Хорошая жена

Глава 11

Вернувшись в Ставингтон, я нашла коричневый кожаный ежедневник в холле на столе. В нем лежал список мероприятий и приглашений. Чай в боулинг-клубе. Благотворительная ярмарка в пользу родителей-одиночек. Женская футбольная лига…

— Манночи развил бурную деятельность, — сказала я.

Мэг выбежала встретить нас.

— Добро пожаловать домой, Фанни. Устала? О, Хлоя, какая ты большая девочка… Там на кухне кофе и бутерброды. Заходи и посмотри, как здесь все устроилось.

Наряду с ремонтом для Мэг, моя кухня тоже претерпела изменения. Здесь пахло краской, этот запах, казалось, вызывал бодрое, оптимистичное чувство, если такое вообще возможно. Когда мы планировали изменения, Уилл предложил выкинуть старую печь и купить новую. Теперь она стояла у стены — приземистая и надежная на вид. Я показала ее Хлое, которая очень заинтересовалась дверцей духовки.

Крошечное пространство кухни Мэг сверкало новым оборудованием и посудой; в ванной комнате набор розовых полотенец висел на полотенцесушителе. Я коснулась одного, оно было мягким и дорогим и сочеталось цветом с банной шапочкой, висящей на двери.

Мэг остановилась позади меня.

— Фанни, я еще не поблагодарила тебя… за приглашение жить здесь.

Я обернулась.

— Ты не должна благодарить. Я рада, что мы можем сделать это.

— Я должна поблагодарить, — настаивала она. — Мне нужно безопасное и надежное место, чтобы я могла бросить… ну, ты знаешь, что со мной может быть. Я не могу сделать это самостоятельно, но я обещаю, что изо всех сил постараюсь быть тебе полезной. Я планирую найти работу, как только смогу. С частичной занятостью, так что я смогу помогать тебе с Хлоей. — она улыбнулась немного мрачно. — Я постараюсь заработать себе на пропитание.

Я оставила Мэг разговаривать с Уиллом, посадила Хлою на бедро и поднялась наверх в спальню. Я открыла окно, и Хлоя засмеялась, глядя, как я борюсь со шпингалетами. Она выглядела такой славной, такой аппетитной, что я схватила ее в охапку и расцеловала.

Грачи кричали на деревьях. Занавески колыхнулись, и я запечатлела в своей памяти эту мирную картину, чтобы поместить ее глубоко в сердце вместе с другими образами и звуками. Я села на кровать и положила подбородок на кудрявую макушку Хлои.

— Мы дома, малышка, — сказала я.

В Америке я отучила Хлою от груди, этот процесс занял несколько вечеров, когда мы с ней сидели на качелях перед домом. Я поила ее из бутылочки перед сном, когда в комнату вошел Уилл. Хлоя отпустила соску и повернула голову в его сторону.

— Ты видела? — он был доволен. — она меня узнала.

— Конечно, она узнала тебя.

— Вас не было здесь так долго, что я думал, она забудет своего отца. Позволь мне. — он посадил Хлою на колени и дал ей бутылочку. Хлоя немного посопела, а затем начала сосать. Он прижал ее к себе. — Фанни, теперь, когда мы продали квартиру, как ты отнесешься к аренде дома на Брантон-стрит?

После рождения дочери нам нужно было расширить наше гнездо в Лондоне, и перед отъездом в Штаты я выставила квартиру Уилла на продажу. Ее купили через десять дней.

— Почему там?

— Это недалеко от Вестминстера.

— Но Брантон-стрит? Она застроена узенькими домиками, которые стоят как госдолг большинства африканских стран.

Он смотрел вниз на Хлою, но теперь перевел взгляд на меня.

— Я кое-что понял в последнее время, Фанни. Мы должны принимать людей и заводить связи, чтобы наши лица стали более известны. Общаться с министрами. Думаю, они тебе понравятся. Интересные люди… — он опять посмотрел на Хлою. — На самом деле я посоветовался с Мэг, и она думает, что это было бы прекрасно.

Я бросила грязный комбинезон Хлои в корзину для белья.

— С Мэг? Вот как?

Уилл быстро добавил:

— Я был уверен, что ты не против.

Я не знаю, почему эта маленькая измена так больно ужалила меня. Я укрылась за сарказмом.

— У тебя найдется время отвезти меня туда и показать дом?

Хлоя допила молоко. Я переодела ее и положила в кроватку. Потом я завела детский музыкальный телефон, и мы с порога наблюдали, как она погружается в сон.

— Уилл… — прошептала я. — Ты совершенно уверен, что мы можем оставлять Хлою с Мэг? Мы не подвергнем их обеих опасности? Что будет, если Мэг выпьет, когда мы будем в Лондоне?

— Это маловероятно, — Уилл ответил слишком быстро. — Несмотря на все произошедшее, с ней не было никаких проблем, когда она заботилась о Саше. Я знаю, что она не позволит и волоску упасть с головы Хлои.

— Я надеюсь, что ты прав, Уилл.

Он обнял меня за талию.

— Ради Хлои Мэг даже по воде пройдет.

На следующее утро Мэг появилась в нашей спальне с завтраком на подносе.

— Я подумала, что ты еще слаба. — она поставила поднос рядом со мной.

Хлоя пила свое молоко и играла с Уиллом в «вижу-не вижу». Я не знала, кто их них больше наслаждается игрой.

Мэг не пожалела усилий. Мармелад лежал на отдельном блюдце, а молоко для кофе было горячим. Я поблагодарила ее и наслаждалась своим завтраком, чувствуя себя виноватой за то, что не хочу видеть ее в своей комнате.

В понедельник мы оставили Хлою с Мэг и поехали осмотреть дом на Брантон-стрит. Манночи предложил встретиться там и осмотреться втроем. Я оказалась права, улица была узкой и мрачной, зажатой между двумя рядами таких же узкий и мрачных зданий. Раньше здесь селились семьи с Ближнего Востока.

Манночи указал на маленькую комнатку рядом с холлом, из которой он сможет сделать идеальный кабинет. Не желая обидеть его, я все же заметила, что не уверена, что хочу видеть его членом моей семьи. Он улыбнулся и ответил в своей уклончивой манере:

— Я не буду беспокоить вас. Если вы дадите мне ключ, я буду приходить тихо и сидеть молча.

Так, тихо и спокойно, Манночи собирался сидеть в своей норке, пока он не понадобится.

— Вам никогда это не надоедает, Манночи? Вы никогда не задумывались, что такая жизнь дает вам?

Он покачал головой.

— Я слишком занят, чтобы думать. Можете считать это преданностью делу.

На самом деле, это было поразительно, как охотно Манночи подчинял свою жизнь нашей. Пожалуй, способность не думать была преимуществом, эффективным оружием. Как осиротевшего ягненка подкладывают матке завернутым в шкуру его мертвого собрата, Манночи безоговорочно признал наш вкус и запах.

На первом этаже узкая гостиная размещалась между зеркально расположенными кухней и подсобным помещением. Над лестницей находилось две спальни. Полутемное, почти безвоздушное пространство с высокими зарешеченными окнами.

Уилл вернулся вниз, чтобы осмотреть гостиную. Манночи приподнялся на цыпочки, чтобы увидеть крыши. Он удивил меня, сказав:

— Вот к чему пришла наша политика, желая остановить вытеснение мигрантов на чердаки и в подвалы.

— Я никогда раньше не слышала, чтобы вы говорили о политике.

Он ответил совсем тихо:

— Вы никогда не спрашивали, Фанни. — спускаясь по лестнице, он перечислял предстоящие мероприятия: — Открытие школы. Рождественские ярмарки в Ставингтоне. Прием.

— И какова роль жены во всем этом? — поддразнила я его.

Он перестал загибать пальцы.

— Очаровательно улыбающаяся компетентная помощница в колготках Не так уж плохо, Фанни?

Я усмехнулась.

— Похоже на роды, Манночи. Ходишь-ходишь на курсы, учишься правильно дышать и тужиться, но в самую важную минуту говоришь себе: «Ой, на самом деле все не так».

Завершив инспекцию, мы вышли на улицу. Манночи согласовал несколько важных пунктов с Уиллом и сказал:

— Кстати, мне надо обсудить одно изменение в расписании. Мелкие лавочники организуют митинг протеста. Они хотят видеть вас там.

Уилл выглядел спокойным.

— Конечно, я приеду и выслушаю их.

— Но не примешь ничью сторону? — предположила я.

Уилл искоса взглянул на меня.

— Не имеет смысла принимать чью-то сторону по вопросам местного значения, так, Манночи? Лучше апеллировать к национальным интересам.

— Вы быстро учитесь, — сказал Манночи.

Дом на Брантон-стрит мы с Уиллом обсудили, пока я везла его в Вестминстер, я обещала принять решение вечером. Оставив мужа у здания парламента, я отправилась в квартиру, чтобы начать уборку и упаковку наших вещей.

Беспорядок в ней не был для меня неожиданностью. Я вымыла и полила комнатные растения, выбросила накопившиеся за месяц газеты и пропылесосила гостиную.

Чтобы немного отвлечься, я позвонила Элейн.

— Как приятно слышать тебя, — сказала она. — Давай встретимся, как только сможем. Я хочу услышать все.

Мы сплетничали добрых двадцать минут, и Элейн описала приготовления к грядущему дню рождения Софи.

— Эти богатенькие родственники доведут меня до мигрени, — сказала она. — Я ведь должна во всем превзойти Кэрол. Разведка доносит, что она уже купила билет на самолет. Разве я смогу быть такой же шикарной? Как я переживу этот позор? Простит ли мне моя дочь этот провал?

Все еще смеясь, я позвонила Мэг проверить Хлою.

— Она в порядке, — сказала Мэг. — Только немного капризничала перед сном. Мы с Робом договорились, что Саша будет приезжать по выходным. Я уже боюсь отпускать его, — призналась она и мое сердце сжалось от сочувствия. — Ну, что ж. — добавила она — Я это заслужила.

— Мэг, не говори так.

— Да ладно тебе, Фанни. Ты думаешь, как это произошло? Ни мужа, ни сына, ни работы, ничего. Может быть, навсегда. Полная зависимость от брата и его доброй жены. Мир жесток, но это моя вина.

Я вернулась к уборке. В Америке я приняла решение не держать ум в праздности, я слушала все текущие новости, чтобы потом обсудить их с Уиллом. Мои усилия привели к неожиданному результату: я посмотрела на себя в зеркало и решила, что нуждаюсь в новом гардеробе. Светская женщина. Это открытие послужило толчком к долгим дебатам с собой о приоритете качества над количеством. Наконец, я пришла к очевидному и хорошо обоснованному выводу: мне требуется много хорошей одежды.

Позвонил Уилл.

— Просто проверка, — сказал он. — Как ты там.

Я прижала к груди метелку от пыли.

— Я здесь.

— Я немного задержусь, но буду не слишком поздно.

— Хорошо.

— Будешь по мне скучать?

— Буду скучать.

Следующей по списку была спальня. Я включила радио с музыкальной программой, как раз исполняли Пятую симфонию Бетховена, и начала снимать с кровати смятые простыни.

Что-то упало на пол.

Мои колени подогнулись, и я села на кровать.

На полу лежала белая шелковая комбинация, и она была не моя.

Когда Уилл приехал — немного задержался, но не допоздна — я ждала его с ужином и открытой бутылкой вина. Квартира сияла чистотой, тихо гудела стиральная машина.

Я позволила ему поцеловать себя в щеку.

Он был взволнован и торопился рассказать мне о билле, который они выдвигали через Палату.

— Он не идеален, Фанни, но это большой шаг вперед, и мы очень спешим, чтобы добиться цели. — совсем как я. Я очень спешила выйти замуж за Уилла. Он налил бокал вина. — Более того, ходят слухи о новых вакансиях в Казначействе, и упоминают мое имя.

— И отказаться от независимости.

Он взъерошил волосы.

— Ты же знаешь, это единственный путь. Невозможно добиться ничего существенного, бормоча на задних скамьях. Чтобы добиться цели, надо выйти на передний план, даже если путь ведет через Казначейство. — он хлопнул ладонью по столу. — Я умираю от голода. Давай ужинать.

Я смотрела на него через китайский фарфор.

— Уилл, кто у тебя был здесь?

Он начал:

— Почему…?

— Потому что я нашла нижнее белье в нашей постели.

Уилл побелел как мел.

— Что ты говоришь?

— Нет, это ты мне скажи.

Хотела ли я, чтобы он все отрицал, яростно, убедительно, так, чтобы я позволила себе поверить ему? Или я предпочла бы, чтобы он признался в неверности, глядя мне в глаза?

Я не знала ответа. Любой из них ложился на меня страшным бременем боли и подозрений.

— Кто она?

В конце концов Уилл сказал:

— Должно быть, Лиз.

— Из твоего офиса?

— Она исследователь, я сказал, что она может переночевать здесь, если будет работать до поздней ночи.

— Не ври мне.

Он отвернулся.

— Хорошо. Никакой лжи.

— Когда?

— Тебе нужны детали?

Я посмотрела вниз на пол, который я так беспечно отмывала утром.

— Пожалуй, нет.

Уилл закрыл рукой глаза.

— Что я наделал.

Звуки в квартире — гудение стиральной машины, бульканье водопровода — казались неестественно громкими.

— В нашей постели?

— Мне очень жаль.

— Жаль постели или того, что ты делал в ней?

Уилл вздрогнул.

— Я не заслуживаю этого. — последовало долгое-долгое молчание. — Я выпил слишком много виски, — сказал он. — Я не знаю, почему. Неужели я… я не понимаю.

Раздался щелчок. Выключился бойлер, и я словно ощутила, как во мне… выключилось абсолютное, безоговорочное доверие к Уиллу и ко всему, что он делает.

Я чувствовала себя такой глупой, такой наивной, такой беззащитной.

— Уилл, — прошептала я. — Неужели ты устал от меня? Мы были женаты так недолго.

— Это ни на что не было похоже, Фанни. Я не могу объяснить. У меня нет оправданий, но странным образом, здесь не было ничего, что могло бы помешать мне любить тебя, Фанни.

— Как мы можем продолжать после этого?

Он уронил голову на руки.

— Пожалуйста, не говори так.

— А что я должна говорить? Что бы сказал ты, если бы так поступила я?

— Не знаю, — сказал Уилл. — Я просто не знаю, я был бы в отчаянии.

— Да? — я осторожно подвинулась в кресле, каждое движение причиняло мне боль. — Может быть, все было бы иначе, если бы мы были женаты давно.

— Нет, не в этом дело, — пробормотал он.

— Все так просто, — горечь наполнила рот. — Я уехала с нашей дочерью, и ты воспользовался возможностью поразвлечься.

Я встала, вошла в спальню и посмотрела на убранную кровать. Она слишком откровенно напомнила мне обо всем произошедшем, так что я прошла в ванную, присела на край и задумалась. Я посмотрела на незнакомое лицо в зеркале.

Потом я вернулась к Уиллу. Он сидел на подлокотнике дивана, все еще пепельно-серый, неуверенно глядя перед собой. Наши глаза встретились. Я заговорила первой.

— Я уезжаю, — сказала я. — Вернусь к Хлое, и дам тебе знать, когда я решу, что делать.

Я не была ни глупенькой ни невинной. Я знала о сексе. Я знала, что провалы случаются, но люди выживают. Мир состоял из искушений, и Лиз была одним из них. Я представила ее, деловито и торопливо шагающую по коридорам Вестминстера. Я видела, как она делает звонки и назначает встречи — умная и организованная, вишенка на торте.

Может быть, объяснение существовало. Близость, как результат интенсивной, бок о бок, работы с Уиллом в его квартире. Опьяняющая и доступная близость.

Быть может, это было естественно в атмосфере Вестминстера? Я почти убедила себя, что если бы работала в этих джунглях большой политики, то тоже могла очароваться змеем и отведать запретного плода.

Но именно Уилл предал мою веру.

Возможно, если бы мы поговорили, он смог бы объяснить, почему принес грязь в постель, где лежали его жена и ребенок. Почему предпочел нам потребность в коротком забытьи.

Может быть, родив ребенка, я пережила смерть прежних отношений, и эта перемена была резкой и болезненной. Я могла бы понять его, если выбор мякоти яблока предполагал момент сладости и забвения. С другой стороны, не должно ли умереть что-то старое, чтобы родилось нечто новое? Если это так, то мы должны были разделить наши страхи, потому что я слишком явно ощущала их угрожающее присутствие.