Хозяин тайги

3

А произошло это так.

Миша проснулся ночью от подозрительного шороха. Казалась, кто-то ползет по земле, затаив дыхание. Практикант, схватив двустволку, выскользнул из палатки. Костер потух, лишь слегка тлели угли. Над озером стоял туман.

Миша прислушался. И вдруг затрещали, зашумели кусты у самой палатки, будто кто-то быстро продирался сквозь них. Миша поднял двустволку. Ну, а если это медведь? Дробью его только раздразнишь. Пулей надо было зарядить ружье!

Миша бросился к костру, где сушились ичиги. Он хотел обуться и последовать за ночным пришельцем, чтобы узнать, кто это. Босиком в тайге, да еще ночью, и шага не ступишь. Ичиги почему-то валялись на земле, портянки тоже были не на месте. Кто-то скомкал их и засунул в голенище. Но Мише некогда было удивляться. Выдернув портянки, он стал поспешно натягивать ичиг на босу ногу.

Вдруг он почувствовал прикосновение чего-то скользкого и холодного, затем болезненный ожог. Он вскрикнул от неожиданности и сдернул ичиг. Гибкое тело выскользнуло оттуда и, извиваясь, упало на землю.

— Ах ты, гадина, ах ты, мразь! — воскликнул Миша и ударил змею прикладом дробовика.

— С кем ты тут воюешь? — спросил рабочий отряда Панкрат Саяпин, Мишин однолеток, рослый парень с широким, скуластым лицом. Он проснулся и вышел на шум.

— Да вот змея меня ужалила, гадюка, — пояснил Миша, уверенный в глубине души, что это безвредный уж. Мешкав, житель здешних мест, пожилой крестьянин, работавший в отряде померщиком, говорил ему, что ядовитые змеи здесь почти не водятся.

Пока Саяпин разжигал костер, Миша добивал змею, которая еще шевелилась, хотя у нее была раздроблена голова.

— Плохо твое дело, — сказал сочувственно Саяпин. — Надо начальника будить, пока не поздно.

— Пустяки! — ответил Миша небрежно. — Я сам приму меры. Никто ничего и не узнает. И ты не смей: никому говорить, а то рабочие будут бояться в лесу.

Весело запылали в костре сухие сосновые ветки, огонь взметнулся и осветил в(се вокруг.

— А ведь в самом деле гадюка, — сказал Панкрат, вглядываясь в серое длинное тело, украшенное на спине черной полосой.

У Миши похолодело на сердце. Он оглянулся на палатку, но решил выдержать характер и никого не будить.

— Слушай, Панкрат, — сказал Миша хрипловатым голосом: — возьми дробовик и обшарь вон те кусты, и дальше Пройди, в лес. Кто-то здесь ходил. А я тут приму меры. Да, смотри, не говори никому…

Саяпин удивленно посмотрел на товарища и скрылся в кустах.

Миша прочел много книг о путешествиях по дальним странам и знал, как сейчас действовать.

Промыв ранку, он сделал острым ножом крестообразный разрез на пятке. Пытался высосать кровь, но как ни изгибался, какие акробатические позы ни принимал, не смог дотянуться до разреза губами. Тогда юноша развязал вещевой мешок, достал щепотку пороха из своих охотничьих запасов, насыпал его горкой на укушенное место и поджег.

Превозмогая боль, он смазал пятку йодом и туго перевязал ее.

Когда вернулся Панкрат, Миша встретил его вопросом:

— Ну как?

— Никого нет.

— Плохо смотрел. Тс-с!.. Тише! — Миша погрозил Панкрату пальцем и прислушался. — Нет, показалось… А тогда ясно видел, как кто-то прыгнул в кусты. — Миша подошел к Панкрату вплотную и прошептал: — За нами следят, понимаешь? Но ты, смотри, никому не говори пока! — Миша показал на змею и добавил уже другим, просительным тоном: — Ты сними с нее шкуру, ладно?..

Спал Миша плохо: болела нога. Проснулся он чуть свет. В палатке уже надоедливо звенели комары. Миша подошел, прихрамывая, к костру, осмотрел со всех сторон убитую гадюку, сказал: «Ого-го!» — и оттащил ее в траву. Затем занялся осмотром кустов.

Густые заросли шиповника были помяты и поломаны в одном месте. Кто же это был? Никаких следов обнаружить не удалось. Все же, дрожа от холода, практикант долго ползал на коленях, обследуя каждую ветку, каждый сантиметр земли, но не нашел ничего, что объяснило бы ночное происшествие.

Зато, внимательно осмотрев обувь, Миша обнаружил, что ночью по ошибке пытался надеть ичиги Кандаурова.

Миша решил, что человек, посадивший змею в ичиг и плотно прикрывший ее портянкой, чтобы гадюка не выползла раньше времени, покушался на жизнь землемера. Раздумывая над случившимся, Миша вернулся в палатку. Там все еще спали, кроме кашевара Фомы, который лениво скреб обеими руками волосатую грудь и зевал во весь рот.

Миша лег на свое место. «Что же это такое? — думал он. — Кто и зачем это сделал?» Нога одеревенела и плохо повиновалась. Понимая, что больше не уснет, Миша принялся энергично растирать ее, хотя каждое движение причиняло сильную боль.

Это, конечно, было неразумно — скрывать свою болезнь, но Миша не любил жаловаться. Его огорчали обычно не трудности и лишения походной жизни, а то, что этих трудностей и лишений было, по его мнению, слишком мало.

Стиснув зубы, он поднялся и стал «расхаживаться». Нога теперь так саднила и ныла, что даже отдавало в паху, но Миша успокаивал себя тем? что он принял необходимые меры. Теперь важно было «не поддаться болезни», перебороть ее. Он старался не обращать внимания на боль. К сознанию опасности примешивалось и какое-то волнующее, горделивое чувство. Оказывается, ночью ему пришлось пережить не одно, а целых два приключения: он обнаружил, что кто-то следит за ними, замышляя недоброе; кроме того, ему удалось перехватить и принять на себя удар, который предназначался другому.

— Ну, как дела? — спросил Панкрат, проснувшись.

Миша показал свою тяжелую опухшую ступню.

— Что это у тебя с ногой? — послышался суровый отрывистый возглас. Миша оглянулся. Сзади стоял землемер Кандауров. Откуда он вдруг взялся? Пришлось рассказать все, как было.

В этот день землеустроительный отряд вышел на работу с опозданием. Кандауров, сердито попыхивая трубкой, долго обдумывал случившееся. Теперь уже поздно было ругать практиканта за то, что тот сразу же не рассказал об укусе змеи. Нога опухла до колена. Миша не мог ею пошевелить без того, чтобы не ощутить острой ноющей боли.

Долгая работа в тайге приучила землемера обходиться во многих случаях без врачебной помощи. Он умел остановить кровь, сделать перевязку, вправить вывих, привести в сознание оглушенного молнией или получившего солнечный удар. Но теперь, когда болезнь была запущена, Мише мог помочь только врач. Не теряя времени, Кандауров поручил двум рабочим отнести Мишу в ближайшую деревню на берегу Амура.

Напрасно Миша доказывал, что это пустяки, что его крепкий организм способен перебороть любой яд. Землемер был неумолим.

Быстро сделаны были носилки из куска брезента и двух жердей. Прощаясь с отрядом, Миша предупредил всех, что жизни землемера угрожает опасность и необходимо срочно принять меры предосторожности.

— Хорошо, хорошо, — сказал Кандауров. — Обо мне не беспокойся. — И по тону его Миша понял, что землемер не очень верит ему.

Миша начал горячиться, попытался вызвать землемера на опор, но тот отмалчивался, с беспокойством посматривая на больную ногу практиканта. «По-видимому, боится за мою жизнь… Неужели в самом деле опасно?» — с тревогой подумал Миша.

— Ну, запасись терпением! — сказал землемер, крепко пожав Мише руку на прощанье. — Скучно будет, больно будет, а ты не сдавайся. И чтобы никаких там фантазий!.. — Кандауров выбил трубку и погрозил Мише пальцем: — Знаю я тебя!