Хорошая жена

Глава 21

На обратном пути к Casa Rosa мы с Мэг говорили только по необходимости. Я рано легла спать.

После жаркого дня простыни казались прохладными и свежими. Я читала, делала заметки и иногда поглядывала на урну с прахом отца. Одобрил бы отец то, что я сделала? Я не была уверена. Возможно, он предпочел бы собирать распадающуюся на куски семью, независимо от стоимости усилий.

Я выключила свет и улеглась под одеяло. Я чувствовала радость тяжелобольного, который смог сделать свои первые шаги после долгой болезни.

Осторожный шум под окном заставил меня сесть. Я поднялась на ноги и распахнула ставни.

— Мэг?

Лунный свет устремился в мою спальню и осветил худенькую фигурку у дверей. Мэг на высоких каблуках с волосами, закрученными на макушке в сексуальный узел. В обманчивом лунном свете она выглядела такой молодой и красивой, что у меня перехватило дыхание. Она подняла руку, и браслеты на запястье тихо зазвенели.

Я перегнулась через подоконник.

— Не уходи, — умоляла я, понимая, куда она направляется.

Она невесело рассмеялась.

— Ревнуешь?

— Страсть как ревную, — я попыталась подражать жаргону Хлои.

Мэг покачала головой.

— Неубедительно, Фанни. Ты должна стараться лучше.

Ее голос звучал хрипло от волнения. Я вцепилась руками в свою рубашку.

— Подожди, я спущусь.

Подол хлопал вокруг моих ног, когда я бежала по лестнице. Мэг что-то искала в сумке, и я ухватилась за ремешок.

— Не надо этого делать. Останься.

— Но ведь ты велела мне уйти. Ты выразилась совершенно ясно.

Я сделала последнюю попытку и дернула за ремешок, Мэг покачнулась на высоких каблуках.

— Но это не значит, что можно все бросить. Не делай глупостей. Пожалуйста, пожалуйста, останься здесь. Мы поговорим… я буду слушать тебя… — Мэг пожала плечами и я быстро добавила. — Подумай о Саше, подумай об Уилле.

— Именно о них я и думаю, — сказала она.

— Я была несправедлива к тебе.

— Возвращайся в постель, — сказала она голосом взрослого, разговаривающего с упрямым ребенком. — Я ухожу ненадолго. Я точно знаю, что делаю.

— Хочешь, чтобы я встала на колени? Я это сделаю, если это поможет тебя убедить.

Мэг возилась с застежкой браслета.

— Фанни, ты должна понять. Все в порядке. Я себя контролирую. Но… — казалось, она ищет слова для объяснения. — Я не единственная женщина, утратившая благодать и сама себе наносящая раны. Но иногда я чувствую себя такой одинокой. Думаю, из-за этого я становлюсь такой эгоистичной и раздражительной. — она кивнула головой. — Я ценю твое предложение встать на колени. Знаю, чего бы это тебе стоило, и чувствую соблазн посмотреть на тебя в этой позиции.

Я потянула Мэг обратно на кухню и усадила на стул.

— Скажи мне. Давай. Ты можешь мне сейчас все рассказать.

Она казалась удивленной и довольной.

— Я пыталась. — ее губы сжались, и она опять стала теребить браслеты. — О'кей. Пора покаяться. Я очень старалась занять себя другими вещами. Одеждой. Работой то здесь, то там. Случайными встречами. Благотворительностью и всем тем, чем занимаются женщины от безделья. Но кроме Саши и вас с Уиллом и Хлоей, ничто не увлекало меня глубоко. Мой разум был разрушен.

— Я слушаю тебя. — я поставила на плиту чайник и зажгла газ под ним.

Казалось, Мэг зачарована кольцом голубого огня.

— Но ты права, Фанни, пришла пора менять жизнь и думать по-другому. Когда мы вернемся домой, я найду себе жилье.

— Рядом с нами, — сказала я.

Ее брови поползли наверх.

— Нет. Не сходи с ума.

— Ладно. На приличном расстоянии.

Она улыбнулась. К дому подъехал автомобиль. Двигатель тихо урчал, дверь открылась и закрылась. Мэг взяла сумку.

— Неужели ты поедешь?

— Конечно, — сказала она. — она встала, положила руку мне на плечо и поцеловала в щеку, легкое, прохладное прикосновение. — Мы ведь хорошие старые друзья, правда? В конце концов? Мне нравится так думать, Фанни.

Я поцеловала ее.

— Конечно. — я продолжала крепко держать ее, и она виновато вздохнула.

— Иди спать, моя добрая бдительная Фанни.

— Могу я поехать с тобой? Почему бы нет? Дай мне пять минут.

— Нет, Фанни. Теперь я сама по себе. Помнишь?

Она победила, я поднялась наверх. Я слышала голоса, стук двери, гудение удаляющегося автомобиля.

Вчера ночью я широко распахнула ставни. Я собиралась дождаться возвращения Мэг, но заснула и проснулась от солнечных лучей, щекотавших мое лицо.

Внизу прозвучало несколько фраз на итальянском языке, после чего раздался стук в дверь. Я потянулась к футболке и накинула ее поверх моей ночной рубашки. С каждым шагом вниз по лестнице биение моего сердца ускорялось.

Итальянские полицейские, отметила я про себя, слабея от страха, всегда безупречны, даже ранним утром. Рубашка мужчины была белоснежна, его брюки выглажены так же совершенно. Пряжка ремня сверкала, а волосы аккуратно зачесаны назад ото лба.

— Очень жаль, синьора, — сказал он.

У его женщины-коллеги были длинные светлые волосы и узкая талия. Она шагнула вперед и сжала мои руки тонкими оливковыми пальцами.

— Где вы ее нашли, — наконец спросила я.

— Около церкви. — полицейский держался спокойно и профессионально. — Мы думаем, она споткнулась и ударилась головой о камень коновязи у фонтана. Но мы не можем с полной уверенностью утверждать, что ее не убили. Дождемся заключения врача.

Женщина помолчала, а потом спросила.

— Синьора была больна?

Я прикусила губу.

— Да, это можно считать болезнью в некотором смысле.

Минут через десять или около того, когда перестали дрожать колени, и я смогла натянуть на себя какую-то одежду, они проводили меня к машине.

В полицейском морге было тихо. Женщина коснулась моей руки.

— Держитесь за меня, если хотите, — сказала она.

Мои ногти впились в кожу ладоней. Мужчина около каталки кивнул головой и откинул в сторону простыню.

Первой моей мыслью было: все в порядке. Мэг спит. Просто спит.

Ее щеки были окрашены слабым румянцем, ее волосы свободно рассыпались по резиновому коврику под головой, скрывая рану. Ее губы слегка улыбались, на гладком молодом лбу не было ни единой морщинки.

Полицейский слишком хорошо знал, как реагируют на смерть близкого человека скорбящие. Отказ верить в несчастье был одной из возможных реакций.

— Синьора мертва, — мягко сказал он. — В этом нет сомнений.

«Не надо печалиться, — словно говорили эти улыбающиеся губы. — С меня хватит. Битва закончена. Да?»

Полицейский сверился со своими записями.

— Она пила в «Вакхе». Слишком много, согласно показаниям, и ей было предложено уйти в 2:30. Ее видели, когда она шла к церкви, а потом стучала в ее двери. Свидетель сказал, что он беспокоился за нее, потому что она сильно шаталась, и он пошел за ней, но она упала, прежде, чем он успел догнать ее.

Я наклонилась и коснулась безмятежного лба. Потом взяла ее за руку и один за другим выпрямила пальцы с маленькими жемчужинами ногтей. Они уже казались кукольными, восковыми.

— О, Мэг, — прошептала я, и горячие слезы потекли по моим щекам. — Мне так жаль, так жаль.

Когда я уезжала, они вручили мне полиэтиленовый пакет с ее вещами и списком. Одно кольцо, золотое. Браслеты. Один кожаный кошелек, пустой. Одна юбка из хлопка. Черные туфли на высоких каблуках. И, наконец, один крест, золотой. Удивленная, я сжала его между указательным и большим пальцами, длинная цепочка мерцала при свете лампы.

«Я не понимаю религии, — однажды с возмущением сказала Мэг. — Такая властная, такая бессмысленная, такая вульгарная».

Вернувшись в Casa Rosa, я сделала один из первых телефонных звонков.

Я не помню, когда я спустилась в кухню. Здесь стоял стул, на котором сидела Мэг. Бутылки с маслом и бальзамическим уксусом. Кофеварка, которой она пользовалась.

Я коснулась их. Вещи, который так же касалась Мэг несколько часов назад.

Я не верила в ее смерть.

Еще позже, когда теплый воздух струился над дорогой, а герань поникла в горшках перед домом, я прошла мимо печальный Марии и Анджело, обогнула каменную коновязь с железными кольцами и вошла в церковь. Внутри было сумрачно и прохладно, и я направилась прямо к фрескам. Я знала, что Мэг инстинктивно стремилась к церкви, чтобы снова увидеть их. Я пыталась понять, о чем она думала и что чувствовала. Оглушенная вином, она забыла, что церковь запирают на ночь, чтобы защитить картины.

Я разжала кулаки и, чувствуя удары сотен маленьких иголок в онемевших пальцах, попыталась заставить себя поверить. Мэг была мертва.

Мертва…

Потом я села в машину и поехала в аэропорт.

Саша находился в соседней со спальней Мэг комнате, и я слышала, как он беспокойно мечется от стены к стене. Уилл лежал на моей кровати, закрыв лицо рукой.

Я села рядом и взяла его свободную руку. Он плакал, был совсем белым от горя и усталости и закусил губу. Он проговорил хриплым от боли голосом:

— Я боялся, что это однажды случится.

Я забралась на кровать, обняла его и держала, пока он немного не успокоился Потом я заставила его принять аспирин и погладила по волосам.

— Хочешь, чтобы я сейчас рассказала тебе, что произошло, или потом?

Он слабо кивнул.

— Расскажи сейчас.

Ничего не скрывая, я описала наш визит в Сиену, наш разговор там и возвращение в Casa Rosa. Дойдя до конца истории, я чувствовала то прилив горячего стыда, то холод сожаления.

— Но она не контролировала себя до прошлой ночи и нашей ссоры.

— И все же ты старалась, — Уилл стремился закрепиться на чем-то положительном.

— Боюсь, именно моя просьба переехать выбила ее из колеи. Я пыталась остановить ее, Уилл, клянусь тебе. Но я чувствую свою вину.

Он задумался, пытаясь осмыслить все детали.

— Даже ты не смогла бы предсказать смертельный удар о камень около церкви в маленьком итальянском городке.

— Даже я. — я смотрела на пол, усеянный одеждой, которую я разбросала в спешке, собираясь в полицию.

— В конце концов, вы были друзьями. И она знала, что ты любишь ее и Сашу. — я закусила губу. — Я уверен, что знала.

В спальне было очень жарко, постель была смята. Я попросила Уилла встать и повела его в ванную умыться.

Я перестелила постель, туго натянув простыни. Я распахнула ставни и впустила в комнату ночной воздух. Потом сложила одежду и закрыла ящики.

Я спустилась вниз и поставила чайник кипятиться, бросила в чашки чайные пакетики, и вода стала желто-коричневой — цвет, который так презирала Мэг.

О, Мэг, подумала я с диким и страшным чувством утраты. О, Мэг.

— Саша? — я нежно тряхнула его за плечо. — Уже семь тридцать. Здесь рано начинают заниматься делами.

Он посмотрел на меня огромными блестящими глазами. Я вздрогнула и приложила ладонь к его лбу.

— Ты болен.

Сашу явно лихорадило, и я приказала ему оставаться в постели, а потом спустилась помочь Уиллу, боровшемуся с печкой.

— Бедный Саша. Он думает, что это он позволил Мэг упасть.

Мы пили кофе на лоджии. Не в состоянии усидеть на месте, Уилл поднялся и подошел к перилам.

— Здесь хорошо, и мне нравится этот дом. Мы должны были приехать сюда с отцом. — он отвернулся. — Но я бы помешал вашему уединению.

Удивленная, я подняла голову.

— Ты ошибался. Мне очень жаль.

Уилл решил посмотреть тело Мэг один, и уехал в город.

Мы вели переговоры с полицией, с трудом соглашаясь на задержки. После того, как предположения о насильственной смерти были отвергнуты, врач подписал соответствующие сертификаты, и мы приняли меры для отправки тела домой. Теперь нам оставалось только ждать, когда власти вернут нам Мэг.

Она должна была быть похоронена в Ставингтоне. Как сказал Саша, там был ее дом. Мы с Уиллом разделили на двоих бесконечные телефонные звонки в Англию. Манночи. Директор похоронного бюро. Викарий. Уилл умел работать в условиях чрезвычайной ситуации, но он слишком устал и был подавлен. Один или два раза мне пришлось вмешаться, когда он терял нить разговора.

Уилл так же позвонил Хлое и, сообщив ей новости, передал трубку мне. Речь Хлои была почти бессвязной.

— Ты не умрешь раньше меня, мама? Ни ты, ни папа? Обещай мне. — я сделала все возможное, чтобы успокоить ее, и на вопрос, может ли она приехать, чтобы прийти на похороны, я подумала и покачала головой. — Бедный, бедный Саша, — воскликнула Хлоя. — Я не могу с ним поговорить? Скажи ему, что я люблю его.

— Он тебе позвонит, — пообещала я, — когда почувствует себя лучше. Обещаю.

Несколько раз звонил Роб, и Саша спускался вниз, чтобы говорить с отцом. Мы с Уиллом отступали за пределы слышимости. Когда я спросила его об отце, Саша сказал только:

— Он оставил все на мое усмотрение. Он сказал, он не чувствует, что должен вмешиваться.

Я отвела его обратно в постель и уложила под одеяло.

— Твой отец пытается помочь тебе перенести это несчастье, поэтому не хочет мешать.

Я сообщила об этом разговоре Уиллу, который отправился наверх и провел у Саши не меньше часа. Когда я принесла им чай, то обнаружила Уилла на краю кровати, а Саша с красными глазами сидел, опираясь на подушки. Оба выглядели ужасно. Я стояла над ними, поправляла простыни и заставляла пить. Сделав пару глотков, Саша поморщился:

— Дайте мне что-нибудь такое, что можно есть ложкой.

Утром Саше стало лучше, но он все еще был слаб и без уговоров согласился остаться в постели. Я снова напоила его чаем, заставила сменить потную футболку и настояла на том, чтобы причесать щеткой волосы.

— Спасибо, — сказал он, откинулся на подушку и закрыл глаза.

В полиции нам сказали: «Только два дня». Но в Италии два дня легко превращаются в три, а потом в четыре. Мэг оценила бы шутку.

Выздоравливающий Саша тихо сидел на лоджии в Casa Rosa.

— Мне нужно все обдумать, — сказал он, и было ясно, что он предпочитает собственное общество.

В отличие от него, Уилл был беспокоен, плохо ел и мало спал. Наконец, я сказала ему:

— Я хочу кое-что показать тебе, если сможешь поехать.

Он продемонстрировал вежливый интерес:

— Хорошо, давай поедем.

Мы снабдили Сашу ледяными напитками, салатом из холодных макарон и оставили одного. Вооружившись картами и путеводителями, я повезла Уилла в Тарквинию. Автомобиль немного занесло, когда мы переваливали через гребень холма, чтобы спуститься в долину между маковыми полями, кустами дикой лаванды и оливковыми деревьями, основательно припорошенными летней пылью.

Уилл откинулся на пассажирском сиденье и протер очки.

— В Италии слишком жарко.

— Ты привыкнешь, — сказала я.

— Ради Бога… — ответил он и замолчал.

Музей в Тарквинии был прохладен и почти пуст. Мы не стали задерживаться у экспонатов, я подозревала, что сейчас Уиллу сложно сконцентрироваться. Я сразу подвела его к погребальной плите.

— Смотри. Узнаешь их?

Он смотрел пустым взглядом. Потом сказал:

— Они стояли на столе у твоего отца. Он очень их любил.

— В действительности они лучше.

— Она не красавица.

Я нежно подтолкнула его.

— Он тоже, между прочим. — я отошла посмотреть на изысканные бронзовые подсвечники с виноградными гроздьями и листьями. — Уилл… посмотри на это.

Но он словно окаменел перед погребальной плитой, его глаза сузились, лицо превратилось в болезненную маску.

Мы вернулись к машине и сверились с картами, потому что я очень хотела посетить этрусские гробницы. Мы с Хлоей всегда поддразнивали Уилла, серьезно изучающего карты, но надо признать, именно его дотошность позволяла нам вовремя добраться до места. Теперь я ожидала, что он напомнит о том, что у женщин неразвито пространственное воображение, и собиралась ответить: «зато женщины лучше играют в команде». Но он промолчал и я ничего не сказала.

Следуя его указаниям, я ехала по каменистой дороге среди качающихся на ветру маков. Земля здесь была сухой и горькой. Тем не менее, путеводитель сообщал, что столетия назад этруски сделали ее плодородной и щедрой, покрытой пастбищами, полями и плодовыми деревьями. Их прекрасный рай, их Элизиум.

Мы въехали на поляну и припарковались рядом с останками этрусского города, от которого почти ничего не осталось — намек на мозаичные полы, фрагменты каменной стены под срезанным холмом. Под зонтиками продавались напитки и мусорный бак стоял рядом с древней каменной аркой. Без них пейзаж казался бы совсем заброшенным и пустынным.

Мы последовали вверх по холму в соответствие с указателями. Стало жарко и очень душно. Ноги в сандалиях были мокрыми от пота, Уилл задыхался. Стрелка указывала поворот на крутом склоне, вторая предлагала следовать дальше. Солнце опалило наши спины.

— Туда. — я указала на темный провал среди выжженной зелени.

Уилл мрачно улыбнулся.

— Надеюсь, это того стоило.

Он отодвинул ветки кустарника, чтобы пропустить меня, и мы оказались в большой пещере с каменными полками, на которые этруски укладывали своих покойников.

Невозможно было ошибиться: эта стоячая вода и сырые камни никогда не видели солнца. Это был запах смерти. Я положила руку на холодный камень. Призраки этрусских мертвецов были заперты в этом месте, далеко от праздников и созревшего урожая, вина, любви и счастья, изображенных на их картинах и в скульптурах.

— Не понимаю, почему мы поднимаем такой шум из-за загробной жизни, — сказал Уилл. — Мы просто уходим, вот и все. Как ушла Мэг, как твой отец. Что от нас остается? — он потянулся к моей руке.

Я повернулась и выбежала из пещеры. Я слышала, как Уилл пошел за мной, и, к тому времени, когда он меня догнал, у меня перехватило дыхание. Я задыхалась, горячий воздух обжигал мои легкие, но я была рада ему. Гораздо лучше было стоять на солнцепеке, дышать открытым ртом и чувствовать себя живой.

Я подняла лицо к солнцу. Мне надо было выйти из темной пещеры на свет, чтобы знать, что я свободна.

На обратном пути Уилл спросил:

— Пепел Альфредо… ты решила?

— Еще нет. Глупо, не правда ли?

— Ты не можешь оставить его у себя навсегда.

— Знаю.

За ужином из телятины на гриле с жареными перцами Саша сказал нам, что собирается уехать.

— Сначала в Манчестер, — сказал он. — У меня там намечается пара концертов. А потом… ну, я поеду навестить Хлою. Ненадолго. Что вы думаете?

— Это было бы хорошо, — я старалась, чтобы мой голос звучал нейтрально.

— Я скучаю по ней, — сказал он просто.

— Мы тоже. — я инстинктивно повернулась к Уиллу, и наши глаза встретились.

«Нет», было написано в них. Психологический шок, полагаю.

После ужина Уилл сказал:

— Фанни, пойди и возьми прах твоего отца. — я уставилась на него. — Иди.

Я поднялась наверх, достала маленькую деревянную шкатулку и принесла ее на лоджию.

— Можно мне? — спросил Уилл. Я кивнула, и он забрал ее у меня. — Сейчас мы пойдем и найдем место для Альфредо.

Зажав шкатулку под мышкой, он обнял меня другой рукой и вывел из дома.

Мы шли по пыльной дороге, по нагретой солнцем земле.

— Я должен был внимательнее слушать описания Фиертино, — пробормотал Уилл. — Тогда бы я лучше понимал, где нахожусь. Где жил твой отец?

Луна была яркой, как новая серебряная монета, и я указала на уродливые стены на месте Fattoria вниз по дороге.

— Ее сожгли в конце войны, — объяснила я.

— Я вижу, — Уилл всматривался. — Не думаю, что это правильное место. И не думаю, что это должно быть кладбище. Твой отец хотел бы остаться свободным.

Я сморгнула слезы.

— Да, думаю, да.

У развилки дорог Уилл проигнорировал путь к деревне и мы выбрали подъем вверх между купами кипарисов и каштанов среди спускавшихся в долину виноградников. Для меня так и осталось загадкой, как можно спать в густом ароматном воздухе итальянской ночи, и я сказала об этом Уиллу. Он улыбнулся.

— Я не верю, что ты не знаешь.

Внизу к деревне плыли огни автомобилей. Примитивная иллюзия лунного света превращала окрестности Фиертино в весенний, нетронутый и дикий пейзаж.

— Я люблю это место, — призналась я.

— Я знаю, Фанни. Но… — он не решался продолжать. — Но ты здесь только гостья.

Было бы так легко сказать: «Нет, я принадлежу этой земле». Но я не могла пренебречь истиной и многими маленькими фактами, говорившими об обратном. Я была гостьей — особенной, но гостьей. Сейчас я это понимала.

— Твой отец никогда не любил меня, — заметил Уилл тем же тоном. — Но я хотел бы понравиться ему.

— Он никогда этого не говорил, — ответила я. — Вы были слишком разными. Ты решил воспользоваться политикой для решения сложных проблем и трудных вопросов — как уберечь общество от болезни и гибели. Папа считал это пустой тратой времени. Но он уважал тебя.

— А я любил его.

— Я тоже, — сказала я, сдерживая рыдания.

Уилл махнул рукой в сторону виноградной лозы.

— Что это за виноград? — спросил он.

— Санджовезе.

— Это был его любимый сорт?

— Отец восхищался им.

— Почему бы нам не развеять его среди виноградных лоз? — Уилл протянул мне урну. — Не думаешь, что он хотел бы этого?

Я знала, что Уилл получил это право.

Я прошла между тяжелых виноградных плетей и остановилась. С короткой болью в сердце я опрокинула шкатулку и смотрела, как прах моего отца опускается на землю.

На свой терруар.

Дрожа от волнения, я вернулась к Уиллу, и он крепко прижал меня к себе.

Дни тянулись за днями. Когда становилось слишком жарко, мы отступали на лоджию Casa Rosa, ели на обед зеленую фасоль и салат из помидоров с грядок Бенедетты, и становились сонными после стакана Кьянти. Вечером мы ужинали у Анджело, и Саша иногда оставался выпить кофе на площади. Я была рада видеть, как слабый цвет жизни возвращается на его лицо.

Уилл был задумчив и очень молчалив. Я подождала, пока мы не окажемся одни в нашей спальне в Casa Rosa, прежде, чем попросила его поговорить со мной.

— Смерть Мэг расставила все по местам. Что значительного в моей жизни? Ничего. — он сел в постели. — Я могу объяснить это только потерей сердца. Я чувствую, что ни в чем больше не уверен. Мне стало труднее, чем раньше, распознавать суть вещей и сражаться за них. Раньше я был так уверен в конечных целях. Теперь спрашиваю себя, есть ли от меня какая-либо польза вообще? — он посмотрел на меня с сожалением. — Я не знаю, к чему я должен стремиться сейчас, став закаленным в битвах сорокавосьмилетним ветераном.

Я посмотрела на него и впервые увидела, что страстная уверенность превратилась в нежность и участие, и что истинное понимание — то понимание, которого я искала — стало возможным. И с легким трепетом я подумала о том риске, которому подвергла нас. Не то, чтобы я сожалела, но могла бы сильно пожалеть, учитывая те разрушения, которые собиралась нанести нашему браку.

— Продолжай, — сказала я. — Что еще?

— Ты исчезла, и, была настолько поглощена своей жизнью здесь, что мне казалось, я потерял тебя. Я подумал, что ты бросила меня. И тогда я понял, что удерживал тебя против воли. Но связывал, конечно, но держал в клетке, и как только у тебя появился шанс, ты выпорхнула из нее и улетела. — он печально усмехнулся. — Думаю, я ревновал тебя к Фиертино.

Меня пронзила острая боль сочувствия.

— Значит, та минута, когда я уходила, стоила тебе нескольких седых волос?

— Точнее и не скажешь.

Чуть позже он спросил:

— Тебе действительно так нравится это место? Casa Rosa и город? Правда?

— Да, оно у меня в крови. Но это не Фиертино моего отца. Это совсем другое.

Уилл стоял у окна и смотрел через долину.

— Жаль, что я должен вернуться.

Я не питала никаких иллюзий. Я прекрасно понимала, что как только Уилл погрузится в звуки и запахи Вестминстерского дворца, его уши встанут торчком, и нос жадно втянет воздух.

— Послушай меня, — я встала рядом с ним и слегка подтолкнула локтем. — Ты молодец. И ты прекрасный человек.

Он наклонился и поцеловал меня.

На следующей день я пошла к священнику и договорилась о небольшом камне с именем и датами жизни моего отца, который поставят на кладбище среди других Баттиста. А потом снова занялась своим домом. Мы провели последние часы, наводя порядок в Casa Rosa. Я подмела полы, убрала фарфор и сняла белье в спальнях. Вместе с Сашей я собрала вещи Мэг, и мы говорили о ней.

Когда же настал вечер и тени затопили долину, я сидела у окна в спальне и пила вино, пока Уилл не позвал снизу:

— Фанни, пожалуйста, спускайся.

Я никогда так не любила Casa Rosa как в ту минуту, когда прощалась с ним. Последней задачей было закрыть ставни, и я настояла, что сделаю это сама.

Уилл с Сашей ждали в автомобиле. Я подарила дому последний долгий взгляд, прежде чем мы поехали к Бенедетте, которая приготовила мне прощальный подарок. Это была маленькая мутная фотография дома с провалившейся крышей и черными стропилами, воздетыми к небесам, словно обгорелые руки. С краю я заметила фонтан, который теперь был заполнен щебнем и землей. Я повернула фотографию, на обратной стороне было написано: «1799–1944».

— Fattoria, — сказала она. Я убрала фотографию в сумочку и поцеловала Бенедетту на прощание. — Санта Патата, ты должна вернуться.

Я оглянулась всего однажды, когда мы поворачивали на римскую дорогу, стараясь запомнить сияние оливковых деревьев, алых маков и виноградной лозы. Я думала о Мэг.

Как печально, что она не была сейчас с нами и не могла оглянуться в автомобиле и сказать:

— Пожалейте меня срочно. Я покидаю это прекрасное место.

Я представила корни лозы, глубоко проникающие в терруар и горячие лучи на виноградных гроздьях. «Позвольте солнцу согревать виноград до последнего момента, — говорил мой отец, — и вы получите самые соблазнительные фрукты во всем богатстве вкуса и аромата».