Пиппа остановила машину, не доезжая до его дома, чтобы никто не видел. Взяв телефон, она в последний раз включила аудиозапись.
– Макс, скажи, на одном из ваших отрывов 2012 года ты подсыпал наркотики Бекке Белл и изнасиловал ее?
– Какого хрена… Нет!
– МАКС! Не лги мне! Или, клянусь, я тебя в порошок сотру! Ты подсыпал рогипнол Бекке в напиток и занимался с ней сексом?
– Да, но… это не было изнасилованием. Она не говорила «нет».
– Потому что ты накачал ее наркотиками. Подлая развратная скотина! Ты даже не понимаешь, что натворил!
В ушах звенело. Пиппа пыталась отогнать его голос и сосредоточиться на своем. Добро и зло не имеют значения. Важна победа. Макс победит, только если она ему позволит.
Нажав кнопку, Пиппа загрузила запись телефонного разговора с Максом на сайт и отправила ее на аккаунт подкаста в «Твиттере». Подписала: Суд над Максом Хастингсом: последнее обновление. Мне все равно, что думают присяжные: он виновен.
Сообщение ушло.
Пути назад нет.
Она поступила по совести, и на душе полегчало.
Пиппа бросила телефон на пассажирское сиденье и достала банку с краской, которую прихватила из гаража вместе с кистью. И еще кое-что: папин молоток из набора инструментов. Выйдя из машины, она пошла вдоль дороги к особняку Хастингсов. Пока семья Макса отдыхала за шикарным ужином в «Савое», Пиппа стояла возле их дома, перед окрашенной в белый цвет входной дверью.
Она поставила банку с краской на землю и поддела крышку раздвоенным концом молотка. Вытащив из заднего кармана брюк кисть, окунула ее в наполовину заполненную банку и отжала о край излишки тускло-зеленой краски.
Только вперед!
Пиппа сделала глубокий вдох, шагнула к белой двери и приставила к ней кисть. Буквы плясали, истекая краской, и заходили на кирпичную стену по обе стороны от двери. Она второй раз вывела надпись, чтобы вышло пожирнее и поярче, и бросила кисть на дорожку. Затем взяла молоток и повертела в ладонях, примеряясь к весу.
Отойдя немного левее, Пиппа встала возле окна, занесла молоток и ударила со всей силы.
Полетели осколки, осыпались дождевыми блестками на кроссовки. Пиппа крепче сжала молоток и, хрустя стеклом под ногами, подошла к следующему окну. Вновь замахнулась; звук разбивающегося стекла затерялся в дожде. Еще одно окно. Замах – стекло треснуло, еще замах – взорвалось осколками. Она прошла мимо сочащейся краской надписи на другую сторону от двери, правее. Один. Два. Три. И вот уже все шесть окон фасада зияли пустотой.
Из груди вырывалось тяжелое дыхание, правая рука ныла. Взмокшая, с упавшими на лицо спутанными волосами, Пиппа вернулась на подъездную дорожку и посмотрела на учиненный разгром.
Поперек белой двери краской болотно-зеленого оттенка, точно такого же, как новый садовый домик у них во дворе, было написано:
Насильник, я тебя достану!
Прочитав надпись несколько раз, Пиппа заглянула в себя – и не нащупала привычного ощущения. Крик ее покинул. Она победила.
Можешь выйти на улицу? – касаясь пальцами мокрого экрана, написала Пиппа.
Прочитано – появилось под ее сообщением через несколько секунд.
В спальне Рави включился свет, у окна что-то щелкнуло, дрогнула штора. Зажегся свет в коридоре на втором этаже, затем в прихожей первого. За стеклом входной двери возник силуэт.
Дверь открылась, и на порог вышел одетый в белую футболку и темно-синие джоггеры Рави. Он посмотрел на стоящую на дорожке Пиппу, затем на небо и вышел под дождь, шлепая босыми ногами по асфальту.
– Хорошенькая ночка, – сказал он, сморщившись от стекающих по лицу капель.
– Прости! – Пиппа смотрела на него через прилипшие к лицу длинные темные локоны. – Прости, что сорвалась на тебя.
– Да ладно, все нормально.
– Нет, не нормально. – Она покачала головой. – Выместить злобу на тебе – чистое свинство. Злилась-то я в основном на себя. И не только за то, что произошло сегодня. То есть за это тоже, но главное в другом… Я давно лгу сама себе, что личность, одержимая поиском убийцы Энди Белл, – это не я. И остальных пыталась убедить, лишь бы самой надежнее в это поверить. А теперь я думаю, что это как раз я. Порой эгоистичная, способная приврать, если нужно, безрассудная и одержимая, в чем-то лицемерная – все это я в себе принимаю. Я такая. Надеюсь, и ты готов с этим мириться, потому что я… тоже тебя люблю.
Едва она закончила, Рави протянул к ней руку и погладил по щеке, провел большим пальцем по губам, отирая капли, и поцеловал. Стоя под дождем, они тонули друг в друге, пока Рави не отстранился с улыбкой.
– Спросила бы меня, я бы сразу сказал, какая ты. И я люблю тебя такую. Я люблю тебя. И, кстати, я первый сделал признание.
– Ты его бросил в сердцах, – напомнила Пиппа.
– Ну вот такой я загадочный тип. – Он поджал губы и напустил на себя суровый вид.
– Э… Рави?
– Да?
– Я должна кое-что тебе рассказать…
– Что ты натворила? – Он стал серьезен по-настоящему. – Пиппа?