После сытной еды в теплом банкетном зале Бэннон отведал сладких медовых фруктов с десерта. Он похлопал себя по животу, возвращаясь в свою комнату. Проведя ночь снаружи, в мертвых предгорьях, юноша счел простую каменную комнату с койкой по-домашнему уютной и безопасной. Она напомнила ему о его собственной комнате на Кайрии, когда он был юным, когда он и его лучший друг Иэн болтали о своих мечтах… прежде чем отец начал его избивать, и до того, как норукайские работорговцы схватили Иэна. Когда весь его мир рухнул.
Бэннон закрыл глаза и откинул эти мысли. Он очистил свой разум, вдохнул, выдохнул и перекрасил свои воспоминания яркими, пусть и ложными, цветами. Готовясь хорошенько поспать, молодой человек опустил дверную тканевую занавеску, чтобы уединиться, и снял свою домотканую рубашку, которая все еще была покрыта грубой белой мукой и спекшейся кровью песчаной пумы. Напевая себе под нос, юноша бросил рубашку в угол комнаты — завтра он отнесет ее в прачечную Клифуолла. А пока у него была запасная рубашка и штаны, аккуратно сложенные на пустом письменном столе.
Кто-то принес ему таз с чистой водой, а также мягкую тряпку, которую можно было использовать в качестве мочалки. Обычно так делала его мама, заботясь о нем. Он окунул тряпку в воду и вытер ей лицо, почувствовав себя замечательно свежо. Кто-то даже положил травы в воду для умывания, отчего кожу немного защипало. Снова смочив тряпку в тазике, он сполоснул песок и грязь, затем, отжав воду, Бэннон поднял глаза, встревоженный движением дверной занавески, отошедшей в сторону.
В проем скользнула Одри, поблескивая темно-карими глазами. Девушка вошла без стука и без приглашения. Бэннон, стоя без рубашки, сразу смутился, уронив тряпку в таз.
— Извини… — пробормотал он, затем задался вопросом, за что это он извиняется. — Я просто умывался.
— Я пришла чтобы помочь тебе, — сказала Одри с улыбкой, и позволила занавеске упасть вниз.
Она подошла к нему. Ее черные волосы были длинными, густыми и распущенными. В отличие от белой шерстяной накидки, которую обычно носила девушка, ее платье казалось более тесным, чем обычно: корсаж стягивал узкую талию и подпирал груди, подчеркивая их выпуклости.
— После того, через что ты прошел, Бэннон Фармер, тебе не обязательно мыть себя самому.
— Я… я в порядке. — Он почувствовал, как снова вспыхнули щеки. — Я всю жизнь моюсь сам. Это не… это обычное дело, которое не требует чье-то помощи.
— Может ты этого не требуешь, — сказала Одри, взяв мокрую тряпку и погрузив ее в воду, — но зачем отказываться? Это гораздо более приятный способ искупаться.
Все аргументы вылетели у парня из головы, и он понял, что у него нет никаких стоящих возражений.
Одри провела влажной тряпкой по груди юноши, чтобы смахнуть песчинки. Она двигалась медленнее, чем нужно: видимо, ее намерение состояло не только в том, чтобы его отмыть. Девушка смочила тряпку и снова ласково провела по его груди, а затем ниже, по плоскому животу.
Бэннон понял, что в горле пересохло. Он неловко согнулся, когда осознал, что пришло возбуждение, заметно оттопырив его холщовые штаны.
Одри тоже это заметила. Девушка прижала к брюкам ладонь и из ее горла, неосознанно, вышел тихий стон. Юноша быстро коснулся ее запястья.
— Не нужно…
— Я настаиваю. Я хочу убедиться, что ты тщательно вымылся.
Она развязала веревку на его талии, чтобы ослабить штаны, ставшие заметно более тугими.
Бэннон испытывал неловкость.
— Пожалуйста, я… — Он перестал ерзать и снова сглотнул. Горло совсем пересохло. Бэннон не был уверен, просить ли ее остановиться, или чтобы она продолжала. Одри потянулась в его широкие штаны и нежно погладила там влажной мочалкой.
— Я хочу чтобы ты был полностью чист, — произнесла она, затем толкнула его в сторону койки, но колени Бэннона ослабли и он чуть не упал. Лежа в кровати, юноша глядел на нее блестящими глазами. Одри ослабила шнуровку корсажа, сняла его, затем выскользнула из своей белой сорочки, позволив мягкой шерсти сползти с ее кремовых плеч, чтобы обнажить объемные груди. Темные кружочки ее сосков напомнили ему о ягодах, которыми она кормила его за банкетным столом совсем недавно.
Бэннон с изумлением охнул от такого зрелища, и она повернулась, позволяя ему полюбоваться изгибами ее спины и нежной упругости идеальных ягодиц. Но Одри не собиралась уходить. Она лишь хотела задуть одну из свечей, оставив только оранжевый огонек, мерцающий в плошке. Света им хватало, хотя большую часть времени Бэннон держал глаза закрытыми. Он задышал чаще, когда девушка легла к нему, прижимая его спину к кровати. Одри перекинула ногу и оседлала его.
По возвращении в комнату, Бэннон был утомленным и сонным, но теперь сон как рукой сняло.
Он коснулся кожи Одри, почувствовав ее тепло, затем приподнялся, когда та склонилась, привлекая его к своей груди. Одри сомкнула бедра, усевшись сверху, и юноша скользнул в нее, почувствовав, словно попал в объятия рая.
Бэннон потерял всякое восприятие времени, загипнотизированный ощущениями, которые открыла ему Одри. И когда она закончила и слезла, девушка склонилась, чтобы поцеловать юношу полными губами долгим поцелуем, перейдя затем к его щеке и шее. Тот издал долгий, дрожащий вздох экстаза. Теперь он был еще более обессилен, но совсем не устал. Весь его мир переменился.
Когда Одри подняла мягкую белую сорочку и натянула ее через голову, его сердце защемило.
— Я… я не знаю, что сказать.
Она хихикнула.
— По крайней мере, ты знал, что делать.
— Значит ли это, что ты… выбрала меня? Я уверен, что буду хорошим мужем. Не знал, что захочу жениться, но ты сделала мне…
Она снова засмеялась.
— Не будь глупым. Ты не можешь жениться на всех нас.
— Всех вас? — спросил он, не понимая.
Одри, закончив одеваться, вернулась к его койке, где юноша лежал самым довольным и счастливым. Все его тело горело. Девушка снова его поцеловала.
— Спасибо, — сказала она, затем выскользнула из покоев и тихо вышла в коридоры.
Голова Бэннона шла кругом. Он был уверен, что глупая улыбка не покинет его лицо в течение нескольких дней, если не месяцев. Закрыв глаза, юноша издал долгий вздох и попытался заснуть, хотя тело все еще жгло огнем. Он прежде слышал множество любовных поэм: менестрели пели о жажде любви, но тогда он совсем этого не понимал. Конечно, Бэннон припомнил свое глупое влечение к Никки, его неумелые заигрывания, когда он подарил ей цветок смерти. В то время молодой человек и не мечтал никогда о девушке, подобной Одри — прекрасной, великолепной и аппетитной Одри.
Бэннон лежал в течение часа, желая заснуть, но не хотел отпускать ни одного момента этих заветных воспоминаний. Он вновь переживал каждое ее прикосновение, воображая ее губы на своей щеке, на губах, на груди — повсюду.
Услышав шорох тканевой занавески, он сначала не понял, что это было, пока не поднял голову, моргая. Может, Одри вернулась?
В дверном проеме стояла Лорел, ее клубнично-белокурые расчесанные волосы сияли в тусклом свете остатков свечи, украшенные одной декоративной косичкой. Девушка ответила соблазнительной улыбкой, сверкнув зелеными глазами. Ее язык мелькнул в уголке рта, и она показала идеальные белые зубы.
— Вижу, ты все еще не спишь.
Она приблизилась к его койке, пока Бэннон изо всех сил пытался сесть. — Надеюсь, я тебя сильно не потревожу. — Когда Лорел подошла к нему, ее руки уже развязывали тесемки на талии и она выскользнула из своего платья послушницы, словно красивая обнаженная бабочка, появившаяся из куколки.
Бэннон сделал глубокий вдох. Он был встревожен, смущен — и снова возбужден.
— Одри просто… — бормотал он, протягивая руку. Но Лорел ее не оттолкнула, а напротив, взяла и приложила к своей груди. Грудь была меньше и тверже, чем у Одри, с торчащими сосками.
— Очередь Одри уже прошла, — сказала Лорел с улыбкой. — Надеюсь, ты не слишком устал. — Девушка потянулась к нему рукой, проведя пальцами по животу, а затем ниже, чтобы погладить его «початок», с восхищением ухмыльнувшись. — Я вижу, ты совсем не устал. — Она принялась его целовать, и теперь, когда Бэннон точно знал, что делать, ответил с большим энтузиазмом. Учитывая его предыдущую практику, Бэннон решил, что, может быть, сейчас получится гораздо лучше.
Лорел оказалась медленнее и мягче, чем Одри, но более настойчива. Она ласкала его и показывала, как ласкать ее, желая наслаждаться всем его телом, а Бэннон вновь проявил себя жадным до знаний учеником. Когда он попытался ускорить темп, почувствовав возросшую в нем страсть, Лорел его попридержала, мучая и дразня. Затем перевернула юношу, скользнув под него на узкой койке, привлекая к себе, и обвила руками его спину.
Девушка горячо прошептала ему на ухо:
— Все в порядке. Не торопись. Сейдж будет здесь только ближе к рассвету.