Хитрая злая лиса

8.44.8 Причёски и кольцо Золотой Госпожи

Министр закончил с её костюмом так быстро, что она заподозрила, что со своим он справится точно так же, совершенно без её помощи. Но это оказалось не так — халат всё-таки следовало оборачивать поясом в положении «руки по швам», иначе он топорщился. Вера помогала изо всех сил, через время потеряв интерес его смущать — ему это перестало быть в кайф, и ей тоже сразу перестало. Она завязала пояс так, как он сказал, в очередной раз потянула ткань вниз так, чтобы всё выглядело гладко, и посмотрела на министра, ожидая дальнейших указаний, но он ничего не сказал. Посмотрел на себя в зеркало и с облегчением вздохнул:

— Всё. Теперь шнуры и лента, и выходим.

— Что подать? — Вера взяла с кровати всю гору, министр сам выбрал нужные, завязал на поясе, потом они поняли, что на шею всё-таки нужно надевать с чьей-то помощью, и Вера полезла на кровать, чтобы самой тоже не поднимать руки. В итоге министр получился такой пафосный и шикарный, что Вера смотрела на него, как на что-то новое и незнакомое, и он тоже так на себя смотрел. Взял ленту, приложил ко лбу, убрал, стал расчёсывать волосы. Вера стояла на кровати за его спиной и смотрела на него, а он смотрел на себя, как-то так странно, одновременно решительно и неуверенно, как будто точно знал, что хочет что-то сотворить с внешностью, но пока не решил, что именно, и внутренне метался от красного ирокеза до белых дредов, иногда склоняясь к мысли, что лучше всего вообще лысым. Вера смотрела как завороженная.

Он в очередной раз примерил и отложил ленту, собрал волосы над ушами в полухвост, посмотрел через зеркало на Веру и улыбнулся:

— Почему вы так странно смотрите?

— Потому что вы странно выглядите, — с опасливой честностью призналась Вера, он усмехнулся и распустил полухвост, стал собирать хвост. Шутливо потребовал:

— Рассказывайте, что вы там уже придумали, а то я буду думать, что мне не идёт.

— Я ничего не придумала, я вспоминала историю таких лент в моём мире.

— В вашем мире есть такие ленты?

— Не совсем такие, белые, иногда с красным солнцем в центре, иногда с надписью. Они распространены в одной культуре, довольно специфической, там они означают какое-то серьёзное решение и полную самоотдачу с целью выполнить план. По легенде, в первый раз их надели солдаты, которые шли мстить за смерть своего господина, точно зная, что если месть им удастся, то их казнят.

— Ого, — усмехнулся министр, — сейчас будет охренительная история?

Она вздохнула и качнула головой:

— Потом. Она грустная.

— Ладно. А сейчас эти ленты как используют?

— Сейчас их в основном школьники надевают, когда готовятся к экзаменам, или спортивные болельщики, когда поддерживают любимую команду. Типа, символ полной самоотдачи. Иногда лозунги на них пишут.

— А солнце зачем?

— Это флаг такой. Красное солнце на белом небе, страна восходящего солнца. Изолированная от всего мира столетиями цепь островов, где правил император, по легенде, сын богини. У них из-за этой изоляции и отсутствия переопыления с другими культурами сформировалось что-то настолько странное с точки зрения всего остального мира, что понять это можно даже не пытаться, можно только замереть и воспринимать, тихонько охреневая в глубине души.

Министр тихо рассмеялся и в который раз отложил ленту, хитро улыбнулся и спросил:

— А как называется причёска, с которой вы на дуэли выступали? Такая коса, плотно прилегающая.

— Дракончик.

«Вообще-то, колосок. И меня всегда бесили те, кто называл её дракончиком.»

Министр рассмеялся и опять взлохматил волосы, стал расчёсываться, Вера наблюдала как загипнотизированная — он улыбался, а в глазах была такая бездна, в которую можно рухнуть с головой без следа и без звука, и никто никогда не найдёт.

— Говори, Вера. Мне нравится тебя слушать.

Он смотрел в зеркало, то на себя, то на неё. Вера тихо сказала:

— Эта культура восходящего солнца породила такое чудовищное явление, как камикадзе. Это солдаты-смертники.

— Все солдаты — смертники, Вера, — вздохнул министр, переставая улыбаться, она качнула головой:

— У всех есть шанс победить и вернуться, а у этих — нет. В моей стране тоже были случаи, когда солдаты бросались в атаку, из которой живыми не выйти, и знали об этом. Или оставались прикрывать отход своих войск, точно зная, что за ними никто не вернётся и шанса спастись у них нет. Но это было их собственное решение, принятое в конкретной ситуации, из которой иначе не выйти. Они сами взвешивали шансы и принимали решение. А камикадзе изначально тренировались ради единственного результативного удара, для них успешная атака — это та, из которой они не вернутся. Для них строили такие самолёты, которые взлетали на специальной платформе, а потом сбрасывали эту платформу, чтобы её могли использовать для следующего взлёта с другим самолётом и другим пилотом. А этому, уже взлетевшему, она больше была не нужна — посадка не планировалась. Он сидел в самолёте, который, по сути, бомба с крыльями, и его задачей было найти вражеский корабль и врезаться в него. Там взрыв такой силы, что тело буквально превращается в свет. И они осознанно на это шли, они считали это честью — умереть за свой народ и императора. Я не знаю, каким чудом этот народ вообще выжил и умудрился занять такую высокую позицию в рейтинге стран с хорошей экономикой и высоким уровнем жизни.

— Они хорошо живут? — удивлённо уточнил министр, Вера дёрнула щекой:

— По цифрам — да. По факту — у них рекордные показатели самоубийств, особенно среди молодых. Такая культура. Кодекс бушидо — вся жизнь притворство, искренна лишь смерть; не знаешь, какую дорогу выбрать — выбирай ту, что ведёт к смерти.

— Красиво, — с уважением кивнул министр, Вера вздохнула:

— Красиво... Как любование сакурой на фоне извержения вулкана. Мимолётная красота хрупких цветов на фоне катастрофы, которая оставит чудовищные последствия на века.

— Очень красиво. — Он обернулся, чтобы посмотреть на Веру прямо, она пожала плечами и отвела глаза, он зашарил ладонями по своему костюму, как будто искал карманы, которых там не было, лихорадочно осмотрелся, бросился к своему пиджаку и резкими движениями стал доставать блокнот и карандаш, искать чистую страницу, размашисто чёркать иероглифы. Вера смотрела на него, он сосредоточенно думал, подбирая выражения, потом немного смущённо посмотрел на Веру и улыбнулся, опять опустил глаза в блокнот, что-то дописал, опять посмотрел на Веру. Она медленно покачала головой и констатировала:

— Все узкоглазые долбанутые.

Министр рассмеялся и отложил блокнот, сел на кровать рядом с Верой, погладил её ногу сквозь носок, потом посмотрел на неё снизу вверх и сказал:

— Сделай мне причёску.

— Просто делайте как вам нравится, и всё.

— Ладно, — он встал, взял расчёску и стал серьёзно собирать волосы, потом посмотрел на Веру со шкодной улыбкой и указал на неё пальцем, как Дядя Сэм с плаката: — Это вы выбрали.

Вера медленно кивнула с пафосным лицом:

— И я за это отвечу.

Он улыбнулся и опять занялся лентой, Вера мысленно пожелала ему удачи, он быстро и без проблем завязал её, оставив длинную чёлку поверх ленты, а остальное убрав под ленту, выглядело шикарно. Министр закончил поправлять все свои пояса, ленты и шнуры, обернулся и выпрямился, как памятник себе, и спросил с улыбкой, без сомнений говорящей, что он доволен:

— И как?

— Огонь.

Он улыбнулся ещё довольнее и протянул ей руку:

— Слезайте, ваша очередь.

Она опёрлась на его руку и спрыгнула с кровати, стала перед зеркалом. Министр сам выбрал несколько декоративных шнуров и закрепил на её поясе, достал из сундука длинную шпильку, украшенную шёлковыми голубыми цветами без камней, ещё несколько маленьких заколок, жестом показал Вере повернуться спиной и быстро собрал и заколол часть её волос, а часть оставил распущенными. Повернул боковые зеркала трельяжа, чтобы Вера могла всё увидеть, она порассматривала и спросила:

— Причёска что-то значит?

— Совершенно ничего, просто красиво.

— Красиво, — кивнула она, продолжая смотреть в зеркало, но не на себя, а на него. Министр убирал в сундук непригодившиеся заколки, долго задумчиво смотрел в его сверкающие недра, потом сказал:

— Кайрис права, на Фестиваль Клёнов не надевают драгоценности, обычно. Но моя мать с самого моего детства обвешивала меня золотом с головы до ног, даже в будние дни, а в праздники и подавно. Она ввела это в моду, и многие стали за ней повторять. Но в аристократических кругах такое поведение считают... скажем так, нескромным. Но, с другой стороны, кое-кто однажды решил подвести под этот вопрос жёсткую статистику, и составил таблицу по годам, кто и сколько украшений на какое событие надевал. И получил несомненную зависимость количества украшений от уровня достатка семьи. Но и это ещё не всё — так сложилось, что в империи «правитель» далеко не всегда равно «богатый человек», там есть довольно толстая прослойка общества, состоящая из удачливых купцов, которые гораздо богаче местных аристократов из администрации, поэтому могут позволить себе дарить весьма впечатляющие подарки. В империи коррупция — вторая национальная идея, с ней вроде как борются, но не особенно успешно. Любой борец принципиален, пока голоден, а как только сталкивается с подарком, от ценности которого отнимается язык... Скажем так, когда дар речи к нему возвращается, это уже другой человек, и использует свой дар речи он совсем для других целей. И для того, чтобы эту ситуацию сгладить, аристократы иногда женят своих детей на богатых наследницах, не старших, конечно, но второго-третьего сына практически все женят на чьих-то деньгах. И ребёнок от мезальянса потом получает титул, получает приглашения на мероприятия, но воспитывается он... когда как. Иногда не очень хорошо. И чаще всего, именно эти, не очень хорошо воспитанные, но очень богато одетые скороспелые аристократы обвешиваются золотом куда только можно и нельзя.

— И? — Вера смотрела на его пальцы, перебирающие украшения в сундуке, министр медленно произнёс, доставая довольно скромное серебряное кольцо с тёмным рубином:

— Я ходил весь в золоте всю жизнь. Если я перестану это делать, все не скажут, что я наконец-то всё осознал, исправился и теперь веду себя хорошо, они скажут, что я решил прикидываться благородным и законнорожденным, но мне всё равно никто не верит, ну или что у меня кончились деньги. Поэтому я буду как всегда. А вот вы можете сделать выбор.

— После того, как я появилась на балу у Георга 16го в гребне императрицы Ю?

— Это был Карн и большой осенний бал, там положено сверкать. А фестиваль — событие скорее культурное, чем светское. Почти религиозное, если уж совсем в историю закапываться.

— Мне кажется, или вы уже всё давно решили?

Министр улыбнулся как хитрый злодей, который дал ей шанс, а она им не воспользовалась, показал ей кольцо:

— Оно принадлежало госпоже Виари, я купил его, не на аукционе, а по большой дружбе. Она продала, но только потому, что сделал его мой предок, наследник старшего дома Кан, для своей жены из Маялу, которой лично император пожаловал титул Золотая Госпожа, он был свидетелем явления Золотого Дракона на их свадьбе. Золотая Госпожа потом подарила это кольцо своей дочери, которая вышла замуж в другую семью, на момент государственного переворота перед Третьей Восточной Войной, она была там старшей женщиной. А госпожа Виари тогда была невестой одного из младших сыновей, она жила в женском дворце. И когда в женский дворец вломились солдаты армии предателей, их предводитель хотел забрать Виари себе и сделать наложницей — он до этого просил её руки, но ему отказали, его это сильно обидело. Семья Сонг была не богатой, но очень титулованной, а госпожа Виари была настолько красива, что рисовать её съезжались художники со всего континента, её многие добивались, но отец её любил и отдал в тот дом, который она сама выбрала, дом Мэй — там были очень прогрессивные нравы, стараниями дочери Золотой Госпожи. Предводитель восстания вломился в женский дворец и вошёл в комнату Виари, что чудовищное нарушение всех законов, традиций и морали империи, этого достаточно, чтобы её репутации пришёл конец навсегда. Но там его ждал сюрприз — госпожа Виари была не одна, с ней была свекровь, дочь Золотой Госпожи. И эта свекровь этого предводителя зарезала как собаку. Отрубила ему голову и насадила её на центральный шпиль дворца, она там потом неделю висела, никто снять не мог — госпожа была лёгкой и очень ловкой женщиной, в отличие от мужчин, которые взобраться на шпиль не смогли. Какой-то гений решил сбить голову стрелой, и даже попал, но голова не упала, а осталась висеть на шпиле, но теперь со стрелой во лбу. Это имело такой психологический эффект, что там всё восстание чуть не захлебнулось. Они взяли дворец, но пленных не взяли — семья ушла подземным ходом, а камикадзе, прикрывавшие их отход, живыми не дались. Потом слуги отравили все колодцы во дворце, положив ещё половину оставшихся солдат — они склонились перед захватчиками, но душой были верны своим хозяевам. Часть из них сейчас служит у госпожи Виари. А теперь угадайте, кто был предводителем восстания.

— Кто? — заинтригованно улыбнулась Вера, министр улыбнулся ещё хитрее:

— Ну давайте, включите фантазию. Безграничная вера в себя и свои силы, желание заполучить самую красивую наложницу, смерть от руки женщины. Никого не напоминает?

— Да ладно, — протянула Вера, министр медленно кивнул:

— Правитель Тонг, который был наследником Тонгом, но решил, что стареющий папенька уже зажился, так что ему пора устроить «несчастный случай на охоте». Тонг хотел стать императором, это он всех соседей подбил на восстание, и это он первым высказал мысль, что император Ву потерял хватку, так что его пора подвинуть. Он собрал молодых, злых и голодных аристократов, всяких обделённых вторых-третьих сыновей, договорился со своим другом и соседом, которого сейчас зовут императором Таном, о том, как именно они разделят земли и власть, когда победят. На самом деле, он планировал Тана потом убить, я думаю. Но это нормально, Тан вполне мог планировать то же самое, так всегда происходит — сначала все действуют сообща, свергая старую власть, а потом грызутся между собой, деля новую. Предводители восстаний обычно те ещё честные ребята. Но Тан был умён и хладнокровен, он в своей провинции всё сработал чисто. А Тонг вместо того, чтобы заниматься политикой, в первую очередь полез добывать себе красавицу. И это его сгубило.

Он рассматривал кольцо, потом посмотрел на Веру и жестом предложил его ей:

— На нём нет крови Тонга, его много раз чистили. Но я точно знаю, что она была в нём — она его никогда не снимала. В Маялу традиция такая — на обручение дарят кольцо с красным камнем, считается очень хорошо, когда мать дарит своё старшей дочери, особенно если мать счастлива в браке. Но Золотой Госпоже мать своё не отдала — она была против этого брака, Золотую Госпожу это сильно расстроило, и наследник Кан подарил ей кольцо сам. Это против правил, на обручение обычно дарят украшения для волос, но у них весь брак был через пень-колоду, и им это простили. Точнее, они никого не спрашивали. Золотая госпожа сделала всё по традициям Маялу — подарила его дочери на обручение. Дочь не родила ни одной девочки, поэтому носила это кольцо сама, всю жизнь. И завещала его Виари, как жене сына, она очень её любила. А Виари продала мне. А я подарю вам. Возьмёте?