Хорошая жена

Глава 10

Вечер был прохладным и ветреным. Я толкнула стеклянную дверь гостиной и вышла. Запах в саду никогда не менялся: сырая земля, резкое и едкое дуновение плесени, сладкий аромат шиповника. Газон был влажным, почва мягкой и мои ноги оставляли в ней глубокие следы, когда я направилась к буку. Он был все тем же, и его звуки были знакомы — шелест листьев, свист ветра, лучики света, пробивающиеся сквозь густую сень.

Я посмотрела вверх. Дом на дереве был цел. Я провела руками по бедрам, чувствуя их полноту и мягкость. Продолжай, Фанни. Улыбаясь, я ухватилась за нижнюю ветку и подтянулась. Легко. Дюйм за дюймом, я вскарабкалась на платформу. Уже не так просто.

Когда-то здесь, в окружении надежных ветвей, я ненадолго становилась королевой мира.

Ветер стряхнул на меня пригоршню влаги от недавнего дождя, я приложила руку ко рту и лизнула ее. Чистота и прохлада. Здесь, наверху я чувствовала себя невесомой, сбросив груз страха и ответственности, которые пришли в мою жизнь вместе с ребенком. Покой. Не настолько беспредельный, как в детстве, но вполне достаточный.

Постепенно мои расстроенные чувства успокоились, тревога прошла.

В тот же вечер, чтобы немного подбодрить меня, отец устроил небольшую вечеринку.

Все было как в старые добрые времена. После долгого перерыва я странно чувствовала себя на высоких каблуках. Я натянула тугую черную юбку, морщась от слоя жира на животе, и вышла в гостиную, пожимая руки старым знакомым. Я чувствовала себя чудесно.

Все гости были людьми вина, и я знала большинство из них, в том числе Рауля, который приехал ненадолго. Мы часто чувствовали себя неловко друг с другом, но сейчас я смягчилась.

— Как нос? — спросил он меня, поцеловав в щеку.

Как известно, беременность влияет на обоняние, и это был первый вопрос, который он задал мне.

— Еще не знаю, — серьезно ответила я. — Надо проверить.

У Рауля была оливковая кожа, интересное и чувственное лицо, он хорошо одевался. Но сегодня его щеку пересекала царапина, придававшая ему отважный и пиратский вид.

— Что случилось?

— Я шел к дому через подлесок и напоролся на ветку. Но я еще не поздравил тебя, — сказал он. — Надеюсь, когда девочка подрастет, вы приедете к нам в гости. Моя семья очень хочет увидеть ее.

— Я тоже этого хочу.

Во Франции страсть к хорошим винам была частью национального характера — именно то, что делало французов французами, помимо языка, конечно. Таким образом, Вильневы имели полное моральное право жить в своем изысканном замке, которого я никогда не видела.

Он посмотрел на меня.

— Ты выглядишь немного усталой, Фанни. Я знаю, что после рождения ребенка очень трудно вернуться к привычной жизни. — я снова почувствовала в горле эти предательские слезы и отвернулась, глядя на ковер, который когда-то много лет назад выбирала вместе с Каро. — Мой отец скоро уходит на пенсию, и я займусь делами вплотную.

Как прекрасно, подумала я. Жизнь Рауля станет похожа на церемонию за прекрасно сервированным столом. Занять положение во главе стола, заниматься любимым делом. Нож, вилка, ложка и… бокал.

— Что смешного? — спросил он.

Я рассказала Раулю, и он согласился, что уже основательно поработал над закуской и готов приступить к основному блюду.

— Мы обсудим это подробнее, когда я приеду, — пообещала я.

Прежде, чем я уехала домой, мы с отцом серьезно обсудили наш бизнес, и я начала лучше понимать собственные пределы. Мой новый мир.

— Думаю, мне придется рассмотреть вопрос о найме помощника, пока Хлоя не подросла. Тебе не следует торопиться с возвращением. Тебе нужно время.

Я не была с ним согласна, но знала, что могу оказаться больной или слишком занятой.

— Я не могу представить себя без работы, — сказала я.

Отец задумчиво посмотрел на меня.

— Понимаю. Но думаю, что сейчас ты поставишь Хлою на первое место в твоей жизни.

После недолгой борьбы я сдалась.

— Я хочу, чтобы ты знал: я могу справиться. Но, вероятно, ты прав. Так будет разумнее. Почему бы тебе не попросить Рауля приехать и поработать у тебя два-три месяца?

— Я так и сделал, — сказал мой отец. — Я не могу подвергать мою внучку риску. И твое здоровье тоже. — я молча переваривала эту новость. — Кстати, он сказал мне, что собирается жениться на Терезе. Они хорошо друг другу подходят. — Тереза, насколько я знала, была дочерью винного дилера, очень богатого. Он улыбнулся. — В итоге, все складывается удачно, не так ли? В чем дело, любовь моя? Разве он не сказал тебе?

Я хотела вернуться домой. Я скучала по Уиллу и теперь, когда я почувствовала себя сильнее, я должна была возвратиться в мои собственные владения. Во мне крепло ощущение, что именно там теперь мой настоящий дом: занавески с мелким рисунком, маленькая детская кроватка в веселой спальне, Кролик Питер в зеленой рамке на стене.

— Теперь ты сама можешь о себе позаботиться, — сказал отец, обнимая меня.

— Теперь я могу, — я поцеловала его в щеку, такую теплую и родную.

С его напутствием звонить в любое время, если понадобится помощь, я села в машину и уехала.

Лавровое дерево было все таким же удручающе серым, а грачи кружили над буками. Ничего не изменилось. Я внесла Хлою в кухню, открывая дверь ногой.

— Моя самая лучшая девочка, — сказала я ей, и ее рот расцвел такой прекрасной улыбкой, что я снова схватила ее на руки. Она пахла молоком и была такой маленькой и доверчивой, что я готова была умереть, защищая один ее волосок.

Элейн Миллер заехала ко мне в четверг во второй половине дня, по дороге к матери.

— Эми думает, тебе нужно общение. Протяну тебе моральную руку помощи, а заодно выпью чая.

Я поцеловала ее.

— Ничего не имею против пастырской заботы.

Я поставила на стол салат и пирог с заварным кремом, и мы выскребали из него крем, потому что тесто оказалось сырым. Хлоя танцевала в своем детском стульчике рядом с нами, а дети Элейн бесчинствовали в саду.

Элейн попросила еще чаю, ее энергичная болтовня и смех заполнили всю кухню.

— Послушай, любовь — это такая хитрая наживка. После того, как ее переваришь, можно будет подвести итоги. — она обвела глазами видавшую виды старую печь и китайский фарфор в буфете, который я не успела расставить по местам. — Здесь может быть очень неплохо. — За кофе она дала мне подробный инструктаж. — Лучше иметь что-то свое собственное: интересы, работу… иначе… — Теперь она была серьезна. — Ты еще не знаешь, что тебя ожидает, но ты будешь готова. — ее рот растянулся в кривой болезненной улыбке. — Нил спит со своей секретаршей. Иногда. Для некоторых жен это часть сделки. Теперь мне это безразлично.

— Значит, ты играешь за команду?

— И ты будешь. Не сомневайся.

Позже, когда Элейн уже уехала, Уилл удивил меня, прокравшись в ванную комнату, где я купала Хлою, и обняв меня за талию.

— Привет, миссис Сэвидж. Пожалуйста, больше не уезжай.

Я обернулась, чтобы поцеловать его.

— Я собиралась сделать прическу и накраситься для тебя.

Он отвел влажные волосы с моей шеи и прижался к ней губами, я ахнула.

— Осторожно, я уроню Хлою.

Позже за ужином Уилл достал бутылку вина.

— Я сделал домашнее задание и хочу получить твою оценку.

— Тебе интересно? — я была очень рада и взволнована. Я подняла свой бокал и принюхалась. Богатый и теплый. Гранат и черная смородина. — Превосходно, Уилл. Восемь из десяти. Нет, девять.

— Почти хорошо. — его глаза смотрели на меня поверх края бокала. — Сегодня ни слова о политике. Обещаю. — он сделал еще глоток. — Прежде всего, скажи, ты меня любишь?

Мы ели жареную курицу, когда Хлоя проснулась от боли в животе. Когда я наконец спустилась вниз, Уилл был поглощен разговором по телефону с коллегой о доходах налогового законодательства. Я ткнула вилкой застывшую курицу и стала слушать реплики о том, кто в партии поддержит их, кто взбунтуется, и каких можно ожидать последствий.

Уилл говорил легко и быстро, полностью поглощенный проблемой. Ленивая близость — обмен легкими фразами, удовольствие от общества друг друга — нашего ужина исчезла. К тому времени, когда он убедил своего коллегу, что дополнительный пенс по налогу на прибыль имеет жизненно важное значение для финансирования социальной программы, я перешла ко второй порции фруктового салата.

Уилл зевнул.

— Думаю, пора в постель.

Я не нуждалась в уговорах. Мы легли, обняв друг друга, и почти сразу Уилл заснул.

Через некоторое время Хлоя потребовала ночного кормления. Она была капризной и сердитой, и когда я, не смея дышать, отошла от кроватки, я тряслась от холода и усталости.

Уилл включил свет и сидел, опираясь о подушки. Он посмотрел на меня и сказал:

— Фанни, я думаю об одной вещи. Я собирался обсудить это за ужином. — и потом он бросил бомбу. — Мне кажется, это будет лучше для всех. Для нас, и Хлои и Саши. И Мэг. Мэг получила требование о выселении, потому что ее квартал будет перестраиваться, и ищет себе новое жилье. Я понимаю, что это очень большое одолжение, я прошу об огромной жертве, но я чувствую, она имеет смысл…

— Ты прав, — сказала я. — Ты просишь о слишком большой жертве.

Он взял мою холодную руку и поцеловал пальцы один за другим.

— Послушай меня. Я все обдумал. Мы можем перестроить хозяйственное помещение в кухню для Мэг и отдать ей под спальню и гостиную комнаты на третьем этаже. В доме много места, и некоторые изменения стоит сделать в любом случае. Кое-что я могу перестроить сам.

Я не поддавалась.

— Уилл, ты не понимаешь, о чем просишь… Все это не относится к нашей с тобой жизни.

Последовало долгое молчание. Уилл первым нарушил его.

— Родные должны помогать друг другу, Фанни, разве нет? Мэг несчастна, ей нужен дом. Я думаю, так удобнее будет присмотреть за ней.

Я позволила ему взять меня за руку.

— Уилл, я не хочу, чтобы кто-то жил с нами. Мне достаточно тебя и Хлои.

— Я понимаю, что слишком, но… — он просительно приподнял бровь. — Тебе ведь нравится Мэг? Она сказала, что я могу поговорить с тобой.

Мэг рассказывала мне о своем разрушенном браке, о борьбе с бутылкой, о тоске по Саше, заставлявшей ее пить. Мэг потеряла всех, о ком она заботилась — бывшего мужа (святого, у которого лопнуло терпение), сына (с которым разрешают видеться только в выходные). Мне было грустно за нее, и я чувствовала себя совершенно беспомощной.

— Конечно, мне нравится Мэг, — поспешно сказала я. — Мне нравятся многие люди, но это не причина жить вместе с ними.

Уилл притянул меня к себе.

— Послушай, Фанни. Вот шанс попрактиковать то, что мы проповедуем. Но не только ради принципа, ради моей сестры…

— Но, Уилл, это брак, а не благотворительность.

Я чувствовала, что он борется с давним наследием сложной истории.

— Фанни, когда я нуждался в ней, она всю себя посвятила мне, — сказал он просто. — Будет несправедливо, если я отвернусь от нее сейчас… — он оживился. — Кроме того, у нас не так уж много денег, чтобы нанимать няню, а тебе нужна помощь. Мэг сможет немного помогать тебе. Ты смогла бы чаще бывать в Лондоне. Думаю, это пойдет на пользу нашему браку.

— Нет, — сказала я. — Не думаю, что это хорошая идея.

Он посмотрел на наши сплетенные руки и предпринял последнюю попытку.

— Она теряет квартиру, и сейчас у нее нет работы; она не справится. Я так многим ей обязан. Ее жизнь очень тяжела, и я не могу избавиться от ощущения, что во многом это и моя вина.

Прошло немало времени, прежде, чем я смогла заснуть. Когда я проснулась, Уилл стоял у кровати с Хлоей на плече.

— Она проголодалась, — сказал он. — Я не знаю, что с ней делать.

В один миг все переменилось. Комната плыла перед глазами, а мое сердце протестующе стучало в груди. Каждая клеточка тела вопила об усталости. Внизу моего внимания ждала корзина грязного белья, холодильник был почти пуст, на радиаторе лежала пыль. Я откинула волосы со лба и привела себя в вертикальное положение.

— Дай мне ее. — Уилл положил Хлою мне на руки и я приложила ее к груди. — Ты выиграл, — сказала я Уиллу. — Мэг может переехать и жить здесь. Но только на несколько месяцев, пока все не наладится. Пока я не встану на ноги, и она не почувствует себя лучше.

Все произошло очень быстро, и пока дом в Стэн-Уинтон перестраивался, чтобы принять Мэг (Уилл не нашел время, чтобы заняться ремонтом самостоятельно), я полетела с Хлоей навестить мою мать в Монтане. Отец был категорически против этой идеи.

— Зачем? — спросил он с едкой вспышкой горечи. — Ты можешь переехать в Эмбер-хаус на время ремонта, если дело в этом.

— Она имеет право увидеть свою внучку.

— Ничто не мешает ей приехать к внучке самой.

Салли ждала нас в аэропорту. Я не видела ее в течение трех лет и мне понадобилось минута или две, чтобы найти ее в толпе — это могла быть любая из женщин среднего возраста в спортивном костюме или синих джинсах и куртке, которые стояли за барьером. Смешно или грустно? Моя мать была где-то здесь среди людей, а я не была уверена, что узнаю ее.

Наконец я увидела ее в коричневой замшевой куртке с длинными вьющимися волосами, осеняющими бледное лицо с невинным макияжем мелких веснушек. Сложив руки на груди, она опиралась на барьер и казалась испуганной. Большой и грузный Арт стоял рядом с ней, ласково улыбаясь нам. Его мешковатые куртка и джинсы были обманчивы: он был довольно состоятельным человеком. Конечно, недвижимость в Монтане не идет ни в какое сравнение с недвижимостью в Нью-Йорке, но он процветал и здесь.

— Привет! — воскликнула Салли голосом, из которого давно исчезли все следы ее английского происхождения. Она неловко поцеловала меня в щеку и повернулась к Хлое. — Привет, дорогая!

Я передала внучку ей и Арт покачал мою руку вверх и вниз.

— Мы очень рады твоему приезду, — сказал он. — Салли вся изнервничалась за последние несколько дней, просто не знал, что с ней делать.

Краем глаза я заметила, как мать дернула плечом.

Мы с Салли сидели сзади, держа Хлою между нами, пока Арт особенно осторожно вел машину через город к его противоположной окраине. Он почти не говорил, но с ним было легко молчать. Салли сказала только:

— Здесь почти ничего не изменилось с твоего последнего приезда. Только стало больше домов, к сожалению.

Парадизвиль возник во время золотой лихорадки, такое имя было дано скоплению деревянных лачуг под крышами из листового железа, выросшему у основания сбегавшей с гор золотой жилы.

Арт издал удовлетворенный смешок.

— Зато для моего бизнеса это просто замечательно. Постучите по дереву.

— Каждый говорит, что думает, — резко ответила Салли.

Я забыла, что пейзаж Монтаны можно было сравнить с декорациями гигантской оперы или широкоформатного киноэпоса. Здесь все было огромным. Я словно входила в высокую золотую волну, разбавленную охрой и багрянцем. Мелкие детали были не менее прекрасны. Заросли лещины тянулись вдоль дороги, роняя зрелые орехи, в листве живых изгородей дремали яркие ягоды, у подножия гор паслись лошади.

Я попыталась показать все это Хлое, но она ничего не замечала. Честно говоря, дом я помнила лучше, чем свою мать. Он был обит белой вагонкой и окружен крытой террасой, здесь стояли качели, где я буду сидеть с Хлоей на руках, и колыбель.

Салли выскользнула из машины.

— Я не знала, какие вещи тебе понадобятся, поэтому проконсультировалась у Ма Фроббер. Она наставила меня на путь и дала кое-что из своих вещей. Она вырастила шестерых. — Салли тревожно улыбнулась. — Надеюсь, тебе все подойдет.

Все было прекрасно, за исключением того, что Хлоя устала после перелета и полночи отказывалась спать. Естественно, ее плач был слышен по всему небольшому дому, и я видела, что свет в комнате Арта и Салли включался несколько раз.

После завтрака я сидела с дочерью на качелях. Салли подвинула подушку, на которой была вышита черная лошадь, и устроилась рядом со мной.

— Я забыла, — она опустила глаза на Хлою, — как это трудно. — она засучила рукава рубашки, обнажив веснушчатые предплечья. — Матери из меня не получилось совсем, — призналась она. — У меня нет для тебя никаких полезных советов.

— Я не уверена, что смогу их все усвоить.

— Я всегда думала, что человеку в жизни дается только один талант. Мой — в лошадях. Мне казалось, что если я могу справиться с лошадьми, то справлюсь и с детьми. Но все оказалось наоборот.

Хлоя задремала, и Салли уложила ее в колыбель, мы сидели рядом и говорили о всяких пустяках, пока солнце не поднялось к зениту. Тогда мы отступили на кухню. Покачивая одной ногой взятую взаймы колыбель, я пила горький кофе, а Салли готовила тушеное мясо с морковью.

Я пыталась не смотреть на свою мать, но ничего не могла с собой поделать. Так много в ней — родинка на руке, движение, которым она отбрасывала волосы назад — напоминало меня саму. Могу ли я подойти ближе и попытаться преодолеть барьер времени, разделяющий наши жизни? Это было невозможно. Мы разделяли набор генов, но этого было недостаточно.

Теперь, получив Хлою, я видела свою мать с другой стороны. Я знала, каково прижимать к себе крошечное тельце и знать, что его жизнь полностью зависит от меня. Вопрос, как она могла оставить меня, трепетал у меня на губах. Но я не задавала его. Отчуждение между матерью и дочерью могло быть частью их общей истории. Мать ударила меня, когда я украла деньги из кармана. Мать заставляла надевать оранжевый кардиган с шелковым платьем. Мать обещала мне сто фунтов, если я не буду курить. Но между нами не было никаких воспоминаний. Это не был враждебный разрыв, для этого мы недостаточно знали друг друга, просто незаполненное пространство.

Салли энергично резала морковь.

— Как твой отец?

Салли должна была сильно нервничать, раз задала этот вопрос, и я была осторожна с ответом.

— Думаю, он не вспоминает о тебе, — сказала я.

Она положила нож и вытерла руки о передник.

— Думаю, так и есть. Он прекрасно понимал, что мы не подходим друг другу. Он хотел одного, я хотела другого. В конце концов, я приняла решение за него.

— Ты так просто об этом говоришь.

Салли зажгла газ и поставила сковороду на плиту.

— Так и было. Если два человека не могут жить вместе, один должен уйти. Я встретила Арта и ушла. Для тебя было лучше остаться с Альфредо.

Я наклонилась проверить, что ремень держит Хлою достаточно надежно.

— В детстве я искала тебя на улице. Я насочиняла всяких рассказов о тебе и верила, что ты прилетаешь в мою спальню по ночам. Я пыталась не спать, чтобы увидеть тебя.

Салли замерла.

— Ты слишком многого ожидала от меня. — она высыпала мясо на сковороду и кухня наполнилась шипением и треском горячего масла. — Я хотела бы сказать, что следила за тобой, но это не так. Не все женщины справляются с тем, чего от них ожидают, и я не понимаю, почему я должна чувствовать себя виноватой, Фанни. У тебя был Альфредо, и он любил тебя.

— Конечно, — сказала я.

— Передай мне кастрюлю со стола.

Я встала и взяла кастрюлю. Зазвонил телефон, Салли ответила. Я переложила кубики мяса и моркови в кастрюлю, добавила специй и поставила в духовку.

На следующий день я проснулась рано утром на старой простыне из грубого хлопка в просторной комнате под лоскутным одеялом, наблюдая, как солнечный свет, словно топленое масло, растекается по стене. За окном в ветвях лиственницы звучали голоса птиц и ветер шелестел ветками. Здесь все было диким, просторным, свободным до самого горизонта. Салли оставила моего отца ради Арта — обыкновенный любовный треугольник — но, нежась в теплой постели, я размышляла, что это могло быть чем-то большим, раз закончилось лиственницей и бесконечным простором за окном.

— Пойдем посмотрим лошадей, — сказала Салли после завтрака и повела меня к загону за домом. Там бродило семь лошадей с мохнатыми гривами, при звуке ее голоса они подбежали к нам и стали требовать внимания. Восхищенно и ласково Салли называла по имени каждую из них:

— Вот Винс. А это Мелли…

Беспокойная Хлоя извивалась у меня на руках, и я хотела бы чувствовать себя с ней так же уверенно, как моя мать с лошадьми.

Салли взяла Хлою.

— Погладь их, подружись.

Я коснулась теплой пахучей шкуры и мягкой морды. Хлоя моргнула, и Салли протянула ее маленькую ручку к мохнатому боку.

— Хорошая лошадка, — сказала она. — Когда ты подрастешь, ты приедешь ко мне, и я научу тебя ездить верхом.

Кислая слюна заполнила мой рот. Пораженная, я поняла, что ревную к моей собственной дочери. Я изо всех сил начала теребить гриву Мелли, приводя ее в порядок.

Прошла минута.

Шкура на шее Мелли подрагивала. Я провела по ней рукой, наслаждаясь ощущением шелковистости ее шерсти.

— Интересно, понравились бы лошади Уиллу?

— Что он за человек? — Салли нежно оттолкнула нос Мелли от Хлои. — он не хотел бы приехать?

— Думаю, хотел бы. Но у него нет на это времени.

Салли вернула мне Хлою и перелезла через ограду. Ее лошади кружили вокруг нее, она положила руку на шею Мелли, ухватилась за ее золотистую гриву и легко забросила себя на лошадиную спину. При дневном свете она казалась старше, но ее бедра были тренированными и сильными.

— Жизнь с Артом дает мне достаточно времени для себя. Вот в чем разница. — она повернула Мелли и рысью прогнала ее до конца загона и обратно. — Простая проверка. У нее были проблемы с копытом, но сейчас все в порядке.

Издалека к нам спускался по дороге автомобиль Арта. Он остановился, опустилось стекло, звук работающего мотора нарушил тишину.

— Сделал небольшой крюк, — сказал он, — чтобы сказать вам «привет».

Он уехал.

— Вот что я называю проверкой, — нежно сказала Салли. — он так делает почти каждый день. — она соскользнула со спины Мелли и прислонилась к ограде. Лошадь тыкалась в ее руки носом.

Я почувствовала прилив печали, даже гнева за то, что мой отец не прошел проверку Салли.

— Ты, наверное, устаешь от работы с лошадьми?

Салли прищурилась на солнце, морщинки под ее глазами обозначились резче.

— Уставать можно от чего угодно. Вопрос в том, для чего нам это нужно. С моими лошадьми все просто и понятно. Их надо кормить, беречь и работать с ними, тогда они в свою очередь полюбят нас. Но не слишком сильно. Это не в их природе. Я знаю их, и я знаю, что это нормально.

Она перелезла через забор обратно.

— Хочешь знать, почему у нас ничего не получилось с твоим отцом? Он хотел слишком многого и слишком быстро. Я устала от этого. Я не хотела большого дома, престижа и винного снобизма. И я не хотела пожертвовать своими интересами, чтобы делать деньги. Но это было трудно, потому что мы знали друг друга так долго.

— Он не разбогател. Вряд ли наш бизнес можно назвать золотой жилой.

— Я сделала ошибку, — сказала Салли. — Я не понимала, что человек может измениться с возрастом.

На следующий день Арт остался с Хлоей, а Салли усадила меня на Мелли. Она ехала впереди на высоком беспокойном Квинси и направляла его по тропе между деревьев, расцвеченными всеми оттенками охры и желтого. Земля под ногами была влажной и в воздухе роились облака мошкары. Гряда холмов вдали казалась неприютной и безжизненной в отличие от золотых окрестностей города. Салли указала вдаль.

— Там развалины нескольких шахт, можно увидеть, если присмотреться. Бедолаги, они так ничего и не нашли.

Хвост Квинси дернулся, и я подъехала ближе, цепляясь за вожжи Мелли. Каждое движение напоминало мне, что Хлоя сейчас не со мной. Я знала, что с ней все в порядке, что она в безопасности, но в шорохе ветвей в подлеске пыталась услышать дыхание ребенка. Я напрягала слух, чтобы сквозь стук лошадиных копыт расслышать ее голодный плач или крик о помощи. Я слишком была поглощена своим материнством, и ничего не могла с этим поделать.

После ужина я помогала Салли печь пряники для пикника Ротари-клуба.

— Мы запряжем повозки и поедем в горы, немного попоем, потом немного поедим. Это весело.

Хлоя спала в маленькой комнатке рядом с гостиной, и Арт в соседней комнате смотрел телевизор в окружении пивных бутылок и своих бумаг.

Салли зачерпнула ложку патоки.

— Теперь, когда ты здесь, я могу сказать тебе, что моя карьера вылетела в трубу. Никаких сожалений, я наслаждаюсь своей жизнью, Фанни. Мне здесь хорошо.

Патока тонкой струйкой стекала в миску.

— А друзья?

— Да… — она неожиданно покраснела. — Я хотела бы… Но это мое дело.

Она уронила ложку и сложила руки на животе.

— Я думала, ты ни о чем не сожалеешь.

— Конечно, нет. Это естественно. — она вылила пряничную смесь в форму. — Но я должна сказать, что для тебя это было… Какого черта, Фанни? Все, что я сделала, было к лучшему.

— Эй, — я обняла ее за плечи, — я не имела ввиду…

Она посмотрела на меня.

— Я выбрала свою собственную жизнь, потому что считала, что другой у меня больше не будет. — она понизила голос. — Арт был в некотором роде счастливым случаем. — она усмехнулась. — Просто я встретила его в нужное время. Но это наш секрет.

Я наклонилась и провела пальцем по краю миски.

— Он хороший человек, Салли.

— Он обыкновенный человек, — ответила она бодро. — Как любой из нас. Но все люди разные, и мы подходим друг другу.

Я лизнула палец.

— И ты ушла.

Салли поставила передо мной вторую форму.

— Как я уже сказала, с лошадьми мне лучше. Я всегда это знала. Знаешь, мне нужно было что-то, чтобы отвлечься от уборки, еды и ухода за ребенком. Мужчины совсем не думают об этом. И я не хотела.

Уилл позвонил среди ночи, я поднялась с постели и, завернувшись в одеяло, прошла на кухню, чтобы принять вызов.

— Жду не дождусь, когда увижу тебя, Фанни, — сказал он.

Мы не разговаривали уже три дня, и я остро ощущала тоску по нему.

— Расскажи мне, что у тебя происходит.

У него было несколько новостей.

— Слушай. Премьер-министру понравилась речь, которую я написал для него, и он использовал пару фраз. О «жестком подходе», знаешь ли. Не очень революционно, но привлекло внимание.

Я рассказала ему о лошадях и развалинах шахт.

— Они сидели там всю зиму, пока не замерзли и не умерли.

— Они хотели лучшей жизни, — сказал Уилл с хорошо знакомой мне интонацией.

— Если ты приедешь, мы сможем ездить в горы.

— Да, — ответил он. — Я бы хотел.

В аэропорту Лондона я увидела Уилла прежде, чем он заметил нас с Хлоей. Он был увлечен разговором с блондинкой в кожаных брюках. Он улыбался и говорил, помогая себе жестами, словно приглашая слушательницу разделить его образ мыслей. Со стороны он выглядел очень убедительно, и девушка внимательно его слушала.

Обремененная Хлоей и багажной тележкой, я бросилась к нему почти бегом.

— Уилл?

Он повернулся.

— Привет, дорогая. Привет, моя малышка.

Девушка испарилась.

— Кто это был? — спросила я.

— Понятия не имею, — Уилл обнял Хлою. — она сказала, что видела меня на телевидении и восхищается тем, что мы пытаемся сделать, так что я просто объяснил, как наши предложения будут работать.

Я прижалась к нему.

— Как я рада тебя видеть. Последние несколько дней тянулись так медленно.

— Для меня тоже. — Уилл вернул мне Хлою, взял багаж, и мы направились к машине. — Это хорошо, правда? — прокомментировал он, пристегивая Хлою на заднем сиденье. — Мое лицо становится известным.

Всю дорогу домой я продолжала смотреть на него, жадно выискивая перемены.

— Ты действительно скучал по мне? — спросила я.

Он повернул голову и посмотрел на меня, на мгновение мне показалось, что в его глазах мелькнула тревога.

— Я скучал по тебе больше, чем ты можешь себе представить.

Я положила руку ему на бедро и оставила ее там.