Грани веков

Глава 19

Ярослав ожидал, что его снова отведут в комнату со складом, но, вместо этого, всё тот же гориллоподобный Нефёд, нетерпеливо подталкивая в спину, погнал его куда-то вверх по лестнице, провел через просторную комнату, служившую, по-видимому, спальней, и откинув гобелен на стене, втолкнул в маленькое помещение без окон.

Лязгнула задвижка. Ярослав остался один. Единственным источником света служил огонек лампады, висевший перед маленькой иконой в углу.

Ярослав потёр ушибленный затылок. Голова все еще болела, но уже не так сильно.

Где это его заперли? Чем-то комната напоминала молельню в квартире Беззубцевой, только здесь не было ни аналоя, ни иконостаса — вообще ничего. Просто три квадратных метра пола, стены и запертая дверь. Для чего, интересно, она вообще понадобилась Шуйскому?

На всякий случай, он обошел комнату по периметру, простукал стены. Везде одинаковый глухой звук. Можно, конечно, попробовать вышибить дверь, но шум наверняка привлечет внимание. Да и куда бежать, кого искать? Здесь, по крайней мере, было тепло и сухо, да и с Шуйским, по-видимому, можно было договориться. Вот только что ему рассказывать? Князь явно ожидал, что Ярослав введет его в краткий курс истории семнадцатого века, и не желал слышать никаких отговорок. Может, ему фокусы какие-нибудь показать? Кажется, где-то в карманах у него завалялась зажигалка… Да нет, чушь какая-то. Нужно искать старуху и крест! Но отпускать его Шуйский, похоже, не собирается…

Меряя шагами тесную комнатушку, Ярослав заметил, что в одном месте пол проседает под ногой.

Опустившись, он принялся ощупывать деревянный настил и вскоре обнаружил что одна из половиц шатается. Повозившись, он нашел выступающий край и, ломая ногти, сумел подцепить её и вытащить.

Под половицей оказалось углубление, на дне которого виднелась дырка размером с рублевую монету.

Прильнув к ней, Ярослав увидел внизу ту самую горницу, в которой они несколько минут назад разговаривали с Шуйским. Идеальный наблюдательный пункт! Для чего, интересно, он мог понадобиться хозяину?

Князь и сейчас был там, но не один.

Напротив Шуйского сидел высокий монах, при виде которого у Ярослава взволнованно забилось сердце. Вытянутое худое лицо, гладкий, как коленка, череп, бритые впалые щеки. Черная ряса и медальон на груди с изображением черного солнца со змеящимися лучами.

Двое других его спутников стояли чуть поодаль, их лица скрывали капюшоны.

— … не лучшее время! — донеслись до него слова Шуйского.

— Скоро всё изменится, князь, — голос монаха был тих. — Годунов совсем плох. Молодой царевич подает надежды, но не ему суждено править Русью.

— Кому же, как не наследнику? — осторожно протянул Шуйский.

— Ты сам знаешь, — вкрадчиво произнес монах. — Истинный правитель уже близко. Очень близко. И сейчас каждому нужно сделать выбор, на чьей стороне быть. Государь милостив и щедр к тем, кто готов ему служить.

— Слухи ходят, — осторожно сказал Шуйский, — что сомнительно родство его покойному царю. Поговаривают, был на подворье у Романовых некий Гришка Отрепьев, что в бега подался и расстригой стал.

— А другие говорят, что в Угличе пятнадцать лет назад ты, князь, грех на душу взял, и в безвинно убиенном младенце царевича признал, — прошелестел голос монаха.

Шуйский вздрогнул.

— Говорят также, — продолжил монах, — что сама царица, Нагая, тебе в те дни некую грамотку передала, да крест некий, иже наследнику Ивана Васильевича принадлежал.

Шуйский молчал.

— Ныне же настало время явить крест сей и возвратить его истинному государю, — торжественно проговорил монах. — Ибо знак сие будет, по нему же признает она дитя своё, спасенное во дни оны. И она, и другие люди, властью облеченные, кои подтвердить смогут, что истинный государь перед ними, да правду поведать о том, как царевич с помощью людей верных, участи смертной от убийц, Годуновым подосланных, избежать смог. И за подвиг тот велика награда им от истинного государя будет.

Шуйский с сомнением покачал головой. — У Бориса много сторонников. Тот, которого царевичем называют, многократно бит был, да и сейчас дальше Путивля носа не кажет, окопался, словно крот. Патриарх будет стоять за Федора, на Москве стрельцами Басманов заправляет, который Борисом обласкан и сыну его присягнет. Войском Телятевский командует, шурин годуновский. Да и сам Семён сыском ведает, всюду людишки его вынюхивают и обо всем доносят. Нет, езуит, не убедил ты меня.

— Так, может, мне поверишь, боярин? — спросил один из спутников монаха.

Он шагнул вперед и откинул капюшон с головы.

Шуйский вгляделся в его лицо и ахнул.

— Юшка!

— Вижу, узнал, — усмехнулся человек. Он скрестил на груди мускулистые руки. — Помнишь, стало быть.

— Беззубцев! — воскликнул Шуйский и неверяще покачал головой. — Я думал, ты у самозванца в Путивле сидишь.

— А оно вона как, Василий Иваныч, — осклабился тот. — А ты говоришь — у Годунова людишки везде.

Беззубцев! Ярослава словно ударило током. Он жадно вглядывался в лицо человека, стоявшего перед Шуйским.

Твердые черты, широкие скулы, короткая черная борода. Было в нем что-то неуловимо разбойничье, но не свирепо-угрюмое, как у Ворона, и не безысходно-отчаянное, как у его подручных, а, скорее, какая-то бравада и лихая удаль.

— Смел, разбойник, — проговорил Шуйский, — коли дерзнул ко мне в дом явиться!

— Полно, князь! — ухмыльнулся Беззубцев. — То дела давние. Нынче нам с тобою дружить пристало. Не веришь? А коли я тебе скажу, что князь Мстиславский, коего я от Кром отогнал, ныне в переписке с государем Димитрием состоит?

И он небрежно бросил на стол свернутую в трубку грамоту.

Шуйский развернул её, пробежал глазами, мрачнея по мере чтения.

— Князь Рубец-Мосальский, да дьяк Богдаша Сутулов, как тебе ведомо, присягнули истинному государю нашему, — продолжал Беззубцев. — А вот чего ты не знаешь, так про то, что дьяк от Бориса тайно вез деньгу немалую воеводе путивльскому, на нужды военные. А ныне денежки те против самого Бориски обернулись! Со всех сторон под его стяги русские люди собираются — токмо со мной лишь с Дона четыре тысячи отборных казаков прибыло. И еще идут! Нет больше на Руси веры Годунову! Икону чудотворную из Курска привезли, сама Богородица нам помогает. А в войсках борисовых разброд, да шатания, люди мрут, как мухи, болезнь поразила их.

— Сказано ибо: «лядвия их наполнишася поруганий», — подтвердил монах. — Господь сокрушает чресла неправедных.

Шуйский вымученно огляделся.

— Добро, — выдавил он. — Коли на то воля Божия, отдам крест вам. Но покуда жив Борис, не ждите иной подмоги.

— Борис при смерти, — подал голос третий гость, до этого момента хранивший молчание. — Ныне в палатах своих готовится предстать перед судом небесным, уже и отходную по нему читают.

У него был низкий грудной голос.

— Откуда сие знаешь? — насторожился Шуйский. — И кто таков?

Вместо ответа человек сбросил с головы капюшон, и князь не сдержал восклицания.

— Баба!

Резким неуловимым выпадом женщина выбросила вперед руку и у горла Шуйского оказался кинжал.

— Поленица! — прошипела она.

Ярослав во все глаза глядел на неё.

Её можно было бы назвать красивой, если бы не грубые, суровые черты лица. Золотистые волосы, тронутые сединой, были убраны в тугую короткую косу. На обеих щеках виднелись татуировки, в левом ухе сверкала серебряная серьга. Под плащом на ней были кожаная безрукавка и штаны.

Шуйский замер, скосив глаза на лезвие.

— Так, значит… — прохрипел он.

— Убери оружие, сестра, — произнес монах. Выражение его лица ни на миг не изменилось. — Князь не хотел тебя оскорбить.

— Значит, Борис…? — невысказанный вопрос Шуйского повис в воздухе.

Монах едва заметно кивнул головой.

— У нас мало времени, — сказал он. — Прошу, князь, не заставляй ждать. Чем быстрее атаман доставит крест, тем лучше.

— Хорошо, — Шуйский перевел дыхание. — Пойду принесу.

— Господь воздаст тебе за усердие, — промолвил монах. — Сестра проводит тебя.

Шуйский вздрогнул, но ничего не сказал. В сопровождении женщины, он вышел.

— Не нравится мне эта лиса, — подал голос Беззубцев, когда они с монахом остались одни.

Монах пожал плечами. — Он старается держать нос по ветру. Нам от него нужен только крест. По крайней мере — пока…

— Дело не в нем, — Беззубцев подошел к окну, вглядываясь в сумерки. — Нутром чую, что-то творится. Поленица не привела хвост?

— Вряд ли, — качнул головой монах. — Симеону сейчас не до того — Борис при смерти, а поленица позаботилась о лекаре… Ему есть, чем заняться.

— И все-таки, неспокойно… — Беззубцев нахмурился. — Что там за шум?

Снаружи послышались глухие тяжелые удары, будто кто-то колотил по дверям тяжелым кулаком.

— Стрельцы! — воскликнул он.

Симеон Никитич Годунов едва поспевал за стремительно несущейся царевной. Рядом пыхтел иноземный лекарь, за которым следовал конюх, увешанный диковинными сумками.

— Быстрее! — командовала Ксения.

Да, выросла девка. И когда успела? Обычно тихая, кроткого нрава, не смевшая поднять глаз в присутствии отца, она вела себя так, словно от рождения привыкла повелевать.

Будто подменили Ксению… А, может, и впрямь подменили? Жаль, не успел допросить он этого дохтура — Яган, или как там его Муха называл? Теперь уж не до того. Теперь самого Муху надобно ловить да пытать…

Они уже были у самой опочивальни, когда из-за закрытых дверей раздался громкий истошный женский вопль.

— Не успели! — выдохнул Годунов, и остановился, держась за сердце. В груди покалывало, последнее время его мучила одышка.

Коган тоже замедлил ход, с опаской глядя на высоких стражей с грозно посверкивающими бердышами.

Ирина, напротив, перешла почти на бег.

— Прочь! — скомандовала она, и охранники послушно прянули в стороны.

— Скорее! — бросила она.

С первого взгляда на неподвижное тело, вытянувшееся на постели, Когану было ясно, что они опоздали.

Стоявшая на коленях у царского ложа женщина в раззолоченных одеждах рыдала в голос.

Священник у изголовья с раскрытой книгой в одной руке и свечой в другой, что-то наговаривал ей вполголоса. С другой стороны ее поддерживал юноша, также пытавшийся успокоить. В углу, со скорбным видом замер седоватый полный боярин.

— Федор! — голос Ирины заставил их обернуться. — Уведи мать! Пусть никто сюда не заходит! Всем остальным — выйти! Семен, проследи, чтобы нам не мешали! Ну?!

— Акся, батюшка умер! — со слезами в голосе сказал юноша. — Теперь уже ничего не поделаешь!

Вместо ответа, Ирина бросилась к телу.

— Давид Аркадьевич, помогите!

Вдвоем они стянули тело на пол.

— Ты что! — закричал Федор.

— Вон! — рявкнула Ирина в ответ. — Не мешайте!

Коган уже склонился над телом, проверяя пульс на сонной артерии. Естественно, его не было.

— Ира, деф! — бросил он, наваливаясь ладонями на грудную клетку.

Теоретически, если остановка произошла только что, шанс у них есть. Пусть мизерный, но все же…

Евстафьев уже включил дефибриллятор и пронзительный писк заставил царицу в ужасе отшатнуться.

— Что это?!

— Федор! — снова прикрикнула Ирина. — Делай, что я сказала!

Тот неуверенно отступил, переглянулся с Симеоном.

Коган приложил электроды к волосатой царской груди.

— Изолиния… Качаем! — распорядился он. — Ира, амбушку и набирай адреналин!

Евстафьев с дыхательным мешком наготове выжидательно замер у изголовья. За годы работы ему нередко доводилось помогать им при реанимации.

Тридцать компрессий… — Вдох!

Михалыч дает два вдоха, и снова тридцать компрессий…

— Адреналин! — содержимое шприца уходит в вену. — Атропин!

Снова компрессии, два вдоха.

— Монитор!

— Есть ритм!

Ритм, действительно, есть, но слабый — единичные комплексы на экране.

— Еще адреналин!

Новая ампула уходит следом.

Компрессии, вдохи, монитор…

— Давид Аркадьевич, есть пульс!

Неужели завели?! На экране — синусовый ритм, правда, редкий.

— Продолжаем качать!

Нельзя останавливаться, еще рано.

— Розовеет! — кажется, это кто-то из бояр.

Из груди царя вырывается вдох.

Сзади слышится шум — кто-то, кажется, падает.

— Ира, катетер, систему с глюкозой.

Кажется, теперь можно прекратить массаж сердца — на мониторе устойчивый синусовый ритм.

Коган вытер трясущейся рукою пот со лба.

Евстафьев навис над ним, держа в вытянутой руке пакет с раствором.

Ирина, вставив в уши фонедоскоп, перемеряла давление.

— Сколько? — спросил Коган.

— Сто десять! Давид Аркадьевич, получилось! Мы его завели!

Ирина вскочила на ноги и обернулась к замершим в священном ужасе окружающим.

— Вы слышите? Царь будет жить!

Царица опустилась на колени и, неверяще, покачала головой.

— Он же умер!

— Такое невозможно… — пробормотал Федор.

Священник часто и истово крестился.

— Я же говорила! — Ирина смахнула со лба выбившуюся прядь волос. Она вся взмокла в этих дурацких одеждах, и только сейчас почувствовала, что, буквально, валится с ног.

— Государь! — позвала царица. — Слышишь ли меня, государь?

Веки Годунова дрогнули и приоткрылись. Один глаз царя смотрел в сторону, другой уставился на царицу. Казалось прошла целая вечность, прежде чем царь едва заметно кивнул.

— Уходить надо! — Беззубцев отошел от окна и проверил, хорошо ли вынимается из ножен кинжал.

— Сначала — крест, — невозмутимо напомнил монах.

Появился Шуйский, бледный и взволнованный.

— Вот! Берите и уходите…

В руках он держал серебряный крест на кожаном шнурке.

— К тебе там еще гости, князь, — перебил его Беззубцев. — Уходить будем другим путем. Выведи нас через задний двор!

— Князь! — в комнате появился запыхавшийся Микитка. — Беда, князь! Люди Годунова во дворе! И сам Семен Никитич, с ним дюжина стрельцов!

— Аспиды! — взвыл Шуйский. — Навели таки сыскарей на мой дом!

— Как навели, так и отведем, — огрызнулся Беззубцев. — Шевелись давай, если хочешь от нас избавиться!

С этими словами он накинул крест на шею и убрал его под кафтан.

— Огурец, выведи их, — простонал Шуйский. Он подхватил со стола кубок и жадно припал к нему, дергая кадыком.

Крест! Беззубцев! Ярослава охватило возбуждение. Если бы каким-то образом перехватить его!

Монах, Беззубцев и их странная спутница исчезли. Шуйский бессильно опустился на лавку.

Неожиданно он поднял голову и встретился взглядом с Ярославом.

— Волхв! — исступленно крикнул он. — Таково-то твоё пророчество?!

В следующий миг в зал ввалились стрельцы с Симеоном Годуновым во главе.

— Князь! — воскликнул Годунов. Глаза его горели яростью. — Никак, хворь твоя прошла?

Шуйский встал. Ярослав подивился разительной перемене — секундой назад, он выглядел совсем сломленным стариком, сейчас же держал себя уверенно и властно.

— По какому праву, Симеон, — процедил он, — ты врываешься в мои палаты, да еще смеешь глумиться?

— Я тебе скажу, по какому праву! — прохрипел Годунов. — Многое имею сказать тебе, но не сейчас! Позже, у меня потолкуем, за дела твои…

— Я — царский воевода и боярин из рода Рюриковичей! — высокомерно бросил Шуйский. — Борис тебе не простит самоуправства!

— Борис отравлен! — перебил его Годунов. — И тебе это лучше меня ведомо!

— Что ты несешь! — Шуйский вздрогнул. — Какая муха тебя укусила?!

— Муха! — прорычал Годунов. — Твой прихвостень! Думаешь, то мне неведомо было, что ты своего доносчика мне подослал? Где пленник, которого Ярославом кличут?!

Ярослав обмер. Значит, Годунов нагрянул к Шуйскому вовсе не по следу гостей, а из-за него!

Его прошиб пот. Мысли стремительно завертелись. Значит, они знают, что он здесь, начнут искать… Долго ли времени у них уйдет, чтобы обнаружить этот тайник? Это при условии, что Шуйский не захочет его выдавать…

Он вскочил на ноги и бросился к двери. Будь что будет, но отправляться снова в застенок он не собирается! Тем более, сейчас, когда появилась хоть какая-то зацепка с крестом и Беззубцевым!

Он толкнул дверь. Заперто снаружи, но, похоже, на простую задвижку. Дверь не очень толстая, очевидно, комнатка изначально не предназначалась для тюрьмы.

Он примерился и двинул что есть силы ногой по замку. Дверь затрещала, но выдержала. Ярослав ударил ногой еще раз, и еще. С каждым разом дерево поддавалось все больше.

Следующий пинок сорвал задвижку, и дверь с треском распахнулась.

Он оказался в спальне, единственный выход из которой находился на другой стороне комнаты.

Снизу послышались возбужденные голоса, загремели шаги кованых сапог по лестнице.

В отчаянии оглядевшись, Ярослав бросился к окну, затянутому полупрозрачной слюдой в решетчатой раме. Рядом, на деревянной подставке висел металлический пластинчатый панцирь, шлем, пояс с ножнами и тяжелый шестопер с украшенной камнями рукоятью. Схватив его, Ярослав выбил в два удара стекло вместе с рамой, перемахнул через подоконник и прыгнул в темноту.