, я не смогла определить.

Я не решилась спросить имя (Небо, Прайд, зачем тебе имя этого человека?) и покорно начала умываться. Левая сторона лица буквально взорвалась от боли, стоило только коснуться ее пальцами, так что я и без зеркала поняла, что там налился огромный синяк. В свёртке лежало простенькое платье белого цвета, больше напоминающее ночную сорочку, только с длинными рукавами, которые плотно фиксировались на запястье. Платье слегка мне велико, из-за этого приходилось периодически подтягивать его на плечах. Обуви не предоставили, поэтому я надела свои изрядно потрепанные туфли на плоской подошве.

Закончив умываться, я начала обыскивать комнату в поисках того, что могло сойти за оружие. К моему немалому огорчению, ящики стола оказались пусты, словно кошелек рабочего за день до оплаты труда. Думай, Вэл, думай.

За дверью послышались шаги, как вдруг я увидела свой порванный плащ. Стремительно бросившись к нему, я с треском вырвала застежку, выполненную на манер булавки, и судорожно засунула ее в правый рукав. Как раз вовремя — практически сразу же дверь распахнулась, и появился мой тюремщик.

Руки опять сковали, на этот раз спереди. К счастью, Джек-Джон не заметил, что я что-то спрятала. Затем меня очень грубо толкнули в спину, да так, что я чуть не прочертила носом по каменной стене.

— А нельзя ли поаккуратнее? — огрызаться в такой ситуации очень глупо, но я, переполненная страхом и отчаянием, ничего не смогла с собой поделать.

Меня схватили за волосы, и голова оказалась запрокинута, я ощутила, как холодная сталь прижалась к горлу.

— Вот что, дорогуша, если не хочешь, чтобы твоя хорошенькая мордашка пострадала, иди и не выкобенивайся.

Затем меня опять-таки втолкнули в какой-то зал, я, не удержавшись на ногах, упала и отбила колени о каменный пол.

— Джек, я же просил быть повежливее с нашей дорогой гостьей, не забывай, она благородных кровей и не привыкла к такому обращению! А теперь, оставь нас.

Я подняла голову и увидела перед собой пожилого мужчину с полностью седыми волосами, который смотрел на меня блеклыми глазами. Он протянул шишковатые руки и помог подняться.

— Надеюсь, что вас, леди, не сильно испугали мои подчиненные, они не привыкли к общению с представительницами прекрасного пола.

— Кто вы? И что вам от меня нужно?

— О, ничего существенного, я всего лишь хочу пригласить вас поучаствовать в одном мероприятии.

— А, похищение людей теперь так называется? Надо же, ни за что бы не догадалась. А если я откажусь?

— А вас, милочка, никто и не спрашивает. Участие, так сказать, добровольно-принудительное. К сожалению, ваш чудесный скакун скрылся от нас, придется вам воспользоваться моей кобылкой.

— Да неужели? А не боитесь, что ваши шалости всплывут наружу? Вы уже не в том возрасте, знаете ли, чтобы отправляться на рудники — можете и не вернуться.

— Ну, с вашей помощью, моя дорогая, я надеюсь избавиться от такой проблемы, как возраст.

— Хотите, я и так помогу вам от нее избавиться? Посмертно, правда. И вообще, почему именно я?

— А ну, цыц! Грубиянка! Знаете ли, девственницы — нынче товар дефицитный, и ваши очаровательные спутницы, хоть и из благородных и незамужних, мягко говоря, не подошли. Давайте будем считать, что вы стали жертвой своего хорошего воспитания.

Дверь опять отворилась:

— Хозяин, единорог готов к транспортировке, можем ехать.

Девственница. Единорог. Мама дорогая, дела действительно очень плохи!