— Ну, а у вас как? — опросил Мешков, поведав землемеру о причинах задержки.
— Новостей много, — оказал Кандауров, хмуро посасывая трубку. — Миша тебе расскажет. Что ни день, то новость. — Он повернулся к Мише, который занят был письмами и газетами, принесенными Яковом. — А ведь Фома-то опять заболел.
— Притворяется. Это особая тактика.
— Нет, на этот раз что-то серьезное. — Кандауров отвел Мишу в сторону и шепнул ему: — Он в самом деле чем-то отравился. Ты не видал, что он ел?
— Отравился? Да что вы! Быть того не может. Он так боялся этого. — Миша побежал в палатку.
Фома лежал на своем тулупе, запрокинув голову, и что-то бессвязно бормотал; лицо у него было зеленоватое, все в тяжелых складках, глаза закатились, в уголках губ пузырилась пена. Время от времени по телу его пробегала судорога.
— Фома, а Фома! — позвал Миша, прислушиваясь к бормотанию возчика.
— Не трогай, в беспамятстве он, — пояснил сидевший рядом Панкрат. — Видал, как скрутило? В одночасье… Только вы ушли с Петром, тут его и ваяло. Уж ему землемер и рвотное давал и кофеем поил. Видно, отгулял Фома свое…
В палатку вошел Кандауров.
— Убедился? — спросил он.
— Неужели грибами? — Миша задумался. — Вы знаете, он утром съел грибов, а потом весь день работал и ни на что не жаловался. Вечером снова ваялся за грибы: у него полкотелка оставалось. Почему же в первый раз все хорошо обошлось, а после второй порции такая история?.. И ведь больше он ничего не ел, я знаю. От ужина, приготовленного Настей, отказался, боялся отравы. Даже к консервам не прикоснулся.
— Дальше в лес, больше дров, — проговорил сквозь зубы Кандауров и повернулся к Панкрату: — Позови-ка Настю!..
Миша проводил Саяпина хмурым взглядом.
— Да, вы знаете, ее нужно расспросить… Она странно себя ведет сегодня.
— Теперь она все расскажет, только ты не мешай, — предупредил Кандауров. — Уйди сам и Панкрата уведи, вон они идут. Если хочешь, сядь снаружи, у палатки, и слушай.
— Настя, — мягко оказал землемер, когда они остались вдвоем подле Фомы, — помнишь, я тебе сказал, что ты никого не должна бояться?
— Помню, — не опуская настороженных глаз с лица Фомы и почти не разжимая губ, произнесла девочка.
— А что ты ответила?
— Что я и так никого не боюсь.
— Почему же ты не хочешь рассказать все, что знаешь? Боишься?
— Нет, не боюсь, — все так же тихо и невнятно произнесла девочка. — Не боюсь, — повторила она и, оторвав свой взгляд от лица Фомы, смело взглянула в глаза землемеру. — А рассказать вам этого нельзя. Я не боюсь, не думайте, не потому. А потому… — Она запнулась, нахмурилась, щеки ее побледнели. — Здесь другое…
— Ну, если другое… тогда, конечно! Можешь ничего не говорить, — согласился землемер. — Пусть умирает Фома. Тем более, что ты на него сердишься. Ведь он к тебе плохо относился, ругал тебя, один раз чуть не побил, когда ты не позволяла ему обдирать липку…
— Нет, не думайте, я не хочу, чтобы он умер, — сказала поспешно девочка и нахмурилась так, что брови ее сошлись в тоненькую ниточку. — Но если я расскажу, что видела, то умрет не только Фома. Вы тоже умрете. И я, и вы рее…
— Ну, вот видишь? Значит, все-таки боишься. А ты не бойся. Мы тебя не дадим в обиду. И за тебя и за себя постоим… — Кандауров взял узенькую ладонь девочки, тихонько сжал. — Ведь мы твои друзья… Ну вот что, — добавил он, помолчав: — не говори, кто это сделал, Просто расскажи, что произошло в наше отсутствие.
Настя подумала, вздохнула. Ну хорошо, — сказала она-
Девочка села на край тулупа, поджала под себя ноги и принялась рассказывать, покачивая головой из стороны в сторону и посматривая то на больного, то на землемера.
— Днем вернулся Миша и увел его, — Настя кивнула в сторону Фомы. — Потом пришел он. — Девочка подняла не землемера темные раскосые глаза. — Тот самый… Я не скажу кто. Он приходил и раньше… Два, нет, три раза. Он тогда ничего не делал, только говорил со мной.
— А о чем говорил?
— Опрашивал, скоро ли уйдете из тайги. И еще заставлял узнать у вас, когда здесь селиться начнут.
— Ну, а ты что?
— Не стала вас спрашивать. Сказала, что ничего не говорите.
— Молодец! Что же дальше?
— Он что-то положил в котел, когда я отвернулась. Но я заметила. Он ушел, я заглянула в котел. Вижу, какие-то корешки плавают. Выловила их и выбросила.
— Корешки, говоришь? — Землемер нахмурился. — Так, так… Тогда все ясно. Он, видно, и Фоме в котелок положил такие же.
— Этого не видела. Он только опросил, чьи грибы в котелке.
— И ты сказала?
— Да. Потом посмотрела в котелок, но ничего не заметила: грибы и грибы. Может, он перемешал их. Когда вы пришли с работы, Фома стал подогревать свой котелок. Я ему говорю: «Грибы плохие, дядя Фома, лучше не ешь их, я вкуснее приготовила». Фома заругался и прогнал меня. А теперь болеет. Сам виноват…
— Да, это верно, сам виноват… — задумчиво повторил землемер. — Ну, а скажи, Настя, не видела ты, чтобы Фома и он разговаривали в лагере? И вообще встречались они тут или нет?
— Не видела. Когда не стало жестянок с мясом, тогда он приходил, а дядя Фома послал меня за хворостом, и я не видела, говорили они или нет.
— А где соль взяла?
— Когда вы меня искали, я к нему ходила… За солью. У него много. Я взяла столько, чтобы он не заметил. — Настя хитро улыбнулась. — Он и не знает ничего. Только я побоялась сразу вам отдать. Думаю, Фома ему расскажет.
— А это где взяла? — Землемер показал Насте белый Шелковый мешочек, в котором была соль, принесенная девочкой.
— Это тоже у него взяла.
— А откуда этот мешочек у него?
— Не знаю. Он иногда принесет такой и сразу в огонь бросает. А этот нашла в траве, наверное, он уронил его, и не заметил.
— Ну хорошо, Настя, спасибо тебе! Ты нам очень помогла. А теперь зови сюда Якова, будем Фому лечить, будем растирать ему ноги и руки, попробуем еще раз напоить горячим кофе.
— Я еще хочу что-то сказать, — проговорила Настя, доверчиво глядя на землемера, — очень важное…
— Ну говори.
— Уходите отсюда поскорее! Он все равно по-своему сделает. Кто-нибудь умрет. Это он тогда соль взял. И змею подложил тоже он. Он так хочет: пусть кто-нибудь умрет, вы тогда испугаетесь и уйдете.
— Нет, Настя, не уйдем! Это он тебе сказал, чтобы советовала нам уйти?
— Нет, не он. Но он этого хочет. И он все так делает, как хочет. И все ему удается.
— А это не удастся.
— Вы все-таки уйдите, — попросила жалобно Настя, губы ее дрогнули, и она потупила глаза. — Вы бы подальше ушли, а здесь вам нельзя. Это его земля. Я бы хотела, чтобы вы далеко-далеко отсюда уехали и меня бы с собой взяли.
— А как же Ли-Фу? Разве тебе не жалко с отцом расставаться?
Настя отвернулась и ничего не ответила.
— Он у тебя добрый, — продолжал землемер, словно бы не заметив хмурого вида девочки.
— Добрый?.. Он добрый? — с удивлением спросила Настя и покачала головой.
— Ну как же! И тебя, видно, очень любит и к другим хорошо относится. Вот он Мишу бесплатно лечил…
— Ну и что же, что лечил?.. Знаете что?.. — Настя с живостью повернулась к землемеру. — Хотите, я вам что-то покажу? Сокровище. Много денег стоит. Возьмите и уезжайте.
Землемер усмехнулся.
— Что же это за сокровище? Где оно?
— Не очень далеко. Пойдемте покажу.
— Нет, я не могу сегодня идти. Я буду Фому лечить. Пускай Миша со мной пойдет.
— Нет, Настенька. Нам не до сокровищ.
Едва Настя вышла из палатки, в нее вихрем ворвался Миша.
— Владимир Николаевич! — воскликнул он. — Что же это такое?.. Ах, какой негодяй. Не получилось у него с трясиной — решил отравить всех… И своего сообщника и даже… родную дочь. Ведь она тоже пострадала бы, если бы не заметила этих корешков и не выбросила их… Какой злодей!..
— Видимо, перестал ей доверять, — спокойно пояснил Кандауров.
— Владимир Николаевич, разрешите мне сходить с Настей, — попросил Миша. — Никакого сокровища нам не нужно, но так мы скорее узнаем, где скрывается Ли-Фу…
— Нет, Миша. Прежде всего мы должны выполнить приказ, отвести в срок участок. Позови-ка лучше Якова.
Мы займемся Фомой. Видишь, что с человеком творится-
Миша, не сказав ни слова, вышел из палатки. Он отозвал Настю и объявил, что землемер передумал. Он согласился отпустить Мишу, с ней в тайгу.
Это был обман, но Миша чувствовал, что иначе поступить никак не может. Он должен отыскать Ли-Фу и вырвать жало у этой змеи.
— Ты смелый человек? — опросил практикант у Панкрата.
— На тигра охотиться зовешь? — спокойно протянул тот, видя, что Миша заряжает дробовик медвежьей пулей.
— Тигр что!.. — Миша сердито усмехнулся, вспомнив выражение Гжибы. — Есть тут кое-кто пострашней тигра.