Хорошая жена

Глава 22

Мы привезли Мэг домой и похоронили на кладбище в Ставингтоне. Уилл сказал, что хочет подумать о надгробии, и я должна ехать без него. Так я и сделала.

Занятая благотворительными ужинами, добрыми делами и регулярными поездками в Лондон, я вернулась к работе. Манночи почти — но не совсем — простил меня за отступничество.

— У нас наводнение, миссис С, — прошептал он мне на ухо на ежегодном вечере по сбору средств для «Глис Клуба», когда я не смогла справиться со смехом во время мучительного исполнения «Лондонского пожара».

На следующее утро я была наказана желтой карточкой и отправлена на окраску ресниц. Это было очень кстати, потому что через несколько дней я уже могла не беспокоиться, когда пыталась незаметно сморгнуть слезы, наблюдая за пестрыми клоунами в детском раковом отделении госпиталя Ставингтона.

— Посмотрите, — сказала одна из матерей, которая стояла рядом со мной, и указала на свою лысую дочь. — она смеется, она по-настоящему смеется. — она вытащила из сумочки фотографию и показала мне. — Клара мечтала иметь длинные косы.

— Совсем как моя дочь, — ответила я, понимая, как мне повезло. Я была счастливая, очень счастливая мать.

Позвонила Элейн.

— Значит, ты не бросила Уилла, — сказала она. — Мне казалось, что ты собираешься это сделать.

— Я думала об этом, — призналась я.

— А я развожусь с Нейлом, — ответила она, — и собираюсь наконец заняться моим трикотажным бизнесом. Будешь носить мои джемперы, Фанни?

Я глубоко вздохнула.

— Всегда.

Через несколько дней было оглашено завещание моего отца. Денег было немного, и было ясно, что у меня не остается иного выбора, как продать дом. Что касается бизнеса, у меня были планы на него. Я объяснила Уиллу, что я буду уделять его делам меньше времени, но сделаю все возможное, чтобы не подвести его.

Он выслушал спокойно.

— У меня нет проблем с этим, — сказал он.

Я нежно коснулась его щеки.

— И не будет.

Он улыбнулся своей прежней улыбкой.

— Теперь твой черед, Фанни. Возможно, ты заработаешь нам немного денег?

Я позвонила Раулю и сообщила ему, что беру на себя бизнес Баттиста и предлагаю ему дальнейшее сотрудничество.

— Конечно, — отозвался он. — Я с нетерпением жду этого. И, Фанни…

— Да?

— Скоро увидимся.

— Да.

Вооружившись картонными коробками и пылесосом, мы с Маликой отправились в Эмбер-хаус и начали паковать вещи моего отца.

— Он хороший мужчина, — сказала она, освобождая полки от кастрюль. — Я знаю.

Как всегда, Малика действовала на меня странно успокаивающим образом.

— Я тоже это знаю, Малика.

Нам потребовалось несколько дней, чтобы вывезти мебель — кроме нескольких предметов, отобранных для Хлои — и Эмбер-хаус превратился в очищенный, оголенный остов, из которого ушла жизнь. Я занялась бумагами отца и разобрала его финансовые документы. Все остальное я сожгла — письма матери, письма Каро, налоговые декларации двадцатилетней давности… все. Я оставила себе его письменный стол, сине-белую вазу для фруктов, фотографию этрусской пары в рамке и часть книг.

Я позвонила маме и спросила, не хочет ли она взять что-нибудь.

— Нет, — сказала она. — Я все оставила позади. — она кашляла. — У нас холодно. Я простудилась.

Меня поразило, что ее болезнь должна была взволновать меня больше, но я не находила нужных слов. Моя мать сделала свой выбор много лет назад.

— Быстрее поправляйся.

Салли запротестовала:

— Так можно и помереть от кашля, не дождавшись никакого сочувствия.

— Арт не уделяет тебе внимания?

— Ну почему же, — возразила Салли. — он ущипнул меня за задницу.

После заключительного набега на Эмбер-хаус я вернулась домой усталая и грязная. Саша настаивал на приготовлении ужина. Я смотрела, как он отварил пасту и открыл банку готового соуса.

— Саша, я хочу сказать, что ты просто замечательный.

Он поставил тарелку с горкой макарон передо мной и сел напротив.

— Выглядит отвратительно.

Я проглотила кусок, потом второй. Действительно отвратительно, и меня пронзила такая тоска по ароматным соусам Бенедетты, по вину и насыщенными солнцем оливкам, что я чуть не закричала. Саша смотрел в свою тарелку.

— Я так хочу, чтобы мама была здесь. — он оттолкнул тарелку и заплакал.

Я ждала, пока буря утихнет.

— Со временем станет легче, обещаю.

— По крайней мере, ты не говоришь: «Все будет в порядке». - его голос звучал глухо. — Все никогда не будет в порядке. Все было ужасно, ужасно. Вся жизнь мамы, я хочу сказать, она оставила после себя столько противоречивых чувств и неразберихи.

Это было самым критическим из замечаний Саши в адрес матери, и я еще больше любила его за преданность ей.

— Для нее уже не существует противоречий.

— Нет. — он поднял мокрое лицо. — Но мне кажется… она любила меня не так сильно, чтобы остаться.

— О, Саша… — я встала и обняла его. Его волосы были спутаны и — это так не похоже на него — нуждались в шампуне. Я поцеловала его в мокрую щеку. — Мэг любила тебя больше, чем себя.

Саша подумал над этими словами, а потом спросил:

— Жизнь всегда такая?

Я покачала головой.

— Не всегда. У тебя будут моменты великого счастья, обещаю. И удовлетворения. И радости от мелочей.

Он опустил голову.

— Я хотел бы.

— Но ты должен дисциплинировать свой ум, чтобы научиться ценить эти моменты.

— Ты думаешь?

Я сказала убежденно, как могла:

— Мне понадобилось некоторое время, но я научилась.

— Фанни, ты ведь не оставишь Уилла, да? — он запнулся.

Потрясенная, я смотрела на него.

— Что заставило тебя это предположить?

Он пожал плечами.

— Я не думаю, что смогу вынести еще и это. И это убьет Хлою.

— Хлою?

— Она очень много значит для меня.

Саша уехал на север прежде, чем я решилась прикоснуться к вещам Мэг. Перед отъездом он дал мне свое согласие:

— Пожалуйста… пожалуйста, ты сделаешь это? Я доверяю тебе.

В спальне Мэг пахло, как в нежилом помещении, но вещи лежали в беспорядке, словно она вышла отсюда секунду назад. Неудивительно, что здесь ее присутствие ощущалось сильнее, чем в любом другом месте. Я подняла с пола ярко-розовый шарф, один из ее фаворитов. Легкий запах задержался на ткани, я резко села на кровать. Мы так перепутались с Мэг, так переплелись. Она стала частью меня, темной, противоречивой стороной, но и чем-то большим.

Я складывала дорогой шелк и так и этак.

Дверца шкафа была приоткрыта, и платья Мэг выглядывали из него, словно встревоженные зрители. Саша в кожаной куртке улыбался с фотографии около пустой постели. На тумбочке лежала книга, и я подняла ее: пособие по самопомощи с сообщением, что обезвредить страх можно только, почувствовав его. Мэг заложила это место открыткой. Открытка от Хлои из Австралии. «Здесь здорово, — писала она. — Надеюсь, у тебя все хорошо. Целую, скучаю».

Я тосковала по своей дочери. По ее беспорядку, по ее внезапной грубости временами, проблесками интересной внутренней жизни. По ее «ой, мама, ты такая грустная». Я так не хотела верить, что она далеко сейчас и не может участвовать в жизни семьи.

Саша овладел собой в беспорядке и путанице собственных чувств, и я должна была сделать то же самое. Когда дело доходило до Мэг, я реагировала так же болезненно и тревожно, как он. И всегда буду. Тем не менее, я должна была сделать все возможное, чтобы не вспоминать ее в негативном ключе. Я должна была признать, что Мэг по-своему тяжело боролась, чтобы не дать тоске сокрушить ее.

Ее комната изменилась — чистота, воздух, пустота. Я отдернула портьеру и громко сказала:

— Я буду скучать по тебе, Мэг. Ты мне веришь?

Я складывала ее любимую хлопковую блузку, взяв из кучи вещей для благотворительности, когда в кухню неожиданно вошел Уилл. Он был в темно-сером костюме и безукоризненно начищенных ботинках. В руках он держал, конечно, красный ящик.

— Фанни, начинаются выборы. — я засунула блузку в сумку и прикрыла ее папиросной бумагой. — Могу я на тебя рассчитывать? — он бросил ящик на стол и, двигаясь слишком резко, с глухим звоном опрокинул пластиковый мешок. — Что здесь?

— Ее бутылки. Она всегда держала хоть одну на всякий случай.

Когда все вещи были рассортированы и уложены, Уилл предложил прогуляться.

В поле было прохладно, и трава трепетала, словно под нетерпеливыми взмахами расчески. Кролик прятался между пучками клевера на склоне, а под буками были заметны слабые отпечатки оленьих следов. Мы поднялись на насыпь и остановились перед живой изгородью, которая еще несла на себе следы недавнего вторжения. Под терновником лежало тельце птенца. Он был мертв уже давно, высох и почти потерял первоначальную форму.

Уилл шел впереди, я наблюдала за ним.

Я пыталась разобраться, что, в конце концов, мы здесь делаем?

Наконец, я вспомнила.

«Мама…, - скулила трехлетняя Хлоя во время одной из бесчисленных церковных служб, на которой мы должны были присутствовать. — Мама… я так устала, я сейчас умру». Уилл повернулся, заботливо взял на руки дочь и прижал к себе. Очарованная Хлоя приложила маленькие ручки к его лицу, исследуя каждую складку, каждый уголок его подбородка, а потом ткнула пальцем в глаз. Уилл, глядя на свою светловолосую дочь с выражением глубочайшей любви, не оставляющей места никаким амбициям и устремлениям, позволил ей сделать это.

Да, это было с нами.

Уилл ждал меня, чтобы наверстать упущенное.

— Ты сможешь воспользоваться автобусом, чтобы сэкономить время? — сказал он с тревогой. В его голосе все еще звучали нотки сомнения, которые я слышала в Casa Rosa, и я понимала, что все они боялись меня потерять. — Я мог бы обойтись сегодня без тебя, — продолжал он. — Но я бы не хотел.

— Конечно, после стольких-то лет, — я хотела вызвать его улыбку. — Разве все так плохо?

Он ответил неохотно:

— Довольно плохо.

Я мысленно собралась.

— Тогда мне лучше приехать, не правда ли?

Конечно, я приехала на чаепитие для партийных работников. Это не имело ничего общего с отделением агнцев от козлищ, сторонников от недоброжелателей, несмотря на то, что пресса уже начала высказывать свои сомнения в единстве партии.

Подошел Манночи:

— Рад вас видеть.

Он держал гигантскую пачку листовок. Я посмотрела на них.

— Это все для меня?

— Не совсем. — в его голосе уже звучал азарт предстоящей борьбы. — Но кто-то должен начать. — Мы захватили несколько пластиковый стульев и пробежались по длинному списку предвыборных мероприятий. — Утренний кофе. Ужины. Встречи с прессой. — Манночи превзошел самого себя. — Я рассчитываю, что Уилл получит один из «длинных стволов». Канцлер… может даже премьер-министр. Сейчас все может быть поставлено на карту.

Чуть позже я встала, чтобы произнести свою «речь перед войсками». Я знала, как выгляжу: простая юбка, чуть более элегантный пиджак, скромные украшения. Эталон жены политика.

Я смотрела в лица перед собой. Они были доброжелательны, словно желали сказать, что все будет хорошо. У меня был выбор относительно того, чтобы быть честной, и пообещать, что нам предстоит трудный и тернистый путь, в отсутствии безопасных гаваней и с непредсказуемыми результатами, или… Я улыбнулась.

— Дамы и господа, я знаю, что Уилл хотел бы сейчас находиться здесь, и он приедет, как только сможет. Вместе с тем он заранее благодарит вас за всю работу, которую вам предстоит проделать в течение ближайших шести недель. Ничего не будет потрачено впустую. У нас есть правильная политика, правильная команда и, если можно так выразиться, правильный человек, чтобы представлять нас и вести к победе. Я с ним живу… — пауза для нескольких смешков… — и я знаю, что он тратит каждую свободную минуту на размышления о своем округе… даже когда я считаю, что пора бы ему подумать и обо мне. — дружный смех. — И одной из вещей, которые я твердо знаю: какую бы должность в правительстве он ни занимал, сколько бы времени он ни проводил в Вестминстере, имя Ставингтона высечено у него на сердце. Надеюсь, вы чувствуете, что он всегда считал своей обязанностью, превыше всего ставить интересы своих избирателей.

Я села под восторженные аплодисменты.

— Очень изящно, — сказал Манночи. — Спасибо.

Я сидела перед зеркалом и втирала крем в кожу лица, когда Уилл положил мне руку на плечо.

— Фанни, я должен спросить тебя. Когда Рауль встречался с тобой в Италии, было ли это… что это было?

Я хорошо понимала, о чем спрашивал Уилл, и знала, что он тщательно все обдумал, прежде чем затронуть эту тему. Я уверена, если бы не Мэг, он спросил бы меня раньше, и длинная пауза, когда я сообщила ему о Рауле, причинила ему сильную боль, о чем я сожалела.

Я продолжала втирать крем в щеки и шею, наблюдая за своим отражением.

Я могла вспомнить старую обиду и выровнять счет. Я могла сказать Уиллу правду. Я могла бы рассказать, как Рауль предложил мне сладкие минуты наслаждения, солнца и вина, чтобы я перестала чувствовать себя женой, но я… и я могла бы добавить, что очень хотела принять их.

Или я могла бы сказать, что я отвергла Рауля, как любовника, и ему не о чем беспокоиться. Это была бы ужасная ошибка, и я не собиралась разрушать наш брак. Он поймет, о чем я говорю.

А еще я могла бы сказать, что я поблагодарила Рауля и собираюсь воспользоваться его предложением в будущем. Так сказать, держать его на чердаке, но периодически сдувать пыль.

Я встретила в зеркале напряженный взгляд Уилла и отложила баночку с кремом. Мне пришла в голову мысль, что политика успешного брака состоит в том, чтобы не задавать прямых вопросов и не отвечать на них полностью, всегда оставляя крошечный запас незнания. Достаточно знать, что мы по-прежнему любим друг друга, а все остальное состоит из туманной дымки в глубине зеркала и не стоит даже толики доверия.

Я в последний раз провела пальцами по щеке. Зеркало сослужило мне двойную службу: я видела Уилла и одновременно рассматривала себя. Моя кожа была гладкой и здоровой, волосы густыми и блестящими. Девушка превратилась в женщину, которая была, среди всего прочего, женой и матерью. В осознании этих перемен я находила свою веру и решимость. И, прежде всего, у меня был свой собственный внутренний мир, в котором я могла жить и дышать свободно.

Я встала и повернулась лицом к Уиллу.

— Он приезжал по делам. — Я поцеловала его в нос и положила ладонь на грудь, где билось сердце. — Только бизнес.

— У меня есть одна идея, — сказал Уилл, когда откинул одеяло и лег в постель. — Если от имущества твоего отца останутся какие-то деньги, думаю, тебе стоит навести справки о покупке Casa Rosa. Мы могли бы сделать это. Я помогу тебе. Мне тоже нравится это место.

Я скользнула рядом с ним и положила голову на подушку.

— Этих денег будет недостаточно.

Он заговорщически улыбнулся.

— Я говорил тебе, что Мэг тоже оставила мне кое-что? Ты сможешь их взять. Ты должна взять. — он протянул руку и выключил свет. — Мы должны это сделать.