Грани веков

Глава 12

Шум боя стих также внезапно, как и начался. Несколько разбойников остались лежать на земле, еще троим крутили веревками руки.

Костер разгорелся с новой силой, и теперь Ярослав мог разглядеть предводителя стрельцов — высокого, с квадратным подбородком и пышными усами. Что-то в его лице казалось ему до боли знакомым, словно он уже видел его раньше, но не мог вспомнить, где именно.

Предводитель остановился перед неподвижно лежащим Хорем, небрежно перевернул его носком сапога на спину, вгляделся в лицо и сплюнул.

— Где Ворон? — зычно обратился он к связанным разбойникам.

— Утёк, — живо откликнулся одноглазый. — Как вы стрельбу подняли, так и дал стрекача!

— Вот курва, — выругался предводитель, рубанув воздух кулаком. — Упустили! Ну да ничего, недолго ему бегать осталось.

Он повернулся к четверке пленников. — А вы кто ж такие будете?

— Из обоза мы, — ответил за всех Коган, — напали на нас лихие люди, купцов перебили, а нас вот в полон взяли. Благодарствуем тебе, воевода, за спасение!

Неплохая импровизация, подумал Ярослав. Он заметил, что Коган тоже пристально вглядывается в лицо воеводы, морща лоб.

— Бога благодари, жид, — усмехнулся воевода.

— Сильвер! — внезапно воскликнула Ирина. Она сделала шаг вперед, указывая на воеводу пальцем. — Это же Сильвестров! — повторила она изумленно.

Теперь и Ярослав понял, кого ему напоминал предводитель — если убрать эти усищи и заменить соболиную шубу на синюю форму, он будет как две капли воды похож на Сильвестрова, второго постоянного фельдшера Когана!

Но это же бред, Сильвера здесь быть не может, как, правда и их самих. На какой-то миг он уцепился за безумную надежду, что все происходящее — лишь чей-то розыгрыш, постановка. Однако, трупы разбойников были настоящими…

Воевода недоумевающе уставился на Ирину, вытаращил глаза, ахнул, и, вдруг, к вящему изумлению Ярослава, опустился на колени.

— Царевна Ксения! — благоговейно выдохнул он.

— Что? — ошарашенно переспросила Ирина, и обвела глазами стрельцов, одного за другим следующих примеру командира.

— Слава Богу, нашлась! — воскликнул воевода, поднимаясь на ноги. — Государя нашего, Бориса Федоровича, великая радость ждет ныне! Вся Москва ликовать будет! Как же ты здесь оказалась царевна? Неужто по своей воле бежать вздумала? Али похитил кто?!

Он метнул подозрительный взгляд в сторону Ярослава.

Ирина беспомощно оглянулась на Когана, но тот лишь озадаченно покачал головой и слегка развел руками.

Михалыч и вовсе, казалось, потерял дар речи, переводя взгляд то на одного, то на другого, и крестясь.

— Дивны дела Твоя, Господи! — провозгласил воевода, также осеняя себя размашистым крестом. — Парни! А ну, готовьте волокуши!

— Здесь недалеко, царевна, — обратился он к Ирине. — Домчим до деревни, как на санях, а к тому времени гонца отправим, чтобы карету из Москвы высылали!

— Спасибо, я как-нибудь сама дойду, — оторопело ответила Ирина, плотнее запахиваясь в шубу. — А где эта деревня ваша?

— Да не боле версты отсель!

— Давид Аркадьевич? — Ирина вопросительно взглянула на Когана.

— А что еще нам остается? — вздохнул тот.

Путь через лес показался Ярославу неблизким. Уже почти рассвело, а они все шли и шли через нескончаемые ряды деревьев. Их жилеты и куртки в суматохе куда-то успели пропасть, но воевода распорядился, чтобы им подобрали пару зипунов, по всей видимости, снятых с убитых. Ярославу оставалось лишь надеяться, что там не было никаких насекомых. Поначалу их вознамерились связать, как и разбойников, но, благодаря вмешательству Ирины, воевода нехотя разрешил им следовать за ними со свободными руками, под конвоем. Саму Ирину тесно окружили стрельцы, и, несмотря на ее протесты, усадили на что-то вроде наспех сооруженных носилок из стволов деревьев и лапника, на который воевода постелил собственную шубу. Везет, по ходу, Ирке — вторую шубу за день дарят, подумалось ему. Точнее — за ночь.

Как ни странно, чувство абсурдности происходящего, преследовавшее его на протяжении суток, теперь почти пропало. В какой-то момент ему даже казалось, что, напротив — его работа на скорой и жизнь в Москве были чем-то вроде сна. Мерное поскрипывание снега под ногами, запах прелой овчины, исходивший от тулупа, негромкие голоса стрельцов — все это казалось естественным и привычным, так, что Ярославу буквально приходилось напоминать себе удивляться.

— Ярослав, — негромко проговорил Коган, когда они поравнялись с ним, — возможно, в ближайшем будущем нам не представится возможность поговорить. Что ты думаешь обо всем этом?

— Считаете, мы действительно попали в прошлое? — он взглянул в сосредоточенное лицо реаниматолога.

Коган пожал плечами. — Звучит, конечно, дико, понимаю, но это единственное объяснение случившемуся. Мой мозг отказывается верить в это, но массовая галлюцинация, очевидно, исключается.

— Бабка все это устроила, это точно, — присоединился к разговору Евстафьев. — Я, как ее на дороге увидел, так меня словно током ударило!

«Током ударило», — пронеслось в голове Ярослава. А, может, и вправду, что-то произошло после того, как он получил разряд во время дефибрилляции? Но странности начались еще задолго до этого… Определенно, между Беззубцевой и их переносом была связь, однако, Ярослав пока не понимал, какая.

Он кратко пересказал Когану и Евстафьеву свой утренний визит к бабке и то, что произошло после его возвращения за навигатором.

Коган слушал внимательно, не перебивая, Михалыч, вытягивая шею, чтобы лучше расслышать, изредка вставлял комментарии. По его мнению, старуха наверняка была связана с каким-то засекреченным проектом, и Ярослав, а вместе с ним и они оказались его невольными участниками.

— Как бы то ни было, — произнес задумчиво Коган, — нам нужно соблюдать осторожность. Ты что-нибудь помнишь о семнадцатом веке, Ярик?

Ярослав напряг память, пытаясь припомнить хоть что-нибудь из курса школьной истории.

— Судя по всему, мы оказались во времени Смуты, — пришел ему на помощь Коган. — Атаман упоминал царевича Дмитрия, а воевода — царя Бориса, Ирину же они принимают за царевну Ксению — его дочь.

Видя непонимание в глазах Ярослава, он вздохнул.

— Борис Годунов, русский царь, выбранный народом и боярами после смерти сына Ивана Грозного. Его подозревали в убийстве другого сына Грозного — возможного наследника престола, восьмилетнего царевича Дмитрия.

— Так царевич выжил? — уточнил Ярослав. — Раз атаман к нему собирается?

— Убили его, — вмешался Евстафьев. — К лику святых причислен, как мученик!

Коган кивнул. — Тот, про которого говорил атаман — самозванец, — пояснил он. — Так, во всяком случае, считает большинство историков. Хотя были и другие версии. У нас, кажется, есть уникальная возможность узнать точки зрения, так сказать, современников. При условии, конечно, что доживем. Если я ничего не путаю, и Димитрий со своим войском действительно в Путивле, царю Борису осталось недолго, а после начнется длительная и кровопролитная борьба за русский трон.

Ярослав заметил, что один из стрельцов внимательно прислушивается к ним и сделал знак Когану, чтобы тот говорил тише.

— Что же нам сейчас делать? — спросил он.

— Понятия не имею, — признался Коган. — Честно говоря, мне до сих пор не верится, что это не сон, или галлюцинация…

— Зря мы, Давид Аркадьевич, от машины ушли, — посетовал Михалыч. — Там оно как-то надежнее было. Возвращаться нам нужно туда, вот что я думаю!

— Пожалуй, сейчас это будет несколько затруднительно, — покачал головой Коган. — Вряд ли после всего нас просто так отпустят. Особенно Ирину. Бред какой-то…

— Но как Ира может быть здешней царевной? — спросил Ярослав, глядя на мерно движущиеся спины стрельцов, несущих волокуши. — И, потом, этот их главный — он же и правда — вылитый Сильвер!

— Этого я пока тоже не понимаю, — вздохнул Коган. — Какой-то специфичный эффект нашего присутствия в другой временной реальности, может быть.

— Или это всё часть эксперимента, — упорно гнул своё Евстафьев. — А мы попали в зону, где проводились испытания. Вроде как филадельфия у американцев — наши тоже в этом направлении работали.

— Вы, Василий Михайлович, главное, местным про эту теорию не рассказывайте, — посоветовал Коган. — А то начнете опять деньги и машину предлагать — в лучшем случае, в монастырь отправят какой-нибудь, для скорбных рассудком.

«Это точно», — подумал Ярослав.

— Кстати, вы здорово тогда вошли в роль, там, на поляне, — сказал он вслух. — Главарь не на шутку перепугался.

— Ерунда, — усмехнулся Коган. — Что я, сердечника не узнаю? Там еще, к слову и третичный сифилис — ты нос его видел?

— Я думал — перелом, — признался Ярослав.

— Похоже внешне, но, если приглядеться, конфигурация хрящей не совсем типичная. Там больше на сифилитический провал спинки носа похоже… Да и поражение аорты, наверняка есть, судя по пульсации шейных вен, ну да ладно.

Ярослав снова поймал пристальный взгляд одного из стрельцов и негромко кашлянул, предупреждая Когана.

Они замолчали, и только Михалыч продолжал что-то бубнить себе под нос.

Наконец, деревья начали редеть, слой снега под ногами становился все тоньше, а над верхушками деревьев заиграли розовые отблески зари.

Отряд вышел на широкий тракт, тянувшийся в обе стороны вдоль лесных стен. В подмерзшей грязи пролегали глубокие следы колес и копыт. Стрельцы повернули направо и двинулись по дороге. Кроссовки утопали в чавкающем месиве, и Ярослав едва не потерял один, неудачно ступив в покрытую тонким ледком лужу.

Ирина несколько раз оборачивалась к ним, и пыталась подозвать, но дюжие охранники с каменным выражением на бородатых физиономиях преграждали им дорогу, заставляя держать дистанцию.

Она с гневом говорила что-то их высокому предводителю, но тот, хоть и отвечал ей с почтительно, оставался непреклонен.

Миновав поворот, тракт повел их вверх по холму, на вершине которого виднелись несколько столбов. По мере приближения к ним, в животе Ярослава всё сильнее завязывался ком. Стая воронья с шумным карканьем взметнулась вверх. Под унылый протяжный скрип над землей раскачивались на веревках четыре тела. Птицы уже поклевали их, и на людей пялились пустые глазницы.

— Господи… — Евстафьев перекрестился.

Здесь они остановились на несколько минут, один из стрельцов, сопровождавших их, отошел к предводителю, они о чем-то посовещались. Потом до Ярослава донесся отчетливый возглас Ирины «Нет!», стрелец направился обратно к ним, и отряд продолжил движение.

— Что там, Емеля? — спросил стрельца товарищ.

— То воевода думал энтих вон вздернуть зараз, чтобы другой раз не возвращаться, — сплюнув, отозвался тот и кивнул, к облегчению Ярослава, в сторону связанных разбойников. — Да царевна, вишь, всполошилась — невместно ей, мол, на такое смотреть.

— Дай, Господи, многая лета Ксении Борисовне, печальнице нашей, — с чувством умильно откликнулся одноглазый. — Многая лета батюшке её, государю Борису!

— Уймись, песий сын, — буркнул Емеля. — Не сейчас, так после — всё одно болтаться тебе, душегубу окаянному.

— Оно конечно! — тут же согласился разбойник. — Токмо все ж лучше опосля, чем нонеча!

Ярослав с трудом заставил себя отвести глаза от трупов. С вершины холма открывался вид на деревеньку, раскинувшуюся у его подножия. Выглядела она небольшой — несколько деревянных домов, огороженных частоколом, да высящийся над ними крест церквушки, или, скорее, часовни.

Крест… Он снова вспомнил слова бабки и задумался. Что она имела в виду? Теперь, когда в кроссовках хлюпала вода, а за спиной болтались на виселице покойники, все происходящее накануне уже не казалось бредом, и он старался припомнить каждую мелочь, чтобы найти какую-то связь между вчерашними событиями и окружавшей его реальностью.

Он незаметно проверил, на месте ли рукопись.

Почему тот странный тип искал её?

О чем Беззубцева пыталась его предупредить? Откуда знала, что умрёт?

Ни на один вопрос у него не было ответа.

Когда они подошли к деревне, навстречу им высыпали люди.

Навскидку — человек двадцать, такие же низкорослые, как и те, кого они встретили в лесу, угрюмые насупленные бородатые мужики в длинных серых рубахах из мешковины, перепуганные женщины в бесформенных балахонах и платках, чумазая детвора, цеплявшаяся за материнские подолы.

От толпы отделился плотный коренастый мужчина с лисьим хвостом вокруг бычьей шеи.

Он почтительно поклонился воеводе, и расплылся в улыбке так, что его и без того узкие глаза превратились в щелочки.

— Здрав будь, Прокопий Петрович! — неожиданно тонким голосом приветствовал он воеводу. — Никак, поздравить можно с богатым уловом?

— Богатым, да не совсем, — бросил воевода. — Ворон, паскуда, опять упорхнул!

Толстяк поцокал языком. — Эка досада! Не иначе, сам чёрт ему ворожит. Ну да хоть пёрышки пощипали!

— Ты вот что, Мефодий, — оборвал его воевода, — горницу нам приготовь, да попросторней, и снеди собери. Знатную гостью принимать тебе честь выпала великая!

— Так готово уже все, боярин! — засуетился Мефодий. — Человек твой предупредил, вестимо. Изволь пожаловать!

Он поспешил, заметно прихрамывая, мимо бревенчатых изб с покатыми крышами, в сторону частокола, окружавшего высокую деревянную башню. Отряд двинулся за ним, провожаемый взглядами и перешептыванием посадских. Массивные, окованные железом ворота распахнулись, и они оказались во внутреннем дворе небольшой крепости. Вдоль внутренней стороны частокола располагались деревянные сараи, рядом с ними под навесом паслись привязанные лошади, под присмотром пары стрельцов.

У входа в башню, потупив взгляд, застыла женщина в белом сарафане и накинутой поверх меховой жилеткой. В руках она держала полотенце, на котором лежал внушительных размеров каравай.

— Ну, вот и прибыли! — воевода повернулся к стрельцам, несущим волокуши, и почтительно подал руку Ирине. — Прошу, царевна, здесь отдохнём, пока подвода из Москвы прибудет. Уже гонца отправили, ждать недолго!

Ирина, опершись на руку воеводы-Сильвера, соскочила на землю.

— Этих душегубов — в поруб, — распорядился воевода, кивая в сторону понурившихся разбойников, — а этих…

Он окинул взглядом Ярослава, Когана и Евстафьева и нахмурился.

— Со мной! — опередила его Ирина. — Они пойдут со мной!

— Невместно сие, царевна, — начал было воевода, но Ирина мотнула головой, отметая возражения.

— Я — царевна? — поинтересовалась она, уперев руки в бока.

— Вестимо, так, — согласился воевода, — но…

— Вот и никаких «но»! — отрезала Ирина и, оттолкнув в сторону опешившего стрельца, подошла к ним.

— Без своих спутников — никуда не пойду! — объявила она. — Останусь здесь, на улице!

Остолбеневший Мефодий воззрился на неё широко распахнутыми глазами.

— Царевна? — неверяще пробормотал он и бухнулся на колени.

Воевода с досадой крякнул.

— Добро, царевна, будь по-твоему! — нехотя согласился он, с тревогой поглядывая в сторону ворот — Только не горячись, ни к чему нам шум поднимать тут!

Удовлетворенная, Ирина кивнула, и взяла под руки Когана и Ярослава, чем вызвала глухой ропот стрельцов.

— Давид Аркадьевич, Ярик, — шепнула она, — это какой-то сумасшедший дом!

— Тихо, Ирочка, — пробормотал Коган, — ты все делаешь правильно, продолжай в том же духе!

Сопровождаемые Мефодием и воеводой, они направились к женщине с караваем, которая, при их приближении, склонилась так низко, что волосы, выбившиеся из-под платка, метнулись по земле.

— Хлеб-да-соль, — матушка-государыня, — скороговоркой выпалила она, — милости просим, чем Бог послал…

Ирина помедлила, потом уверенно отломила кусок каравая, макнула в углубление с солью и откусила.

— Проходите, проходите, — засуетилась женщина.

Внутри башни в центре просторной залы стоял длинный стол. За ним виднелась лестница, ведущая на верхний ярус. Свет падал косыми лучами из узких стрельчатых окон высоко вверху.

Двое стрельцов застыли у дверей с бердышами в руках, но воевода махнул им, чтобы те вышли.

Ирине выделили место за центром стола, на покрытой мехами скамье. Когана и Ярослава, несмотря на вялые протесты воеводы, она усадила по обе стороны от себя.

Предоставленный самому себе Евстафьев, обиженно посопев, уселся рядом с Ярославом.

Воевода расположился напротив царицы, по правую руку от него занял место Мефодий.

В центре стола возвышался горшок с каким-то дымящимся варевом, на круглых деревянных брусках лежал нарубленный кусками твердый зеленоватый сыр и полоски сала с прожилками мяса. Тарелок не было — только напротив Ирины поставили что-то вроде деревянной миски, воевода же и Мефодий использовали вместо них здоровенные ломти хлеба.

Мефодий подхватил пузатый кувшин и плеснул мутной жидкости с резким хлебным запахом в стоявшую перед Ириной кружку, потом налил воеводе, гостям и, наконец, себе.

Воевода чинно перекрестился, глядя на иконы, висевшие в противоположном углу.

Мефодий и Михалыч последовали его примеру, остальные, помедлив, тоже.

— Ну, будь здрава, царевна! — выдохнул воевода.

На вкус напиток оказался чем-то средним между деревенским квасом и домашней самогонкой.

Михалыч выпил с видимым удовольствием, Коган слегка пригубил, Ирина, поднесла кружку к губам, поморщилась и сделала вид, что отпила.

Варево представляло собой что-то вроде каши из цельных зерен, и пареных овощей. Ему остро не хватало соли, но, Ярослав, неожиданно осознав, что сильно проголодался, ел с жадностью, обжигаясь.

Ирина, ковырнула ложкой кашу, отложила ложку и отщипывая от хлеба маленькие кусочки.

Мефодий заволновался. — Не взыщи, царевна, — извиняющимся тоном произнес он, — нынче год неурожайный, разносолами не можем попотчевать.

— Спасибо, я сыта, — покачала головой Ирина. — А чая у вас нет?

— Чаги? — с удивлением переспросил Мефодий.

— Царевна имеет в виду взвар, — поспешно сказал Коган.

— Дык как не быть! — обрадовался Мефодий. — Зараз жене скажу, чтоб навела!

Он стремительно выкатился из-за стола и бросился к двери.

Воевода обвел глазами оставшихся. Выражением лица он сейчас особенно напоминал Сильвера, столкнувшегося со сложной кардиограммой.

— Оно, конечно, не моего ума дело, — вздохнул он, — а только никак в толк не возьму, царевна, как ты в лесу том у разбойников в логове оказалась? Почто палаты царские покинула? И спутники твои — кто они?

— Долгая история, — выдавила Ирина. — Как-нибудь в другой раз расскажу.

— Мы путешествовали с купцами, — подал голос Коган. — Захватили нас в плен лихие люди, там с царевной и встретились.

— Вона как, — протянул воевода, глядя на Когана с откровенным недоверием. — Откуда ж будете?

— Из Тулы мы, от самозванца бежали, — не моргнув глазом ответил Коган. — Я — Давид Коган, это — ученик мой, Ярослав, и Василий, мастеровой.

— И каким ремеслом владеешь?

— Лекарским.

— Знахарь, али костоправ?

— И то, и другое помаленьку, — ответил Коган и, помявшись, добавил: — тут вот какое дело, воевода…. Нам бы пошептаться с тобой, с глазу на глаз?

Воевода, поглядел на него прищурившись, потом вопросительно глянул на Ирину.

— Ступайте, — махнула та рукой, — меня тут есть кому развлекать.

— Что происходит? — выпалила она, едва за Коганом и воеводой закрылась дверь. — Где мы находимся? Вы хоть что-нибудь понимаете?

Ярослав осторожно накрыл ее ладонь своей. — Ира, в это трудно поверить, — начал он, — но мы, кажется, попали во временную аномалию. И сейчас, похоже, находимся в прошлом, в семнадцатом веке.

Она непонимающе глядела на него.

— В прошлом?

— Ну, ты про эксперимент филадельфия читала? — вмешался Михалыч.

— Ты классно держишься, — торопливо заговорил Ярослав, игнорируя реплику, — продолжай изображать царевну, пока они верят, что ты — это она. А там мы что-нибудь придумаем! Давид Аркадьевич точно придумает!

— Коган — голова, — подтвердил Михалыч.

Ирина извлекла из нагрудного кармана рубашки упаковку бумажных платков, вытащила один, осторожно промокнула уголки глаз.

— Но это всё… это всё… — она мотнула головой, — какой-то бред! Сильвер… Он вообще здесь откуда?

— Мы не знаем, — терпеливо сказал Ярослав. — Возможно, это какой-то его дальний предок. И не называй его, пожалуйста, Сильвером — его это, кажется, немного пугает.

Скрипнула дверь и в зал ввалился Мефодий с дымящейся глиняной посудиной.

Следом зашли Коган и воевода, выглядевший озадаченным.

— Вот и взвар свежий, — приговаривал Мефодий, — изволь, царевна, сделай милость, отведай!

Он зачерпнул резным ковшиком горячий отвар и поставил его перед Ириной. Пахнуло яблоками и какими-то травами.

— Ну, по другой, что ли? — обратился он к воеводе, поднимая сосуд с хлебной брагой.

— Можно, — согласился тот, теребя усы и не отрывая от Ирины задумчивого взгляда.

Михалыч с готовностью подставил свою кружку.

— Добрая бражка! — объявил он, осушив её разом наполовину. — У меня шурин в Ярославле тоже сам гонит. Из яблок, в основном, но потом еще на кедровых орехах настаивает, и на апельсиновых корках.

— На чем настаивает? — переспросил Мефодий?

— Откуда шурин? — насторожился воевода.

Ярослав толкнул Евстафьева ногой под столом.

— Из Ярославля, — охотно пояснил Михалыч, — на моторном заводе работает. А настаивает, говорю, на орехах… Ох!

Он умолк, получив очередной пинок.

Мефодий и воевода переглянулись.

— Его кистенем ударили, — сказал Ярослав. — По голове. Всю дорогу заговаривается.

— Значит, тульские лекари, — проговорил воевода, постукивая пальцами по столу.

Ярослав затаил дыхание. Ну вот, сейчас начнется допрос с пристрастием и придется как-то выкручиваться.

Но в это время в дверь заколотили.

— Прокопий Петрович! — послышалось снаружи. — Из Москвы подъезжают!

Воевода порывисто вскочил, бросился к дверям. Следом тяжело поднялся Мефодий.

— Михалыч, ты чего несешь? — прошипел Ярослав, воспользовавшись моментом. — Какой завод, какие апельсины? Тут же семнадцатый век на дворе.

— В самом деле, Василий Михайлович, — вторил ему Коган.

— Давид Аркадьич, Ярик… — Евстафьев попытался встать, но ноги плохо слушались его. — Всё под контролем! — пробормотал он заплетающимся языком и рухнул обратно на лавку.

— Ну вот, — всплеснула руками Ирина, — только пьяного водителя нам не хватало!

— Я не пьян! — возмутился Евстафьев. — Я в-внорме…

Коган подхватил со стола кружку с остатками взвара, поднес ко рту Евстафьева.

— Пейте, Василий Михайлович!

Тот послушно влил в себя содержимое.

— Надо вынести его на воздух, — озабоченно сказал Коган. — Сюда ведь сейчас придут за Ирой…

Они подхватили водителя под руки и под его вялые протесты потащили к дверям.

К счастью, внимание всех во дворе было приковано к воротам. Стрельцы выстроились у прохода в две шеренги. Воевода и Мефодий стояли поодаль, на выходе из крепости, загораживая собой дорогу и обзор.

С помощью Когана, Ярославу удалось довести Михалыча до навеса и усадить на поленницу.

Поколебавшись, Ярослав взобрался по сложенным вдоль частокола дровам, ухватился за колья и, подтянувшись, выглянул наружу.

По дороге, которой они пришли в деревню, только с другой стороны, к острогу подъезжала раззолоченная карета, запряженная двенадцатью серыми в яблоках конями.

За ней следовала еще одна карета, которую везла четверка вороных скакунов.

По обеим сторонам от карет скакали восемь всадников, в красных кафтанах, высоких шапках с меховыми опушками и бердышами за плечами; еще несколько десятков следовали за ними.

Из остановившейся первой кареты вышел человек в расшитом серебром полушубке, красных сапогах и отделанным мехом плаще. Черноволосый, с квадратным волевым подбородком, чертами лица он чем-то напомнил Ярославу Ворона. В отличие от того, он носил бороду, но аккуратно подстриженную. Остановившись в паре шагов от воеводы, слегка сощурился.

— Ляпунов, — бросил он вместо приветствия.

— Басманов, — в тон ему ответил воевода.

— Где царевна? — по тону прибывшего явственно ощущалось, что этот человек привык раздавать приказы.

— Здесь, — не отводя взгляда, проронил Ляпунов, слегка мотнув головой в сторону башни. Желваки на его лице затвердели и сейчас он напоминал Ярославу Сильвера, когда того вызывали на ковер.

Басманов сделал знак следовавшим за ним конным стрельцам и стремительно двинулся во внутренний двор крепости. Проходя мимо Ляпунова, он задел его плечом.

Ляпунов бросил вслед ему взгляд, который Сильвер обычно приберегал для алконавтов с суицидальными поступками, вроде попытки ущипнуть Ирину.

— Царевна Ксения! — воскликнул Басманов, останавливаясь посреди двора.

Ирина, не захотевшая сидеть в одиночестве, вышла из башни и теперь с тревогой наблюдала за происходящим, кутаясь в шубу.

Басманов отвесил глубокий поясной поклон и приблизился еще на шаг.

— Карета готова, — учтиво проговорил он. — Позволь проводить тебя, царевна. Батюшка Борис Федорович велел не задерживаться нигде — места себе не находит с тех пор, как ты пропала!

Он подал Ирине руку, та, помедлив, оперлась на неё. От Ярослава не укрылся заинтересованный взгляд, которым Ира окинула Басманова.

Он спрыгнул с поленницы, толкнул в бок Евстафьева. — Михалыч, ты как? Идти можешь?

— А то! — Евстафьев поднялся на ноги, слегка пошатываясь. — Ух и крепка, зараза! — с уважением добавил он.

— Идемте, — поторопил их Коган.

Однако, когда они дошли до кареты, всадники направили на них бердыши.

— Они со мной! — заявила Ирина.

— Вестимо, царевна, — согласился Басманов, с любезной улыбкой распахивая перед ней дверцу. Но как только Ирина оказалась в карете, тут же закрыл её.

— Михей! — обратился он к рослому стрельцу со шрамом через всю левую половину лица. — Спутников царевны — в карету к Мухе! Лихих людей, что царевну с ними в полону удерживали, велено также в Москву доставить.

Двое стрельцов подхватили Ярослава под руки, то же проделали с Коганом и Евстафьевым; последнему, впрочем, это было весьма кстати.

— Пр-равославные! — вдруг завопил он. — А как же имущество наше?!

А ведь и верно! Ярослав совершенно забыл про медицинский ящик, реанимационную укладку и дефибриллятор, не говоря уже о мягких носилках и фонаре, которые они с Михалычем забрали из машины. Был момент, когда он видел их на поляне, но потом, за развивавшимися событиями, они вылетели у него из головы.

— Имущество-то на балансе, — душевно пояснял Михалыч державшим его стрельцам, — пропадет чего — скажут, Евстафьев не доглядел!

— О чем это он? — насторожившись, спросил Басманов.

— Наши… инструменты, — после заминки ответил Коган. — И заморские лекарства.

— Так то — ваш скарб? — догадался Ляпунов. — То-то ребята дивились, больно сундуки да сума необычные. Сейчас доставят.

— Только этого и не хватало, — тихонько вздохнул Коган.

После того, как диковинная поклажа была найдена, а странные лекари посажены в карету, поезд царевны, сопровождаемый сотней стрельцов, помчался по тракту в направлении Москвы.

Прокопий Ляпунов, теребя длинный ус, задумчиво смотрел ему вслед.