Хитрая злая лиса

8.44.2 Традиционные цыньянские шляпы

Вера быстро выпуталась из кокона пледа и поскакала за министром, когда вошла в спальню, он снимал с верхней полки шкафа большую коробку и ставил на пол у кровати, потом следующую, и ещё одну. Кровать была аккуратно застелена, Вера обошла её и забралась с ногами со своей стороны, министр открыл коробку и бросил на кровать ярко-синюю шляпу с большими полями и ну очень большой тульей, которая сужалась в верхней части, а снизу болтались длинные широкие ленты оранжевого цвета.

Пока Вера рассматривала первую шляпу, министр бросил рядом вторую, фиолетовую, и ещё одну зелёную, они были немного разной формы, но в целом похожи. Она внимательно осмотрела все, подняла любознательный взгляд на министра и невинно улыбнулась:

— И чё?

Он фыркнул и отвернулся. Постоял молча в позе оскорблённой суровости, потом Вера взяла фиолетовую шляпу и надела на себя, от чего министр рассмеялся и наклонился к ней, поправляя шляпу и расправляя ленты:

— Их завязывают под подбородком, иногда даже бантом, иногда всякими хитрыми узлами. Мода на узлы и банты меняется, а мода на шляпы — нет, они традиционные, им лет триста.

Он затянул бант, Вера вскочила и побежала в ванную к зеркалу, увидела на столике под зеркалом маленькую чёрную свечу, которая горела слабым огнём, накрытая стеклянным плафоном с отверстиями. Она подняла глаза, видя себя в зеркале, а за своей спиной министра, он подошёл, поправил на ней шляпу, сказал с печальной улыбкой:

— Вам идёт. Вам всё идёт. А теперь я потушу свечу, потому что её надо экономить. С этого момента — режим сдержанности и иносказательности. Хорошо?

— Хорошо.

Он снял со свечи плафон, от чего огонёк вспыхнул сильнее и поднялся вверх, но министр придавил его пальцем, аккуратно вытер остатки воска и прилепил обратно к свече, вернул плафон на место и опять посмотрел на Веру, молча. Она с шутливым видом пожала плечами:

— Я не вижу проблемы, если честно.

— А я вижу, — вздохнул он.

— Господи, да не нравится — не носите. Вас выгонят, что ли, если вы без этой штуки придёте? Там хозяин ваш друг, он вас простит. Скажете, что потеряли шляпу эту, или испортили случайно, кошка съела.

— Меня выгонят, — медленно кивнул он, она метнулась к кровати, взяла две оставшиеся шляпы и прибежала обратно, протянула министру зелёную, он надел её с обречённым видом, Вера показала большие пальцы:

— Обалденно.

Крутанулась на пятке, разворачиваясь к зеркалу, улыбнулась, увидела в отражении, что министр тоже улыбнулся, замерла, переводя взгляд с него на себя и обратно, и неверяще прошептала:

— Блин... а мы правда похожи. Фредди прав. Какой глазастый гад, я бы и не подумала, если бы он не сказал.

Министр посмотрел на неё через зеркало, потом на себя, опять на неё, качнул головой и тихо рассмеялся, сказал с шутливой серьёзностью:

— Так и пойдём?

— Произведём фурор, — решительно кивнула Вера.

Он рассмеялся и снял шляпу, пошёл обратно в спальню, Вера поскакала следом, плюхнулась на кровать и изобразила суровость:

— В чём проблема, вы мне можете объяснить? Она вам идёт!

— Проблема не в том, что она мне не идёт, проблема в том, что я любые головные уборы не люблю.

— Почему?

— Ну не нравятся они мне, мешают. — Он отодвинул шляпы и сел на кровать, Вера переползла подальше, чтобы лучше его видеть, он опять посмотрел на её шляпу и улыбнулся, отвёл глаза. — Я за всю свою жизнь по-настоящему долго носил только один головной убор — шемах, это платок такой, я и его поначалу носить не хотел, но это в пустыне было, там такое солнце, что я в первый же день обгорел до малинового цвета, всё осознал и потом носил его всегда. Я потом и в империи его носил, это не просто одежда, это очень удобная штука, с широчайшим спектром применения. По сути, это просто кусок очень прочной и очень чистой ткани, а в пустыне чистота ценится, потому что там вода в дефиците.

— Сделайте себе такую же под цвет костюма.

— О, нет, это плохая идея.

— Почему?

— Ой, Вера... Вы не понимаете, о чём говорите. Это одежда пастуха. Если я в этом появлюсь на цыньянском фестивале, они меня не просто подкалывать будут, они вообще дар речи потеряют. А потом меня начнут сторониться как сумасшедшего. В моём положении все эти вещи очень важны.

— Что значит «в вашем положении»? Для кого-то они не важны?

— Ну например, если генерал Чен придёт без шляпы, ему это простят. Может быть, кто-то особо доверенный спросит, что случилось, остальные просто сделают вид, что не заметили, потому что посчитают неприличным допытываться. Если я приду, меня каждая собака спросит, где моя шляпа и почему я решил прийти в таком виде.

— Почему? Его спрашивать — неприлично, а вас — прилично?

— Вера... Как с вами тяжело! — он с силой потёр лицо, тихо смеясь, встал с кровати и начал убирать шляпы обратно в коробки, Вера сняла свою и протянула ему, он убрал её тоже, отправил коробки пинками подальше и лёг так же, как Вера, поперёк кровати, полежал, потом сел, скрестив ноги, и стал рассказывать: — Понимаете... Я не только для карнцев такое себе, я и для цыньянцев не особо.

Она подняла брови, он кивнул:

— Цыньянцы не должны работать, даже на чистых и уважаемых работах, а я верблюдов пас, я когда-то по этому поводу сильно спалился, сразу после того, как вернулся из пустыни, и меня подкалывают до сих пор. Мы въезжали во дворец, там это отмечают громкими звуками. И у одного из парней лошадь шарахнулась от хлопушки, а я на автомате... Я тогда только вернулся, недели не прошло, отцу горело меня показать всему миру, как я вырос, окреп и научился держаться в седле. И меня посадили на самого шикарного коня, одели в самые дорогие шелка, но забыли об одном маленьком моменте — с привычками, которые год вырабатывались, такое переобувание в воздухе не срабатывает. Нельзя год пасти скотину, а потом по щелчку пальцев стать аристократом, парящим в небесах, вдали от земных забот. Когда идущая рядом лошадь шарахнулась, я сделал вот такое движение, — он показал движение, ладонью от груди к уху, Вере оно ни о чём не сказало, он объяснил: — Это в провинциях Кан, Сун и Тонг называется «верблюда впоймать». На границах этих территорий живут кочевые племена, которые когда-то пришли с запада, из пустыни Чен и предгорий. Они сейчас территориально далеко, но исторически это плюс-минус один народ, довольно... очень низкого уровня развития культуры. Они плохо говорят на цыньянском, хотя своего языка уже почти не помнят, они не знают грамоты, они практически не умеют считать, единственное, что они умеют — это пасти верблюдов. И они, как и жители Саххальской пустыни, носят кнут на голове, я не знаю, как это получилось, каждый народ независимо до этого дошёл, потому что это удобно, или кто-то привёз эту традицию, что маловероятно, но чем чёрт не шутит. Но факт остаётся фактом — они носят кнут на голове, и я носил, почти год. Это удобно, если его правильно намотать, то вот тут будет рукоятка, близко к руке. Когда сидишь на коне и держишь руки на коленях, или поводья держишь, или что-то в руках, ешь-пьёшь, то руки вот здесь, а рукоять кнута вот тут, и можно буквально за полсекунды сделать удар кнутом из этого положения.

Он показывал, Вера медленно выпадала в осадок, добавляя к своей коллекции воображаемых образов господина министра ещё и сурового шейха донефтяной эпохи.

— Рука идёт сюда, а голова наклоняется сюда, и петля как бы сама снимается с головы, и кнут уже в рабочем положении, если потренироваться, то можно сразу из этого положения уже начать кнут разворачивать. И я это делал миллион раз. Когда ведёшь стадо, и лошадь шарахается вправо, то берёшь кнут и щёлкаешь кончиком справа от лошади, это очень громко, лошадь пугается и отходит влево, подальше от звука, то есть, обратно на своё место. А кнут продолжает двигаться, по инерции, и при должной сноровке, его можно сразу же обратно на голову надеть, это секунда. И когда лошадь впереди меня шарахнулась, я сделал это движение. Там от смеха рухнула вся площадь, от рабов до принцев. потому что это движение там знают все — это движение погонщиков верблюдов, к которому они так привыкают, что продолжают его делать даже тогда, когда кнута на голове нет, они этим движением реагируют на любой резкий звук или неожиданное движение, потому что в их жизни только одно неожиданное движение — верблюд ломится куда не надо. И потом они идут в город на заработки, пытаются прикидываться нормальными людьми, но первая же неожиданная ситуация палит их происхождение, вот этим движением. И когда их спрашивают, в чём дело, они смущённо улыбаются и говорят: «Верблюда впоймал», и это вошло в цыньянский язык именно в таком виде, это устойчивое выражение, которое означает «прикидывался приличным человеком, но спалился на мелочи, которая сдала его низкое происхождение с потрохами». Этим же выражением называют ситуации, когда они с дикими глазами пялятся на ноги цыньянок, у них в пустыне даже маленького участка кожи не открывают, это объективно плохая идея, я это почувствовал на своей малиновой шкуре. Но когда это делается годами, это становится традицией, и тогда они продолжают это делать даже там, где это не нужно, например, в городах. Их женщины ходят в штанах и высоких сапогах, а цыньянские крестьянки в тех провинциях ходят в длинных юбках и босиком, или в обуви, но она практически не имеет верха, просто подошва и верёвочки. И вот когда кочевники видят голую женскую ногу, у них глаза на лоб лезут, они выглядят как будто загипнотизированные. То же самое касается шеи голой — их женщины всегда носят платок, а цыньянские крестьянки и горожанки иногда носят, иногда нет, в городах почти не носят, там достаточно тени. И кочевники могут уставиться на открытый участок кожи и замереть, их тогда соседи толкают и смеются, что опять «верблюда впоймал».

Он замолчал, Вера смотрела на него, мысленно дорисовывая за спиной барханы и верблюда, который лезет губами к уху, а министр его толкает и говорит вести себя прилично. Министр тоже мыслями был не здесь, потом посмотрел на Веру и вздохнул:

— Зачем я вообще это начал рассказывать?

— Вы пытались объяснить, почему не хотите надевать цыньянскую шляпу.

— Да. Не хочу, потому что когда я чувствую что-то на голове, я чувствую себя пастухом из пустыни, и все это замечают. А мне нельзя. Мне нужно прикидываться благородным цыньянцем, а для этого нужен цыньянский головной убор. В котором я стопроцентно спалюсь, не «верблюдом впойманным» так «пастушьим свистом», или позой, или манерой пить, или привычкой отряхивать обувь перед порогом, повод найдётся, он всегда находится.

— А как вы раньше из этой ситуации выходили? Это же не первый ваш фестиваль?

— Я раньше всегда ходил с матерью. Она дарила мне налобную ленту, и я надевал её, и она всем говорила, что упросила меня надеть её подарок, а не шляпу. Она столько раз это говорила, что все уже привыкли и не спрашивают. В этом году она со мной не пойдёт, в первый раз.

Вера хищно улыбнулась и мурлыкнула тоном человека, обожающего конфликты:

— Несите ленту, я вам ногти трофейные к ней пришью. Вопросов, почему вы это надели, не возникнет ни у кого, а у кого возникнут, тем я с удовольствием объясню, что это за ногти, от кого я их отломала и за что конкретно.

Министр молчал и смотрел в пространство, медленно начиная улыбаться такой же улыбочкой, как у неё. Вера вспомнила их селфи, улыбнулась ещё смелее и добавила:

— Я и с матушкой вашей поздороваюсь, она думает, что я не знаю её в лицо, но я знаю. И я хочу увидеть её лицо, когда она поймёт, что уже пригласила меня в дом, я ей на это тонко намекну, никто, кроме неё, не поймёт. А ей будет полезно. Мне сегодня снилось, что на ваш дом опять какую-то гадость сыпят, но оно не особо работает, я начинаю подозревать, что это жест отчаяния, а значит, надо усугублять.

Он продолжал молчать и не двигался, но Вера ощущала, как внутри него поднимается пенная волна дразнящего предчувствия большой шалости, которая может стать проблемой, если провалится, но от этого ещё интереснее. Она добавила секретным шёпотом:

— Мне Дженис рассказывала, как договорилась со своим мужем, что будет делать за него то, что ему не позволяют приличия, потому что ей это прощается, как «свирепой дикой иностранке». Я вообще из другого мира, и меня лучше не злить, я психованная, об этом все уже в курсе. Так что вы просто уступаете мне в мелочах, которые касаются приземлённой физической части жизни, и потому не имеют для вас особого значения — пипец как дипломатично, возвышенно и воздушно, всё по заветам Золотого Дракона.

Министр наконец-то перевёл на неё взгляд и хитро прищурился:

— Как вы быстро вникли в философию.

— С волками жить — по-волчьи выть.

— Красиво.

Она изобразила комичный жест «обращайтесь», он кивнул и встал:

— Что вам нужно, кроме ленты?

— Мне нужно на третью квартиру, у меня все инструменты там. Ногти мне принесите, они у вас. И то кольцо, в котором вы были на балу, я с него срисую декоративные элементы. Вы же будете в нём?

— Да. Хорошо. Я вас телепортирую.

Он достал амулеты и стал искать нужный, она взяла телефон, встала и подошла ближе, он выбрал «маяк», вложил его в амулет-шарик, защёлкнул и посмотрел на Веру:

— Вы готовы?

— Да.

Она смотрела на него, он смотрел в сторону, потом посмотрел на Веру, взял в руку прядь её волос, пропустил между пальцами и тихо сказал:

— Я был бы счастлив быть похожим на...

В гостиной грохнула дверь и голос Ричи завопил:

— Шенушка, подъём! Слезай со своей козы, залезай на гору документов, там так охрененно, что у любого встанет! Заодно и позавтракаем. Заноси, — кто-то затопал, захлопали двери, министр посмотрел на Веру с диким стыдом и прошептал одними губами:

— Какая же он свинья, великие боги... Я его однажды всё-таки начну бить, его вообще ничем не проймёшь, может, хоть по шее сработает. Пойдём, — он взял её за плечо и придвинул к себе, телепортировал в библиотеку третьей квартиры и отошёл на шаг, сразу же начиная разбирать амулет и менять «маяк», спросил:

— Сколько вам нужно времени на ленту?

— Полчаса на эскиз, потом мы его вместе посмотрим и я вас отпущу, дальше буду делать сама, где-то час-два.

— Хорошо. Умывайтесь, завтракайте, там в холодильнике еда от Булата, я пришлю секретаря с вашими вещами. Когда будет готов эскиз — звоните, я приду. Обедать будем с Эйнис, если вы не против, — она скривилась, он тут же посмотрел на неё как котик, она отвела глаза, но через секунду опять посмотрела. Он продолжал изображать котика, пока она не начала невольно улыбаться, тогда он удовлетворённо кивнул сам себе и телепортировался.

«Манипулятор грёбаный.»

Она тихо рассмеялась, осмотрела библиотеку, мысленно составляя план будущей работы, и пошла приводить себя в порядок.

***