Городок сорванцов

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Три больших красно-желтых автобуса были битком набиты ребятами. Мы приехали. Я выскочил самым последним, несколько оглушенный. Всю дорогу эти сорванцы, возбужденные до последней степени, кричали и смеялись столь неистово, что у меня разболелась голова.

Как неузнаваемо здесь все изменилось! Тепло. Ярко светит солнце; свежевымытая дождями листва деревьев и кустов зеленеет. Полной грудью вдыхал я животворящий сосновый воздух, столь насыщенный кислородом, какой никогда и не снился москвичам.

На круглой поляне вырос полотняный городок. Пионерская улица прошла вдоль склона горы. Туристская — поперек. В струночку, на равных расстояниях одни от другой вытянулись по линейке темно-зеленые палатки. На каждой был пришит белый сверкающий на солнце ромб с номером. Я вспомнил, как скучали девочки, нашивая эти номера…

— Идемте, идемте смотреть! — позвали меня вынырнувшие откуда-то Южка и Валя Гаврилова. Сзади них бежало десятка полтора малышей.

Мы двинулись по Туристской улице. В конце улицы высилась большая шатровая палатка.

Голубой шелковый флаг повис над нею. Ветер подул, голубое полотнище развернулось, и я увидел нашитый на флаге белый шатер на фоне восходящего солнца — золотые солнечные лучи расходились во все стороны от шатра.

Я понял: это эмблема городка. Здорово придумали — ничего не скажешь!

Южка объявила мне, что с сегодняшнего дня высший пионерский орган — совет дружины — будет называться штабом городка, он будет помещаться в этой самой палатке с голубым флагом.

Мы заглянули внутрь нее; там в полутьме Эдик и Саша спешно раскладывали на столе карты, папки, книги, альбомы; тут же на двух топчанах они будут спать.

«Заслуженный мастер спорта» и «главный путешественник» так были заняты, так углубились в свою работу, что даже не посмотрели на нас. Мы сконфузились и пошли осматривать другую шатровую палатку — «материальный склад», стоявшую напротив.

У ее входа стоял «хранитель сокровищ» Володя Дубасов и перебирал какие-то ящики; увидев ребят, он нахмурил брови.

— Уходите, уходите! Не суйте носы, — сердито заворчал он, но, заметив меня, прикусил язык.

Я понял, что и тут нам нечего делать. На той стороне поляны под тенью навеса у кухонной плиты в клубах пара священнодействовал долговязый «шеф-повар» Юра Овечкин, в белом колпаке, белом фартуке; возле него суетился и хлопотал дежурный отряд.

Само собой разумеется, на «фабрику-кухню» вход посторонним строго запрещался.

— Куда же нам идти? — растерянно спросил я.

— Остается только «уголок тихих игр», — предложила Южка.

Мы свернули налево.

В уголке были вкопаны лавочки и столики, чтобы читать или сражаться в шахматы. Для малышей строители соорудили балансиры, деревянные горки, качели.

Неожиданно из-за кустов орешника выскочила девушка в ярком цветастом платье; золотые растрепанные волосы словно сиянием окружали ее по-детски счастливое, успевшее уже где-то загореть лицо. Это была студентка-практикантка.

Маленького роста, изящная, она больше смахивала на девочку лет тринадцати. Однако неумолимые законы педагогики заставляли называть ее Алевтиной Алексеевной — ну почему не просто Алей?

Щурясь от солнечных лучей; она звонко воскликнула:

— Как тут будет хорошо!

Не успел я ответить ей таким же восторженным возгласом, как со стороны Туристской улицы появилась Марья Петровна, преподавательница математики, полная брюнетка лет сорока.

— Изумительно! — радостно воскликнула она.

В Москве я не успел обменяться с ней ни одной фразой, но я уже давно подметил, что она беспрестанно восхищается. Впрочем сейчас восхищались все.

Тогда, в непогоду, я ничего не заметил. Полотняный городок, оказывается, стоял на высокой горе над самой Москвой-рекой, голубой лентой протекавшей внизу. По ту сторону реки расстилался зеленый луг, за лугом в темном лесу сверкали на солнце кое-где белые здания — санатории, дома отдыха. Вдали, у самого горизонта, туманная каемка лесных просторов незаметно переходила в голубое небо…

— Побежали! — крикнула Южка.

И ребята помчались к центру городка, на площадь Радости. Побежал и я — разве можно мне отставать от других?

Вот она, облитая теплыми солнечными лучами, окаймленная полотняными улицами и ярко зелеными деревьями, самая радостная и самая зеленая площадь в мире!

То поодиночке, то взявшись за руки, ребятишки носились туда-сюда, с визгом гонялись друг за другом. Особенно наслаждались малыши. Всякий пустяк возбуждал их: они подбирали палочки и камушки, восторженно вскрикивали; они находили жучка и тут же сбегались со всех сторон разглядывать и мучить беднягу; они рвали цветы, кидались шишками, пробовали залезать на высокие сосны…

Еще в Москве мы постоянно говорили о том, что наш городок не будет похож на пионерские лагеря, поэтому у нас сформировали маленькие отряды — по девять пионеров в каждом, это прежние пионерские звенья. А нумерация отрядов начнется с младших: первый, второй, третий отряды — четвероклассники, следующие — пятиклассники, далее шли три отряда шестиклассников.

Но с этого прекрасного дня забудем слово «класс», забудем зиму, уроки, учебники и тетради. Конечно, эти мальчики и девочки, которые в телячьем восторге носятся сейчас по площади Радости, не помнят об уроках, отметках, дневниках…

Возле доски объявлений столпилась группа ребятишек. Невдалеке Владимир Викторович незаметно наблюдал за читающими.

Мы подошли и тоже стали читать пришпиленные кнопками разноцветные листки бумаги: «Распорядок дня», «Расписание туристских походов», «Расписание дежурств отрядов на карауле и на кухне», «Календарь спортивных соревнований», «Адреса» (в каком номере палатки кто будет жить). Внизу каждого листка стояли размашистые подписи: «Составили члены штаба: заслуженный мастер спорта Эдик Шестаков и главный путешественник Саша Вараввинский», а в левом верхнем углу было выведено: «Утверждаю, начальник городка В. Грушицкий»

В центре доски объявлений — голубой листок:

СОСТАВ ШТАБА:

1. Начальник штаба — Южка.

2. Заслуженный мастер спорта и одновременно заместитель начальника штаба — Эдик Ш естаков.

3. Главный путешественник — Саша Вараввинский.

4. Главный агроном и одновременно горнист — Володя Шейкин.

5. Хранитель сокровищ — Володя Дубасов.

6. Шеф-повар — Юра Овечкин.

7. Министр игрушек и книг — Валя Гаврилова.

8. Главный врач — Наташа Толстенкова.

9. Начальник городка — В. В. Грушицкий.

Батюшки, какие они все важные! И когда только успели придумать все эти необыкновенные должности? Ниже этого удивительного списка был прикреплен другой листок- розовый.

Законы нашего городка:

1. В нашем городке всем все можно.

2. Опаздывать разрешается не больше чем на двенадцать секунд.

3. В городке ребята делают все сами и сами командуют.

4. Взрослые никогда не бранят ребят.

Примечания:

а) В исключительных случаях объявляется чрезвычайное положение. После четырехкратных сигналов горна «Тревога!» начальник городка берет в руки всю власть.

б) Во время купанья первый закон не действует. На

реке командует начальник городка.

Второй, третий и четвертый законы, а также примечания «а» и «б» — это понятно без всяких объяснений. Поживем — увидим, как ребята научатся двенадцатисекундной точности, как сами будут все делать и сами командовать, как взрослые не будут ни во что вмешиваться (хотя в этом последнем я несколько усомнился).

Ну, а первый закон — «все можно» — я еще не совсем понимал. Саша Вараввинский говорил об автобусе без кондуктора. Значит, во всем, во всем мы будем доверять ребятам? Значит, мы верим им, значит, они никогда не станут обманывать нас? Согласен, что это возможно в далеком будущем. А сейчас?

Недоуменный вопрос Вити Панкина прервал мои размышления.

— «Все можно» — значит, никто ничего мне не будет запрещать? — спросил он, ехидно улыбаясь.

— Да, Витя, — ответил подошедший Владимир Викторович, — никто ничего тебе не запретит. Но ведь ты же сознательный человек, неужели ты будешь, ну, скажем, — Владимир Викторович на минуту задумался, — ты будешь нарочно рвать свои шаровары?

Коротышка Витя выпрямился.

— Что я, маленький, что ли?

— Знаю, знаю, что, ты никогда не будешь себе вредить, — закивал головой Владимир Викторович.

— А если на тихом часе я захочу кричать и бегать? — не унимался Витя.

Все засмеялись: экий Витя, здорово поддел членов штаба — составителей законов.

Южка с Валей тревожно переглянулись.

В глазах Владимира Викторовича забегали искорки.

— Да, Витя, на тихом часе ты можешь не спать; пожалуйста, читай книгу, играй в шахматы, вырезай на палочке узоры. Но не шуми. А если ты начнешь кричать и бегать, то разбудишь товарищей. И вы, ребята… — Владимир Викторович обвел всех внимательным взглядом, — докажите, что вы сознательные. Вы получили нигде не слыханное, исключительное право «все можно». Неужели вы плохо воспользуетесь своей свободой и станете мешать и вредить другим?

Все радостно закивали головами. Даже малышам было ясно — наши четыре закона очень хорошие; они совсем не похожи на те строгие запретительные правила, к каким ребята привыкли в пионерских лагерях.

Южка взглянула на свои часы.

— А теперь… — ее голос неожиданно зазвенел на всю площадь Радости, — пора купа-а-аться!

Ух, как они все понеслись с горы! Даже земля задрожала от топота множества ног.

— Южка, подойди сюда! — резко крикнул Владимир Викторович.

Оторопевшая девочка подбежала…

— Ты с ума сошла! А примечание «б»?

— Да ведь по расписанию сейчас время купаться, — оправдывалась Южка.

— Сейчас же выстраивай их всех на берегу, — . приказывал Владимир Викторович.

Южка испуганно взглянула на него и помчала вниз, к реке.

— Девочка — и начальник штаба! В первый же день все напутала.

Я оглянулся. Сзади стоял «Дон-Кихот» Эдик и презрительно морщил переносицу.

— Беги, беги, помоги Южке, — заметил ему Владимир Викторович.

«Заслуженный мастер спорта» пожал плечами и не торопясь начал спускаться с горы.

Я еще не знал, где буду жить, куда ребята дели мой чемодан, где находится лазарет, но все ж не утерпел и поспешил следом за всеми. Под нашей горой была тихая прозрачная неширокая протока глубиной никак не больше метра. Четыре белых столбика огораживали участок, отведенный для купанья. А сама Москва-река текла по ту сторону длинного песчаного острова, поросшего кое-где чахлыми лозами.

Ребята уже на ходу скидывали одежду, но тут купальщиков перехватывали Южка, Эдик и сам Владимир Викторович.

— Отряды, стройся! — на весь пляж крикнул начальник городка.

Никто не ожидал такого строгого приказа. Все нехотя выстроились в трусах и купальниках, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Владимир Викторович медленно разделся и в одних трусах встал перед шеренгой.

— Разве вы не знаете, как в пионерских лагерях: за самовольное купанье — вон из лагеря? Купаются все вместе и только тут, — резко отрубил он, показал на пограничные столбики, не торопясь распределил, где, какой отряд купается, кто из взрослых за каким отрядом следит. Сам он взял под свое наблюдение три отряда. Марье Петровне, Алевтине Алексеевне и мне досталось по два отряда.

Посреди пляжа встал во весь рост Эдик в красных плавках, стройный, изящный, белый, точно гипсовая статуя. Он дал сигнал свистком, и ребята с криком и визгом бросились в воду. Протока наполнилась ребячьими головами. Дикие вопли, брызги, веселье, игры на воде… А ровно через десять минут Эдик снова дал свисток, и ребята с шумом выскочили из воды, подгоняя отстающих, и выстроились по отрядам. Мы принялись их торопливо считать.

Так повторялось три раза.

После купанья взрослые пошли в гору все вместе. Ребята по двое, по трое обгоняли нас, о чем-то отрывисто переговариваясь между собой. Я заметил, что лица у многих были хмуры и насуплены. Ну, понятно, им обещали свободу, обещали «все можно», а на самом деле, кажется, невидимые уздечки и вожжи тут будут куда прочнее, чем в пионерских лагерях.

— Владимир Викторович, — начала Алевтина Алексеевна, по-детски выпятив губы, — тут же совсем мелко и никакого течения.

— Так будем всегда купаться! — совсем незнакомым и жестким голосом неожиданно отрезал Владимир Викторович и тихо добавил: — Я, может быть, в тысячу раз больше вашего не хочу быть их сторожем во время купанья, но ничего не поделаешь.

— Бедные детки! — искренне огорчилась Алевтина Алексеевна.

— Дорогая моя, не спорьте, — возразила Марья Петровна, — «все можно» — это остроумное изобретение членов штаба и уважаемого начальника городка, — в ее голосе угадывалась легкая насмешечка, — а инструкция по купанью утверждена министерством. Вода всегда есть и будет коварной стихией! — патетически закончила она.

Никто из нас не нашелся, что ответить на столь мудрое изречение.

Я на минуту остановился перевести дух и тут же услышал за своей спиной недовольный голос:

— Вы еще ни разу со мной не разговаривали.

Я оглянулся. Меня догоняла маленькая кругленькая девочка с круглыми, словно надутыми, щечками и толстой светлой косой, обвитой вокруг головы. Девочка, подпрыгивая и семеня мелкими шажками, вскоре поравнялась со мной. Я раньше видел ее несколько раз на совете дружины, но там она упорно молчала и только хлопала глазами. Сейчас она тараторила так быстро, что глотала концы слов; впрочем, иные фразы она повторяла несколько раз, поэтому я кое-как понял скоропалительный поток ее речи.

За две минуты толстушка мне успела рассказать очень многое… Зовут ее Наташа Толстенкова, ей двенадцать лет, она перешла в шестой класс с пятерками и четверками, в далеком будущем мечтает стать хирургом, а сейчас является членом штаба и главным врачом городка.

— Кем? — переспросил я. Моя правая бровь невольно приподнялась.

— Главным врачом, — повторила девочка таким невозмутимым тоном, словно уже год тому назад свыклась с этой ответственной должностью.

— Вы давно должны были со мной познакомиться, — упрекнула она меня, обиженно сложив свои пухлые губы.

— А что же ты сама ко мне раньше не подходила? — спросил я.

— Некогда было, — коротко ответила она и, подпрыгивая, заторопилась вперед.

Не успел я удивиться ответу «главного врача», как мы подошли к белому столбику, вкопанному на горке у начала городка.

Я прочел надпись: «Госпитальная улица»; далее под деревьями выстроились в ряд четыре шатровые палатки. Большие белые с красным крестом флаги гордо развевались над ними. В палатке «Баня» я увидел ведра, шайки, тазы, вкопанные по краям лавочки. К центральному столбу были прислонены два цинковых корыта. В обеих палатках лазарета («для мальчиков» и «для девочек») мы нашли только сложенные стопкой раскладушки. К одной из сосен был привязан голубой рукомойник. Почему привязан? Ах, да! «Мы — друзья леса» и не должны даже гвоздик забить в дерево.

В палатке «Амбулатория» стояли две тумбочки, столик, складные стулья и раскладушка для меня, аккуратно застеленная стеганым одеялом; тут же я нашел свой чемодан, принесенный чьей-то заботливой рукой. Лекарства в тумбочках были разложены совсем не по-медицински: красненькие пакетики отдельно, зелененькие отдельно, маленькие склянки — на одной полочке, большие — на другой. На обеих тумбочках стояли стаканы с цветами.

«Главный врач», или просто Наташа, обратила мое внимание на две крохотные елочки, что росли на травяном полу посреди палатки-амбулатории.

— Я их сперва хотела срубить, — сказала она, — но потом пожалела. Смотрите, какие они хорошенькие. Когда будете утром вставать с раскладушки, перешагивайте осторожнее, чтобы их не сломать.

Я обвел глазами палатку-амбулаторию. Самое главное, что я увидел, — это сверкающая, стерильная, как в образцовой операционной, чистота.

— Я сюда приехала на поезде еще вчера вечером с двумя мальчиками и привезла с собой часть медикаментов, — объяснила Наташа и скромно опустила глаза.

— Так это ты тут все устроила? — я с уважением посмотрел на нее.

Наташа молча кивнула головой.

Я благодарно ей улыбнулся, но пока ничего не сказал. Посмотрим, как у нас пойдет дело.

Вышли мы из темной палатки на солнышко. Невдалеке на скамеечке у столика, вкопанного под сосной, сидело несколько ребят. Это явились наши первые пациенты, успевшие за два часа кто обрезать палец, кто наколоть ногу или содрать коленку.

Наташа и я надели белые халаты, вымыли руки. Она принесла бинты, вату, медикаменты, ножницы…

— Становитесь в очередь, — начальственным тоном приказала «главный врач».

И с тех пор эта скамеечка и этот столик под сосной сделались нашей амбулаторией.