Хорошие девочки получают все

14 Кирби Danno anche lezioni? (Здесь дают уроки?)

Вытирая вспотевшие ладони о брюки, поднимаюсь по ступенькам, ведущим к квартире семьи Деннисон на втором этаже, в доме, расположенном в той части города, где я никогда не бывала. Невольно задумываюсь, пытаясь понять, что в первую очередь побудило меня стать почетной сестрой.

У меня очень много работы и мало свободного времени, и совсем нет опыта в воспитании детей. И я уж точно но являюсь хорошим примером для подражания.

Хорошая Кирби не верит: «А разве причина не в этом? Когда я взрослела, передо мной никогда не было достойного образца. Никто не говорил мне, что женщина должна быть сильной и независимой. Мне пришлось прийти к этому самостоятельно, отвоевать себе это право, наделав кучу ошибок. Зато теперь я стала тем, кем теперь являюсь. Может, достаточно будет просто проводить с девочкой время. По крайней мере, я так думала, когда записывалась. И продолжаю думать сейчас».

Я замедлила шаг перед дверью и увидела кривоватые цифры, приклеенные под дверным глазком. «2Б».

Плохая Кирби впадает в панику: «Вот он. Мой последний шанс отказаться. Я могу повернуться, сбежать вниз, позвонить мисс Эстобан из машины и заявить, что у меня слишком много работы, и я отказываюсь. Конечно, после такого «Почетные братья и сестры» меня никогда не примут обратно, но разве мне это нужно?»

Я уже начинаю разворачиваться, но вдруг останавливаюсь. Я знаю, ради чего подписалась на это. Пока не могу понять, почему мне так важно победить в чертовом споре с Бэннингом и доказать, что я хороший человек, но уж точно не собираюсь начинать новую жизнь, в которой стану добрее и лучше, с отказа от встречи с этой маленькой девочкой.

Глубоко вздыхаю и поднимаю руку, чтобы постучать, – и тут дверь распахивается. В проеме стоит самый прекрасный ребенок на свете и смотрит на меня огромными серьезными глазами. Фотография, которую мне показывали, не дает ни малейшего представления об истинной красоте девочки. По какой-то странной причине мне кажется, что Лорен сейчас запоет ангельскую мелодию, сделает реверанс или заговорит с британским акцентом восемнадцатого века.

Девочка прищуривается:

– Вы собираетесь входить или как? Мы уже заждались.

Вот так. Есть другой вариант – угрюмое раздражение. Не то, чего я ждала, но как раз по моей части.

Улыбаюсь и произношу нежным голосом, который обычно использую при общении с маленькими:

– Да, милая. Твоя мама дома?

Лорен смотрит на меня еще раз, закатывает прекрасные синие очи, а затем отвечает, с жутковатым сходством копируя мою претенциозную манеру:

– Да, мама здесь. Вы со всеми так разговариваете или только с детьми?

Она бросает на меня еще один косой взгляд из разряда «вы, наверное, шутите» и распахивает дверь, приглашая войти, прежде чем я успеваю придумать ответ. Я осторожно прохожу мимо нее. Как бы чего не ляпнуть! Сюсюкающая манера общения взрослого с ребенком явно не годится. Эта девочка слишком умна для своих шести лет.

Останавливаюсь, наклоняюсь к ней и шепчу на ухо:

– Послушай, малышка, давай начнем все сначала. Я нервничаю не меньше лягушки в комнате, полной принцесс, ожидающих поцелуя. Слушай, это же, наверное, так мерзко – целовать земноводных! Представляешь – у тебя весь рот в слизи, полной лягушачьих глистов, и все лишь ради того, чтобы выйти замуж за королевского отпрыска, который считает, что весь мир ему чем-то обязан. Фу! По-моему, ничего хорошего.

Она продолжает смотреть на меня е подозрением, но при упоминании о лягушачьих глистах разражается звонким хихиканьем. Стараюсь сдержать улыбку и сохранить притворно-суровое лицо, чтобы не сдать позиции, слишком быстро перейдя к дружеским отношениям.

Из-за угла выходит мать Лорен, вытирая руки кухонным полотенцем. Она, кажется, немного удивлена моему появлению.

– Ой! Я не слышала звонка. Здравствуйте, мисс Грин. Проходите, пожалуйста. Я приготовлю кофе.

– Пожалуйста, зовите меня Кирби, – говорю я, следуя за ней в кухню и осматриваясь.

В крошечной квартирке безупречная чистота, и повсюду свидетельства любви хозяйки к дочери. На кофейном столике аккуратно сложены игрушки и настольные игры, на всех свободных поверхностях – фотографии Лорен, начиная с младенчества и заканчивая последними, где она улыбается «как большая». Холодильник до последнего квадратного дюйма покрыт художественными произведениями девочки.

Миссис Деннисон поворачивается ко мне, и я вижу в ее лице прекрасные черты Лорен, омраченные следами беспокойства или усталости. Возможно – и того и другого.

Мы садимся за стол, приступаем к кофе, а Лорен устраивается чуть позади матери, положив миниатюрную ручку ей на плечо. Едва заметно улыбаюсь, видя перед собой отражение собственных воспоминаний.

Объединенный фронт. Мы с мамой против целого мира.

Я всегда была готова защитить маму, когда приезжала полиция, как бы ни злилась на нее за неспособность пост ять за себя.

«Ваши соседи заявили о скандале у вас дома, миссис Грин».

«Нет, что вы, просто телевизор громко работал».

«Что у вас с лицом?»

«Ах это? Опять налетела на дверь в кладовой. Я такая рассеянная».

«Где ваш муж, миссис Грин?»

«На работе».

Или: «У него важная встреча».

Или: «В командировке».

Он не был в командировке, и я понимала это даже тогда, будучи примерно в возрасте Лорен. Но лишь гораздо позже узнала, что в те минуты он, скорее всего, отсыпался после очередной попойки с кем-нибудь из тех женщин, с которыми гулял «на стороне».

– Мисс Грин? Кирби? Как вы себя чувствуете? – Миссис Деннисон смотрит на меня с беспокойством, и в этом нет ничего удивительного.

Можно подумать, вы доверите самого дорогого для вас человека женщине, внезапно впадающей в прострацию прямо в вашем присутствии.

Пытаюсь вернуться к действительности, вновь запихивая непрошеные воспоминания в дальний уголок мозга. Нельзя позволять им овладевать мной.

– Хорошо. Я бы даже сказала, замечательно. Просто немного устала после работы, но ваш кофе возвращает меня к жизни. Всегда поражалась чудодейственному воздействию этого напитка… – Слышу журчание собственной болтовни. – Впрочем, это не важно.

Мы уже виделись дважды, но оба раза – под наблюдением и руководством коллег мисс Эстобан из офиса «Почетных братьев и сестер». Сегодня наша первая встреча без них, и я первый раз вижу Лорен, и все мы, наверное, нервничаем. Решаю, что лучший способ избавиться от волнения – начать разговор.

– Ну что ж. Мы договорились? У меня есть телефон вашего колледжа, а у вас – мой сотовый. Вы будете на занятиях до восьми, а я приведу Лорен домой в полдевятого, потому что ей завтра в школу. Правильно?

Все это было давно запланировано, проверено и перепроверено, так что я говорю больше для поддержания разговора. Мать Лорен улыбается – немного робко, но не слишком – и встает:

– Да. Сейчас я иду учиться, мой колокольчик, чтобы ты могла гордиться тем, что твоя мама окончила колледж. Надеюсь, вам с мисс Грин будет весело. И веди себя хорошо, слышишь?

Девочка пытается улыбнуться в ответ:

– Мам, я всегда себя хорошо веду. И не зови меня колокольчиком. Я уже не маленькая. Помни, ты не глупее других, кто учится в твоем колледже. И не давай профессору Рухасу тебя мучить.

Они обмениваются улыбками, выражающими полное взаимопонимание, и что-то в области моего сердца сжимается, мешая дышать.

Полюбит ли меня кто-нибудь когда-нибудь так? Смогу ли я сама кого-нибудь так полюбить?

Вспоминаю, как говорила Джули, что, поскольку я не хочу детей, участие в программе «Почетные братья и сестры» поможет обмануть материнский инстинкт, если он вдруг даст о себе знать, и направить энергию в конструктивное русло. Глядя, как Лорен обнимает на прощание маму, я внезапно теряю эту уверенность. Иду вместе с ней к выходу, захватив по пути ее пальтишко и рюкзачок, и пытаюсь не обращать внимания на все более громкое тиканье собственных «биологических часов».

«Черт! Кажется, это была очень плохая идея».

Пьеса «Вечер в Художественном музее».

Автор – Кирби Грин.

Лорен. Что значит «абстратный»?

Я. «Абстратный», то есть «абстрактный», значит не со всем реальный, то, что нельзя буквально увидеть глазами, но можно почувствовать.

Лорен. А что такое «буквально»? Почему нельзя увидеть глазами? Разве художник, когда рисует, ими не пользуется?

Я. (Бормочу что-то нечленораздельное, глядя на самую жуткую картину.) Видимо, не всегда.

Лорен. Плохая картина. Написано «На-тюр-мор-т с па-хо-тью»… Что это значит?

Я. Э-э… ничего. Ты права, это плохая картина. (Не собираюсь объяснять ей, как правильно произносится слово «похоть», и уж тем более его значение.)

Лорен. (Переходит к следующему экспонату.) Почему на картине только попа осла и цветы? А где остальной осел?

Я. Думаю, музеев нам на сегодня хватит. Может, пойдем поедим мороженого?

Лорен. Хорошо, только мне не терпится рассказать маме про ослиную попу.

Я. Замечательно. Еще одно многообещающее первое свидание провалилось к дьяв… ой! Да, милая. Давай купим мороженого. (На заметку: следи за своим языком.)

Лорен. А что такое свидание?

Я. Мама объяснит тебе лет через десять.

– Лорен, не стоит этого делать. – Мы стоим перед маленькой танцевальной студией, разглядывая сквозь стекло крошечных балерин в одинаковых черных костюмчиках и малюсеньких туфельках.

– Но я хочу стать балериной, – говорит девочка, прижимаясь носом к окну так сильно, что я поражаюсь, как ей не больно.

– Я знаю. Но действительно ли ты этого хочешь, или просто увидела балерин на картине в музее и подумала: «А почему бы мне тоже не стать балериной?» – Меня слегка коробит от собственной нравоучительной интонации, но я не уверена, что имею право записывать ее в балетную школу.

Миссия почетной сестры подразумевает множество самых разных правил, и я не хочу в первый же день навлечь на себя гнев мисс Эстобан, особенно после случая с ослиной задницей.

Вспоминаю Марию Эстобан, ее взгляд, способный растопить огнем глыбу льда, и содрогаюсь. Нет, я не хочу навлекать на себя ее гнев, никогда.

И почему мы не пошли из музея к машине другим путем? Не наткнулись бы на студию, более того – не увидели бы вывеску «Идет набор новых учеников». Пока я пытаюсь придумать, как выпутаться из сложившейся ситуации, одна из маленьких танцовщиц видит прижатое к стеклу лицо Лорен, хватает за руку подружку и указывает на нас. Обе смеются, а Лорен отскакивает от окна, прижимаясь ко мне.

Ну уж нет, с этой маленькой девочкой такого не будет. Не в мою смену. Хватаю ее за руку, веду ко входу, распахиваю дверь и подхожу к женщине, которая, похоже, здесь главная.

– Мы хотим записаться.

Улыбка на лице Лорен озаряет всю студию, и я понимаю, почему дети всегда добиваются своего. Если бы я могла по собственной воле включать такую улыбку, мощностью в тысячу ватт…

Я пропала.

Раз в пятидесятый перенося свою задницу с места на место в попытках устроиться поудобнее на твердой деревянной скамейке, выписываю чек за регистрацию, за первый месяц обучения, за костюм и за проведение показательных выступлений. Видя, как Лорен во взятых напрокат балетных тапочках усердно отрабатывает только что выученное плие, улыбаюсь, ощущая непривычный ком в горле.

Я не могу вернуть ей отца, покинувшего их с мамой, когда Лорен была еще грудным ребенком, но почему бы мне хотя бы не подарить ей возможность заниматься балетом? Делаю мысленную заметку: нужно купить ей сумку красивее, чем у того гадкого гнома, ой, то есть ребенка, насмехавшегося над ней.

Интересно, делает ли «Прада» сумки для танцевальных костюмов?

Может, я и не очень милая, зато обладаю хорошей кредитоспособностью.