Хорт – сын викинга

Глава 9 Хоробры

«Славно вчера погуляли…» Это была первая мысль Морава при пробуждении. Он коснулся головы и поморщился – она была гулкой и совершенно пустой. От радостного возбуждения он выпил на пиру, который длился до полночи, слишком много крепкой медовухи, чего раньше никогда себе не позволял. С этим делом у Рогволда было строго. «Чара с сурицей воссияет – слава сбудется, – говорил он и добавлял: – Однако по чаре истина, но мудрость в трезвости».

«Истинно так», – подумал Морав и поторопился во двор, где стояла кадь с дождевой водой. Окунул несколько раз голову в холодную воду, с удовлетворением почувствовал, что хмель выветрился.

Несмотря на раннее время – он по привычке поспал всего ничего, до первого петушиного крика, – Рогволда дома не было. Жадно испив ковшик квасу, юноша оделся и занялся уборкой: сменил подстилку из рогоза на полу, смахнул накопившуюся за неделю пыль, протер влажной тряпкой кувшины и горшочки со снадобьями, а затем обработал, как должно, и повесил сушиться корневища, собранные два дня назад. Осенью вся сила трав уходит в коренья, и Рогволд торопился накопать их как можно больше. А вот дальнейшую работу – промывку корней, осмотр на пригодность и сушку – он доверил Мораву, благо тот в последнее время больше бездельничал.

Почему наставник перестал учить его ремеслу волхва? – недоумевал Морав. Похоже, Рогволд что-то задумал, но что именно, юноша понять не мог. Он не сомневался, что простым дружинником ему не быть. Волкодлак Морав-Хорт стоял на голову выше не только своих сверстников, но и многих дружинников и даже волхвов. В этом юноша признавался себе без ложной скромности. Конечно, он мог быть превосходным воином, что уже доказал в поединках у капища Черного Перуна, но волхв, сам искусный лекарь, научил его целительству, что ценилось очень высоко. Кроме того, Морав-Хорт обладал Силой, а этим редким даром в тверди русов владел только Рогволд.

Занятый не очень веселыми мыслями, он не услышал, как в дом вошел волхв. Рогволд почему-то был мрачен, а в его взгляде, устремленном на юношу, таилась печаль. «Что с ним? – удивился Морав и обеспокоился: – Уж не заболел ли?!»

Обычно поутру старик был весел и бодр в предвкушении очередной охоты за травками и корешками. Его хлебом не корми, а дай побродить по лесу, чтобы слиться с природой, почувствовать на себе ее благотворное влияние. Она давала ему силы и продлевала годы жизни.

– Собирайся, – сказал волхв. – Ты уходишь.

– Надолго? – деловито спросил Морав.

– На годы.

– Как это?! – растерялся юноша.

– Тебе предстоит обучение. За тобой пришли.

– Кто?

– Узнаешь… несколько позже. Тебя дожидаются за пределами тверди, в лесу.

– Но как же…

– Поторопись! – резко оборвал его волхв. – Болтать недосуг.

Потрясенный чудной новостью, Морав и не подумал противиться воле наставника. Он быстро собрал свои немудреные пожитки, которые уместились в небольшой сумке (волчью шкуру юноша аккуратно свернул и положил в водонепроницаемый мешок), и взял с собой оружие – меч, щит, лук и колчан со стрелами. Панциря и кольчуги он не имел. Защитное снаряжение было очень дорогим, и его обычно добывали в бою. Поэтому доспех для испытаний возле капища Черного Перуна ему одолжил Яр-Тур.

В лесу их дожидались три человека. Одного взгляда Мораву хватило, чтобы признать в них… волкодлаков! От этой троицы исходила мощь, которая проникала до мозга костей. Они были без тяжелого воинского облачения, но каждый из них имел меч, лук и рогатину. Суровые взгляды троицы вперились в Морава, и он едва не пошатнулся от Силы, которая струилась из их темных глаз. Но это длилось мгновение. Собравшись, юноша поставил защиту, и в его голове раздался треск, который бывает, когда идешь по первому тонкому ледку. Видать, стрелы чужой Силы сломались, ударив в его щит.

Это было удивительное ощущение, доселе не испытанное Моравом. В его живом воображение даже нарисовалась картина происходящего.

Испытание Силой длилось недолго. Волкодлаки с удовлетворением переглянулись, и один из них, похоже, старший, сказал, обращаясь к Рогволду:

– Он нам подходит. Мы его берем.

И тут Морав неожиданно обозлился:

– А меня вы забыть спросить?! Что значит «мы его берем»? Кто вы такие, чтобы мною распоряжаться?

Даже старый волхв опешил от такой дерзости обычно вежливого и сдержанного юноши. Он хотел что-то сказать, но его опередил старший из волкодлаков. Он благодушно улыбнулся и молвил:

– У тебя, молодец, есть большие задатки, которые могут принести много пользы русам. Но тебе еще нужно многому научиться, чтобы стать не просто витязем, а хоробрым. Мы приглашаем тебя в наш круг. А такое приглашение дорогого стоит. От него не отказываются.

Хоробры! Таинственные воины-маги! О них складывали сказания, они обязательно присутствовали в личной дружине телохранителей хакана[51] или кнеса[52] – главнокомандующих русов во время больших войн. Мало того, хоробры были неуязвимы для любого оружия, хотя Морав верил в это с трудом. Но то, что десяток хоробрых победили в одном из сражений целую вражескую рать, в этом он не сомневался – хотя бы потому, что рассказавший об этом случае Яр-Тур был свидетелем поражающей воображение битвы. Правда, это случилось в его отрочестве, но Морав знал, что старый воин правдив и никогда не унизится до вольного или невольного обмана. Да и другие старики подтверждали слухи о хоробрых.

– Ну что, ты согласен? – спросил старший из хоробрых, но уже суровым тоном.

Видимо, он впервые столкнулся со столь неуступчивым юношей. А по лицу Морава было видно, что он отнюдь не осчастливлен открывшейся перед ним перспективой. Оно было непроницаемо; ни радости от столь заманчивого приглашения (на памяти Морава, его случай был первым в тверди русов), ни преклонения перед могучими воинами-магами на нем не наблюдалось. Морав привык тщательно обдумывать все свои поступки, а предложение хоробрых застало его врасплох, и он все никак не мог решить, что ему делать.

Морав вопросительно посмотрел на волхва. Во взгляде старика, как показалось юноше, мелькнула жалость. Тот понял выразительный взгляд юноши и сказал:

– Нам придется расстаться. Увы… Я не могу дать тебе больше того, что в тебе заложили боги с рождения. Ты даже не представляешь, какой Силой владеешь… Но чтобы она раскрылась полностью, тебе нужен новый наставник, более сведущий в древней магии. Волхвы, в отличие от хоробрых, обладают ею лишь в малой мере. Даже я, представь себе. Мне жаль с тобой расставаться… мой мальчик.

Морав неожиданно шагнул к волхву и припал к его груди.

– Благодарю, учитель… За все благодарю… – прошептал он тихо, от волнения глотая слова.

Рогволд обнял его и по-отечески поцеловал в лоб.

– Иди… – сказал он. – Благословляю. Да хранят тебя Перун и Велес… – И добавил чуть слышно: – Может, когда и свидимся…

Морав обернулся к хоробрым, которые холодно наблюдали за прощанием старого волхва с учеником – такие чувства они считали слабостью, – и коротко сказал:

– Я готов.

Хоробры поклонились Рогволду и ушли вместе с Моравом в лес по тропинке, которая вела к потайной бухточке у Клюва Ястреба. Юноша невольно подивился тому, как они передвигались. Он сам умел ходить бесшумно, однако хоробры, казалось, шли почти не касаясь земли – словно плыли по воздуху. И оружие они носили странно. Небольшой лук находился в колчане вместе со стрелами, а меч висел не на уровне пояса, а был закинут за плечи. Его рукоять торчала над правым плечом, что было весьма сподручно для хвата. Морав быстро сообразил, что при передвижении в лесной чащобе это очень удобно – и идти оружие не мешает, так как не цепляется за ветки, и достать его при надобности можно мгновенно.

В бухте хоробрых дожидалась лодья, напоминавшая драккар викингов. Стремительные обводы, узкий хищный корпус, предполагавший большую быстроходность, только носовая фигура отличалась. Присмотревшись, Морав не без удивления отметил, что она очень похожа на идол Велеса – точно такой, как в храме на острове Рано, но гораздом меньших размеров. А когда подняли парус (он был красный), то оказалось, что на нем черной краской нарисована оскаленная морда рассвирепевшего медведя.

По дороге хоробры назвали свои имена; понятно – не тайные, а мирские. Старшего хоть и звали Редвальд, но он явно был русом, а двое других – Гудар и Черн – были рутенами. Племя это считалось родственным русам, но в тверди рутены никогда не появлялись из-за каких-то давних обид. Они больше общались с росами – племенем, в древности отделившимся от русов, – и руянами.

Бо́льшую часть времени приходилось идти на веслах. Морав хотел было подменить кого-нибудь из гребцов, но Редвальд не разрешил. И, наверное, правильно сделал – так управляться с веслами, как это делали хоробры, никто из русов городища не смог бы, даже гребцы богатых купцов, которые нанимали лучших. Хоробры гребли настолько сильно и слаженно, что лодья прыгала по волнам, как резвая лошадка.

А погода уже была осенней, штормовой, и ветер своевольничал, как ему хотелось: то сворачивал белопенные гребни волн в крутые вихри, поднимая тучи брызг, то дул с кормы, да с такой силой, что казалось, вот-вот порвется парус, то неожиданно менял направление и начинал налегать на левый борт с севера или, того хуже, дул против движения, с носа, и тогда приходилось спускать парус и браться за весла.

Гребцы, скорее всего, были учениками хоробрых. И тоже волкодлаками. Это Мораву стало понятно, едва он увидел наузы на головах, точно такие, как у него самого. Да и лет им было немногим больше. Но они сильно отличались от его сверстников. Сосредоточенное выражение лиц, жесткие холодные взгляды, за которыми пряталась любая мысль, мощные руки, перевитые жилами словно канатами, к которым вяжут якоря, и скрытая мощь, которая проявлялась только в моменты наибольшего напряжения, когда приходилось грести против ветра.

Мораву они уделили внимания не больше, чем какой-нибудь глупой рыбине, которая иногда выскакивала из воды перед лодьей в утренние часы. Никто с ним даже не попытался заговорить. Помалкивали и старшие хоробры. Редвальд обычно стоял впереди, придерживаясь за носовую фигуру, и внимательно вглядывался в даль. Гудар сверялся с примитивной картой, представлявшей собой кусок хорошо вычиненной и выбеленной телячьей кожи с нарисованными на ней несмываемыми красками побережьем с бухтами, устьями рек и островами, мимо которых проходила лодья. А Черн измерял глубину веревкой с грузилом, на которой через равные промежутки были навязаны узлы, и направлял курс судна с помощью «волшебного глаза».

Морав был знаком с этим удивительным приспособлением. Без него не выходил в море ни один корабль русов. Оно определяло стороны света даже в пасмурную погоду. Это был диск с рунами, посреди которого крепился прозрачный камень, названный викингами «солнечным» – как алатырь. За этими камнями шла настоящая охота. Чаще всего викинги и русы сражались именно в местах добычи «исланд-камня»[53]. Второе его название было «камень из Гардарсхольма»[54].

Столетие назад этот камень совершенно нечаянно нашел викинг, которого звали Флоки сын Ворона. Он отправился на поиски новых, незаселенных земель с намерением там обосноваться, взяв с собой семью, друзей и хозяйство. На неизвестный остров Флоки попал случайно и, к большой своей радости, обнаружили там чудесный фьорд, где земля была плодородной, а растительность – обильной. Все лето его люди занимались заготовкой съестных припасов на зиму, но они совершенно забыли о фураже, и во время долгой зимы весь скот погиб от бескормицы. Весной Флоки поднялся на гору и увидел, что фьорд еще покрыт льдом. Исполненный горького разочарования, он назвал страну Исландом – Страной Льдов.

Однако Флоки все же был вознагражден за свою предприимчивость. Однажды ему попались на глаза удивительно красивые, прозрачные кристаллы. Обрадованный викинг думал, что они драгоценные, и набрал их целый мешок, но, к его огромному разочарованию, это оказалось не так. Хорошо, что среди викингов нашелся ремесленник-умелец из пленных русов, который догадался, как использовать находку Флоки сына Ворона. Так появился на свет «волшебный глаз».

В самую скверную погоду, даже когда шел снег, на «исланд-камне» появлялись две светлые точки. Поворачивая устройство вокруг оси, добивались, чтобы точки на обратной стороне кристалла светились одинаково ярко. Таким способом опытный кормчий определял, где находится солнце, а руны указывали на стороны света. Помимо этого, по приспособлению определяли еще и время в течение светового дня. Кроме рун на диск были нанесены насечки, чтобы курс корабля можно было определить как можно точнее. Увы, это устройство действовало только с весны по осень, но зимой никто и не рисковал выходить в Варяжское море из-за грозных бурь и штормов и короткого дня, ведь темное время суток мореплаватели обычно пережидали на берегу.

От нечего делать Морав занялся рыбной ловлей. Он сидел на корме рядом с кормчим, и ему доставались все соленые брызги, которые поднимал ветер и гребцы своими длинными веслами. Но юноша умел терпеть, поэтому старался не обращать внимания на неудобства, благо Рогволд, видимо предполагая, каким путем хоробры будут добираться до места назначения, отдал ему свой плащ, в котором бродил по лесу в ненастье. Его сшили из тонкого и прочного полотна, пропитали варом. Он был очень удобен в носке – длинный, с капюшоном и непромокаемый. Этими плащами обычно пользовались рыбаки.

Благодаря своим большим познаниям волхв готовил для таких плащей особый водоотталкивающий вар. Он представлял собой горячую смесь очищенной особым способом ворвани, воска, масла из сосновой живицы и выжимки из духмяных травок, которые забивали отвратительный запах прогорклого рыбьего жира. Плащ получался легким, он не пропускал ни единой капли воды даже во время ливня, но чересчур сильно шуршал, поэтому скрадывать в нем зверя было невозможно. Однако для рыбаков он был незаменим.

В сумке Морава, которую он взял с собой, кроме разных бодрящих зелий и целебных мазей находился и моток прочной нити с крючками. В качестве наживки юноша приспособил вяленую оленину, порезав ее на длинные тонкие полоски. Еды у него было немного; Морав надеялся на попутную добычу. К тому же вяленая оленина хорошо поддерживала силы.

Поначалу рыбалка не заладилась. Морав ощущал на себе насмешливые взгляды хоробрых, но не подавал виду, что ему это неприятно. Рыба в Варяжском море чаще всего ходила косяками, поэтому нужно было терпеливо ждать удачи. А она должна прийти обязательно, Морав в это верил. Хотя бы потому, что осенью к берегам (а корабль хоробрых прижимался ближе к берегу) подходила очень ценная и вкусная рыба-пестрянка, или лакс[55], как ее называли викинги. Вообще-то любую рыбу русы называли цивс, но на рыбалке никогда это слово не произносили из опасения вернуться без улова.

Тем не менее оно было произнесено кем-то из гребцов. Видимо, Морав им не приглянулся, и они решили над ним зло подшутить.

Лучше бы хоробры этого не делали. Взбешенный Морав прикусил нижнюю губу до крови, но даже не посмотрел в сторону гребца, не желающего ему удачи, который краем глаза наблюдал за реакцией новичка.

Морав подобрался, словно перед прыжком в ледяную воду, и тихо, едва слышно, запел длинную и тягучую песнь древних рыбаков, предков русов, считавшуюся самой сильной волшбой во время рыбалки. Прежде юноша никогда так не поступал и уже немного подзабыл ее – рыбы в тверди всегда было вдоволь, однако русы предпочитали дичину, – но слова древней песни-молитвы сами полились из его гортани и начали медленно растекаться над водой. День выдался на удивление тихим – похоже, к вечеру могло заштормить, – поэтому время для рыбалки Морав выбрал более чем удачное.

Редвальд внимательно посмотрел на юношу, почему-то нахмурился, но промолчал. Видимо, мотив древней песни ему был знаком и пробудил в нем не очень приятные воспоминания.

И клев начался! Да еще какой! Похоже, песнь-волшба повернула в сторону лодьи большой косяк пестрянки; рыбы было столько, что она, резвясь, десятками выпрыгивала из воды по курсу лодьи и судно словно плыло по серебряной дорожке из рыбьих тел. Спустя недолгое время у ног Морава уже лежала кучка лакса, притом крупного и жирного. Хоробры были сильно удивлены его успехами на поприще рыбной ловли, однако и не подумали похвалить новичка даже на привале, когда каждому досталось по половине большой рыбины, которую испекли над костром.

Но юноша отнесся к этому небрежению спокойно. Он уже понял, что хоробры привыкли ценить товарища, сообразуясь с его заслугами. Ловля рыбы ни в коей мере не относилась к достоинствам воина; ее и дурак мог поймать. Лишь Редвальд, глядя на успехи новичка, в мрачном удивлении покачал головой. Видимо, он был единственным из хоробрых, кто понимал, что дело совсем не в удаче Морава, а кое в чем ином.

Тем не менее ему все-таки удалось отличиться. Это случилось на привале в устье безымянной речушки, поросшей густым лесом. Успехи Морава в рыбной ловле вскоре закончились, ему стала попадаться лишь мелюзга, гребля отнимала слишком много сил даже при большой выносливости хоробрых, а скудные запасы не позволяли наедаться вдоволь, так как путь, судя по обрывкам разговоров, подслушанных юношей, все еще был неблизким.

Когда команда лодьи расположилась на отдых, Морав взял лук и, предупредив Редвальда, что хочет поохотиться, углубился в лесную чащу. Старший хоробрый не дал прямого согласия, а просто отмахнулся: мол, иди куда хочешь, но чтобы к утру был на месте. Он знал, что рус, выросший в лесу, никогда в нем не заблудится.

Морав пошел на охоту не просто так, чтобы размяться от долгого сидения в лодье. Он услышал отдаленный звук, напоминающий кваканье лягушки, который постепенно перешел в стон. Это был призыв лося, который участвовал в гоне. Обычно за стоном следовал глухой сдержанный рев, но, похоже, лось пока не нашел достойного соперника, чтобы сразиться с ним за самку.

Выбрав направление, Морав упрямо пробирался между деревьями, кое-где встающими на его пути сплошной стеной. Путеводной звездой для юноши были непрекращающиеся стоны, которые, казалось, раздавались со всех сторон. Но Морав, несмотря на молодость, был чересчур опытным охотником, чтобы отличить звуки, издаваемые зверем, от эха. Он добрался до места только к полуночи. Полная луна уже вскарабкалась по чистому небосклону довольно высоко, и востроглазый юноша все видел почти как днем.

Наконец Морав услышал и рев. И он был не одинок; на призыв первого лося откликнулся второй. Послышался треск сухостоя, макушки ближайших сосенок и берез начали раскачиваться, густой ивняк раздвинулся, и на поляне показался разъяренный зверь. Опустив мощные рога к земле и мыча от нетерпения, он ждал, пока не появится его соперник, который уже спешил к нему на поединок, проламываясь через заросли. Морав невольно залюбовался лесным красавцем.

Лось был молодым, в самом расцвете сил. Его черно-бурая шерсть лоснилась – это было заметно даже при неверном лунном освещении, – ноги в светло-серых «чулках» стояли прочно, а великолепные мышцы в напряженном ожидании соперника словно струились под шкурой. Морав не стал ждать появления второго зверя. Потому как тогда немедленно начнется схватка и верно прицелиться будет затруднительно. А раненый лось может убежать очень далеко, и попробуй отыщи его потом среди ночи.

Стрела с тяжелым двузубым наконечником вошла точно под левую лопатку зверя. Лось шарахнулся в сторону от неожиданной жалящей боли, и его предсмертный рев, больше похожий на жалобный крик, разнесся далеко по лесу. Соперник лося сразу понял, в чем дело. Он круто развернулся и начал ломиться в другую сторону, снося на своем пути и кустарник, и мелкие деревца.

Морав выскочил на поляну и подбежал к лосю. Зверь пытался убежать, но железная заноза в сердце лишила его сил. Юный охотник, увернувшись от рогов, полоснул лося ножом по горлу… и все было кончено. Тяжелая туша зверя рухнула на землю, а Морав начал вокруг него ритуальную пляску, обязательную в таких случаях. Ее удостаивались только три лесных зверя: тур, медведь и лось. Юный охотник танцевал и тихо напевал песню, в которой просил у зверя прощения за принесенную ему боль, благодарил за то, что он пришел на поляну, и обещал принести требу богине охоты Диве, жене Огненного Волхва. После этого Морав нарвал сочной травы и положил ее в рот лося – последний его корм. Если не сделать этого, добыча обидится на жадного охотника, и ему не будет сопутствовать удача.

Всю тушу разделывать Морав не стал. Он не смог бы унести с собой такое большое количество мяса. Юный охотник лишь отрубил две задние ляжки, положил их на оба плеча и бодро пошагал обратно, в стан хоробрых. Путь к поляне он помечал зарубками на деревьях – чтобы легче ее было найти. Он не сомневался, что хоробры обязательно заберут и остальное мясо.

Его встретили ночные дозорные. Их было двое. Хоробры подошли так тихо, что Морав даже не услышал их шагов. Впрочем, он особо и не удивился – волкодлаки-стражи будто скользили по земле, как ужи, создавая вокруг себя морок, через который их нельзя было рассмотреть. Конечно, это был обман зрения, это Морав знал точно, но, как его можно достичь, юноша понятия не имел.

– А, это ты… – сказал один из них, и кинжал, приставленный к горлу Морава, скользнул в ножны. – Где был?

– Не видишь, что ли? – буркнул Морав, недовольный собой. – На охоте.

Он считал себя не последним из следопытов и отменным ходоком по лесным зарослям, ведь его обучал сам Яр-Тур, он сжился с лесом и считал себя его частью, а тут такая вышла промашка. Как мог он не почуять запах пота, пропитавшего одежду хоробрых?! Ведь ее давно не стирали как следует, а всего лишь прополаскивали на привалах, и то не на каждом.

Морав оставил мясо возле костра, от которого остались только тлеющие уголья, лег на сухой бугорок, укрылся плащом и мгновенно уснул. Его сны были мимолетными, цветными, но что они показывали, юноша поутру так и не смог вспомнить.

Когда он проснулся, одна ляжка уже скворчала на костре, и хоробры глядели на нее голодными волчьими глазами, дожидаясь, пока мясо не дойдет до полной готовности.

– Знатная добыча, – сказал Редвальд. – И очень кстати.

– Нужно забрать остальное мясо, – ответил Морав.

– Позавтракаем – заберем.

Морав оглянулся и увидел, что хоробры смотрят на него вполне доброжелательно, некоторые даже приветливо улыбаются. Это было неожиданно. Но, по здравому размышлению, вполне понятно. Так Морав нечаянно познал еще одну истину – что мужская дружба завязывается не только в совместных походах и боях, не только на пиру с чашей сурицы в руках, но и в предвкушении сытной еды, которую удалось добыть в нужный момент, когда животы твоих товарищей, или просто попутчиков, от недоедания прилипли к хребту. К тому же рыбу хоробры уважали гораздо меньше, чем мясо. Собственно говоря, как и соплеменники Морава…

Они благополучно миновали Хольмский залив[56] и прошли реку Алдею[57], но озеро Нево[58] встретило лодью порывистыми шквальными ветрами. Они то затихали до полного штиля, то вдруг свирепо набрасывались на судно, грозя порвать парус в клочья, когда его не успевали спустить до начала очередного наскока. После того как лодья вошла в реку Волхов, Морав, который не знал, куда они направляются, понял, что это Гардарика – «Страна городов», как ее называли викинги. И правда, если до этого на побережье Варяжского моря и озера Нево изредка встречались лишь небольшие тверди, то Волхов казался нитью, на которую нанизаны многочисленные перлы[59]. Притом это были не просто поселения, а города, иногда немалые.

Движения по реке Волхов не прекращалось ни днем ни ночью. Боевые лодьи, купеческие струги, дощаники, лодки-однодеревки и даже плоты сновали туда-сюда, как пчелы возле колоды с медом. При входе в озеро Илмерь[60] Морав увидел большой красивый город с храмами и крепостной стеной с башнями. Лодья проплывала мимо него утром, и город в оранжево-золотом сиянии, освещенный первыми солнечными лучами, показался юноше сказочно красивым.

– Что это за твердь? – спросил Морав у кормчего, которого звали Орм.

– Хольмгард[61], – буркнул кормчий.

Морав удивился.

– Но ведь Хольмгард находится на острове Рано! – воскликнул он недоверчиво.

– Верно. Этот Хольмгард как раз и построили переселенцы-руяне, назвав его в честь родного города.

На этом разговор был исчерпан. Правда, Морав еще раз обратился к Орму с вопросом, что это за странные высокие сооружения с крестами на макушке. Орм скривился, словно пожевал кислый плод яблони-дички, и нехотя ответил:

– Это капище нового бога. Новый кнес Хольмгарда завел новые порядки…

Морав хотел продолжить расспросы, но Орм решительно отвернулся от него, и юноше не оставалось ничего иного, как отложить удовлетворение своего любопытства до более благоприятного времени. По реке Волхов пришлось идти на веслах против течения, хотя дул сильный попутный ветер. Но парус почему-то не поднимали. Мало того, парусину свернули в тюк и прикрыли куском просмоленной холстины, который защищал гребцов от дождя. Холстину натягивали на съемные дуги в виде шалаша. Похоже, хоробры не хотели, чтобы их узнали. Морав уже слышал, что новая вера не признает древних богов, а что касается волкодлаков, то к ним относились настороженно все племена.

Озеро не было конечным пунктом путешествия. Лодья должна была пересечь его и войти в русло одной из рек, впадающих в Илмерь. Но прежде чем сделать это, пришлось ждать сутки на берегу, пока озеро не перестанет бушевать.

Морава прежде всего поразило небо над озером – оно было огромным и бездонным. На него можно было смотреть подолгу и не только ради праздного удовольствия. Небо и погода над озером менялись по многу раз на дню, поэтому проведать погоду могли только опытные кормчие, притом местные уроженцы. Шторм, который пережидали хоробры, разразился настолько быстро, что Морав ничего понять не успел. Только что посреди ясного неба сияло солнце, щедро раскидывая свои золотые лучи по осеннему лесному разливу, покрытому яркой желтизной и багрянцем, как вдруг откуда-то взялась черная туча, словно вывалилась со средины небесного купола, поднялся свирепый ветер, и высокие штормовые волны начали с бешеной яростью накатываться на отмели.

Не будь Орма с его большими познаниями в судовождении по озеру, хоробрым пришлось бы очень туго. Они могли бы даже погибнуть. На их глазах высоченная волна перевернула довольно устойчивый широкий струг, который торопился пристать к берегу, но не успел, и к Мораву долетели крики несчастных гребцов, которым могли помочь только боги. Но им, видимо, было не до того, потому что никто из потерпевших кораблекрушение не выбрался на сушу.

Переждав шторм, лодья отправилась дальше. Когда она наконец вошла в устье тихой спокойной реки, напряженные лица хоробрых осветились радостью. Морав понял: конец путешествия близко.