Городок сорванцов

ОГОНЬ ГОРИТ!

Погода в Москве резко переменилась. Мелкий дождик сеял беспрерывно, вдоль тротуаров текли мутные пенящиеся ручьи; асфальт на улицах, крыши домов не высыхали; ветер налетал холодный и резкий.

Но в Москве можно было не думать о погоде: надел плащ, сел в троллейбус и поезжай куда хочешь…

А там? Сердце сжималось: как они живут в холодных палатках? Как строят городок под дождем? Как «покоряют целину»? Ведь на самом деле сбудется предсказание медсестры, схватят ребята воспаление легких; невольно вспоминалась старенькая Южкина бабушка, вот кто сейчас ночи не спит, думая о любимой внучке.

На четвертое утро я не вытерпел, сказал жене, что уезжаю на два дня собирать материалы для новой повести, надел шляпу, непромокаемый плащ и поехал.

В кармане у меня был план, начерченный Владимиром Викторовичем: сперва ехать электричкой до станции Звенигород, далее автобусом, потом пешком направо по шоссе до телефонного столба № 187 и опять направо по проселочной дороге через поле и через лес до поляны, где строится городок.

Когда я добрался до этого самого столба, пошел дождь. На строительную площадку я попал изрядно промокший.

На краю поляны под высокими соснами стояло несколько палаток. Вот они где…

Павел Александрович, всклокоченный и небритый, заметил меня издали. Закутанный в несколько одеял, лежа на животе, он выглядывал из палатки.

— Давайте сюда, — позвал он хриплым басом и закашлялся, — закутывайтесь и ложитесь рядом.

Я снял с себя плащ и ботинки, по примеру Павла Александровича лег на живот поверх стопки матрацев и накрыл себя тремя одеялами.

Мой сосед, неистово кашляя, рассказывал; что дождь и холод никак не дают работать, что план выполнен всего на двадцать процентов и вообще даже на передовой, в болотах Полесья, не было так скверно и так сыро. Он не дождется конца строительства, чтобы уехать с этого постылого места и уйти в отпуск. А то здесь последнее здоровье растеряешь. Впрочем, пока еще, кроме него, никто не простудился, но скоро наверняка заболеют все. Владимир Викторович сейчас пошел в ближайший колхоз, а мальчики спят рядом в палатках.

— А девочки где? — спросил я.

Павел Александрович молча указал рукой.

Невдалеке возле тощего дымка костра двигались две темные фигурки в шароварах. Вместе с девочками возился один мальчик — высокий и худенький; кажется, это был Валера Шейкин. Он только что приволок из леса две черные от сырости, корявые ветки и сейчас ломал их об коленку.

Одна из фигурок медленно побрела к нам. Я узнал Южку. Пряди мокрых нечесаных волос свисали с ее лба. Когда-то нарядный капроновый белый бант превратился в жалкую тряпку, шаровары покрылись грязью. Только в черных и быстрых Южкиных глазах блестел живой огонек.

— Ах, это вы приехали? Здрассте, — явно простуженным голосом сказала она.

— Южка, Южка, когда же ты меня накормишь горячим супом? — со вздохом обратился к ней Павел Александрович.

— Скоро, — торопливо бросила Южка, достала из палатки пакет с солью и повернулась к костру.

— С самого утра варят и никак не сварят, — пожаловался Павел Александрович.

Явился мокрый Владимир Викторович в синем комбинезоне с остроконечным капюшоном на голове, с громадной, туго набитой полевой сумкой у пояса, с фотоаппаратом на груди. Он был чисто выбрит, надушен одеколоном, видно только что из парикмахерской, и глядел возбужденно и весело.

— Много сделали? — отрывисто спросил он.

— Покидали землю с полчаса — и опять дождь, — с горечью в голосе хмуро ответил Павел Александрович.

Владимир Викторович с азартом рассказал, как любезно его принял председатель колхоза, как удачно они заключили договор: каждый день работаем на полях по два, по три часа, колхоз за это нам начисляет трудодни, а в счет трудодней будет давать молоко и картошку, а также выделять лошадку — подвозить продукты. Колхоз этот — один из самых богатых в Московской области, поэтому при окончательном расчете мы, несомненно, получим порядочную сумму.

— Кипит! — вдруг звонко закричали девочки. В соседней палатке зашумели, заговорили; полотнище приоткрылось, показалась сонная немытая физиономия Володи Дубасова.

— Дождь перестает — айда работать, — позвал он начальническим тоном.

— Ох, моя поясница! — пробурчал Павел Алексадрович и, не торопясь, стал обуваться.

Один за другим все мальчики выползли из палатки. Одежда их была измазана грязью, шаровары кое у кого порвались. Нахмуренные лица мальчиков точно закоптели, по всем признакам в последний раз они умывались только в Москве.

— А что сейчас бабочки делают? — спросил меня Витя Панкин, размазывая грязь по лицу.

— Спрятались от дождя, только не в палатки, а под листьями, — ответил я.

Мальчики взяли лопаты, топоры и, поеживаясь от холода, молча прошли мимо меня. Вслед за ними двинулись Владимир Викторович и Павел Александрович.

Я встал и с двумя одеялами на плечах направился к костру. Дрова сипели, дымили; измазанный сажей Валера Шейкин, лежа на животе, раздувал огонь. Над костром на палке, положенной между двумя рогульками, висела большая, черная от копоти кастрюля; оттуда шел живительный пар.

— Подержите, пожалуйста, — попросила меня растрепанная, заспанная Валя, передала мне палочку, придерживающую полуоткрытую крышку от кастрюли, а сама стала осторожно сыпать в суп соль из пакета.

Ногой она встала на край ямки, тут же поскользнулась и — весь пакет ухнул в суп!

Обе девочки вскрикнули, и, не боясь обжечься, одна прямо рукой, другая половником вытащили размокший картонный пакет из кастрюли. Часть соли была спасена, но наверняка изрядная порция уже успела раствориться. Южка подлила холодной воды, и суп перестал кипеть. Значит, час обеда отодвинулся на неопределенное время.

— Только никому, никому не говорите, — просили девочки, умоляюще глядя мне в глаза. — Мальчишки так голодны, они ничего не заметят. Валера, и ты смотри, чтобы молчок.

— Умру — не скажу! — твердо ответил Валера и в доказательство поправил свой русый хохолок.

— Можете не беспокоиться, — обещал я. Стоять здесь у едва тлевшего костра было совсем неинтересно, и я пошел осматривать строительную площадку.

По всей поляне вытянулись ряды белых, как свечки, колышков, торчащих из травы.

«Это будущие улицы полотняного городка», — догадался я.

Владимир Викторович и трое мальчиков копали ямки для стоек навеса столовой и ножек обеденного стола. По расчетам интернатских проектировщиков Саши Вараввинского и Эдика Шестакова, чтобы одновременно усадить обедать всех жителей полотняного городка, требовалось соорудить стол длиной в двадцать три с половиной метра и навес над ним поставить на двадцати столбах.

Мальчики так усердно работали, что на меня никто даже не взглянул.

Я двинулся дальше.

Длинноногий, нахмуренный, непередаваемо важный Юра Овечкин; клал плиту, маленький крепыш Витя Панкин подносил ему воду, помешивал раствор.

Оба мальчика измазались глиной, даже на волосах она налипла; куртки так густо покрылись грязью, что не понять, каким был их первоначальный цвет.

Юра сделал вид, что не заметил меня, но тут же молодецки передернул плечами, бойко захлопал мастерком по бокам печи, раза два кинул глину в щели между кирпичами и неожиданно отругал Витю не то за медлительность, не то за чрезмерную спешку. Время от времени молодой специалист деловито проверял по отвесу вертикальность выложенных стенок.

Витя глядел на Юру снизу вверх; его преданный взгляд говорил: смотрите, какому искусному печнику я помогаю.

Вдруг откуда-то из-под земли раздался сердитый бас Павла Александровича. Я оглянулся и увидел отвалы свежевыкопанного грунта и комья, летящие вверх.

На дне глубокого и широкого котлована возились Павел Александрович и четверо мальчиков, в том числе Володя Дубасов. Они копали погреб.

Павел Александрович кого-то жестоко бранил:

— Ну, чего тюкаешь! Ну, чего тюкаешь! Нажимай всей ногой!

Я как-то неудобно себя почувствовал: все работают, все стараются, а я один слоняюсь эдаким праздным собирателем материалов для будущей повести. Раз приехал — надо помогать.

Увидев лишнюю лопату, валявшуюся под деревьями, я взял ее и спрыгнул в котлован. Мальчики потеснились. Как раз пошел слой галечника, да еще с булыгами. Грунт был тяжелый. Павел Александрович пыхтел, отдуваясь, выворачивал тяжелым ломом самые большие камни, мальчики трудились над камнями поменьше.

Наконец кое-как удалось пробить толщу; галька сменилась песком, мягким, как масло; стало легче нажимать на лопату.

В самый разгар работы послышались звонкие голоса девочек:

— Обедать! Обедать!

Никто даже головы не поднял, все продолжали усердно размахивать лопатами. Володя высунулся из ямы.

— Пока дождя нет, надо работать!

Павел Александрович проворчал про себя:

— Нашлись тоже «покорители целины». — И тут же снова нагнулся и с силой всадил лопату в песок.

Южка подбежала к яме.

— Почему не идете? Суп остынет, чай выкипит.

— Уйди, не мешай! — сердито крикнул Володя. Еще целый час мучили себя землекопы, усердно

выкидывая песок; они хотели кончить обязательно сегодня.

Девочки были очень огорчены.

— Старались, старались с самого утра, а они есть не хотят! — искала у меня сочувствия Южка.

Наконец по сигналу Владимира Викторовича все бросили лопаты, обтерли руки о листья орешника и подошли к костру.

Ели, по-моему, очень невкусный макаронный суп с мясными консервами, ели молча, только звякали ложками, чавкали, протягивали миски за прибавкой.

После третьей прибавки Павел Александрович вытер губы, облизнулся, похлопал себя по животу и сказал:

— Девочки, а вы вроде пересолили.

Кроме веселого удивления, я ничего не заметил в широко раскрытых глазах обеих поварих, а Валера чуть не выдал тайны пересоленного супа, громко фыркнув прямо в миску.

После обеда пошли работать, но потом вновь набежал мелкий дождик, подул холодный ветер. Мальчики тут же спрятались в палатки, девочки остались У костра.

— А ну, давайте запоем песню! — воскликнул Владимир Викторович и запел тенорком:

Мы засмеялись и выскочили из палатки.

— Дождик совсем маленький, можно работать, — заметил Володя Дубасов.

В этом сыром лесу, на мокрой траве мне в резиновом плаще было холодно и неприютно, пробирала дрожь. Заботливый завхоз Володя снял с себя согретый его телом теплый ватник и отдал мне.

С лопатой в руках я снова спрыгнул в будущий погреб.

Владимир Викторович не только копал ямки под столбы. Время от времени он подбегал то к одной группе работающих, то к другой, подбадривал всех, шутил, посмеивался над тяжеловесным Павлом Александровичем, успевал заглянуть к девочкам-поварихам и вновь брался за лопату.

Он поднимал настроение, заставлял сильнее напрягаться мускулы. В нем так и кипела неистовая энергия.

Работали до самого захода солнца, ужинали в полной темноте.

От усталости я едва проглотил несколько ложек какого-то непонятного пересоленного супа и залез в палатку. Володя Дубасов укрыл меня чуть ли не пятнадцатью одеялами, и я тут же заснул под мерные удары дождевых капель о брезент палатки, под неумолчный храп Павла Александровича.

Встали с рассветом, дождя не было, но по небу плыли темные рваные тучи; дождь, верно, шел всю ночь, с деревьев падали холодные капли; в мокрой траве поблескивали лужи.

Пока девочки пытались разжечь костер, я отправился на строительную площадку подносить бревна для навеса столовой. С большим трудом подтащил я к готовым ямкам восемь тяжелых столбов и с ужасом почувствовал, что не могу разогнуть спину. К счастью, меня выручил подручный печника Витя Панкин.

— Кончили! — на всю поляну закричал он. Все тотчас же бросили работу и поспешили к печке.

Вот так печь! Высокая, ровная, в четыре конфорки, сбоку топка с дверкой, ниже маленькая дверка поддувала, на другом конце печи высокая железная труба с колпачком.

Насупленный, очень важный Юра, ни на кого не глядя, хлопотал вокруг плиты. Нельзя было понять — взволнован он или невозмутимо спокоен. Ласково приглаживая мастерком слой глины поверх кирпичей, он изредка отходил и щурился, любуясь на свое несколько кривобокое создание.

Сзади него прыгал юркий Витя Панкин и все повторял:

— Ну как, Юра, хорошую мы с тобой плиту сложили? Правда, хорошую? А правда, я тебе хорошо помогал?

Долговязый Юра снисходительно глядел на Витю.

Витя принес охапку сухих еловых веток. Для столь торжественного случая была припасена шашка сухого спирта. Огонь зажег сам Владимир Викторович.

Наверное, на государственных испытаниях доменной печи, на пуске турбины гидростанции так не волнуются проектировщики и строители, как волновались мы.

Безотказно горящая плита — это значит вовремя приготовленный вкусный обед, это значит благополучие нашего будущего городка. Как же тут не переживать, не беспокоиться?

Шашка вспыхнула, но вскоре погасла. Рыжий еловый сушняк затлел, полоски бересты зашипели. Но где же огонь? Почему растопка не хочет загораться? Мы со страхом переглянулись…

Мы были уверены — Юра воздвиг изумительное инженерное сооружение, и вдруг такое: дрова не горят, воздух в поддувало не проходит, дым в трубу не идет… Словом, нет тяги.

Юра, побледневший, с заострившимся носом, нагибался, дул что есть силы, то открывал, то закрывал дверку поддувала…

— Я говорил — надо было нанять печника-частника, — ворчал Павел Александрович, — он, конечно, содрал бы три шкуры, зато сделал бы — не подкопаешься. А то нашли специалиста — Юрку Овечкина.

Никто из мальчиков не укорял Юру, все они одинаково горячо переживали неудачу товарища.

— Попробуй зажги бумагу, — отрывисто прошептал Владимир Викторович.

Юра выгреб дрова из топки, зажег одну только газету, но пламя снова выбросилось обратно; дым по-прежнему шел через щели.

Лицо Владимира Викторовича из смуглого стало землисто-серым.

— Давай посмотрим, не застряло ли что в трубе, — глухо сказал он.

Юра топором поддел чугунную плиту и приподнял ее. Владимир Викторович пошарил палкой в нижней части трубы. Нет, ничего не мешало выходу дыма. Дрожащей рукой Юра снова вмазал плиту.

— Пойдемте завтракать, — хмуро позвала Южка. Все пошли, кроме Юры и Вити.

За чаем никто не говорил ни слова.

Южка молча и торопливо раздавала бутерброды с холодными мясными консервами. В черных глазах ее не заметил я вчерашнего задорного огонька. Передо мной стояла просто самая обыкновенная и довольно-таки грязная, немытая девчонка в измазанных шароварах.

— Владимир Викторович, — неожиданно начала Южка, — а Валька говорит: ей Павел Александрович сказал, Юрка захотел ехать целину покорять, вот и прикинулся печником. Неужели Юрка обманул совет дружины?

Все тотчас же вопросительно взглянули на начальника городка.

— Не знаю, не знаю, не думаю, — рассеянно отвечал тот.

Он ел медленно, поминутно поднимал голову и с беспокойством всматривался в противоположный край поляны; там возле печки возился незадачливый Юра Овечкин со своим верным помощником Витей Панкиным. Неожиданно Владимир Викторович сорвался с места и побежал туда. Мы удивленно посмотрели ему вслед.

— Бедный наш пионервожатый! — вздохнула Южка. — Я знаю, он мучается и переживает больше всех.

— Как мне его жалко! — еще глубже вздохнула Валя и откинула со лба прядь волос.

Все продолжали молча завтракать.

— Смотрите, смотрите — огонь! — вдруг радостно закричала Южка.

Нет, огня мы не видели, но из-под железного колпачка высокой печной трубы тянулась едва заметная на фоне темной зелени струйка дыма.

Мы помчались прямиком по мокрой траве.

Юра и Владимир Викторович сидели на корточках перед печкой и слезящимися глазами заглядывали внутрь ее. Да, огонь полз вдоль сучковатых палок, лизал кору, легонько потрескивая между тоненьких веточек, огонь самый настоящий, еще робкий, но живой. Воздух, несомненно, поступал через открытую дверку поддувала и устремлялся в дымоход. Как на настоящей фабрике, голубые клубы дыма выходили из трубы и, подхваченные ветром, растворялись в воздухе.

Юра осторожно закрыл дверку топки, и сразу огонь завыл, заиграл, веселее затрещали дрова…

— Ура! Победа! — закричал Владимир Викторович, вскочил и, схватив Витю Панкина за плечи, как озорной мальчишка, запрыгал вместе с ним возле печки.

Подошел Павел Александрович; опираясь на лопату, он долго смотрел на языки пламени, вырывавшиеся сквозь открытую конфорку, закашлялся и глубокомысленно изрек:

— Ну, теперь порядок!

А сам виновник рождения огня, лохматый и высокий Юра Овечкин, выпрямился, торжественно оглядел нас и заговорил прерывающимся голосом:

— У меня дедушка мастер, он меня учил: не бойся, если печка сперва не горит и дым не идет, жди — как обсохнет, тогда полыхнет что надо.

— Ну знаешь, Юра, заставил ты меня поволноваться, — радостно воскликнул Владимир. Викторович.

— Юра, а обед тут можно готовить? — неожиданно спросила Южка.

— Можно, — важно ответил Юра.

Южка неистово завопила:

— Валька, давай скорей кастр-ю-ю-лю! — Она ликующе обернулась к Владимиру Викторовичу. — Через час обед будет — во!

— А не рано ли через час? — заметил, тот.

— Нет, нет! А потом — еще раз! А к вечеру — еще раз! А перед отбоем — чай!

— Да, конечно, девочкам надо было наверстать упущенное. Ведь из-за дождя первые три дня они едва-едва управлялись кормить «покорителей целины» только раз в день.

Я не стал дожидаться обеда. Надо было рассказать в интернате, как идет строительство, и Отдать Евгению Ивановичу на подпись договор с колхозом. Я распрощался со всеми и зашлепал по лужам к автобусной остановке.