Гвади Бигва

Советскому читателю хорошо известно имя Гвади Бигвы. Роман под этим названием, принадлежащий перу известного грузинского писателя Лео Киачели, многократно издавался на русском языке. Впервые он увидел свет в Грузии в 1938 году и сразу же завоевал широкую популярность. Русский перевод (1939) открыл талантливому произведению путь к мировому читателю. С «Гвади Бигвой» хорошо знакомы люди многих стран. Роман переведен на английский, испанский, немецкий, чешский, словацкий, венгерский, болгарский, румынский, польский, хинди, китайский языки.

Озорной мечтатель, лукавый и неунывающий Гвади Бигва обошел почти весь мир. Его всюду встречали благожелательно, с доброй улыбкой. О нем писали самые восторженные отзывы, удивляясь находчивости и смекалке Гвади, необычности его судьбы. Нет надобности цитировать эти высказывания. Их много. Ни в одном из них не было упреков писателю. Были только слова благодарности за то, что он приоткрыл перед ними какой-то удивительно свежий, неведомый уголок действительности, приобщил их к тайне рождения человеческой красоты и обаяния. Гвади Бигва покорил сердца многих.

Что же предшествовало его появлению? «Гвади Бигва» — самое сокровенное произведение писателя. Но он не был его первенцем. Еще в 1909 году в тбилисской социал-демократической газете был напечатан первый рассказ Л. Киачели. Он назывался «Прошедшее в настоящем». Это было начало. А затем с неутомимого пера писателя слетали многочисленные рассказы, повести, новеллы. В 1915 году Л. Киачели публикует роман «Тариэл Голуа» — крупное эпическое повествование о революционном движении 1905 года в Грузии. «Тариэл Голуа» — значительная веха в истории новой грузинской литературы. Это было произведение горьковского типа, бесстрашно проникающее в глубь действительности, утверждающее идею революционного обновления мира. От него веяло верой в неистребимые созидательные силы народа. Оно звало к борьбе, к подвигу. Спустя тринадцать лет, уже после победы Октябрьской социалистической революции, появляется роман «Кровь» (1928), затем «Гвади Бигва» и «Человек гор» (1945). Вряд ли нужно перечислять все созданное писателем. Романы, повести, новеллы, детские рассказы, статьи Л. Киачели с большим трудом уместились в четырех многостраничных томах. До последнего дня жизни он много и напряженно работал. Писал мемуары. Ему было что рассказать читателю.

Жизнь Л. Киачели прошла интересно и увлекательно. Киачели был бунтарем, человеком непокорного характера. За революционную деятельность сидел в тюрьме, совершил дерзкий побег, скитался по зарубежным странам. В Швейцарии, в Женеве, встречался со многими видными деятелями международного рабочего движения — Плехановым, Луначарским. Лично был знаком с вождем коммунистической партии В. И. Лениным.

Лео Киачели — писатель светлого, жизнеутверждающего таланта. Многотрудный, большой путь, пройденный им, не был ровным. Были временные ошибки, заблуждения. Но Л. Киачели не изменил главному — правде жизни. Его первое крупное произведение — роман «Тариэл Голуа», созданный в 1915 году, смело можно назвать песней мужеству, неукротимой революционной энергии масс. В нем много солнца, простора, и радости, и горя. И надежды, что дело революции, несмотря на временное поражение, победит. Та же тема воплощена и в романе «Кровь», написанном уже после победы Великой Октябрьской социалистической революции. Творческие удачи Л. Киачели связаны с работой над важными, масштабными темами. Крупные повороты истории были той почвой — идейной, нравственной, эстетической, — которая давала возможность писателю развернуть свое эпическое дарование, яснее увидеть движущие силы времени, рассмотреть динамику формирования человеческих характеров.

«Тариэл Голуа» — это революция 1905 года, «Кровь» — эпоха реакции и столыпинского режима, «Гвади Бигва» — период коллективизации, «Человек гор» — Великая Отечественная война. Талант писателя начинал блистать новыми гранями, когда он брался за изображение значительных событий народного бытия, когда он находился там, где кипела и клокотала жизнь — шумная, неугомонная, захватывающая. Действительность «снабжала» писателя множеством самых различных и неожиданных впечатлений, обостряла слух, оттачивала художническое зрение. Л. Киачели принадлежит к числу тех писателей, которым тесная связь с жизнью, непрерывное познавание происходящих в ней процессов необходимы, как дыхание. Л. Киачели вообще любил держаться ближе к берегам действительности. Он всегда стремился все сам увидеть, рассмотреть, взвесить, познать, докопаться до корня. В его произведениях нет пустот. Они плотны, туго «набиты» весомым и значительным жизненным материалом, добытым собственным трудом.

Роман «Гвади Бигва» был рожден в результате этого соприкосновения с волшебным народным опытом. В автобиографии писатель замечает:

Слова Л. Киачели служат своего рода ключом к роману. Только авторская фантазия, только воображение были бы не в силах создать ту достоверность обстоятельств и ту психологическую точность человеческих характеров, которые поражают нас в романе. Знание жизни, ее движения, ее причудливых изгибов и поворотов сделало писателя прозорливым, многовидящим. Л. Киачели в действительности обнаружил тип Бигвы. Прообраз героя, по всей вероятности, не походил и не мог походить полностью на самого Бигву. Писатель оттолкнулся от подмеченного в жизни и создал героя, которого, возможно, и не было в таком виде, но который как бы безусловно жил или мог жить.

Тема коллективизации, тема преобразования человеческой личности была одной из ведущих в советской литературе тридцатых годов. Стоит вспомнить шедевр советской литературы — «Поднятую целину» М. Шолохова, а рядом с ним «Страну Муравию» А. Твардовского, «Ацаван» Н. Зарьяна, «Зарю Колхиды» К. Лордкипанидзе, поэму «Над рекой Орессой» Я. Купалы, «Кен-Суу» Т. Сыдыкбекова и многие другие. Это было время, когда решительно ломались устои частнособственнического быта в советской деревне, когда в напряженной, драматической схватке различных классовых сил ковался характер нового социалистического человека.

Роман «Гвади Бигва» Л. Киачели — это нетускнеющая страница тех памятных дней. Прошли годы. В стране совершились события большого масштаба и значения. Советский народ вступил в период развернутого строительства коммунистического общества. Все то, о чем с таким душевным трепетом рассказывает нам Гвади Бигва, осталось в прошлом. Но судьба Бигвы до сих пор волнует нас. Роман ничуть не утратил своего обаяния. Новые поколения читателей с неостывающим интересом знакомятся с забавной и поучительной историей чудака из Оркети. Гвади Бигва оказался до удивления жизнестойким, долголетним. Время не смыло с его лица красок, не погасило его улыбки. Он по-прежнему бодр и здоровехонек.

Чем заслужил такую симпатию Гвади — этот пройдоха, ловкач и трус, как его иногда называли критики? Думается, критики были абсолютно неправы. Они судили о нем по мертвым схемам, по каким-то скучным, педантичным формулам. Примеряли к нему заранее сшитую аляповатую одежду. А Гвади никак не влезал в нее. Он вообще не укладывался в узкое и неудобное ложе, приготовленное для него некоторыми критиками. За это он был строго наказан, Часть критиков безоговорочно уступила Гвади жуликам и проходимцам. Раз он с самого начала не соизволил быть полностью положительным, то и не стали особенно церемониться с ним. Дескать, на что же ему обижаться! Пусть пока посидит в жуликах. Вот когда он начнет смелее выявлять новые стороны своего характера, тогда-де переведем в разряд героев положительных, К сожалению, такие суждения были нередкими. Каков же в самом деле Гвади? Чтобы понять его, надо отбросить прочь упрощенческие схемы, попытаться понять сложное переплетение разного рода условий, обстоятельств, жизненных сцеплений, в которых приходится ему действовать. Гвади Бигва вызывает противоречивые чувства: смех, жалость, удивление, сочувствие, порицание. В его существе причудливым образом соединились взаимоисключающие свойства. Старая, вероломная жизнь с ее жестоким законом «человек человеку волк» искалечила Гвади, научила его философии хитреца. Содержание и смысл этой философии не очень сложны: трудиться как можно меньше, не утруждать себя особенно ничем, избегать общественных дел, жить жизнью крота. Но Гвади не превратился в отпетого проходимца или жулика. Не все угасло в нем. Л. Киачели любит в Гвади Бигве его затаенные человеческие возможности, ту искорку, которая светится в этом человеке, с виду как будто совершенно безнадежном, опустившемся. Нечто привлекательное мерцает в нем, то исчезая, то появляясь в неожиданном виде.

Уже на первых страницах романа с Гвади Бигвой приключается забавная история. Он попал в очень неприятное, можно сказать, безвыходное положение. Но нельзя не восхищаться тем, с какой ловкостью и находчивостью, с каким артистизмом выходит он из затруднений, уготовленных ему коварным случаем.

Замечательна психологической глубиной и тонкостью сцена его скоморошничества перед Мариам. Бигва поставлен в трудное положение. Украдкой от всех собрался он на базар, чтобы продать козленка. Мариам, честная, трудолюбивая колхозница, к которой неравнодушен вдовец Гвади, обнаруживает его проделку. Для того чтобы оправдаться перед Мариам, Гвади мобилизует все свое красноречие. И сквозь наигранность и напыщенное разглагольствование, рядом с фальшью в его словах пробивается нечто искреннее, трогательное, свидетельствующее о душевном благородстве Гвади:

Отец пяти сирот, сам, что называется, голый, он думает о том, что подарить, чем порадовать дочку Мариам. Думаете, он хитрит, лукавит, желая замести следы? Или притворяется заботливым, чтобы отвести от себя угрозу? В словах Гвади нет и капли лицемерия, нет желания выслужиться перед Мариам. В эту минуту он позабыл об опасности. Не страх водит его мыслью. В нем заговорило сердце доброго, ласкового человека, чуткого к чужому горю и беде. Но затем, когда все обошлось благополучно, к Гвади возвращается его прежнее лукавство. Он уже с нескрываемой иронией оценивает совет Мариам:

Гвади похихикивает. Ему кажется глупым совет соседки. И он с какой-то непонятной грубостью отзывается о Мариам, причинившей ему столько непредвиденных хлопот. Гвади словно зло мстит ей за страх и неловкость, испытанные им:

Слишком жестоким и низким оказалось его мщение. Уязвленное самолюбие на мгновение перебороло все, дав выход чувству оскорбленной мужской чести. Это чувство ослепило Гвади. В нем вдруг проснулось что-то циничное, некрасивое, неблаговидное. Но он ведь не таков. Прошло минутное возбуждение, улеглись всполошившиеся страсти, и Гвади поспешно отступает. Ему становится неловко за себя, и нежная, лирическая нотка вновь начинает звучать в его словах.

Да, Гвади вовсе не так прост, как его рисуют. Не будем слишком строги к нему. Верно, он иногда, как и нынче, блудит, шляется по базарам вместо того, чтобы трудиться честно. Такая слабинка есть у него. Но не кажется ли вам, что он больше развлекается своей коммерческой деятельностью, нежели извлекает из нее какую-то реальную пользу? Несколько мандаринов и худого тщедушного козленка везет Гвади на базар. Это, пожалуй, самый большой его выход. К тому же судьба как обернулась! Проклятый козленок, словно решивший посмеяться над коммерческими способностями своего хозяина, опрометью бежит домой. Торговля так и не удалась. Торговец из него никудышный. Да и рынок прельщает его возможностью перекинуться с кем-нибудь словцом, отвести душу.

Гвади производит впечатление опустившегося, жалкого человека. Лицо у него — желтое, цвета ромашки, заросло волосами. Выцветшая борода и усы беспорядочно взлохмачены. Из-под нависших клочковатых бровей подозрительно и плутовато глядят маленькие серые глазки. Кажется, ничего ему не дорого, ни о чем он не думает всерьез, ничто его не тревожит. Таким он представляется внешне. Но у него душа ранимая, чуткая, ласковая, хотя и не всегда можно разглядеть внутреннее движение чувств Бигвы. Ему почти все время приходится изворачиваться. Он словоохотлив; он чертит красивые словесные узоры, говорит прибаутками. На вопрос ответит не сразу, а начнет издалека, искусно сплетая обтекаемые и длинные, замысловатые фразы. Слово — его единственное оружие, единственная защита. Дела не столь блестящи у Бигвы. Слова призваны представить все не так, как оно есть в действительности. Ему все труднее становится отделываться шутками от наседающей на него жизни. Многие видят его лень, хитрость, лукавство, притворство. Собственно, не так уж сложно разгадать тайну его натуры. Но он ни у кого не вызывает гнева или презрения. Сказать по совести, односельчане относились к Гвади без особого уважения, репутация сложилась у него неважная. Но люди все-таки снисходительны к нему. Если бы он был заурядным тунеядцем, типа, — например, Чегиртке из романа Т. Сыдыкбекова «Люди наших дней», то, по всей вероятности, не стоило бы писать роман о нем. Но Гвади Бигва интереснее, содержательнее, богаче, чем кажется на первый взгляд. Кто знает, быть может, он в какой-то мере невольная жертва собственного заблуждения, собственного наивного представления о том, как должна строиться жизнь в новом обществе?

В старое дореволюционное время он не смог одолеть бедность и нужду. Собственных сил оказалось недостаточно для того, чтобы выбраться к солнцу. А ныне все переменилось. Такие, как Гвади, стали у руля страны. Так пускай они теперь и позаботятся о нем. Гвади думает: он немало потрудился на своем веку. Устал в борьбе с бедностью. Разве нельзя иначе распределять блага? К примеру, у крепкого середняка Гочи Саландия есть буйволица. Зачем она ему? Пятеро маленьких птенцов Гвади больше нуждаются в молоке. А у Гочи единственная дочь, да и та взрослая. Гвади сокрушается несправедливостью жизни. Он искренне сетует на то, что в этом мире, увы, не все устроено справедливо.

Гвади не прочь усомниться и в том, настоящий ли коммунист председатель колхоза Гера. Как должен был поступить настоящий коммунист? Послушайте совет Гвади:

Разве Гвади настолько наивен и простодушен, что не в силах ответить на это почти трагически звучащее «почему»? Гвади знает ответ. Прекрасно знает. Но ему представляется: кто-то другой должен добывать для него счастье. Он своей прошлой беспросветной жизнью заслужил право на это. До каких пор трудиться не разгибая спины? Не пора ли в полной мере воспользоваться плодами победы советской власти? И все же Гвади Бигва не убежденный прихлебатель. Он мечтатель — наивный, простодушный. Старое цепко держит Гвади. Тянет назад. Мешает ему идти ровно, не спотыкаясь, не отступая. Зловещим воплощением старого выступает Арчил Пория — бывший дворянин, заводчик, у которого когда-то батрачил Бигва. Рабская привычка беспрекословного послушания хозяину сковывает Гвади. Образовался какой-то разрыв между психологией, привычками Гвади и между новыми условиями жизни. Советская власть освободила его от всякой социальной зависимости. Если бы Гвади прочнее стоял на почве нового, ему было бы легче порвать с миром Пория. Гвади застрял где-то посередине. Новое еще не захватило властно его жизнь, не изменило коренным образом его психологию. Оттого Пория удается держать Гвади в подчинении, навязать то, что ему представляется выгодным. Он, пользуясь слабостью Гвади, как бы продлевает дни господства над своим бывшим батраком, хотя социальная основа жизни, давшая ему на это право, в корне изменилась. Пусть Гвади далек от активного участия в строительстве колхозной жизни, пусть он находится в «разладе» с советской действительностью, он, конечно, сознает всю глубину происшедших перемен. В нем постепенно зреет, пока незаметно, не очень отчетливо, но все же зреет чувство глухого, еще не совсем осознанного протеста и сопротивления. Гвади связан с Пория тайными делишками.

Взвешивая выгоды и неудобства от тайных сделок с бывшим хозяином, Гвади оправдывает себя:

ласково обращается он к самому себе. Он отделяет себя от Пория. Свою ложь и неблаговидные поступки он считает вынужденными. Дескать, что поделаешь: с волками жить — по-волчьи выть. А сам он по велению собственного сердца и совести не пошел бы на то, чем занимается теперь. Пория недоступна эта скрытая работа мысли Гвади. Послушание, смиренность Гвади он воспринимает как естественное продолжение тех отношений между хозяином и батраком, которые сложились раньше. Но Гвади сохраняет гордость, чувство собственного достоинства. Он гласно не высказывает все то, что великолепно понимает. Между его мыслью, переживаниями, с одной стороны, и поступками, с другой, нет полного единства. Поступки отстают от мысли, мысль же еще не стала основой поведения. Не всем видна внутренняя, напряженная деятельность сознания Гвади. Вот сцена, где Арчил Пория и его собутыльники бессовестно сожрали ранние мандарины, любовно выращенные маленькими сынишками Бигвы. Вдобавок заставили спеть песню, унизили. Гвади ничем не выказывает свою обиду. Он по-прежнему уравновешен, сдержан. Но в душе поднимается буря, батрацкая злость на бывшего хозяина — вихри самых неожиданных мыслей проносятся в голове, выводя Гвади из состояния смирения и безразличия.

Гвади тайком от детей сорвал эти мандарины. Дети обвиняют в воровстве друг друга. Откуда им знать, что настоящий виновник — их бабайя — отец. Это из-за него они передрались меж собой. Глядя на голодных мальчишек, Гвади испытывает стыд и мучения. Он обманул их. Сердце его сжимается от невысказанной боли. И Гвади снится удивительный сон. С каким наслаждением, даже жестокосердием расправляется он со своими притеснителями, повергая их ниц. Он изобретает для Арчила казни, одну жесточе другой. Целую ночь напролет, пока не утомил свое сердце, на разные лады убивал он Пория. Не будет больше Арчила Пория, избавился от него Гвади на веки веков, истребил он в душе своей всякую память о нем. Все это во сне. Чтобы грезы стали явью, Гвади необходима нравственная поддержка нового, которое дало бы ему силу — моральную, душевную.

Под напором новых жизненных сил, под напором социалистической действительности характер Гвади исподволь, незаметно начинает меняться. Гвади внутренне подготовлен для решающих перемен, хотя сам он в полной мере не сознает этого. Председатель колхоза Гера, чутко и внимательно наблюдающий за Бигвой, будто разгадал движение характера Гвади. И вот неожиданно для многих, да и для самого Гвади, ему оказывают большое доверие — избирают членом комиссии по проверке социалистического соревнования между двумя колхозами. Гвади ошеломлен. Не в бреду ли он? Как поверить? За что эта незаслуженная честь? Его глаза полны слез, он напрягает все силы, чтобы не разрыдаться:

От восторга, казалось, у него выросли крылья. Сколько новых сил вдруг забурлило в нем! Но улеглись первые бурные страсти и впечатления, и Гвади начинает задумываться над своей судьбой. Вся его жизнь в свете происшедшего события представляется ему уже совсем иной. В сознании постепенно укрепляется уверенность, что во всем селении Оркети нет человека, более достойного избрания, чем он. Хвастает ли Гвади? Кажется, нет! Всем существом ощущает он свою правоту. Он даже начинает верить, что на всем белом свете не сыщется человек, более стойкий, более верный, более дальновидный, чем Гвади. Нет, не ошибся председатель колхоза Гера, выдвинув его членом комиссии. Напротив, он только сегодня исправил давнюю свою ошибку. Ведь никто не знает Гвади лучше, чем он сам Себя знает. Попытался ли кто раньше проникнуть в глубину его души? А душа у него добрая. Он не лукавит, не лицемерит. С той высоты, на которой очутился Гвади, он по-новому увидел свое прошлое. Он почувствовал себя лучшим, чем был на самом деле. Когда, в какую именно минуту так решительно перестроилось его сознание, он не знал и сам. «А между тем это был гигантский прыжок из старого мира в новый».

— Ого-го!.. Так, так, — кричит Гвади своей тени, когда тень, трепеща, взбегает на вершину высокого дерева. Гвади казалось, и он сам взлетает наподобие тени, совершая славные прыжки. Он перестал различать, где он, а где его тень. Они слились вместе в едином порыве — обогнать время, наверстать упущенное. Все преобразилось вдруг. Обрело иной смысл, иной язык. Никогда за все время своего существования джаргвали — избенка Гвади — не была так ярко освещена, как сегодня, никогда не было в ней так много огня и света. Даже немые вещи, с незапамятных времен валявшиеся без употребления, почувствовали себя нужными, необходимыми. Они заиграли возрожденными красками, прося своей доли радости и света. Огненные зайчики шаловливо, с какой-то забавной прыткостью бегают по стропилам. Они мерцают подобно бесчисленным звездам, будто свод небесный раскинулся над головой Гвади вместо соломенной крыши. Так ли происходит все это или же Гвади мерещатся чудесные преобразования? Мир предстал перед ним в своих новых качествах, как живое и близкое существо, переполненное добротой, радостью, гармонией. Гвади стал новым человеком. Он ощутил почву под ногами, посмотрел на себя со стороны и обнаружил в себе самом много такого, о существовании чего не подозревал раньше. Ну в самом деле, разве он не достоин уважения? Сказать правду, даже Мариам, глубоко почитаемая Гвади, могла бы относиться к нему чуть-чуть уважительнее. А то что же происходит? Мариам проходу не дает наставлениями да всякого рода поучениями. В грош его не ставит. Нет, довольно. Гвади не потерпит больше такого. Он знает, как ему быть. Он ей не первый встречный, не ничтожный какой-нибудь человечишка!

Так говорит теперешний Гвади. Если бы он раньше произнес подобные слова, мы, возможно, не удержались бы от иронии и сказали бы: с какой стати он так вдруг расхорохорился; слова-то какие пустил в ход!

Не будем иронизировать над Гвади. Он говорит всерьез, со всей убежденностью. Через лишения и невзгоды прошел Гвади, чтобы завоевать право на эти слова. Они нелегко достались ему.

Гвади надел новый архалук в честь своего избрания. Неудобно знатному человеку ходить в отрепьях. Даже собственные дети не узнали его. Кто это? — пролепетал маленький Чиримия в испуге и кинулся под защиту старшего брата. Писатель дает почувствовать всю необычность тех перемен, которые произошли во всем облике Гвади — в его душе и во внешности. Эти перемены подтверждает и Мариам — верховный и взыскательный судья Гвади:

Долгое время Гвади хоронил свое чувство к Мариам. Боялся, чтобы его большая любовь, тайно взращенная в сердце, не оказалась отвергнутой и оскорбленной. Он по-рыцарски падает на колени перед своей «иконой», «богородицей». Так он называет Мариам. Из глаз его хлынули целые потоки слез.

Может быть, Гвади смешон в роли страстного влюбленного, исторгающего вздохи, проливающего слезы? И возраст не тот, да и вся натура его как будто не подготовлена для этого! Ведь он всегда жаловался на болезнь селезенки, ходил неопрятный, оборванный. Какой же из него жених? Мы, оказывается, не все знали о нем, не знали о потрясающей, самозабвенной силе его любви и ненависти. Он способен на большое, необычное. Теперь, когда люди при знали его за человека, он дал волю своим чувствам, кипевшим в нем., Чувства Гвади обострились и обнажились. Он предстал перед нами в новом, неожиданном свете. Да, Гвади не узнать. Основная идея романа Л. Киачели — это идея гуманизма, порожденная ощущением того, что человек — необыкновенное существо, одаренное большим мужеством и благородством. Пусть вначале он кажется таким же чудаком, как Гвади Бигва, неисправимым ветрогоном и болтуном. Человек не всегда таков, каким он кажется с первого взгляда. Найдите золотую жилку в его душе, соберите по крупице все хорошее, что есть в нем, сдуньте с него осевшую пыль и грязь, проявите к нему доверие — искреннее, сердечное, не показное, поставьте его рядом с собой, и, если не все угасло, не все перегорело в человеке, он способен проявить чудеса, поразить величием подвига, высотой духовного взлета. Именно эта мысль и есть сердцевина «Гвади Бигвы». Новая жизнь выпрямляет Гвади, пробуждает и поддерживает в нем все лучшее. Социалистический строй основан на вере в человека. Горький как-то говорил: человека не жалеть нужно, не унижать его жалостью, а уважать. Уважение к человеку — главный девиз социалистического гуманизма.

Именно уважение, доверие подняло Гвади, вдохнуло в него уверенность в себя, окрылило. Характерно, что преобразование личности Гвади сказалось и на характере его речи, стиле языка. Зависимость Гвади от классового врага Пория находила свое отражение не только в поведении, поступках, но и в интонации, в манере обращения с ним. Бигва заискивал перед Пория, иногда, подлаживаясь, заигрывая с «хозяином», расточал лесть. В последней же части романа, когда Гвади после долгих заблуждений приходит к осознанию своей непримиримости к Пория, в языке Бигвы появляются новые краски. Отчетливость жизненной позиции, осмысление своего отношения к интересам, благополучию народа и уяснение собственного места в этой общенародной борьбе за лучшую жизнь рождают в языке Гвади точные, наполненные большой убеждающей силой слова. Гвади с непоколебимой твердостью отказывается впутываться в преступные махинации Пория. «Меня это не касается. Ничего не знаю и знать не хочу». Он говорит твердо, беспощадно, почти вызывающе. Он дает знать Пория, что между ними все кончено, возврата к прошлому нет. Осознание своей силы, своего человеческого и социального превосходства над Пория сказывается в языке Гвади, в резкости, категоричности, повелительной интонации, абсолютно исключающей какое-либо соглашение с врагом.

Гвади уже знает твердо, что связь, существовавшая между ним и Пория, окончательно порвалась. Победителем оказался он, а не Пория. Сердце забилось от гордости.

Как только Гвади прикоснулся к чудодейственному источнику — народной жизни, в нем проснулись какие-то огромные силы, поднялась неведомая дотоле энергия. Именно эта сила, идущая из глубин и соединившая Гвади с народом, придала ему отвагу, пробудила чувство долга. Расправа над Арчилом Пория, намеревавшимся поджечь колхозный лесопильный завод, — подлинный подвиг Бигвы. Победа одержана не только над Пория, но и над самим собой, над своим прошлым, над теми силами, которые сковывали Бигву, тянули его назад. Гвади узнал о замысле Пория. Погибнуть от рук вооруженного Арчила, конечно, ему не хотелось. Кому желанна смерть? Но он переборол страх, помчался в темную ночь за бывшим хозяином. Заставил его отступить, не дал погубить народное добро, и в схватке прикончил своего давнишнего врага.

Аллегоричен конец романа. Свершив праведный суд над Арчи-лом Пория, Гвади ужаснулся человеческой крови, пролитой им. На мгновение он оцепенел. Страшно было то, что предстало его глазам, хотя он все еще не понимал, что же это. Из глубины сумрака возникают какие-то лица и стремительно проносятся перед Гвади. В этих призраках он узнает своих соседей. Гвади явственно слышит слова, произносимые самым дорогим для него существом — Мариам. Он звал ее, искал у нее утешение и поддержку…

Этот образ, образ встающей зари и первого веселого луча восходящего солнца, золотой дорожкой протянувшегося у ног Гвади, как бы утверждал справедливость подвига Бигвы, глубокий гуманистический смысл совершенного им поступка.

Рамки действия романа Л. Киачели ограничены почти одной деревней — Оркети. Писатель сумел на этом сравнительно небольшом плацдарме развить ряд острых, драматических конфликтов, высечь огонь большой жизненной правды. Л. Киачели избегает показа многостороннего и пестрого потока событий, неожиданных переходов, «фейерверочных» вспышек. Он остерегается, чтобы щедрость, обилие событий, если он их выдвинет вперед, не заслонили человека, не отодвинули его в сторону.

В центре повествования находится Гвади Бигва. Роман и назван его именем. Он — самый близкий, любимый герой писателя. Л. Киачели пристально, то с тревогой и озабоченностью, то недовольно хмуря брови, то с улыбкой восхищения следит за каждым движением Бигвы. Он любуется им, его находчивостью, талантливостью, его умением выкарабкиваться ловко и невредимо из самых трудных испытаний. Но и не спускает ему ничего. Судит строго, взыскательно.

Характер Гвади развивается под воздействием конкретных жизненных обстоятельств, под воздействием людей, которые творят колхозную новь, двигают жизнь вперед. Окружение Гвади разнообразно. Весьма колоритен, например, образ вдовы Мариам. Она нарисована скупо, экономными красками, а как много сказано о ней! По доброте, ласковости, по лирическому «настрою» своего сердца она сродни Гвади. По-видимому, это и сближает столь отличных друг от друга людей. Дорога Мариам — ясная, чистая, прямая. Она лучшая ударница колхоза, трудолюбивая, неугомонная, иногда резкая, непримиримая даже к Гвади. Она часто «разносит» своего незадачливого соседа, журит, пропесочивает, больше, по всей вероятности, от скрытой любви к нему, заботы и тревоги, а не по зловредности своего нрава. В ней много обаяния, женской мягкости, нежности и суровой непреклонности.

Интересны и другие образы, созданные писателем: упрямый и ершистый середняк Гоча Саландия, которого так же, как Гвади, перевоспитал коллектив; внимательный, тактичный, прозорливый, чуткий к людям председатель колхоза Гера, неутомимый парторг Георгий, острослов, колючий на язык Онисе, хлопотунья, строптивая комсомолка Найя, умеющая постоять за себя и других. Их судьбы в какой-то мере переплетаются с судьбой Гвади. И без них Гвади, конечно, не был бы столь привлекательным, глубоким.

Невольно приходит на память дед Щукарь из «Поднятой целины» М. Шолохова. В самом деле, Гвади чем-то напоминает Щукаря. Тот ведь тоже был неудачником, но веселым, озорным, за Словом в карман не лез, все отбивался шутками да прибаутками. А потом, после гибели Давыдова, мы были потрясены неожиданно открывшейся истиной: какой, оказывается, это большой человечище, щедро одаренный и умом и сердцем, острой впечатлительностью, душевной красотой. Такие чудаки, как дед Щукарь и Гвади Бигва, не были одинокими. Прошлое наложило на их характер свое тавро. Но советская жизнь постепенно перепахала их сознание, разбудила и укрепила в них светлое, жизнедеятельное, сделала крупными, настоящими людьми.

«Гвади Бигва» — это увлекательное, высокоталантливое повествование о возрождении человека, о доброте, огромной нравственной силе советского общества, формирующего новый тип человека, открывающего перед ним необозримые просторы для созидательного творческого труда.

Нам близок высокий гуманистический пафос этого выдающегося произведения. Ныне неизмеримо обогатилось гуманистическое содержание нашей жизни, возросли потенциал, мера человеческого доверия и участливости, расширилась и еще более укрепилась база гуманизма. После ликвидации культа личности люди стали откровеннее, доверчивее, ласковее друг к другу, в отношениях между ними появилось больше тепла, сердечности. Но и в период культа личности, несмотря на нарушения революционной законности, гуманистический характер советской жизни не был и не мог быть полностью искажен. Сама природа социалистических человеческих отношений противостояла догмам культа личности, во многом опрокидывала нравы, насаждаемые им. Роман Л. Киачели «Гвади Бигва» — одно из многочисленных произведений советской литературы, помогающее лучше узнать наше сравнительно недавнее прошлое, воочию увидеть притягательную силу советского образа жизни, и оценить ту в высшей степени благородную борьбу, которая ведется у нас за человека, за его будущее, за все высокое и красивое в нем.