Грехопадение

5. СВЯТОЙ

Как гребаный сталкер, я прокрался в ее комнату, наблюдая за ней, пока она спала. Я не мог заставить себя уйти, когда положил ее обессиленное тело на кровать. То, что она бормотала во сне, прося меня не уходить, не имело никакого отношения к тому, почему я все еще крутился рядом. Я прислонился к одному из столбиков кровати и заглянул в ее прекрасное лицо. Безупречная кожа, вороные локоны и губы богини. Как ей удается выглядеть такой умиротворенной? За один проклятый день произошло практически недельное дерьмо.

Если бы я не был эгоистичным ублюдком, я бы отпустил ее. Если бы вся моя жизнь не вращалась вокруг разрушения жизни моего отца, я бы начал все сначала. Я бы отпустил всю эту ярость и забыл о своей жажде мести. Но прошло слишком много времени. Прошли годы, и я уже не знал, кем был без нее.

В дверь постучали, и я выругался под нос, тихо пробираясь через спальню. Я открыл дверь, и меня встретили обеспокоенные глаза Джеймса. Я оглянулся на Милу, которая все еще крепко спала, затем вышел и осторожно закрыл за собой дверь.

— Что случилось?

— Твой отец уже едет сюда.

— Что?

— Один из моих парней только что заметил, как он вышел из машины, и направился сюда.

— Господи. — Я потер затылок. — Ладно. Оставайся здесь.

Джеймс нахмурился.

— Мы должны покинуть пристань. Сейчас же.

— Нет. — Я положил руки на бедра. — Если мой отец хочет аудиенции со мной, я ему ее предоставлю. Но ты должен остаться здесь и проследить, чтобы никто, — я подошел к нему вплотную, — я имею в виду никто не вошел в ее комнату.

— Позволь мне позвать кого-нибудь еще, чтобы он охранял ее комнату. Я должен быть там с тобой.

— Нет. Я не доверю ее никому другому, Джеймс. Ты нужен мне здесь, и ты должен защищать ее.

— Я не доверяю…

— Я знаю. Я тоже ему не доверяю. Но мы с тобой оба знаем, на что способен мой отец.

Джеймс провел рукой по своим темным волосам, и я увидел разочарование в каждой черточке его лица.

— Ладно, — неохотно согласился он.

— Хорошо. — Я поправил пиджак и пошел в другом направлении. — И еще, Джеймс, — я остановился и повернулся к нему лицом, — если кто-нибудь придет искать ее, пристрели их. Даже не сомневайся, мать твою.

Простым кивком он успокоил меня. Не было никого, кому бы я доверял больше, чем ему. Если бы мне пришлось отдать жизнь Милы в чьи-то руки, то это был бы он. Когда я начал заботиться о том, кому ее доверить, я, черт возьми, не знаю.

Ноги сами собой потянулись к палубе, и я отбросил все мысли о Миле. Столкновение с отцом, это поступок, для которого требовалась каждая унция гнева и ненависти, которую я мог собрать. Мне было интересно, сколько детей ненавидят своих родителей так же сильно, как я ненавидел своего отца. Эта мысль была тревожной. Это ненормально, когда дети испытывают презрение при мысли о своих родителях.

Я сошел с "Императрицы" и увидел, что к отцу приближаются двое здоровяков, обступивших его с флангов. Это были не его адвокаты. Люди, которые шли рядом с ним, как сторожевые псы, доказывали, что мой отец слишком труслив, чтобы встретиться со мной в одиночку, как мужчина с мужчиной. Я улыбнулся, осознав, что он видит во мне угрозу, что он будет осторожничать, когда дело дойдет до меня. Умный человек.

— С каких это пор старику нужна защита, когда он наносит визит своему сыну? — Ухмыльнулся я.

— С того самого дня, когда мой сын дал понять, что погубит меня, чего бы это ему ни стоило. — Он остановился в четырех футах от меня, и наглое выражение его лица мгновенно вывело меня из себя.

— Что тебе нужно? — Я засунул руки в карманы брюк.

— Я хочу поговорить.

— О чем?

— О девушке.

Я поднял подбородок.

— А что с ней?

Он огляделся по сторонам, прежде чем посмотреть мне в глаза.

— Как ты ее нашел?

— Не твое дело.

— Ну же, сынок, — он развел руки в стороны, словно готов был приветствовать меня дома, — давай прекратим эту враждебность. Это не полезно ни для кого из нас.

Я стиснул челюсти, волнение грызло мои кости.

— Чего ты хочешь?

Его верхняя губа скривилась в гримасе.

— Я хочу, чтобы ты перестал делать то, о чем думаешь.

Подул легкий ветерок, и я провел рукой по волосам.

— В тот день, когда я остановлюсь, ты признаешься во всей своей лжи. Признаешься, что ты сделал.

— Я ничего не сделал, — рявкнул он, и золотая цепочка на его шее сверкнула в последних лучах солнца, когда сумерки начали оседать на горизонте. — Ты был десятилетним мальчиком…

— Двенадцати.

— Да кому какое дело? Пора смириться с этим, Марчелло.

— Никогда, — прорычал я, ненависть капала с моего языка, как токсин. — Я никогда не прощу того, что ты сделал.

Он шагнул вперед.

— Я ничего не сделал.

— Видишь, ты так хорошо умеешь врать, что даже сам начинаешь верить в чушь, вылетающую из твоего чертова рта.

Мой отец стоял на месте, и уголок его рта кривился, словно я его забавлял. Как будто вся эта ситуация забавляла его до усрачки.

Я скрестил руки.

— Ты знаешь, что ты сделал. И скоро об этом узнает весь гребаный мир. — Я отступил назад, ненависть, которую я испытывал к нему, сочилась из моих пор, как гной из зараженной раны. — Тебе лучше уйти, пока я не решил перерезать твою гребаную глотку еще до того, как у тебя появится шанс признаться.

Ухмылка на его лице не исчезла.

— Мне не в чем признаваться. А вот тебе, похоже, есть в чем признаться. Заставить молодую женщину выйти за тебя замуж, чтобы ты получил ее акции компании, которая тебе даже не нужна, — неподобающее поведение, Марчелло.

— Кто ты такой, чтобы говорить мне о правильном поведении?

Выражение его лица ожесточилось, а челюсть сжалась — знак того, что я задел нерв, сказав правду, которую он отказывался признать. Ярость между нами сгустила воздух, ненависть точила свои когти о напряжение, которое было на грани срыва. При виде его я хватался за каждую каплю самообладания. Это был единственный хороший урок, который преподал мне отец: никогда не терять контроль над своими эмоциями. Если ты это сделаешь, то потеряешь контроль над ситуацией. А потеря контроля над ситуацией была так же смертельна, как и обнажение слабости.

Я глубоко вдохнул, делая сознательное усилие, чтобы воздух осел в легких.

— Уходи. Сейчас же.

— Она знает?

Мои глаза сузились.

— Знает. Она. Знает? — Он выплевывал слова, подчеркивая каждую чертову букву, словно вбивая гвозди в мой череп.

У меня пересохло во рту, и я облизал губы, скрестив руки.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Чушь. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Я знаю, что твой кусок дерьма, твой телохранитель, получил копию.

Я расширил свою позицию, кожа на шее покалывала от предупреждения. По его взгляду я понял, что бесполезно пытаться отрицать это. Как я мог вообще подумать, что у отца не хватит средств, чтобы узнать о такой важной вещи, как существование второго завещания и включение в него крошечного пункта, способного изменить ход событий.

Отец поднял бровь, на его лбу образовались складки.

— Она ведь не знает, правда?

— Мы закончили. — Я повернулся к нему спиной и пошел к яхте.

— Хочу дать тебе совет, сынок, — сказал он мне вслед. — Никогда не начинай брак со лжи. Она разлагается и в конце концов отравляет всех.

Я сделал паузу и посмотрел на него через плечо.

— Ты прав. И все мы знаем, что в конце концов… это убивает.

Я поднялся на борт "Императрицы" и приказал команде как можно скорее вывести нас из гавани. Мне нужно было, чтобы между Милой и моим отцом, не говоря уже о Рафаэле, было чертовски большое расстояние. Этому ублюдку нельзя было доверять ее.

Тетя Елена подошла ко мне, пока я наливал себе выпивку.

— Что хотел твой отец?

— Он просто хотел убедиться, что у меня достаточно мотивации, чтобы захотеть погубить его, будучи мудаком. — Я взял бокал с вином и налил ей немного шардоне.

Она кивнула в знак благодарности и сделала глоток.

— Как думаешь, он будет ее преследовать?

— Я бы недооценивал его, если бы думал иначе.

— Что ж, я рада, что тебе удалось ее найти. Я только что заглянула к ней в комнату, чтобы проверить, как она, и она все еще спит.

Я стянул с себя пиджак и бросил его на стойку.

— Она измучена. — Я начал закатывать рукава. — Нам просто нужно убраться отсюда, чтобы я мог убедиться, что никто больше к ней не подойдет.

Елена посмотрела на меня знающим взглядом, ее карие глаза были сосредоточены, как будто она пыталась увидеть меня насквозь.

— Ты заботишься о ней.

Я взглянул на нее.

— Мне небезразлична ситуация, и сейчас в наших интересах держать ее в изоляции.

Елена облокотилась на столешницу и вперила в меня пристальный взгляд.

— Что происходит, Марчелло? Что ты скрываешь?

Я опустошил свой стакан и втянул воздух сквозь зубы, избегая назойливого взгляда Елены. Мне не очень нравились ее гадания на картах таро и самопровозглашенная связь с миром духов, но у нее было шестое чувство, когда дело касалось меня. Вот и сейчас, когда она смотрела на меня, казалось, что она видит хвост моего секрета, и это лишь вопрос времени, когда она его поймает.

Поморщившись, я схватил бутылку бурбона и свой стакан.

— Я буду спокойно наслаждаться напитком на палубе. — Мои кожаные туфли загрохотали, когда я вышел из бара на деревянную палубу. Сумерки сменялись чернотой, соленый бриз охлаждал Рим от изнурительной жары. Усевшись в кресло, я откинулся на спинку и глубоко вздохнул, словно таким образом можно было выдохнуть напряжение последних двенадцати часов, которые казались скорее двенадцатью днями.

Звук двигателей яхты заполнил ночное небо. Его работа успокаивала, вода плескалась о борта судна. Наблюдая за тем, как увеличивается расстояние между нами и пристанью, я сбрасывал с плеч часть дневного напряжения.

Она вернулась ко мне. После нескольких часов отсутствия ее в поле моего зрения, на грани срыва, она вернулась. Прямо там, где я хотел ее видеть. Там, где я контролировал ее. Где я мог скрывать от нее правду, по крайней мере, до тех пор, пока не приму окончательное решение.