Город, которого не было

11

Раньше, еще до того, как я узнал о Доброжелателе, все анонимщики казались мне похожими на тех отвратительных типов, которые появлялись в карикатурах журнала «Перец»: худых, желчных, с длинным крючковатым носом и злобным взором блеклых глаз. Доброжелатель был вовсе не такой. Был он, в житейском понимании этого слова, солидный, а именно: имел склонность к полноте, на височках его пробивалась благородная седина, а выражение лица всегда было значительное. Доброжелатель не был многословен, да это было и не к чему. Собеседник, глядя на его возвышенное, озаренное кроткой мудростью лицо, ясно понимал, что знания Доброжелателя гораздо обширнее тех крох, которыми он по доброте своей с ним поделился.

Все это поначалу внушало к нему доверие, и все планы по страхованию он постоянно перевыполнял. Это обстоятельство решительнейшим образом опровергает устоявшееся мнение, что преуспевающий агент по страхованию должен быть разбитным, многословным малым.

Когда Доброжелатель стал увлекаться анонимным делом, эта его тайная страсть выплыла наружу, доверять ему перестали, но зато стали опасаться. И это помогало ему по-прежнему регулярно перевыполнять план.

Почему его позвали Доброжелателем? Потому что так он подписывал свои анонимки.

— Доброжелатель… Вон Доброжелатель пошел, — вполголоса говорил ему вслед народ.

Постепенно все привыкли к этой кличке и, забыв его настоящее имя, без опасения прямо в глаза называли его только так. Да и сам Доброжелатель за долгие годы упорной анонимной деятельности так свыкся с псевдонимом, что даже при получении зарплаты старательно расписывался в платежной ведомости: «Доброжелатель». И деньги ему давали.

Свои подметные письма Доброжелатель писал из принципиальных соображений. «Для того и щука, чтобы карась не дремал», «Волк — животное полезное, оно — санитар леса», — любил повторять он, считая себя в той же степени полезным для общества. Доброжелатель был убежден, что народ должен жить в страхе и строгости духовной, зная, что всевидящее око его может проникнуть не только в тайные деяния их, но и в помыслы. А потому пусть они все дрожат; совместное дрожание всех — путь к нравственному единению.

Газеты Доброжелатель начинал читать с последней страницы. Вначале он бросал быстрый взгляд в правый верхний угол в поисках некролога. Если некролог был, он прочитывал его в два приема: первый раз стремительно проглатывал соблазнительный текст, а второй раз читал медленно, смакуя. Некрологи почему-то неодолимо притягивали его. Как-то, размышляя об этом, он пришел к выводу, что ему нравится в них их воспитательный момент и что лично он при всем своем прилежании не сможет наказать и воспитать, как она — неумолимая и вездесущая.

Мысль написать анонимное письмо на странную компанию Пришельца Доброжелатель лелеял давно. Но, как подсказывала ему профессиональная добросовестность, прежде чем написать, нужно ознакомиться со всем на месте. И Доброжелатель решил навестить каждого из них под предлогом страхования жизни и имущества.

Первым он посетил Пришельца. Тот сидел во дворе на складном стульчике, согнувшись чуть ли не пополам и положив подбородок на острые колени. Он, как всегда, предавался размышлениям, и голубоватые веки его были полуприкрыты.

«Неизвестны мысли неизвестного существа!» — озабоченно подумал Доброжелатель и поспешил прервать их.

— Страховать жизнь будем? — весело и громко спросил он.

Веки у Пришельца дрогнули.

— Что? — спросил он, открывая глаза — Страховать жизнь? Но у меня нет жизни.

— Что? — в свою очередь спросил Доброжелатель и присел на скамейку, чтобы унять дрожь в ногах. — У вас нет жизни?

В груди его сладко заныло, голова пошла веселым кругом. Не говорят так, как сказал Пришелец. Нельзя так говорить! Ох! Нехорошо это! Ведь это же страшная цепочка получается: у него нет жизни… У нас нет жизни… А дальше еще хуже, еще страшнее! И если промолчать — конец! Тогда он соучастник!

Доброжелатель чувствовал себя так, как когда-то над головокружительной пропастью в «Ласточкином гнезде» в Ялте. Небытие — в обыденной жизни абстрактное и далекое — приобретало реальную тяжелую силу, и перильца, отделяющие от него человека, казались такими хрупкими, такими ненадежными. И жутко ворочалось на дне сознания навязчивое желание слегка напрячь мышцы и, перевалившись, броситься вниз с криком беспредельного ужаса и сладкого восторга.

Испугавшись того неведомого, что так неожиданно дало знать о себе, он отшатнулся от перил и поспешил уйти. Зачем искушать себя понапрасну, зачем рисковать без нужды?

Так и теперь. Молчать рискованно. Это чревато. Лучше написать куда надо. В конце концов — это его долг. Святой, можно сказать, долг.

Однако беседу нужно было продолжать, и Доброжелатель спросил, с усилием выталкивая слова.

— В каком смысле… нет жизни?

— В двух словах это объяснить трудно. У вас, землян, нет соответствующих понятий. Дело в том, что в случае так называемой первой смерти моя жизнедеятельность не прекращается вовсе, а переходит на качественно иной уровень, где морфологические структуры, обеспечивающие перманентность функций, имеют под собой физически иной субстрат. Не на уровне молекул, а на кварк-глюонном. Поэтому, сказав, что у меня нет жизни, я имел ввиду, что моя жизнедеятельность отличается от вашей. У меня нет жизни в вашем, земном, понимании. Ясно?

— Ясно! — побагровев, ответил Доброжелатель, решив, что инопланетный умник издевается над ним. — Религию, значит, проповедуете. Опиум для народа. Какая может быть жизнь после смерти? Тот свет пропагандируете. Умными словечками прикрываетесь…

— Вы, кажется, пришли по вопросу страхования? — сонно полюбопытствовал Пришелец, не обращая ровно никакого внимания на тон гостя.

Доброжелатель, задохнувшийся от бешенства, ничего не смог сказать, и Пришелец, не дождавшись ответа, зевнул и закрыл глаза.

Доброжелатель как ошпаренный выскочил за калитку и, прежде чем остановиться, почему то пробежал около десяти метров довольно бодрой рысью.

Следующего, кого он посетил, был Садовник.

Садовник, как и все в городе, хорошо знал Доброжелателя. Однако, увидев, что тот — запыленный и угрюмый — остановился у его калитки, не смог подавить в себе привычного гостеприимства.

— Пожалуйста, пожалуйста, — засуетился он, — входите. Нет, нет! Не туда. Вот сюда. В беседочку, в тенек. Как вам нравятся эти вьющиеся розочки? Это роза плетистая Эксцельза. Правда, она пышнее, чем в прошлом году? А вот эта, вы только взгляните, — роза Кордес Зондермельдунг. Красавица! Химикатов я не признаю, но обрезку делаю. И профилактическую, и прореживающую, и формирующую. Тля? Да разве это тля?! Это так, пустяки! Зато экологическое равновесие сохраняется…

— Экологическое равновесие? — снова услышав мудреные слова, Доброжелатель стал багроветь.

— Ну да, экологическое равновесие, — затараторил Садовник, улыбаясь и размахивая руками. — Это когда все в природе, благодаря своим же ресурсам, находясь в антагонистических и симбиотических отношениях друг с другом, в итоге живет и процветает…

— И тля процветает? И колорадские жуки? — грубо оборвал его Доброжелатель.

— И тля, и жуки, и ежи, и ужи — все, всем есть место под солнцем, все живое имеет право на жизнь, — с тихим радостным смехом согласился Садовник.

Доброжелатель, накаляясь, встал на ноги. Соблюдая правила приличия, вслед за гостем встал Садовник.

— А ты хоть знаешь, что снаружи за твоим забором делается? Не знаешь? А за забором нечисть всякую бьют, чтобы человеку жить не мешала. Человек, он ведь тоже имеет право на жизнь. Изобретают против нечисти с каждым годом все более сильные яды, потому что она приспосабливается и старые ее уже не берут. Идет борьба не на жизнь, а на смерть. И тут появляешься ты — добрый человек. И у тебя всякая зараза и гадость находит убежище. Тут она преспокойно набирает силу, множится. А потом выходит в свет и творит подлости пуще прежнего, — и закончил с невыразимым презрением:- Все зло на земле от добрых людей.

К Охотнику Доброжелатель пришел только по привычке доводить дело до конца, не ожидая услышать что-нибудь дельное от представителя этой диковинной компании опасных чудаков.

Вечером Доброжелатель положил перед собой пачку белой бумаги, вставил в ручку новый стержень и задумался, распластав взгляд на тусклом обойном рисунке. Ясно было, что в лоб этих нарушителей спокойствия не возьмешь. Явного состава преступления в их действиях нет. Следовательно, надо его измыслить. Для пользы дела. Как известно, цель оправдывает средства. А в данном случае, как глубоко был убежден Доброжелатель, цель имелась наиблагороднейшая, а именно: обезопасить жителей от тлетворного влияния беспочвенных фантазий.

Доброжелатель долго сидел над чистым листом бумаги, но вдохновение все не приходило. Вы ведь знаете, читатель, что у каждого писателя вдохновение чаще всего приходит в определенной обстановке или при воздействии каких-то определенных, зачастую довольно странных факторов. Одни творили, лишь напившись крепчайшего кофе, другие нюхали гнилые яблоки, третьи совали ноги в тазик с холодной водой, четвертые могли написать нечто стоящее, лишь облачившись в нарядный костюм, пятые… Впрочем достаточно…

Нашему герою для творчества нужно было нечто иное, скромное и простое. Убедившись, что на этот раз вдохновение само не придет, Доброжелатель повздыхал и, открыв ящик стола, достал оттуда черный пластмассовый чернильный прибор. Такие чернильницы даже сейчас можно встретить в почтовых отделениях и некоторых официальных учреждениях. Писать обычным пером, поминутно макая его в чернильницу, намного неудобнее, но зато все это стимулировало творческое воображение Доброжелателя безотказно.

Он стер специальной тряпочкой остатки засохших чернил с пера, сладострастно содрогнувшись, макнул его в чернильницу, и тут к нему подползла его специфическая муза. Откуда ни возьмись появились «всем известные факты», полились на бумагу слова «искреннего возмущения общественности» и завершилось письмо настоятельным требованием «решительным образом пресечь вышеуказанные безобразия». В тот же вечер анонимка была переписана набело, запечатана в конверт, а рано утром плодовитый автор вбросил свое очередное детище в ближайший почтовый ящик.

Дело было сделано. Оставалось только ждать «реагирования».