Кандауров и Миша шли вдоль реки, выбирая место для рыбной ловли. Практикант нес банку с землей и удочки. В банке шевелились черви. Миша потрогал их пальцем. Черви были тощие, полуживые.
«Плохие черви, — подумал Миша. — Ну, да ничего, сойдут».
Полной грудью вдыхал он свежий воздух. Река была широкая, полноводная. Едва виднелся противоположный берег. Тучи, закрывавшие небо на рассвете, разошлись. День выдался солнечный, но прохладный. Явственно ощущалась осень.
Рыболовы шли холмистым берегом, поросшим тайгой. Кандауров указал подходящее место. Развели костер, Миша вытащил несложный рыболовный снаряд.
— Знаете, Владимир Николаевич, терпеть не могу этого занятия, — признался Миша, разматывая леску. — Уж очень скучно ждать, пока рыба пожалует. — Он выбрал червяка пожирнее, долго насаживал его на крючок.
Кандауров кашлянул раз, другой, иронически поглядывая на практиканта. Миша взглянул на землемера, думая, что тот хочет что-то сказать, но Кандауров молчал.
— Что? — спросил Миша.
— Ничего.
— Да так вот, — продолжал Миша, — не люблю, а как видите, ужу. Для тренировки. Мне не хватает усидчивости. А вы?
— Что я?
— Любите удить?
— Да. Это позволяет лучше познакомиться с жизнью рыб. Я не столько ловлю их, сколько наблюдаю за ними. Ты ведь тоже любишь за ними наблюдать.
— Наблюдать люблю, — подтвердил Миша.
— А что ты любишь еще? — Землемер добродушно засмеялся. — Ну, не смущайся, отвечай начистоту.
— Мало ли что… Сразу трудно сказать. А над чем вы смеетесь?
— Да так… Вспомнил одну забавную историю.
— Владимир Николаевич, — проговорил обиженно Миша, — скажите, почему вы такой скрытный?
— Скрытный? — удивился Кандауров.
— Конечно, скрытный! И вы прекрасно понимаете, что я этим хочу сказать!
— А ты не хитри. Ты ведь понимаешь, почему я засмеялся. Не притворяйся наивным.
Миша огорченно пожал плечами и ничего не ответил. Он так и не понял, почему засмеялся землемер. А признаться в своей недогадливости не хотелось. «Неужели я, в самом деле, наивный? — грустно подумал он. — Это плохо».
Миша лежал на берегу, прислушиваясь к ритмичному плеску, вдыхая запах воды, земли, свежего, бодрящего осеннего воздуха. Он исподтишка наблюдал за землемером, который блаженно щурился на солнце, все еще продолжая улыбаться.
От костра тянуло дымком. Ветер принес из тайги горьковатый запах прелой хвои.
«Нет, он равнодушен к рыбной ловле, как и я», — думал Миша о Кандаурове.
Миша тоже любил присматриваться к полету жаворонка или ястреба, к хлопотливой деятельности муравьев, к стремительным прыжкам кузнечиков, к плавным, точным движениям щуки, преследующей пескаря в прозрачной воде. Но для того, чтобы изучить привычки птиц, зверей, рыб, вовсе не обязательно делаться охотником или рыболовом.
Было очень тихо. Миша наклонился к воде, пахнувшей арбузом. Река казалась выпуклой, она блестела и искрилась на солнце. Послышался короткий всплеск. Что это? Рыба играет? Приподнявшись на руках, практикант долго смотрел на другой берег.
— Вы не думали над таким вопросом? — Миша повернулся к Кандаурову. Его глаза были широко раскрыты. Он совсем забыл о рыбе. — Мы часто пользуемся устаревшими словами. Знаете, что называлось раньше тайгой? Уезжая из города, я заглянул в словарь Даля. Так вот, по Далю — это сплошные леса, непроходимая глушь, где ни жилья, ни пристанища. Сейчас тайга уже не та, скоро и похожего ничего не будет, а название останется. Кто-нибудь здесь скажет через двадцать лет: «Я пойду в тайгу». А тайги уже и нет, будет нечто совсем новое, иное. И глушь… Какая глушь, когда загудят лесозаводы, поселки раскинутся кругом…
— Ну и что же? — откликнулся землемер.
— Нам нужно считаться с этим, — пояснил Миша. — Если, скажем, писатель пишет что-нибудь такое, что должно долго прожить, он обязан считаться с постепенным изменением смысла слов, а то будущий читатель его не поймет. Это очень плохо, если книга живет только один или два года. И вообще, если человек выполняет какую-нибудь ответственную работу, он обязательно должен заглядывать в будущее, считаться с тем, что плодами его трудов воспользуются и потомки.
— Ого, вот что тебя беспокоит. — Радостные, веселые искорки заблестели в глазах землемера. — Только что я толковал о рыбной ловле с наивным мальчиком, а теперь вижу перед собой почти философа. Как они в тебе уживаются, эти два субъекта?
— А что, разве не так?
— Ну-ну… Продолжай свою мысль!
— Нет, вы скажите, это так?
— Да, конечно!
— Ах, как я рад, что вы согласились со мной! — с неподдельной радостью воскликнул Миша и шумно вздохнул, будто сбросил тяжесть с плеч. — Я вот смотрю на эту сосну и вижу в ней не только шумящее зеленое дерево. Из нее можно добыть и смолу, и деготь, и скипидар, и канифоль, и спирт, и сосновую шерсть, — только нужно-потрудиться. Так и в человеке до поры до времени скрыто много замечательных возможностей.
Миша отложил удочку и вскочил. Он был взволнован и не мог усидеть на месте.
— Владимир Николаевич, я считаю своим долгом предупредить вас? — После такого вступления, сказанного с большой запальчивостью, Миша подсел поближе к землемеру и продолжал мягким, несколько смущенным голосом: — Вы рискуете наделать немало ошибок. в жизни.
— Вот как? Почему же? — хладнокровно осведомился землемер.
— Вы не хотите заглядывать в будущее! — почти с отчаянием воскликнул Миша. — Я не знаю, почему это так получается, но вы живете сегодняшним днем и не хотите подумать о том, что будет завтра.
— Ну что ты! Очень хочу, — попытался его утешить землемер. — Откуда ты это взял? — Он отвернулся к костру, чтобы скрыть улыбку.
— Нет, не хотите, — повторил Миша. — Вы всегда подсмеиваетесь надо мной, когда я говорю о будущем. А ведь это необходимо: всегда думать о нем.
— Да, необходимо, — серьезно подтвердил землемер. — Думать необходимо, это верно, но жить-то нужно в настоящем.
— Тоже ради будущего.
— Нет, и ради настоящего!
— Да, конечно, — согласился Миша. — Но плохо, если человек не хочет подняться над теми событиями, которые его сегодня волнуют.
— Это, выходит, я такой бескрылый человек, — подытожил со вздохом Кандауров. — Бог знает, что ты говоришь, Миша!
— Владимир Николаевич, вы не подумайте, я вовсе не хотел вас обидеть! — горячо воскликнул Миша. — Но, в самом деле, вот вы признались, что это необходимо — заглядывать в будущее. А вы заглядываете?.. Возьмем, к примеру, это таинственное происшествие в тайге..»- Почему же таинственное?
— Ну, конечно, вы не верите, считаете, что я просто наступил на змею, а я вам докажу, вот увидите…
— Не то, что не верю, а просто ты мог ошибиться, — мягко пояснил Кандауров. — Тебе показалось, что портянка туго засунута в ичиг. Это сомнительное обстоятельство и породило твои подозрения. На самом деле портянка свободно лежала в голенище, и в этом случае змея могла легко проникнуть туда и без всякой посторонней помощи. Ты только чего проснулся, спешил обуться, второпях даже перепутал ичиги, надел мои вместо своих… Ты также внушил себе, что кто-то следит за нами, Прячется в кустах. Вот тебе и показалось, что все это подстроено со змеей. Ведь это так романтично!..
— Ну, хорошо! Не верите мне — не верьте. И все-таки вы не правы! — снова впадая в запальчивый тон, воскликнул практикант. — Ведь мы пока еще окружены врагами, ненавидящими нас и старающимися во что бы то ни стало помешать нашей работе, запугать нас. Всего два месяца назад они подло, из-за угла убили Косовского… Должны мы с этим считаться или нет?
— Да, с этим, конечно, должны считаться, — подтвердил землемер, сочувственно посматривая на раскрасневшегося, взволнованного практиканта. — Бдительность, осторожность необходимы. А здесь, в этих глухих медвежьих углах, немало еще укрывается всякого отчаянного, злобного сброда, готового на все. Много здесь также кулаков и подкулачников. Но ведь я считаюсь с этим. Все мы вооружены. Какие же еще меры следует нам принять?
— Что дробовик! Этого мало.
— А пушек нам не дадут. — Кандауров с серьезным видом развел руками. — Печально, ко факт. Да и неудобно с ними в тайге. Вы все шутите, Владимир Николаевич! — Миша огорченно махнул рукой. — Мы должны вооружить свой отряд иным оружием, сами понимаете, каким!.. Чтобы никого нельзя было запугать, чтобы каждый был сильным и стойким и слава о нас по всей тайге шла. Сунется тогда к нам враг? Нет. Будет знать, что все его попытки запугать нас обречены на провал.
— Вот с этим я согласен. — Взгляд Кандаурова смягчился, морщинки у губ разгладились. — Нужно воспитывать людей. Это и моя и твоя задача. Но мы с тобой это и делаем, правда, может быть, недостаточно…
— Вы понимаете мою мысль, Владимир Николаевич?.. — Поплавок Мишиной удочки заплясал, задергался, рыба давно уже клевала у него, но он ничего не замечал. Удочка лежала на берегу, погрузившись тонким концом в воду. — Я вообще за то, чтобы бороться с преступлениями, главным образом предупреждая их, — продолжал горячо Миша. — Мы обязательно должны считаться с замыслами человека и направлять их в полезную сторону. Вот маленькое дело — принять человека на работу, поддержать его, а какие значительные последствия могут быть!.. — И Миша принялся с увлечением рассказывать о благородных намерениях Ли-Фу, о которых ему не удалось рассказать на вечеринке. — А вы противодействуете ему, — закончил он. — Почему? Непонятно…
— Как ты любишь таинственное, — сказал землемер. Он ловко подсек клевавшую рыбу и, дернув за удочку, выбросил на берег серебряную плотвичку. — Не подходит нам твой приятель вот почему: он немолод, у него одышка, будет отставать, а ты уже насторожился: это, мол, неспроста, за этим кроется тайна. И потащил меня на рыбную ловлю, чтобы выпытать ее. Правда ведь? — Землемер, прищурившись, посмотрел на смущенного Мишу. — Ну, да ладно. Проверь-ка скорее свою леску, там, наверно, не осталось ни наживки, ни крючка.
«А всё же в нем много непонятного, — подумал Миша о Кандаурове, берясь за удилище. — Если он сразу догадался, почему я его зову с собой, и если ему не хотелось, чтобы я его расспрашивал, зачем же он тогда пошел?»
С грустным видом он рассматривал крючок. Наживка в самом деле была съедена, а рыба ушла.