Городок сорванцов

ДОВОЛЬНО ГРЫЗТЬ КАРАНДАШИ!

Бульдозер, как танк, штурмовал низкий, вросший в землю барак. Сперва отъезжал, раскачивался, потом с разбегу устремлялся вперед, вздымая огромным стальным лемехом землю, ломая утлые стены барака.

Молодой бульдозерист, переполненный азартом битвы, до бровей запачканный глиной и мазутом, оскалив зубы, с остервенением передвигал рычаги. И тяжелая махина, скрежеща гусеницами, вновь бросалась в битву, с треском сокрушала обклеенные разноцветными обоями деревянные перегородки, подымала пыль…

По ту сторону развороченного участка возносился к небу только что построенный, сверкающий на апрельском солнце розовый дом. Правее голенастый башенный кран легко поднимал кружевной железной рукою массивные бетонные плиты для будущих стен. Тут же пыхтел и грыз землю экскаватор, громыхали самосвалы…

— Строится старушка Москва. Через несколько лет так помолодеет — и не узнаешь, — замечтался я, рассеянно оглядывая штабель черных чугунных труб, ручей, текущий вдоль тротуара, нежно-голубое весеннее небо…

Вдруг я увидел нескольких мальчиков. Вооруженные ломами и лопатами, они стояли гурьбой возле низких уродливых сараюшек. С ними была крохотная девочка в шароварах.

Ребята с упоением глядели на поединок бульдозера с бараком. Разрушение старых жилищ, видимо доставляло им чрезвычайное удовольствие. Щурясь от яркого весеннего солнца, они любовались интересным зрелищем.

Со звоном лопались оконные стекла, гремели ржавое железо сшибаемой крыши, во все стороны летели клочья бумаги и щепки.

Вдруг бульдозерист неожиданно лихо поверну» машину и остановил мотор. Тотчас же смолк треск ломаемых досок и лязг стальных гусениц.

— Давайте! — бульдозерист махнул мальчикам рукой, медленно и степенно полез в карман за спичками и папиросой.

Мальчики бросились вперед на развалины: девчурка поскакала вприпрыжку следом за ними.

Командовал самый высокий, худенький.

— Толя, давай отсюда заходи! Володька, ну чего стоишь, помогай вытаскивать! — кричал высокий. От возбуждения у него горели глаза, раздувались ноздри тонкого правильного носа.

Ребята ломами и лопатами принялись откапывать погребенные под мусором бревна, куски фанеры, доски, тут же все деловито сортировали, мелкие обломки и гнилье отбрасывали прочь, пригодные материалы складывали в кучи.

Один из мальчиков клещами вытаскивал из досок гвозди и собирал их в ящик.

Девчурка нисколько не отставала от других. Усердно орудуя ломиком, она что-то искала, но видно, не находила.

Я ничего не понимал. Что затеяли ребята? Что с таким азартом ищут? Для чего им понадобились доски, бревна, гвозди? Поглядел по сторонам, увидел мостки, перекинутые через канаву, и, неловко шлепая по грязи, заторопился туда, поближе к ребятам.

Должен признаться, не праздное любопытство влекло меня.

Придется сказать о себе несколько слов.

Дело в том, что до прошлого года я был обыкновенным детским врачом в районной поликлинике. Принимая ребят в своем лечебном кабинете, я нередко шутил и смеялся с ними, волновался, когда они заболевали, и радовался, когда выздоравливали. А по вечерам, в глубокой тайне от всех, запирался в своей комнате на ключ и писал приключенческую повесть: Когда мой многолетний труд был закончен, с трепетом отнес я рукопись в редакцию. Две недели ходил сам не свой от волнения и, наконец, получил ответ: «Нам понравилось».

Мою повесть напечатали. Она имела успех, юные читатели присылали мне восторженные письма. Я был на седьмом небе от счастья!..

Тогда я сказал самому себе: «Хватит лечить ребят! Буду детским писателем!» И снял свой белый халат.

Но тут меня ждали неудачи.

Каждое утро я брал в руки карандаш — и все без толку… Писал и тут же рвал листки, ни одна страница мне не удавалась…

С утра до вечера я или грыз карандаши, или, как, например, сегодня, прогуливался по ближайшим улицам в надежде собраться с мыслями. Мне было скучно без ребят — моих пациентов. Ведь так давно не удавалось запросто поболтать ни с одним мальчиком, ни с одной девочкой.

Вот почему сегодняшняя встреча с этими загадочными юными изыскателями сильно заинтересовала меня.

Я шагнул через лужу, и только было собрался спросить: «А что вы тут делаете?» — как услышал за спиной резкий мужской голос:

— Тонечка! Сюда!

Я оглянулся и увидел невысокого, очень худого молодого человека лет двадцати пяти, в шляпе, в коричневом пальто. Лицо его было смуглое, как у индуса, темные волосы слегка курчавились; такие же темные, большие и блестящие выразительные глаза смотрели живо и пристально.

Девочка в шароварах доверчиво подошла к нему,

— Тонечка, почему ты не с другими девочками? — строго спросил ее молодой человек.

— Владимир Викторович, с мальчишками куда веселее, — искренне призналась та, моргая длинными мохнатыми ресницами. Ее перепачканная румяная физиономия сияла, а красные пухлые губки были сложены в виноватой улыбке.

— Ну ладно, ступай, — молодой человек махнул рукой.

Девочка побежала вприпрыжку. Сзади у нее болтались растрепанные косички.

К молодому человеку подошел тот высокий тоненький мальчик-командир, тяжело отдуваясь, поглаживая вьющийся белокурый хохолок.

— Владимир Викторович, идемте, покажу, что мы нашли, — совсем серьезно, по-взрослому сказал он.

Перешагивая через штабель отобранных ребятами досок, я двинулся следом за ними. Они остановились возле горки разного хлама, и я увидел самую обыкновенную чугунную кухонную плиту в две конфорки.

— О-о-о! Молодец, Валера! — радостно воскликнул тот, кого называли Владимир Викторович. Словно он был археологом, а плите насчитывалось, по крайней мере, тысячу лет. Но вдруг его густые брови сдвинулись. — Одной плиты мало, надо найти вторую. Расшибитесь, а найдите.

— Расшибемся! — твердо ответил Валера; едва заметная морщинка тотчас легла между его резко прочерченных бровей.

Тут я заметил, что из ладони мальчика сочится кровь. Я не удержался и спросил:

— Что это у тебя?

— О гвоздь покарябал, — равнодушно ответил Валера, поднял грязную руку ко рту и стал слизывать кровь.

Владимир Викторович искоса взглянул на рану мальчика и впервые не очень дружелюбно перевел свои черные глаза на меня. «Не мешайте и не суйте нос не в свое дело», — казалось, хотел он мне сказать, но из вежливости промолчал, повернулся спиной и пошел к строительным материалам.

— Кирпичей двести штук — пожалуй, хватит. Маленькие стекла не берите, — говорил он мальчикам. — Гвоздей надо побольше, двоих дергать поставь.

— Владимир Викторович, а Витька опять удрал бабочек ловить, — сказал Валера. В его голосе чувствовалась насмешка.

— Как удрал? Почему удрал? — забеспокоился Владимир Викторович.

— Он говорит, будет для нашего музея коллекцию составлять.

— Ну, вы там сами на совете дружины решайте, что нужнее — коллекция бабочек для нашего будущего музея, или чтобы Витя лишнюю сотню гвоздей понадергал. А я тут ни при чем, — сказал Владимир Викторович и, кажется, собрался уходить.

Тут я не выдержал, подошел к нему и спросил:

— Простите, но меня крайне заинтересовало — что вы тут делаете?

Молодой человек нахмурился. Моя назойливость явно его раздражала. Тогда я назвал себя. Смуглое лицо Владимира Викторовича тотчас просияло, темные глаза его заблестели, как у мальчика, услышавшего очень радостную новость.

— Ведь вы, если не ошибаюсь, и писатель, и врач? — спросил он меня, почему-то заметно волнуясь.

— Да, — признался я, — когда-то работал детским врачом.

— Ах! Как вы нам нужны! — неожиданно воскликнул мой собеседник.

— А что такое?

— Нет, нет, это невозможно, — печально вздохнул тот, видимо, в ответ на свои мысли.

— Да объясните же, — настаивал я.

— Пойдемте, я вас провожу, — немного подумав, проговорил Владимир Викторович, — по дороге постараюсь вам рассказать все по порядку. — Он быстро обернулся к Валере. — Смотри не опоздай на совет дружины! А все остальные — чтобы к четырем часам в классе!

Валера понял, какое оказано ему доверие, затеребил свой белокурый хохолок, нахмурился и по-военному отчеканил:

— Будет сделано.

— Грушицкий Владимир Викторович, представился мой спутник, когда мы с ним пошли по направлению к моему дому. — Я пионервожатый, раньше работал на фабрике табельщиком, полтора года тому назад по путевке комсомола пришел в школу-интернат. Хотите, расскажу о. своей работе?

— Пожалуйста, — с готовностью ответил я.

— Я провожу самые разнообразные пионерские сборы, — начал перечислять Владимир Викторович, — рассказываю всевозможные истории, изобретаю веселые игры по выходным дням вожу ребят в туристские походы на лыжах или пешком, а по вечерам иногда разговариваю по душам с кем-нибудь из них с глазу на глаз… Не правда ли, интересно?

— От всей души вам завидую, — искренне признался я.

— Но знаете, что мне очень не нравится? — продолжал мой спутник. — Прошлый учебный год мы так дружили, всегда и всюду ходили вместе, все делали сообща. Но вот наступили летние каникулы, и мои ребята разъехались кто куда — к бабушке в деревню, к тетке на дачу, в пионерские лагеря, и вся наша большая пионерская дружба сразу оборвалась, до самой осени…

А в этом году, — продолжал он, — совет дружины решил, ну, а я, конечно, чуточку подсказал… Занятия кончатся, но мы не будем расставаться, выберем в лесу местечко, сами построим полотняный городок и проживем там все вместе целое лето.

— Какой полотняный городок? Да еще сами построите? — удивился я.

Оказывается, они собирались жить в лесу, в палатках. Правда, палаток нужно не менее тридцати штук, а пока достали только пять. Ну ничего, где-нибудь сумеют найти. Всю зиму каждый выходной день отряды юных лыжников отправлялись в разные стороны — искать подходящее место для будущего городка. В лесу, над рекой, возле города Звенигорода, нашли очень красивую поляну. Директор интерната сперва долго колебался: он считал, что городок принесет только лишние беспокойства да хлопоты, но в конце концов дал свое согласие.

Мой собеседник рассказывал увлеченно, порывисто, темные глаза его сверкали.

А я слушал и, должен признаться, слушал все внимательнее. Но какое-то чувство недоверия не покидало меня.

— Зачем вам эти доски, бревна и все прочее?

— Пойдут на строительство кухни, погреба, столовой и для многого другого, — без запинки ответил Владимир Викторович.

— Как же вы намереваетесь доставить материалы в интернат?

— А вот жду не дождусь, когда нашего директора Евгения Ивановича вызовут в роно на совещание. Он уйдет, а мы в час прогулки всей, дружиной — сюда. За пятнадцать минут на руках перенесем. Чувствую, за испачканную ребячью одежду от Евгения Ивановича мне попадет, но зато наши сокровища будут сложены во дворе интерната.

— М-м-да! — я недоверчиво чмокнул губами. — А сколько же поедет народу?

— Около восьмидесяти ребят, а взрослых — трое: воспитательница, да студентка-практикантка, да я — начальник городка. Ведь не забывайте — ребята все будут делать сами. Одним словом, все у нас есть, не хватает только одного — медсестры. Мы бы великолепно справились без всякой медицины, да директор требует. Что, наши девочки-санитарки не сумеют ногу или руку перевязать, что ли?

— М-м-да! — я снова чмокнул губами. — А разве у вас в интернате нет своей медсестры?

— Есть, и очень хорошая, высококвалифицированная, но она… не годится. — Владимир Викторович вздохнул.

В этот момент мы подошли к дверям моего дома и остановились.

Мой собеседник вдруг приблизился ко мне вплотную и настойчиво зашептал:

— Поедемте с нами. Ведь вы же и писатель и врач — так будьте нашей медсестрой.

— То есть как медсестрой?! — я даже отскочил.

— Простите, я обмолвился, — смущенно замялся Владимир Викторович. — Я хотел вас пригласить на должность начальника лазарета нашего городка. — Он говорил слишком скоро и заметно волновался. — Десять девочек всю зиму занимались в санитарном кружке. Они великолепно все знают и все умеют, а вы ими только руководите. У вас останется масса свободного времени, вы сможете в спокойной обстановке собирать материалы для будущей повести.

Я невольно вздрогнул… Но мне еще многое было неясно: как ребята сами построят этот городок, как они будут там жить? Неужели троих взрослых будет достаточно?… И вместе с тем это неожиданное приглашение казалось таким заманчивым, ни на что не похожим… Что же, бросить все свои дела и переехать жить к ним в палатки?… Не знаю… А если… Едва сдерживая внутреннее волнение, я поблагодарил Владимира Викторовича и сказал, что подумаю.

— Идемте со мной в интернат, — порывисто воскликнул тот, — сейчас два часа, они уже кончили учиться, пообедали и до четырех свободны. Приглашаю вас на совет дружины.

— Идемте, — ответил я, повернулся спиной к своему дому и пошел рядом с Владимиром Викторовичем, искусственно уменьшая длину шага. Я был высокий и худощавый, и его шляпа касалась моего плеча. Мне приходилось наклоняться, чтобы не пропустить ни одного слова из рассказа моего спутника.

Я узнал, что в интернате есть «гениальный математик», как выразился Владимир Викторович, — ученик шестого класса, его зовут также «главным путешественником»; он изучил все путеводители по Подмосковью, достал больше десятка карт, разработал для полотняного городка двадцать два маршрута туристских походов на два, на три дня: куда какому отряду в какой день отправляться, что где можно найти, что где можно увидеть. Ребята облазят все окрестные овраги, будут исследовать все леса, все родники, речки и болота. Они побывают на ближайших фабриках, в колхозах, у памятников старины…

Владимир Викторович не договорил; на углу переулка мы неожиданно столкнулись с парнишкой лет двенадцати.

Был он эдакий, коренастый крепыш, вроде грибка-боровичка, краснощекий и конопатый, без фуражки и без пальто, с непослушным вихром на макушке. Он очень смутился, встретившись с нами нос к носу, и опустил глаза.

— Витя, что ты тут делаешь? — спросил Владимир Викторович.

— Ходил на сквер бабочек смотреть. Какие красивые летают! Да разве их платком поймаешь? — Витя закинул руки на затылок. Голубые глаза его сделались грустными.

— А Валера тебя отпустил?

— Отпустил, — нерешительно ответил Витя, наклонил голову и засопел. Владимир Викторович недоверчиво посмотрел на него, но ничего не сказал.

— В юные годы меня увлекала энтомология, — заметил я.

— Вы собирали бабочек? — обрадовался Владимир Викторович. — Витя, ты слышишь?

— Ага! — хмыкнул Витя.

Ах, если бы вы показали нашим ребятам, как ловить и как препарировать насекомых! — вздохнул Владимир Викторович.

— С удовольствием, — ответил я и, вспомнив, что у меня дома где-то валяются расправилка, энтомологические булавки и сачок, пообещал все это как-нибудь принести в интернат.

Витя тотчас же внимательно уставился на меня своими доверчивыми глазами, потом, видимо, какая-то мысль пришла ему в голову, и он поскакал от нас прочь, обгоняя прохожих.

Владимир Викторович, шагая рядом со мной, продолжал рассказывать: восьмой класс в интернате — выпускной, семиклассники держат весной экзамены, а потом отправятся в дальний туристский поход. Ни те, Ни другие в полотняный городок не поедут и поэтому совершенно им не интересуются. Четвероклассники еще малы. Взрослые заняты своими делами. Вот почему всю подготовку и все строительство городка взвалили на свои не очень «могучие» плечиребята пятого и шестого классов — пионеры двенадцати-тринадцати лет.

«Поразительно интересно!» — сосредоточенно думал я про себя, ускоряя шаги.

Может быть, действительно поехать с ними в их городок? Ближе к ребятам, ближе к жизни. Начну собирать материалы для будущей повести. Довольно бездельничать за письменным столом! Довольно грызть карандаши!