Подойдя к своей усадьбе, Гвади немного постоял у перелаза. Ребята, по всей вероятности, уже возвратились из школы. Он прислушался — любопытно, что они без него делают…
С заднего двора донесся голос Бардгунии. Мальчик что-то выкрикивал, но что именно, не разобрать.
«На кого он так орет?» — удивился Гвади.
Осторожно перешагнув через плетень, он подкрался к дому.
Вечерело. Тени ложились на Оркети. С тихим шелестом набегал прохладный осенний ветерок.
— Стройся! — громкий, суровым голосом скомандовал Бардгуния.
Гвади остановился, навострил уши.
— Кучуния, на место! Смотри, поколочу! Опусти руку, Чиримия! Смотри, как Китуния поворачивается, и ты за ним… Отставить! Не годится, — распекал Бардгуния младших братьев:
«Славно он их учит!» — с удовольствием подумал Гвади. Он любил смотреть, как мальчики делают гимнастику и маршируют под команду старшего сына. Бардгуния держал их в строгости, и даже маленький Чиримия, точно взрослый боец, слушался каждого слова командира.
Гвади присел около канавки, окружавшей джаргвали, чтобы спокойно, без помех насладиться этим зрелищем. В отдаленном углу заднего двора четверо ребят стройно проделывали упражнения. В этом углу росли мандариновые деревья. Было их пять, и Гвади недоумевал: зачем Бардгуния загнал братьев сюда, к мандаринам? Ведь перед домом гораздо просторнее! И все же ему приятно было видеть, как славно держатся в строю его щенята.
— Смирно! — снова послышался голос Бардгунии. — Направо!
Сбились.
— Отставить! Не годится! — грозно крикнул Бардгуния. Он взмахнул прутом, со свистом рассекая воздух, отступил на шаг, вытянулся в струнку и крикнул еще более свирепым голосом: — Смирно! Направо!
Ребята все как один повернули направо. Бардгуния продолжал:
— Налево!.. Шагом марш!.. Раз, два… Раз, два… Прямо! Раз, два…
Ребята гуськом обошли мандариновые деревья.
— Стой! — скомандовал Бардгуния, когда шеренга возвратилась к исходной точке. Затем он поднял вооруженную прутом руку и поздоровался с братьями: — Будь готов!
— Всегда готовы! — послышался нестройный ответ.
— Отстаешь, Чиримия! — сердито сказал Бардгуния. — Плохо! — И снова выкрикнул приветствие: — Будь готов!
— Всегда готовы!
Чиримия все еще не попадал в лад, но Бардгуния перестал им заниматься. Он оглядел своих братьев, всех по очереди, каждому заглянул в глаза. Нынче Бардгуния был почему-то особенно требователен и суров, — похоже, что он нарочно старается нагнать страху на малышей. Он обращается с ними так, как будто урок гимнастики вовсе не был игрой. Братьям передалось на строение Бардгунии; они из кожи лезли вон, исполняя его приказания.
Бардгуния стал перед строем.
— Чиримия! — окликнул он меньшого. — Иди-ка сюда!
— Зачем? — спросил Чиримия, позабыв, что он в строю.
Бардгуния обратился непосредственно к нему, и это сбило мальчугана с толку. Но он тотчас вспомнил, что в строю разговаривать не полагается, и, прикрыв рот рукою, вперевалку направился к командиру.
— Стань вон там, — приказал Бардгуния, остановив его на полдороге.
Чиримия вытянулся и застыл.
— А ну-ка: если ты молодец, сорви мандарин и подай мне, — : сказал Бардгуния. — Все равно, с какого дерева… Живее!
Чиримия подошел к ближайшему дерезу и поднял вверх рожицу. Не добраться ему до мандаринов — высоко!..
Убедившись в том, что задача ему не по силам, Чиримия сунул палец в рот и задумался.
— Чиримия никак не достанет, — заметил Гутуния, старший из братьев. Он вытаращил глазенки и всем своим видом выражал готовность немедленно выполнить задание. Чиримия оскорбился, услыхав замечание брата. Он бросился к самому низенькому деревцу и протянул руки к ближайшей ветке. Нет, высоко! Малыш все еще не хотел примириться с неудачей. Он переходил от дерева к дереву, но результаты оказались столь же неутешительными.
— Ступай на место! — крикнул Бардгуния.
Утирая кулачонками слезы и всхлипывая, возвратился Чиримия в строй.
— Теперь ты, Кучуния! — сказал Бардгуния, обращаясь к следующему по старшинству.
Кучуния обошел деревья, но тоже ничего не добился. Он мужественно возвратился на место, не пролив ни слезинки! — Твой черед, Китуния!
Китунии не удалось дотянуться до плодов, росших на двух ближайших деревьях. Он подошел к третьему, пригнул ветку. Но едва он дотянулся до плода и нацелился, чтобы сорвать его, Бардгуния отменил свое распоряжение.
— Я вижу, — сказал он, — ты можешь это сделать… Встань-ка тут, в сторонке…
Когда очередь дошла до Гутунии, выяснилось, что он свободно может сорвать плоды с любого дерева.
Бардгуния и на этот раз запретил рвать мандарины и поставил Гутунию рядом с Китунией. Затем снова раздалось:
— Смирно!
Когда ребята подтянулись, Бардгуния ястребом налетел на стоявших рядом Гутунию и Китунию, схватил Гутунию за пионерский галстук и в упор спросил:
— Ты знаешь, товарищ, что означает этот галстук?
— Знаю, товарищ командир, — живо отозвался Гутуния, который уже кое-чему научился в школьном пионерском отряде.
— Знаешь, что пионер не должен врать? Бардгуния пристально посмотрел брату в глаза.
— Знаю! — твердо ответил Гутуния.
— Знаешь? Так говори: трогал зрелые мандарины? Это ты сорвал их и съел?
На лицах братьев отразилось крайнее изумление. Они уставились, разинув рты, на своего командира. Гутуния точно язык проглотил от растерянности.
«Вот он! Нашел наконец вора!» — подумал с удовлетворением Бардгуния. Он еще более свирепо и настойчиво повторил свой вопрос:
— Рвал мандарины? Признавайся! Немедленно!
— Не рвал! — ответил Гутуния, обращая к брату недоумевающее лицо.
— Врешь!
— Не вру.
— А я говорю: врешь…
— Нет!
Бардгуния рассвирепел:
— Снимай галстук! Ты недостоин его носить!
Он сунул прут под мышку и обеими руками вцепился в галстук. Однако Гутуния не вынес нанесенного ему оскорбления.
— Пусти! — взвизгнул он, рванулся что было сил и, выскользнув вместе с галстуком из рук Бардгунии, опрометью кинулся бежать. Стой! — крикнул Бардгуния, но мальчик мчался не останавливаясь.
Бардгуния принялся за второго преступника. Заметив, что и тот готов обратиться в бегство, Бардгуния, не раздумывая долго, схватил его за ухо:
— Трогал мандарины?
— Нет, ей-богу!
— Сколько раз твердил я тебе, чтоб не смел божиться… Говори!
— Не трогал!
Китуния заревел благим матом:
— Кто же?
— Не знаю.
— Знаешь…
— Не зна-ю-у-у…
— Говори, не то…
Гвади из-за угла дома наблюдал эту сцену. Он наслаждался до тех пор, пока события не приняли серьезный оборот. Когда Бардгуния приказал братьям рвать мандарины, Гвади не сразу понял, в чем тут секрет. «Прыжкам, что ли, обучать их вздумал…»
Но вот Бардгуния спросил напрямки, и Гвади уразумел смысл и цель игры, затеянной старшим сыном под сенью мандариновых деревьев. Гвади был поражен.
«Вот собачий сын! Из него человек выйдет! — воскликнул он про себя. — И придумал же! Какие приемы! Где он набрался всего этого?»
Когда же Бардгуния в негодовании своем вцепился в ухо ни в чем не повинного Китунии и, очевидно, не собирался удовлетвориться одним только ухом, Гвади стало не по себе. Он встал, перешагнул канавку и направился к детям, как будто только что возвратился домой.
— Ay, ay, что тут у вас случилось, сынок? — крикнул он старшему сыну, торопясь выручить Китунию из беды. — Ты же большой, а он — маленький. Неужели не жалко? Отпусти его, чириме…
— Не отпущу! Он — вор! Он и Гутуния украли мандарины, бабайя… Все, сколько их поспело, сожрали. У меня соревнование с Гио, у кого раньше поспеют. Теперь Гио выиграет. А я что? Все это они, они наделали. Не пущу! Пускай признаются, по крайней мере в другой раз не тронут, — горько жаловался Бардгуния отцу. — Ты уж лучше мне поручи это дело: от бабайи они не станут скрывать, если набедокурили, — сказал Гвади сыну, и тому пришлось отпустить ухо брата.
Гвади, тихонько отстранив Бардгунию, притянул к себе плачущего Китунию.
— Не плачь, сынок! — сказал он, гладя его по голове. — Бардгуния хотел только попугать тебя…
Почуяв ласку в голосе отца, Китуния заревел еще громче.
— Больно? Покажи, где болит?
Гвади наклонился и подул на больное место.
— Ну, вот и не больно. Правда? Так всегда, когда бабайя погладит. Видишь, как быстро прошло…
Он присел на корточки рядом с Китунией и заглянул ему в глаза.
— Посмотри мне в глаза, сынок… Так, молодец, перестал плакать. Ты у меня герой! Не надо, милый! Не плачь, мой хороший!
Подозвав к себе и Кучунию и Чиримию, он обнял всех троих, напустив на себя серьезность, сдвинул брови, грозно прищурился и сказал:
— Бардгуния у нас старший, ребята, вы должны его слушаться. Он учит вас уму-разуму. Не воруйте. Не лгите. Никогда чтоб с вами этого не случалось. Никогда чтоб мне не слышать, что вы украли что-нибудь или сказали неправду! Ни-ни, и мысли такой не должно быть в вашей голове! А не то на всю жизнь останетесь маленькими, расти не будете, вот что… А если даже вырастете, о вас пойдет дурная слава. Все станут говорить: нехорошие они люди. Нехороших людей никто не любит. Упаси господи — к дьяволу за девять гор и еще дальше того, кто солжет или украдет! А теперь признавайтесь: кто из вас трогал мандарины? Как скажете, так, значит, и есть, я вам верю. Может, сорвали один только… или парочку? Может, не все вы сорвали…
— Нет, бабайя! Нет… Я не трогал!.. — Голос Китунии звучал так искренне, что даже Бардгуния заколебался. Он счел нужным еще раз повторить свои предостережения.
— Ты бы признался, Китуния! Все равно откроется… Ты не скажешь, скажет Гутуния. Чужой вор к нам не сунется!
Однако Гвади перебил его: — Они должны сказать правду, так ведь, сынок? Но если не трогали, а скажут, будто трогали, — это тоже будет неправда. Погоди, сынок, не мешай…
Он еще раз, категорическим тоном повторил, обращаясь к малышам:
— Ну-ка, покажите животы. По животу сразу будет видно, ели вы мандарины или не ели…
Ни в чем не повинные дети задрали рубашонки до самой шеи и выпятили вперед крепкие животы — точь-в-точь бурдючки, полным-полно налитые вином. Гвади пощупал каждого и ласково пошлепал.
— Эх, если бы и в самом деле эти мандарины попали к вам в животики… Была бы хоть какая-нибудь польза от них… И какие же подлецы их сожрали! Им, собачьим детям, мандарины эти впрок не пойдут! — произнес он с надрывом, притянул к себе маленького Чиримию, у которого живот торчал больше, чем у других, прижался к самому пупочку и громко чмокнул.
— Знаю, знаю, что не трогали. Потому и болит мое сердце! — произнес Гвади с каким-то непонятным волнением и еще крепче прижался лицом к детскому животику. Мгновение спустя у него из горла вырвался столь характерный для него заливистый смешок, но на этот раз его можно было принять за рыдание…
Дети почувствовали что-то неладное. Китуния опасливо заглянул в лицо бабайи — что с ним случилось?
Из глаз отца потекли слезы. Мальчик на мгновение задумался. Потом сорвался, подскочил к Бардгунии и показал на отца:
— Видишь, бабайя плачет? Это потому, что ты нас поколотил. Видишь? — Китуния грозно, с красным, как бурак, лицом наступал на старшего брата.