Городок сорванцов

ГОРДИЕВ УЗЕЛ

В день, когда мама Эдика получила то роковое письмо, Евгений Иванович вообще не пришел в интернат. Только на следующее утро Надя-секретарша передала ему ужасную весть об эпидемии дизентерии в городке. И Евгений Иванович сразу помчался к нам.

Когда он появился у нас, вид у него был ужасный-лицо бледное, осунувшееся, нос заострился.

Владимир Викторович и я тотчас же поспешили его успокоить — никакой эпидемии не было и нет. Но Евгений Иванович до того разнервничался, что мне пришлось дать ему сердечных капель.

Когда же, наконец, он пришел в себя и к нему вернулась его обычная директорская солидность, он отправился осматривать городок, прошествовал по всем улицам, заглянул в несколько палаток, в том числе и в амбулаторию, проверил на кухне чистоту посуды, не поленился залезть в погреб и всем остался очень доволен.

Тут как раз наши вернулись с работы и окружили Евгения Ивановича. Здороваясь направо и налево, он улыбался сдержанной улыбкой, как полагается улыбаться директору.

— Как они загорели! Да они даже поправились!.. — искренне удивлялся он.

Валера проиграл на обед «Бери ложку, бери хлеб!». И со всех сторон помчались ребята на площадь Радости.

— Раз, два, три, четыре… — выкрикивали они. За двенадцать секунд собрались все до одного!

Медсестры в белых халатах побежали проверять руки…

Евгений Иванович вновь поразился.

— Дисциплина вполне удовлетворительная, — обратился он к нам, взрослым, — но все-таки опять напоминаю: будьте максимально строгими с ребятами. Они вас обязаны слушаться беспрекословно. Мало ли что может случиться.

Алевтина Алексеевна поджала губы, Марья Петровна усмехнулась, а Владимир Викторович утвердительно кивнул головой, но в то же время незаметно подтолкнул меня локтем. Евгений Иванович не должен знать о наших четырех законах.

Начался обед. Ребята уселись за стол и уткнули носы в тарелки с супом. Мы, взрослые, сели все вместе на свои всегдашние места у конца стола.

Дежурные быстро разнесли на подносах вторые блюда. Обедающие притихли, только слышно было, как ложки позвякивали об эмалированные миски, многие ребята просили добавки, еще раз добавки.

— Аппетит у них превосходный! — Еще раз поразился Евгений Иванович. — Почему же зимой в интернате иных чуть ли не силком заставлять приходилось? Видимо, это влияние бактериофага. Не так ли, Марья Петровна? — Евгений Иванович сдержанно засмеялся.

Потом он стал нам рассказывать московские новости:

— Ремонт интерната благополучно заканчивается, но самое интересное — это переговоры с Музеем восточных культур. Интернату предложили организовать туристский поход ни более, ни менее, как в Узбекистан, — собирать по кишлакам Ферганской долины национальные предметы домашнего обихода — посуду, одежду, зарисовывать национальные узоры. Я сам хочу возглавить поход семиклассников. Путешествие предвидится замечательное, у ребят на всю жизнь останутся в памяти чудесные впечатления. Через неделю можно бы отправиться в путь, но, к сожалению… — Тут Евгений Иванович вздохнул и печально добавил: — Денег не хватает…

Оказывается, вчера он весь день хлопотал в различных организациях. Некоторую сумму выделяет Детская туристская станция, шефы кое-что обещали, но всего этого, к сожалению, недостаточно.

— Будет очень жаль, если наше путешествие не состоится, — добавил он.

А немного спустя Евгений Иванович осторожно спросил:

— Сколько заработали ребята в колхозе?

К его удивлению, Владимир Викторович этого не знал — весь отчет вели Саша Вараввинский и Валера Шейкин.

— Идемте сейчас в правление, — предложил Владимир Викторович, — это недалекого, всего три километра, дорога лесом, мы очень хорошо прогуляемся.

Марья Петровна, Алевтина Алексеевна и я тоже не прочь были пройтись.

— Позвольте, — недоумевал Евгений Иванович, — если мы все уйдем, городок останется без взрослых?

— Не беспокойтесь, Евгений Иванович, — засмеялся Владимир Викторович, — бандиты не нападут, палатки не загорятся.

— Да в крайнем случае я пожар затушу, — раздался из-за плиты бас тети Тоси.

Прозвучал горн на тихий час. Ребята медленно разошлись по своим палаткам. Дежурный командир, сегодня это был мой недавний больной Витя Панкин, прошелся по улицам.

— Тише! Вот выговор на линейке закачу! — грозно шептал Витя в палатки.

— Этот неисправимый воспитанник, который столько раз мне зимой снижал показатели по поведению, у вас тут всех спать укладывает! — поразился Евгений Иванович. — Если бы я лично не видел, честное слово, не поверил бы.

Витя между тем подошел к нам.

— Владимир Викторович, — сказал он, по привычке шмыгая конопатым носиком и искоса поглядывая на Евгения Ивановича, — все в порядке, все отдыхают.

— Ну хорошо, Витя, — ответил Владимир Викторович, — мы сейчас пойдем в правление колхоза, ты останешься тут командовать.

Витя кивнул головой и побежал вприпрыжку, стараясь поймать платком пролетавшую бабочку. Как будто Витя получил самые обычные указания, а ведь, в сущности, Владимир Викторович доверил ему весь городок.

Евгений Иванович поколебался немного, потом решительно встал.

— Ну, раз у вас Панкин за начальника городка, пойдемте в правление колхоза. — По дороге он спросил Владимира Викторовича: — Объясните мне, пожалуйста, как вы тут наладили дисциплину? И почему ребята самостоятельно распоряжаются?

И тогда Владимир Викторович самым подробным образом рассказал о наших четырех законах.

— Да неужели это так? — несколько раз переспрашивал Евгений Иванович. — Неужели всем все можно? И ребята не пользуются своими правами, потому что, когда не запрещают, не интересно не слушаться.

— Не только поэтому, — ответил Владимир Викторович. — Скоро в нашей стране нигде не останется запретительных надписей: «Не сорить», «Не шуметь», «Не курить», — и, однако, никто даже нечаянно не будет нарушать порядок в общественных местах и портить народное добро. Надо уже привыкать к этому. Наши ребята действительно не шумят на тихом часе и укладываются спать за две минуты. Конечно, у нас всем все можно, но надо уметь разумно пользоваться этим «можно».

Алевтина Алексеевна поправила свои пышные светлые кудри и мечтательно сказала:

— Скоро настанет такое время, когда не только в нашем городке, а везде и всюду — в школах, на улицах и у себя дома, на фабриках, на заводах — всем, всем — и ребятам и взрослым — будет ВСЕ МОЖНО.

Мы замолчали. И, шагая дальше по асфальтовому шоссе, каждый из нас думал про себя об этом прекрасном будущем.

— А почему же вы весной о ваших четырех законах мне ничего не доложили? — неожиданно спросил Евгений Иванович начальника городка.

— Откровенно говоря, — ответил тот, — боялся, что запретите.

— Весьма вероятно, что запретил бы, — признался Евгений Иванович и повернул голову к Марье Петровне. — А неужели и вы с вашим не особенно покладистым характером подчинились четвертому закону?

— Один раз все-таки взорвалась, — вздохнула Марья Петровна.

За разговорами мы и не заметили, как пришли в ту деревню, где помещалось правление колхоза.

Бухгалтер колхоза — сумрачный мужчина в толстых очках — поиграл, поиграл на счетах и сказал, сколько мы заработали на прополке кукурузы, на посадке капусты и помидоров, вычел, сколько мы забрали картошки и молока и сколько Разноглазка пробыла под властью «хранителя сокровищ» Володи Дубасова.

После всех сложений и вычитаний денег осталось порядочно.

На обратном пути Евгений Иванович заметил, что этой суммы вполне хватило бы семиклассникам на поездку в Среднюю Азию.

Но ведь работали-то не одни семиклассники, а все, в том числе и самые младшие.

Что будем делать с заработанными деньгами? Этот вопрос постоянно задавали себе ребята из первых девяти отрядов. Обсуждался он и на заседаниях штаба.

«Какую-то часть отдадим десятому и одиннадцатому отрядам на дальний поход, а остальные деньги хорошо бы разделить между всеми, и пускай кто как хочет, так и тратит».

«А может быть, всем несколько раз пойти

в кино?»

«А что, если купить:

И пир устроить на весь мир?»

Неприятный денежный вопрос надо было решить сегодня до отъезда Евгения Ивановича.

Как только мы пришли в городок, за волейбольной площадкой прямо на траве собралось заседание штаба. Евгений Иванович и я сели на специально принесенные табуретки.

Саша Вараввинский и Валера Шейкин показали свои записи: как велся учет, сколько выработали старшие, сколько остальные. Признаться, в их клочках бумаги я не понял ничего, но «главный путешественник» самоуверенно назвал такие цифры, что мы все ахнули: у него получилось, что старшие почти ничего не заработали, а младшие, наоборот, слишком много.

Галя Клейн возмутилась и сказала, что Саша не знает таблицы умножения.

Для нашего «гениального математика» это было величайшим оскорблением. Он покраснел до кончиков ушей, снова стал считать и признался, что отчеркнул где-то лишний нуль. Заработок старших увеличился в десять раз, но и эта новая цифра, по мнению Гали, была смехотворно мала; она сказала, что все записи Валеры и Саши сплошная путаница, что старшие работали куда усерднее младших, они спины не разгибали, когда те баловались, разве можно равнять слабеньких малышей с ними — семиклассниками.

Теперь обиделся, «главный агроном» Валера, он сказал, что работали все очень хорошо, а баловались редко; к тому же старших только двадцать человек, а остальных целых восемьдесят один.

Словом, дележ заработанных денег грозил перейти в крупнейшую ссору.

Владимир Викторович беспокойно задвигался, видимо, собираясь говорить, но его опередила Южка.

— Я хочу предложить одну вещь, — сказала она очень серьезно. — не надо сейчас спорить, я уже давно задумала, только буду говорить не здесь, а на общем сборе. Кто за общий сбор — руки поднять.

Подняли все, кроме «главного путешественника».

Саша сказал: дали бы ему два дня, и он бы все подсчитал совершенно точно. На Сашу все замахали руками.

Валера проиграл «общий сбор».

— Ты мне все-таки скажи, что ты затеяла? — шепнул Владимир Викторович Южке, когда мы все встали, чтобы идти на площадь Радости.

Южка тряхнула косой и лукаво посмотрела на Владимира Викторовича.

— Не скажу. Потом узнаете.

Понемногу все собрались и уселись на травке.

Первым говорил Евгений Иванович. Он поздравил всех с чудесными каникулами и сказал, что семиклассники, вероятно, поедут в увлекательное дальнее путешествие. Все младшие ребята останутся здесь, в палатках. Их тоже ожидает много удовольствий и интересная, деятельная жизнь. Сам он искренне завидует тем, кто будет жить в городке, где такая прекрасная природа и где всем все можно.

Ребята переглянулись, они поняли: стало быть, Евгений Иванович узнал о наших долго скрываемых четырех законах и согласен с ними.

Потом выступила Южка.

— Ребята, вы знаете, что десятый и одиннадцатый отряды мечтают поехать в Среднюю Азию, — начала она. От волнения ее голос не был таким звонким и мелодичным; она нет-нет да и заикалась. — Мы с вами останемся, — продолжала она, — и на будущий год опять сюда приедем. Первый, второй и третий отряды будут три года подряд ездить, а старшие никогда, никогда больше не приедут, разве только в гости. Правда, их жалко?

Последние слова Южка сказала таким печальным голосом, не иначе — хотела разжалобить ребят.

К чему она клонит, я не понимал.

Южка остановилась, оглядела ряды и заговорила совсем другим тоном:

— А вот Сашка с Валерой так запутались, что не знают, сколько заработали десятый и одиннадцатый отряды и сколько заработали мы. Давайте, знаете, как разделим: все деньги отдадим этим двум отрядам, нашему седьмому классу, а в будущем году вы нам отдадите — теперешнему шестому классу, а через три года четырехклашкам все деньги до одной копейки пойдут. Видите, какие вы, малыши, счастливые. — Она внимательно осмотрела ряды. — А ну, кто за мое предложение: все заработанные деньги отдать десятому и одиннадцатому отрядам на дальний поход, — руки поднять!

И все подняли. Честное слово, никто не колебался. Видно, Средняя Азия через два или даже через три года показалась куда заманчивее, чем завтрашний шоколад, мармелад и мороженое.

Старшие зааплодировали, за ними и остальные принялись хлопать в ладоши.

— Пионеры, расходись! — крикнула. Южка и подбежала к Владимиру Викторовичу. — Ну, как? — спросила она его.

— Вот так всегда в жизни и поступай, — шепнул он ей.

— Ты разрубила гордиев узел, — поучающим тоном сказал Евгений Иванович Южке.

Он стал собираться в дорогу, обещая через неделю приехать на автобусе за семиклассниками. Владимир Викторович, я и группа ребят пошли немного проводить его, а вместе с ним и Южкину бабушку.

Евгений Иванович взял меня под руку и сказал:

— Я еще не успел вас поблагодарить за вашу неустанную заботу о здоровье ребят, за их цветущий, бодрый и веселый вид.

Я скромно потупил глаза и признался, что я тут ни при чем, за медицину постарались «солнце, воздух и вода».

— Ну, а как ваши литературные дела? — спросил меня Евгений Иванович.

— Да набрал массу интересных фактов и впечатлений о полотняном городке, — ответил я. -

Вот только никак не могу найти подходящее название.

— Почему же? — удивился Евгений Иванович.

— Мне хотелось бы назвать мою будущую книгу именем городка, а они до сих пор не сумели его придумать.

— Как же так? — обратился Евгений Иванович к Владимиру Викторовичу.

— Даже конкурс объявляли, — вздохнул тот, — да то работа в колхозе, то походы, то спортивные соревнования, игра в изыскателей — честное слово, нашим сорванцам просто некогда было думать.

— Очень печально, — пожал плечами Евгений Иванович, — что такой достопримечательный городок остался без названия.

— Да ведь много, много лет подряд целые поколения школьников нашего интерната, — загорячился Владимир Викторович, — каждые каникулы будут приезжать сюда, на эту поляну, будут строить, жить, веселиться и работать в своем родном городке. Для такого городка и название должно быть особенным, оно всегда и всем должно нравиться, должно звать вперед. Такое боевое название скоро не придумаешь.

Евгений Иванович остановился, оглядел всех провожающих и покачал головой.

— Очень жаль, что вы подвели нашего уважаемого писателя!

— Можно мне сказать? — пискнула, едва дыша, Ирочка и покраснела; ее огромные, как у овечки, глазищи уставились прямо на меня. — Я давно придумала название, да все боялась сказать. Можно?

— Говори, говори, не стесняйся, — подбадривали ее многие.

— Вот и Владимир Викторович и доктор иногда называют нас сорванцами, в шутку, конечно. Ну и пусть будет «Городок сорванцов».

Все засмеялись.

— Какое там в шутку! — громко воскликнул Владимир Викторович. — Когда в нашем городке даже сам начальник штаба набивает себе температуру…

Южка опасливо оглянулась на бабушку и даже сквозь загар стала вся пунцовая.

— Владимир Викторович, ну, зачем вы? Ведь я же вам одному призналась, — притворно-плачущим голосом упрекнула она.

Впрочем, никто, кроме Вали Гавриловой и меня, кажется, не понял намека.

— Го-ро-док сор-ван-цов. Го-ро-док сор-ван-цов, — несколько раз глубокомысленно повторил по слогам Саша Вараввинский, — по-моему, не особенно удачное название.

— Сегодня на вечерней линейке проголосуем вопрос о названии, — сказала Южка, поглаживая Джека, и добавила: — А если мы никогда не будем баловаться, честное слово, станет очень скучно, правда, Джек? — И она поцеловала собаку в самый нос.

Евгений Иванович попрощался с нами. Бабушка вздохнула, в последний раз обняла Южку. Мы повернули обратно.

Мое сердце не позволяло мне быстро подниматься в гору.

Взгорок горы скрывал наш городок, и только самые его высокие точки — алый флаг на мачте и голубой флаг на штабной палатке — были видны между макушками сосен.

Пришлось мне отстать от других, остановиться передохнуть.

«А может быть, и правда назвать свою повесть «Городок сорванцов»?» — подумал я про себя и снова не торопясь продолжал подниматься.

Постепенно показался весь городок: зеленые палатки с белыми ромбами номеров — улица Пионерская впереди, улица Туристская — направо, дальше Госпитальная… за ней проспект Гагарина. По ту сторону площади Радости на кухне и в столовой суетился дежурный отряд… Высокие оранжевые сосны окружали поляну…

Вышел Валера, приставил горн ко рту и заиграл сбор на ужин. И тотчас же забегали повсюду ребятишки…

Случайный ветерок развернул голубой шелковый флаг. И предстала перед моими глазами нашитая на флаге эмблема — белый шатер на фоне золотого восходящего солнца.