Грани веков

Глава 14

— Приехали… — пробормотал Коган снова, опускаясь на бесформенную груду прелой соломы, выстилающей каменный пол.

Ярослав ощупал толстые металлические прутья решетки, отделявшей их от погруженного во тьму коридора. Прочные. Единственным источником света служили прикрепленные вдоль стен ржавые масляные светильники, больше коптившие, чем разгонявшие темноту.

Распрямившись, он ударился головой о низкий потолок. Камера, в которой они оказались была тесной и сырой. Воняло гнилью. Гнетущую мертвую тишину прерывал шум падающих капель воды и едва слышное шуршание соломы.

— Это что же получается, Давид Аркадьевич? — Евстафьев полез рукой в карман в поисках сигарет и, не найдя, разочарованно сплюнул. — Выходит, мы и впрямь в старые времена попали?

— А вам все еще мало доказательств, Василий Михайлович? — устало вздохнул Коган. — Мало разбойников, князя и древней Москвы? Или вы ожидали, что нас сейчас привезут в какой-нибудь штаб, поблагодарят за участие в учениях и наградят почетными грамотами?

— Так ведь оно — того… — Михалыч покрутил головой и замялся. — Не верится все-равно как-то! Древняя Москва… Это ж в голове не укладывается!

Коган пожал плечами.

— Однако, реальность — вот она, — напомнил он. — Вот только наслаждаться ею, боюсь, нам осталось недолго.

— Но ведь должен быть способ вернуться! — Ярослав отошел от решетки и опустился на солому рядом с Коганом. — Если мы как-то перенеслись сюда, значит, можем перенестись и обратно!

Коган покачал головой.

— Одно не обязательно следует из другого, — заметил он. — К тому же, мы не имеем ни малейшего представления о том, почему это произошло.

— Бабка! — Ярослав нахмурился, напрягая память.

Что она говорила ему тогда, перед разрядом?

— Она просила вернуть крест! Её крест, который пропал, понимаете? — он заторопился, стараясь не упустить мысль. — Я помню точно, что утром он у неё еще был, я ведь его снять пытался… А потом пропал — она даже в полицию звонила! И возраст — изменился!

— Полагаешь, это как-то связано? — спросил Коган.

— Ну, смотрите, — Ярослав принялся загибать пальцы. — Сначала ей было семьдесят пять — на пленке была запись! Я тогда подумал, что что-то напутал, но все так и было! Потом стало — восемьдесят пять. И, когда она уже умерла — девяносто пять!

— То есть, возраст менялся в большую сторону, — подытожил Коган. — И что?

— Значит, что-то изменилось в прошлом!

Ярослав взволнованно взмахнул рукой, забывшись, резко выпрямился и снова ударился головой.

— Она знала, что с ней что-то не так, — продолжил он, потирая ушибленный затылок, — тогда, в первый раз она говорила, что «они что-то сделали»! А потом у неё исчез крест, изменился возраст — то есть, изменилось ее прошлое!

Коган задумчиво почесал подбородок.

— Звучит логично, — признал он. — Но кто эти «они»? И что они сделали? Убили её предка?

— Крест, — уверенно сказал Михалыч. — Дело в нём! Не зря бабка его в руках держала! Нужно разыскать его и вернуть ей.

— Как вернуть, Василий Михайлович? — спросил Коган. — Если вы подзабыли, Беззубцева, во-первых — умерла на наших руках, во-вторых — еще не родилась.

— Значит, надо искать кого-то на неё похожую, — не сдавался Михалыч. — Вон, Сильвестров, тоже еще не родился, а сам тут как тут!

— Осталось дело за малым, — невесело усмехнулся Коган. — Найти крест, найти похожую бабку, и, самое главное, умудриться протянуть до этого момента.

Он заложил руки за голову и уставился в потолок.

— Семнадцатый век… В те, то есть — эти времена и местным-то было непросто выживать. А уж наши шансы… — он махнул рукой.

— Ничего, Давид Аркадьевич, — бодро отозвался Михалыч, — прорвемся! Верно, Ярик?

Ярослав кивнул, поглощенный в свои мысли. Из головы не выходили те служители в белых рубашках, которые попадались ему накануне. Бабка явно опасалась их, и теперь он снова и снова прокручивал в голове встречи с ними, пытаясь понять, какую угрозу они могли представлять.

Раздавшиеся шаги в коридоре вывели его из раздумий.

Судя по звукам, к ним приближалось несколько человек — до Ярослава доносились их голоса. На стенах заплясало пламя факелов и перед решеткой возникли кряжистые фигуры бородатых охранников.

Зазвенели ключи, раздался скрежет замков.

— Выходь по одному! — скомандовал ближайший к ним сторож с испещренными оспинами лицом.

— Куда нас ведут? — спросил Ярослав, когда они направились гуськом по извилистым коридорам.

— Скоро узнаешь, — ухмыльнулся рябой и подтолкнул его в спину. — Шевелись давай!

Они миновали несколько поворотов. В полумраке за пределами освещенного факелами круга угадывались решетки многочисленных камер. Ярослава не покидало чувство, что за ним беззвучно наблюдают десятки пар глаз, он буквально спиной ощущал незримую угрозу, которой, казалось, веяло от стен. Что- пронеслось по полу, задев его ногу, и он едва не споткнулся.

Наконец, они поднялись по земляным осыпающимся ступеням к тяжелой дубовой двери.

Рябой грохнул по ней увесистым кулаком, после чего в ней отворилось оконце, мелькнула чья-то борода и дверь со скрипом отъехала в сторону.

В глаза ударил свет, показавшийся ослепительным после подземной темноты.

Они оказались в просторной комнате с низким потолком.

Ярослав припомнил, что они уже были здесь, когда их вели в казематы. Дверь, ведущая наружу находилась на другой стороне залы. Окон не было, горели масляные светильники и свечи. В левой половине залы виднелись бочки, мешки, столешницы на козлах с ремнями, и несколько кресел с высокими спинками.

Справа от них находился широкий стол, за которым восседал тучный мужчина с окладистой курчавой бородой и массивной золотой цепью на груди. Он отирал пот со лба платком. Напротив него на скамье разместился мышиного вида старик с раскрытой перед ним на низком аналое книгой, похожей на ту рукопись, которую подобрал Ярослав.

Старательно водя пером, он что-то выписывал на странице.

Рядом с вельможей, небрежно прислонившись к стене, замер уже знакомый Ярославу их спавший в карете спутник — тощий мужичонка с козлиной бородкой и одутловатым лицом. Он и сейчас, казалось, дремал, словно все, происходящее вокруг не имело к нему никакого отношения.

Между столом вельможи и писаря возвышалась деревянная конструкция в виде арки с причудливой системой рычагов и барабанов.

Через верхний брус арки были перекинуты канаты, на которых висел обнаженный до пояса человек.

Увидев его, Ярослав вздрогнул. Запястья истязуемого были связаны за спиной и вздернуты с помощью веревок так, что плечи оказались вывернуты под неестественным углом.

Тощая грудная клетка со свистом вздымалась и опадала; казалось, можно было прямо видеть сквозь кожу, как конвульсивно сокращаются межреберные мышцы.

На боках, груди и животе виднелись широкие, сочащиеся кровью багровые полосы.

Вглядевшись в покрытое кровоподтеками лицо, Ярослав узнал этого человека — это был тот самый одноглазый разбойник, напавший на него в лесу.

За дыбой маячили фигуры двух рослых палачей в кожаных фартуках, деловито переговаривающихся вполголоса.

Рябой конвоир почтительно поклонился вельможе.

— Вот они, батюшка Симеон Никитич!

Сидевший за столом толстяк оживился.

— А ну, подойдите ближе! — велел он.

Приблизившись к столу, Коган, подражая рябому, отвесил глубокий поклон. Ярослав и Евстафьев последовали его примеру.

— Так значит, вас, вкупе с царицею, у людей лихих Ляпунов отбил?

Вельможа окинул их быстрым цепким взглядом.

— Кто таковы? Как в полону оказались у разбойников?

Коган кашлянул.

— Многая лета тебе, боярин, — начал он. — Я — лекарь Давид Коган, это — ученик мой Ярослав, путь держали из Тулы в стольный град Москву, вместе с о слугой моим Василием.

Боярин криво ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла.

— Из Тулы, сказываешь? Нешто там дохтурам живется плохо?

По его сощурившимся глазам и играющей на губах усмешке, Ярослав понял, что он не верит ни единому слову Когана, более того — прекрасно знает, что тот врет.

Однако, Коган, казалось, принял интерес Симеона Никитича за чистую монету.

— Бежали мы от войска Самозванца, его же Гришкой Отрепьевым кличут, — бойко продолжал он. — Надежду великую имели, что государь наш истинный Борис Федорович примет под крыло свое и защитит от супостатов верных подданных.

— Так-так, — протянул боярин, поглаживая бороду. Высокий ворот его рубашки блестел от пота. Вглядываясь в его лицо, Ярослав ловил себя на мысли, что он кого-то ему напоминает. Что-то почти неуловимое, но до боли знакомое… Ну конечно!

Сарыч! Он едва не выпалил это вслух. Точно, если убрать бороду и излишнюю полноту, то допрашивающий их боярин будет вылитым заведующим подстанцией!

— Стало быть, вы — верные подданные государя нашего? — уточнил тот и подался вперед. — Как с царевной вместе оказались?

— Ехали мы с купеческим обозом, — начал Коган, — и на тракте напали на нас люди лихие, повязали и полон взяли. Там и царевну встретили, многая лета живота ей…

— Врешь, щучий потрох, жидовье отродье! — вдруг рявкнул Симеон, с размаху треснув кулаком по столу. — Не было вас ни на каком тракте, ни с обозом единым! Сей душегубец, — он кивнул в сторону вытянутого на дыбе тела, — Афонька Петров, свидетельствовал, что царевну они захватили с вами вкупе! Ты же, нехристь лукавая, в колдовской обряд ее вовлечь пытался!

— Подвтерждаеши ли сие? — повернулся боярин к дыбе.

— Истинный крест! — прохрипел разбойник. — Ахти, боярин, Симеон Никитович, смилуйся вмале! Дозволь ослобонить веревки — боюсь, Богу душу отдам!

— Отдашь, вестимо, — согласился тот. — Претерпевый же до конца спасен будет, глаголет Писание.

— Так что, жидовин, скажешь на сие? — обратился он к Когану. — Будешь ли далее отпираться, аще правду поведаеши?

За его спиной раздалось деликатное покашливание.

— Мыслю, боярин, что знаком мне лекарь сей, — промолвил человек, стоящий у стены.

Он задумчиво разглядывал Когана, теребя рыжеватый ус.

— Вспомнил я, где его видывал раньше, — сообщил он. — При дворе шведском в Стекольне, у короля Карла дохтуром он состоял, прозывался Яганом Костериусом.

— Вона как! — усмехнулся боярин. — Стало быть, в Стекольне? Далече от Тулы!

— И мужика этого рожа мне знакома, — продолжал рыжеусый, кивая на Евстафьева. — На конюшнях царских прислуживал, в аккурат перед отъездом царевны на богомолье его там видел.

Ярослав мысленно присвистнул. Получается, не только Ирина, но и все они заняли места каких-то реальных современников. Судя по озадаченному выражению лиц Когана и Михалыча, это известие их также ошарашило.

— Молодец, Муха! — похвалил боярин. — Добрый глаз у тебя! А про этого ученика что скажешь?

Ярослав встретился взглядом с рыжеусым. Очевидно, они недооценили его присутствие тогда, в карете. Что он мог слышать из их разговора? Да практически всё…

— Нет, Симеон Никитич, — качнул головой Муха. — Этого не признаю. Но имею соображения.

— Выкладывай, — усмехнулся боярин. Он явно наслаждался процессом, словно сытый кот игрой с мышью, чья судьба заранее известна.

— Гостей, известно, по одежке принимают, — сообщил Муха, прищурившись. — А сей ученик, по словам разбойника этого, носил зипун зело странный, с гербами незнакомыми. Вот, изволь подивиться.

Ярослав только сейчас увидел, что за столом боярина на полу лежала груда тряпья, а среди него — желтый медицинский ящик, красно-синяя реанимационная сумка и дефибриллятор.

Муха склонился над ней и подал Симеону Никитичу синий скоропомощный жилет.

Тот осторожно принял его, разложил на столе, оглядел и хмыкнул.

— Затейливая одёжка!

С интересом подергал за липучки, ощупал ткань, недоуменно поковырял ногтем молнии на карманах. Нахмурившись, ткнул пальцем в эмблему с изображением красного креста с белыми крыльями и уставился на Ярослава.

— Что сие значит?

Ярослав чуть было не ляпнул в ответ: «Красный крест!».

— Это эмблема нашей гильдии, — сказал он вслух. — Символизирует христианское служение и, это… ангельское покровительство!

— Христианское, говоришь? — боярин сощурился, точь-в-точь, как это делал Сарыч. — А крест-то, как я погляжу, поганый, латинский! И крылья сии больше на ляшьи смахивают, чем на ангельские!

— Точно! — подтвердил Муха. — Любят они, окаянные, такие на спины себе клепать.

— Стало быть, — подвел итог Симеон Никитич, — не от Самозванца вы, щучьи дети, бежали, а по его прямому указу смуту сеяли! Признавайся, что он вам поручил? Царевну выкрасть? А потом колдовством да чародейством заворожить на радость Гришке Отрепьеву, и тако через неё и на государя нашего порчу навести?

Произнося эту гневную тираду, он привстал с кресла, потрясая кулаком.

Окружавшие их стражники истово крестились.

Дело принимало совсем скверный оборот. Обстоятельства складывались против них — легенда, выдуманная Коганом трещала по швам. Нужно было что-то срочно придумать… Или…?!

— Мы не ляхи! — выкрикнул он. — Позволь, боярин, я тебе все объясню! Мы… из другого времени!

На несколько мгновений в зале воцарилась тишина. Коган прикрыл глаза.

— О чем это ты? — нахмурился Симеон Никитич.

— Понимаете, — Ярослав чувствовал, что его несет, но остановиться уже не мог, — мы не из вашего века, мы будем жить только спустя несколько столетий! Так получилось, что мы оказались у вас, случайно. Что-то вроде магии, понимаете? Мы не хотели, но нас закинуло сюда, и мы сами не знаем почему.

— Что он такое несёт, Муха? — боярин повернулся к своему помощнику. — Ты хоть что-то разумеешь?

— Известно что, — отвечал Муха, — небылицами нас потчует, еретическими. Сказывает, будто из времен грядущих нам явлен бысть, аки пророк.

— Блаженный, чтоль? — поднял брови Симеон Никитич.

— Да послушайте, — Ярослав понимал, что каждое его слово еще больше усиливает подозрительность к ним, но не видел другого выхода, — мы можем вам это доказать!

— Докажешь, когда пятки тебе подпалим, — усмехнулся боярин. — Все, что знаешь выложишь, всю подноготную!

— А дозволь, Симеон Никитич, ему поговорить еще малость, — подал голос Муха. — Давненько в нашем приказе занятных сказок выслушивать не доводилось.

— И то! — согласился боярин и махнул рукой. — Ну, поведай нам, лях, что собирался!

— Я понимаю, для вас это звучит дико, — Ярослав старался, чтобы голос его звучал спокойно и ровно, — но мы действительно из времен грядущих. Мы можем рассказать вам, что будет дальше, с Русью. Мы умеем лечить так, как не умеют ваши доктора и знахари. Мы знаем секреты производства разных полезных вещей!

Михалыч одобрительно покивал.

— Посмотрите на наши вещи! — продолжал Ярослав. — Никто во всем мире сейчас не умеет таких делать! Никто даже не знает, для чего они! А я могу вам все объяснить…

— Значит, ведаешь, что с Русью дальше будет? — протянул Симеон Никитич. — И что же?

— Ну… — Ярослав смешался и бросил взгляд на Когана, но тот стоял, потупив глаза.

— Романовых на царство выберут, — брякнул Ярослав, ухватившись за единственную известную ему фамилию царской династии.

Коган издал сдавленный звук.

— Романовых? — переспросил Симеон Никитич, с лица которого мигом слетело выражение уверенного самодовольства. — Уж не инока ли Филарета?

— Не помню, честно говоря, — пробормотал Ярослав. — Но править они будут долго…

Боярин вышел из-за стола и вплотную приблизился к Ярославу.

— Значит, вот каковы твои пророчества, — сквозь зубы процедил он. — Ну что же, пророк, а скажи мне, что с тобой сей же час произойдет? Не ведаешь? Может, кол тебе видится острый, или дыба, или крюк под ребром?

Его маленькие поросячьи глазки налились кровью.

Ярослав обмер.

— Не знаешь? — скривился боярин. — Так я тебе предскажу: и то, и другое, и третье! Эй, ребята! Снимайте кривого! Посмотрим, как у прорицателя сего жилы рваться будут!

— Да блаженный он! — вмешался Коган. — Книжек перечитал много, вот и двинулся рассудком. Оттого за ним и приглядываю…

— А до тебя, дохтур, черед тоже дойдёт, — огрызнулся Симеон Никитич. — Али невтерпеж?

Хлопнула входная дверь и в комнату ввалился человек в лохмотьях, а за ним, пригибаясь, вошло двое рослых стрельцов.

— Это еще что? — грозно вопросил их боярин. — Что за рвань сюда приволокли?

— Извиняй, батюшка, Симеон Никитич, — прогудел один из стрельцов, низко кланяясь. — Уж больно докучлив был, сказывает, дело у него до тебя зело спешное!

— Кто таков? — брезгливо осведомился боярин, глядя на оборванца.

Оборванец был худ, невысок и бос. Из-под мешковатого балахона выглядывали драные штаны с прорехами на коленях. Волосы его, сальные и нечесаные, свисали жидкими космами, и Ярослав готов был поклясться, что даже со своего места он мог разглядеть насекомых, копошившихся на них. Клочковатая борода выглядела неровной, словно была выдрана в разных местах. Под левым ярко-голубым глазом красовался фиолетово-зеленый кровоподтек. Правый глаз был зеленого цвета и немного косил.

— Тьфу, смердит-то как, пёс!

От вони, исходившей от оборванца, действительно, слезились глаза.

— Вы что, дубины стоеросовые, совсем ополоумели?! — обрушился на стражников боярин. — Всякую падаль сюда пускаете?!

— Так это ж Ондрейка, юродивый, — удивился Муха. — Он у паперти покровского собора живёт. Чего тебе, божий человек?

Юродивый расплылся в дебильной улыбке. — Царём хочу быть! — радостно завопил он. — Кто тут, к примеру, в цари крайний? Никого? Так я первым буду!

— Чего мелешь, дурак! — рявкнул боярин.

— Погоди, Симеон Никитич, — тихо проговорил Муха, насторожившись. — Послушаем дале.

Юродивый энергично погрозил ему кулаком. — Я те послухаю! Вот сяду на трон — всем Годуновым по серьге раздам! И Бориске-царю, и Федьке-сынку, и Аксе-бесприданнице, и тебе, Симеон Никитович! Дворец новый себе выстрою, пировать буду!

Годунов? Выходит, царский родственник. Ярослав бросил взгляд на побагровевшего боярина.

— Эва, хватил! — усмехнулся Муха. — Кто ж тебя, дурачка, на трон пустит?

— Пустят, пустят! Сами звать будут, упрашивать! Все бояре челом бить будут!

С этими словами юродивый пустился в пляс, высоко вскидывая колени и хлопая в ладоши.

Муха со значением поглядел на Годунова. — Блаженный-то неспроста про бояр молвит, — заметил он. — Улавливаешь, к чему клонит, Симеон Никитович?

— Да об том вся Москва толкует, — плюнул тот. — Мне имена потребны! А коленца откидывать, да дурковать всякий шут горазд. Взгрейте его батогами, да язык укоротите, чтобы лишку не болтал впредь…

— Нельзя, Симеон Никитич! — возразил Муха. — Божий человек!

— А ты бы, боярин, поторопился! — хитро подмигнул юродивый. — Во дворце заждались тебя ужо!

Он остановился напротив Ярослава и ткнул в него пальцем. — Этого отпусти! Он нездешний!

Годунов и Муха переглянулись.

— Отпусти, боярин, — повторил юродивый, — а мы тебе споём!

И он затянул дребезжащим голосом:

— Три татарских мудреца рекут, рекут ми без конца — металл не израстит плода, игра не стоит свеч, а деланье — труда!

Ярослав в изумлении уставился на оборванца. Краем глаза он заметил, что Коган также наблюдает за ним, раскрыв рот. Юродивый декламировал Цоя!

Юродивый сердито ткнул его кулаком в бок.

— Подпевай! — велел он. — Злое белое колено пытается меня достать…

— Колом колено колет вены? — неуверенно припомнил Ярослав.

«Господи, что за бред происходит!»

— В надежде тайну разгадать! — радостно подхватил юродивый.

И далее нестройно продолжили оба:

— А я сажаю алюминиевые о-гур-цы на брезентовом поо-лее!

Припев юродивый выводил с особым старанием, энергично взмахивая рукой и с чувством подвывая.

— Ну, полно! — раздраженно оборвал их Годунов. — Только скоморохов нам тут недоставало!

Юродивый умолк.

— Вот что, гоните его отсюда, пусть на паперть свою ступает!

— Ухожу, ухожу, — миролюбиво откликнулся юродивый. — Токмо ты, Симеон Никитыч, кума моего не обижай, а то петь мне не с кем будет!

Последние слова он прокричал уже из-за двери.

— Дыба готова, — напомнил один из палачей.

Годунов повернулся к Мухе. — Ну, что мыслишь?

— Никак, и впрямь блаженный, — нерешительно ответил Муха. — Ондрейка, вишь, признал его…

— Грех великий человека божия обижать, — подал голос доселе молчавший старик-писарь. Он укоризненно потряс головой. — Беда будет!

— Тьфу, раскудахтался, ровно баба, — сплюнул Годунов. — Нешто присказкам дурачка с паперти верить?

Очередной скрип двери возвестил о появлении стрельца в ярко-красном кафтане с бердышом в руке.

— Князя Симеона Никитовича великий государь Борис Федорович к нему в палаты звать изволит! — объявил он.

— Верно юродивый-то сказывал, — заметил Муха.

Годунов, казалось, что-то взвешивал про себя.

— Ладно! — наконец выдохнул он. — Отведите их обратно в клети. Там решим!

С этими словами он набросил на плечи шубу и вышел.