Хорт – сын викинга

Глава 4 Скедия

Морав неторопливо шагал у самой кромки прибоя и размышлял. После того как ему вручили меч, в его движениях исчезла юношеская порывистость и появилась мужская солидность и обстоятельность. Он посуровел, подтянулся и даже, как казалось со стороны, раздался в плечах.

Меч, дар Рогволда, вызвал восхищение не только у Морава, но и у видавших виды воев. На ладонь длиннее мечей дружинников, он имел широкий дол, конец клинка был не округлый, как обычно, а острый, но главным его достоинством была чрезвычайно прочная сталь, из которой изготовили оружие. Серебристый клинок с узором, похожим на завитки сизого дыма, был очень красив. А чего стоила рукоять! Она была бронзовая, с рельефным орнаментом в виде невиданных чудовищ, перевитых гибкими растениями.

Что касается красного яхонта[29], вставленного в «яблоко», то он и вовсе имел огромную цену. Мало того что яхонты привозили из-за далекого моря, так они еще были и самыми сильными оберегами, потому что посвящались Яриле – богу солнца, обладающему неудержимой силой, страстью и чистотой помыслов.

Мораву было о чем подумать. Все его мысли занимали приготовления к предстоящему походу. Дело заключалось в том, что все юноши, прошедшие посвящение, становились молодыми воинами-«волками». Некоторое время они должны были жить вдали от городища волчьей жизнью, воюя и занимаясь разбоем, дабы доказать свою молодецкую удаль, чтобы их потом приняли в младшие дружинники. На общем совете посвященных все они в один голос выбрали себе форинга – вожака. И им оказался Морав!

Сокол шутил:

– Мы теперь твои верные хускарлы![30]

Это доверие стало для Морава большой неожиданностью. Его угнетала отчужденность бывших товарищей по детским играм, которые не очень желали с ним общаться и (как ему казалось) смотрели на него словно на чужака. А тут – форинг! И только на следующий день он понял, почему так случилось.

Перед советом Рогволд вынес из дома уже готовую шкуру белого волка, с поклоном вручил ее Мораву и велел надеть. Юноша исполнил его наказ с некоторым внутренним сопротивлением. Ему казалось, что появиться в волчьей шкуре перед сверстниками будет не совсем прилично. Могло создаться впечатление, будто он кичится тем, что добыл такого редкого и знатного зверя.

Морав понял замысел хитроумного волхва лишь тогда, когда показался своими товарищами, которые вечерней порой в полном воинском облачении собрались у костра за пределами городища, на лесной поляне. Рогволд хорошо знал, какими способностями обладает Морав, поэтому считал, что форингом «волчьей дружины» должен быть только его ученик, хотя среди посвященных находился сын вождя племени Яролада, которого звали Гардар. Это был крупный заносчивый юноша, который уже примерялся к отцовскому жезлу власти. Сила у него была большая, но умом он не блистал, и это обстоятельство очень удручало его родителей.

Волчья шкура, накинутая на плечи Морава, из-за своей величины и впрямь напоминала воинский плащ. В ярком свете костра ее густой мех блестел и переливался разными оттенками белого цвета. Лицо Морава, которое выглядывало из пасти зверя, было устрашающим. Волхв так искусно выделал волчью шкуру, что голова зверя служила юноше шлемом. Для большей его прочности Рогволд вставил в его купол стальные пластины, изогнутые дугами, и сделал подбой из толстого войлока – чтобы голове Морава было уютно и чтобы войлок смягчал удары.

Но и это еще не все. Волхв вклеил в пустые глазницы кусочки шлифованного алатырь-камня. Солнечным днем каменные глаза испускали золотое свечение, а в неверном, колеблющемся свете костра загорались адским пламенем, от которого брала оторопь. Завидев Морава в этом одеянии, юноши шарахнулись в сторону и схватились за оружие. Испугать их было сложно, но это случилось. К тому же Морав вполне мог напустить морок, как его учил волхв.

После его избрания форингом, все стали судить-рядить, куда пойти и с кем воевать. Предложения не отличались разнообразием: напасть на соседей, которые жили в лесах, пограбить и быстро убраться восвояси. Так делали все предшественники «волчьей дружины», и им не было смысла менять что-либо. Правда, племена, с которыми у русов были постоянные стычки – в основном из-за охотничьих угодий – жили бедно, и у них, кроме пушнины, разжиться было нечем.

Морав, как временный вождь, взял слово последним.

– Нападения на жалкие селения племен меря, веси, мордвы и ливов не принесут нам ни воинской славы, ни знатной добычи, – начал он размеренно, обдумывая каждое слово. – Будет как с некоторыми «волчьими дружинами» прежних лет: ходили по шерсть, да сами вернулись палеными. Племена эти бедные, но коварные. У них везде засеки да хитрые ловушки, и дерутся они до последнего, не желая оказаться в плену.

– И что же ты предлагаешь… форинг? – с нажимом на последнем слове, не без издевки спросил Гардар.

– Пойти воевать чудь![31] – отчеканил Морав. – Только у чуди есть чем знатно поживиться.

После его слов у костра воцарилась тишина. Чудь! Лет двадцать назад это могучее племя пытались обломать варяги, одно время даже брали с чуди дань – по серебряной монете и веверице[32] с дыма, – но совсем недолго. Воины чуди потопили несколько драккаров, а пленных варягов принесли в жертву своим богам. С той поры морские разбойники обходили берега, где живет чудь, дальней стороной.

– Мы все там ляжем, – наконец нарушил тишину Могни.

Он был даже крупнее Гардара, отличался медвежьей силой, незлобивым характером и рассудительностью убеленного сединами мужа.

– Может быть, – сдержанно ответил Морав. – Если попрем со всей своей силы и дури. Однако на то мы и «волки», чтобы не лезть напролом, а взять все, что нам нужно, с помощью терпения и хитрости. И самое главное: ежели мы повоюем чудь и вернемся с богатой добычей, уважение и почет нам будут обеспечены.

Последнюю фразу Морав сказал для туговато соображавшего Гардара. При всем том он пользовался среди большинства сверстников непререкаемым авторитетом из-за недюжинной силы и высокого положения своего отца, и Мораву не хотелось, чтобы Гардар порушил его планы. А они были весьма дерзкими. Только о своей задумке Морав решил поведать дружине уже на месте.

Из бесед с Рогволдом он узнал, что в некоем потаенном месте на побережье Варяжского моря, в ельнике, находится главное божество чуди. Этот идол сделан из серебра, прикреплен к самой матерой лесине и держит в руках большую золотую чашу. Там же находятся и богатые дары чуди своему божеству. Украсть идола и окружавшие его сокровища, по словам Рогволда, невозможно. А взять с боя – тем более. Возле идола постоянно находится сильная стража, а на подходе к заветному месту устроены такие хитрые ловушки, которых свет не видывал.

Почему рассказ старого волхва о божестве чуди запал ему в душу, Морав долго не мог понять. Пока однажды во время мыслевидения его «третий глаз» не показал ему некий мыс, от которого исходило золотое сияние. Морав попытался спуститься пониже, чтобы все рассмотреть в подробностях, но какая-то страшная сила вдруг обрушила на него черные вихри и бросила оземь. После этого у юноши болели все косточки, словно его и впрямь свергли с большой высоты на землю.

Таинственный мыс он быстро связал с идолом чуди; кто еще мог воспрепятствовать полету его мысли? Только силы божественные, тем более – чуждые. А когда Морав получил меч, то сразу же решил, что лишь такая знатная добыча поможет ему и его товарищам занять достойное положение в племени.

На следующий день после ритуала посвящения он снова попытался подняться над побережьем и узреть странный мыс. И у него все получилось. Дорожка была проторена, он точно знал, что и где нужно искать, поэтому мыс явился перед его мысленным взором очень быстро. На этот раз Морав поосторожничал; он не стал спускаться ниже, а просто хорошо запомнил очертания берега и, главное, великолепный ориентир – расположенную неподалеку от заколдованного мыса невысокую прибрежную горушку с сосной на макушке. Эта сосна отлично просматривалась со стороны моря.

Как она могла удержаться на этой верхотуре, одним богам известно. Злые ветры Варяжского моря изогнули и покорежили ее толстый ствол, узловатые кривые ветви не тянулись вверх, а почти стелились по земле. С некоторого отдаления сосна казалась стогом свежескошенной травы, которую заготавливали конюхи Яролада. (Вождь племени и военачальники имели боевых жеребцов. Кроме них, в тверди было несколько общинных кобылиц. В отличие от жеребцов они обладали мирным нравом и предназначались для обряда «посажения на коня» мальчиков, которым исполнилось три года.) Поэтому Морав был совершенно уверен в том, что обязательно отыщет таинственный мыс и «волчья дружина» умыкнет серебряного идола, представлявшего собой огромную ценность.

Услышав про уважение и почет, Гардар солидно кивнул: быть по сему. Его верные дружки, наблюдавшие за поведением своего предводителя, коим он являлся с малых лет, тоже поддержали замысел Морава. А остальным, в том числе сомневающимся и не очень храбрым, пришлось согласиться с мнением форинга, ведь слово вождя – закон…

Морав шел в потаенную гавань русов. Она была устроена в устье небольшой тихой реки, впадавшей в море. Гавань была достаточно просторна, чтобы вместить весь флот городища, и даже оставалось немного места для строительства новых судов. Ее тщательно охраняли – среди деревьев по берегам реки стояли небольшие крепостцы со стражей. В случае нападения на флот русов стражники зажигали бочки с горючей смесью, установленные в твердях на вышках. Завидев дым, из городища спешила подмога. Если враг нападал ночью, то стража подавала сигнал с помощью железного била, звук от которого был слышен далеко вокруг.

Флот был самым разным: лодки-однодеревки, челны размером побольше, корпусом которых служили крупные древесные стволы, выжженные изнутри и обтесанные снаружи топорами, набойные лодьи, основу которых составляла колода-однодеревка, лодьи-дощаники, сделанные целиком из досок. Основу этих лодий (каркас, к которому крепилась деревянная обшивка) составляли скрепы-ребра. Лодьи-дощаники способны были ходить по морю и именовались лодьями морскими или заморскими. Как лодьи набойные, так и лодьи-дощаники имели мачту, паруса, весла, уключины и якорь.

Их размеры особо не впечатляли; зато лодьи были подвижны, легки, имели небольшую осадку и чаще всего плоское днище. Это обуславливалось трудностям плавания по рекам, которые изобиловали порогами. Обходить их приходилось по берегу – тащить суда волоком. Стояли в гавани и несколько плоскодонных грузовых стругов, с которыми купцы ходили торговать на Русскую равнину. Они могли брать большой груз. На волоках струги разгружали и добро, предназначенное на продажу, перетаскивали на плечах до того места, где начиналась вольная вода, без порогов.

– А вот и форинг «волчьей дружины» пожаловал! – Такими словами, доброжелательно улыбаясь и явно немного подтрунивая, встретил Морава мастер, которого все прозывали Дымшей.

Из-за того что ему часто приходилось выжигать колоды для лодий (а дело это было тонкое, несмотря на внешнюю простоту; чуть недоглядел – и вся работа насмарку), он был всегда прокопчен дымом, а потому черен лицом. Эту смуглость нельзя было отмыть никакими ухищрениями, поэтому все давно забыли, как зовут мастера-судостроителя, а он с охотой откликался на свое прозвище.

– Ну-ка, глянь, все ли я в точности сделал, как ты заказывал… – Дымша обогнул остов большого купеческого струга (эта работа может подождать; так наказал Рогволд), и Морав увидел лодью своей мечты – хищную, стремительную.

В памяти юноши навсегда запечатлелись драккары варягов, которые ему довелось увидеть мальцом, когда морские разбойники высаживались на мыс Клюв Ястреба: узкие, длинные и гибкие – воистину как змеи, которые украшали их носы. Лодьи русов уступали драккарам в быстроходности, а Мораву для набега на чудь нужна была скоростная посудина, чтобы уйти от погони. Что воины чуди бросятся в погоню за «волчьей дружиной», он совершенно не сомневался; русы поступили бы точно так же. Мало того, ему нужно было, чтобы Дымша построил судно быстро – время поджимало. Поэтому решили строить скедию.

Это была та же набойная лодья с парусом, только попроще в строительстве и полегче. Обычно доски-набойки соединялись металлическими гвоздями и скобами, но ковать железо – дело долгое, да и кузнецы в тверди нарасхват, поэтому Дымша сшивал их вицей – специально обработанными тонкими и очень прочными корнями деревьев. Но главной особенностью заказанной лодьи-скедии было днище. Помощники Дымши прилежно поработали, так обтесав ствол заготовки, что низ ее был не плоским, как обычно, а стал напоминать килевой брус драккара викингов, из-за чего лодья приобрела округлые формы. Это новшество, надеялся Морав, должно добавить скедии быстроходности. Собственно говоря, и Дымша был такого же мнения.

– Чудо-лодья! – восхищался мастер, любовно оглаживая гладкие бока скедии, которую еще нужно было покрыть горячим сосновым варом, в состав которого по совету Рогволда добавили воск, масло из сосновой живицы[33] и медвежий жир.

Волхв уверял, что благодаря этому вару скорость лодьи увеличится. Дымша согласился с мнением Рогволда, и Морав тем более ему поверил, так как мало понимал в строительстве суден. А там было на что посмотреть и что перенять на будущее. От нечего делать новоиспеченный форинг днями пропадал в гавани, наблюдая за работой мастеров.

Сначала заготовку – длинное дубовое бревно с глубокой выемкой – в течение недели вымачивали в проточной воде. После этого развели костер и долго держали колоду над огнем. Намокшее дерево не горело, а распаривалось для дальнейшей обработки. Распаренные борта колоды при помощи распорок и клиньев разводили и расширяли до нужных, а точнее – до допустимых размеров. После скедию просушили – опять-таки над костром, но уже не в пламени, а над угольями. Обычно сушка предполагалась естественная, на воздухе, в тени, но лодья нужна была срочно, поэтому Дымша решил рискнуть.

После сушки внутри колоды установили несколько основных и облегченных опруг, концы которых возвышались над заготовкой, и нарастили борта. Опруги крепились к бортам деревянными колышками. Оставалось лишь покрыть лодью варом, поставить уключины и мачту и спустить скедию на воду. Весла уже были готовы, а парус сшили матери юношей из «волчьей дружины».

Вообще-то можно было взять уже готовую лодью, да вот только она не подходила дружине Морава по размерам. Большинство судов, которые стояли в гавани, брали на борт не менее сорока человек и большой парус, с которым немногочисленная «волчья дружина» просто не в состоянии была совладать. Да и гребцов на такие лодьи нужно побольше, нежели четырнадцать человек. А лодки-однодеревки и дощаники и вовсе не годились из-за своих малых размеров и тихоходности. Поэтому Дымше и пришлось работать сутками, чтобы сделать скедию как можно быстрее. Тем более что ее заказал главный волхв племени, который во многих вопросах (кроме военных) стоял выше вождя Яролада.

Но было еще одно, не менее важное дело – носовая фигура. На носах своих лодий русы обычно устанавливали резные бараньи или козлиные головы и иногда черепа туров с большими рогами. Морав попросил мастера-резчика, чтобы он изобразил голову волка.

Дымша словно угадал желание юного форинга.

– А пойдем глянем, что там сотворил Неждан, – сказал он, подталкивая Морава в сторону длинного приземистого строения.

Неждан был мастером-резчиком. Боги наградили его горбом и очень длинными руками, которые свисали ниже колен. Но они дали ему и необычайный талант. Резные фигуры божеств Неждану заказывали не только русы, но и племена словен, мурома, нарова, емь… Из-под его топора, долотьев и резцов изображения небожителей выходили как живые. А раскрашенные в разные цвета идолы и вовсе наводили оторопь и душевный трепет своим устрашающим видом. Такими же грозными получались и носовые фигуры боевых лодий. Казалось, что может быть пугающим в голове барана или козла? Но большой талант мастера свершал чудо дивное, и довольно безобидные домашние животные под его резцом превращались едва ли не в огнедышащих драконов.

Горбун заканчивал раскрашивать изображение волка. Время от времени он что-то мычал, тем самым выражая удовлетворение проделанной работой. Такой заказ попался ему впервые, и он испытывал радость творца, которому удалось полностью воплотить свой замысел в изображении.

Оскаленная морда волка получилась потрясающе живой. Морав даже стушевался немного, потому что резное изображения зверя живо напомнило ему схватку с белым волком на лесной поляне, тем более что Неждан покрасил фигуру… в серебристо-белый цвет! Только разверстая пасть была огненно-красной. Клыки волка мастер выточил из рыбьего зуба[34], а в большие глазницы вставил кусочки янтаря соломенного цвета.

Даже Дымша был поражен произведением мастера. Он отшатнулся и пробормотал слова охранительной молитвы. В этот сарай, до половины заполненный хорошо высушенными древесными заготовками, мастер заходил редко; это было владение Неждана, который не любил, когда ему мешали в работе.

Неждан недовольно оглянулся, но, узнав Морава, приветливо кивнул и спросил:

– Ну как?

– Здорово! – вырвалось у юноши. – У меня нет слов…

– А то… – Неждан улыбнулся, отчего его некрасивое лицо будто осветилось изнутри.

Морав еще немного потолкался возле скедии, прислушиваясь к разговорам помощников Дымши (они вяло спорили, стоит ли корпус судна покрывать варом второй раз, но мастер прикрикнул на них, и они споро взялись за работу), а затем отправился восвояси. Ему хотелось побыть одному, чтобы еще раз обдумать свой опасный замысел…

Скедия и впрямь оказалась на диво быстроходной. Она мчалась по волнам как резвый молодой конек. Тугой парус из толстой небеленой холстины, казалось, готов был сорваться с мачты, но Морав, который держал в руках рукоять большого рулевого весла, расположенного по правому борту, зорко следил за его переменчивым характером и старался не подставить корму скедии под особо сильные порывы свежего северного ветра.

Он не раз ходил под парусами (правда, на совсем крохотном дощанике), поэтому чувствовал себя довольно свободно и непринужденно. И уже в который раз Морав мысленно благодарил Рогволда, который приучал его к морю, будто знал, что его ученику предстоит стать форингом «волчьей дружины» и отправиться в опасное плавание. А может, и впрямь знал?

Над головой раздался резкий крик чайки, и Морав сначала посмотрел на лазурное небо, по которому были разбросаны белые кучевые облака, а затем перевел взгляд на парус. Он был просто превосходен. Особо прочную холстину выделил из своих запасов вождь Яролад (для сына-наследника ничего не жалко), а шили ее лучшие швеи городища, сыновья которых как раз и попали в «волчью дружину».

Но главным, как считал Морав, было то, что он никак не мог увидеть с кормы, – нарисованную с лицевой стороны паруса волчью морду. Конечно, она не была белой, как носовая фигура, но свирепый волчий оскал был пугающим. Рисовал изображение свирепого зверя все тот же Неждан; он был на все руки мастер.

По правому борту скедии проплывали берега, уже тронутые ранней осенней позолотой, но Морав старался держаться подальше от них. Его не пугали мели и подводные камни, потому что на носу находился впередсмотрящий Кормак, который обладал чрезвычайно острым зрением. Юный форинг не без основания побаивался прибрежных племен. Они не упускали случая поразбойничать, особенно если проходящих мимо лодий было немного, а значит, и на сильный отпор они были неспособны. Что уж тогда говорить про одинокую скедию…

На ночь Морав направлял небольшое суденышко к берегу, стараясь выбирать места поглуше и желательно вблизи ручья или речушки, чтобы можно было пополнить запасы пресной воды. Прежде чем расположиться на привал, он отправлял разведчиков в разные стороны, дабы они оценили окружающую обстановку, и когда ему докладывали, что местность дикая и безлюдная, только тогда разводили небольшой костер, да так, чтобы его не было видно со стороны моря.

Кормились в основном припасами, захваченными из дому, – вяленым мясом и сухарями, – а также рыбой, которую ловили по пути. Особенно любили молодые «волки» плитки сушеного мяса с медом, ягодами и орехами. Мораву приходилось на привалах зорко следить за тем, чтобы кто-нибудь из команды не запустил руку в мешок с лакомством. Он выдавал этот ценный продукт, который хорошо поддерживал силы, понемногу, из-за чего сластена Гардар постоянно ворчал. Сухие плитки «воинского корма» (так они назывались) хранились очень долго, и Морав берег их к тому времени, когда придется оставить скедию и пробираться по лесам налегке, когда особо не поохотишься, да и костер нельзя разводить, чтобы не выдать своего присутствия.

«Воинский корм» состоял из сухого оленьего мяса, перетертого в порошок, сушеных ягод – морошки, клюквы, брусники, малины, – тоже измельченных до порошкообразного состояния, ядрышек лесного ореха, меда и топленого медвежьего жира. Кроме того, в смесь добавляли немного соли и листочки мяты, которая глушила все остальные запахи. Из-за нее даже самый чуткий нос наиболее ушлого следопыта не мог учуять дух хорошо известного всем продукта, способный выдать расположившегося на привал лазутчика с головой.

Спустя неделю пошли места, где можно было встретить охотников или рыбаков племени чудь. Морав стал еще осторожнее; он наказал Кормаку глядеть во все глаза. А сам все выискивал на берегу холм с покрученной ветрами сосной. Но его все не было и не было, и в душу юного форинга начались закрадываться сомнения: а что, если его мыслевидение было навеяно богиней Марой[35], которая решила над ним пошутить?

Самым печальным обстоятельством было то, что Морав по мере приближения к землям чуди словно утратил возможность пользоваться «третьим глазом». По ночам, на привалах, он несколько раз пытался сосредоточиться и мысленно подняться ввысь с намерением обозреть хотя бы окрестности прибрежных бухточек, где «волки» прятали скедию. Но все было тщетно.

Картинки в его воображении путались, появлялись какие-то странные, пугающие образы, а затем наступал мрак, в котором слышалась тяжелая поступь, словно к юноше приближался великан. После этих видений Морав долго не мог прийти в себя, а уж про сон и говорить было нечего. В такие ночи из-за бессонницы он назначал сам себя нести ночную стражу, за что «волки» были ему очень благодарны.