Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

Глава 11. Осенний бал у мэра

Вернуться домой труда не составило.

Я просто нашла подворотню потемнее и побезлюднее и пристально уставилась на стену, вспоминая свою дверную ручку.

Раз — и она появилась! Вспыхнули огненными трещинами символы на дереве. И дверь домой, в комнату, отворилась передо мной с легким скрипом!

Очутившись дома, я с трудом перевела дух и прислушалась.

Все было тихо, дом спал.

На свое путешествие в столицу я едва ли пару часов затратила, зато вернулась с полной сумкой денег! Это ли не чудо?!

Рома нигде видно не было.

Наверное, силы его на сегодня иссякли, и он ушел отдохнуть после дел в мире живых.

Это и к лучшему.

Не хотела бы я, чтоб он бесконечно на меня пялился!

Перво-наперво, пока все спали, я припрятала золото. В сундучок Мари, который сунула в тайник за печью. Огромные деньги! На них безбедно можно было жить год всей нашей командой.

Но это вовсе не означает, что мне можно расслабиться!

Удача призрачна; сегодня она улыбнулась тебе, а завтра ускользнет из рук.

Затем, помня о совете Рома, я сожгла в печи все до единого королевские мешочки. Особенно тщательно проследила, чтоб сгорело клеймо, все до последней ниточки.

Знак королевской милости здесь воспринимается как клеймо; в людях просыпаются алчные звери. Кто знает, кто из горожан свернул бы мне шею, увидев груду золота в моем сундучке?

Ну, и уже под самое утро, засыпая, я позволила себе подумать о приеме, который устраивает мэр.

Осенний бал, или что там.

И я туда приглашена, как приличная и уважаемая горожанка, хм…

И там будет Эван.

Значит ли то, что мне надо подготовиться? Разумеется, да.

И я принялась готовить.

От таверны моей вместо ежемесячного налога потребовалось угощение для тех, кто буде на этом празднике, и я решила напечь пирогов с тыквой, с капустой, с яблоками, с ягодами и с картошкой.

Как пригодились мне руки Поля! Одетый в кое-какую одежонку, не в вызывающий бархат, он ничем стал не отличим от любого местного, и внимания на него особо никто и не обращал.

Мальчишка действительно был хорошим поваренком. Может, и готовить не умел, зато овощи чистил так ловко, что и Ханна не могла за ним угнаться.

Пока она чистит одну картофелину, он уже ловко обстругает целую миску! Да так славно, кожурки тоненькие, что салфетки.

— Этак наши свиньи захиреют, питаться этими очистками! — ворчала Ханна. — Что за жадность такая? Как будто нельзя резануть чуточку больше! Откуда только ты взялся, проныра, на мою голову…

только посмеивался; за свиней он не беспокоился, потому что у них была и пшеница, и отруби, и куча ботвы со свеклы, да и сами корнеплоды им перепадали.

А ворчала Ханна оттого, что ужасно ревновала. Ее услуги — бесценные и дорогие для меня! — оказались не так уж хороши на ее взгляд. И она страдала.

— Не переживай за своих поросят, Ханна, — тепло сказала я, обняв ее за плечи. — Если хочешь, выбирай мелкий картофель и вари им. Все равно его очень много, и до весны он весь не долежит, испортится. Оставляй только крупный, чтоб вам легче было его чистить.

Это немного успокоило Ханну, она перестала дуться.

А чтоб она совсем позабыла об обидах, я сунула ей золотой и сказала:

— Знаешь, что? Вам бы с Бибби сходить к портнихе снова. Пошить бы новые платья для праздника.

— А? — изумилась Ханна. Даже ведро из рук выпустила и разогнулась, словно палку проглотила. — Я? На праздник?!

— Ну, конечно, — серьезно подтвердила я. — Все мы. И ты, и Бибби, и я. Меня же пригласили. Значит, все мы приглашены. Пирогов напечем, понесем в городскую ратушу. Там и повеселимся, и попляшем, и доброго винца выпьем. Ты разве против?

Ханна была совсем не против. Даже наоборот.

Ее морщинистые, как печеное яблоко, щеки зарумянились, она разулыбалась, смущенно пряча глаза.

— Вот чудеса, — только и смогла вымолвить она. — Никогда меня на праздники не приглашали!

— Теперь будут, — твердо ответила я. — Наша таверна — это не какое-то грязное место. Это приличное заведение! Мы тут людей кормим недорого, но сытно и вкусно. Мы заслужили благодарность города! Так что марш к портнихе. Я хочу, чтоб ты была самая красивая на этом празднике. Купи себе самый высокий чепец, с самыми пышными оборками!

— А красную юбку можно? — осторожно спросила Ханна.

Местная портниха шила красные юбки для зажиточных горожанок из дорогой плотной ткани.

Надеть такую юбку для Ханны было все равно, что императорскую корону.

Недостижимая мечта.

Но я решила быть щедрой.

— Можно, Ханна, — улыбнулась я ей. — Теперь — можно. И юбку, и красные бусы, и новый передник с вышивкой и кружевами. Мы немного заработали, можем и вздохнут чуточку свободнее.

Ханна даже подпрыгнула от счастья и вприпрыжку ринулась одеваться, чтоб бежать к портнихе, совсем позабыв свое брошенное ведро.

— А Поль? — вдруг встряла Бибби. Оказывается, она была у меня за спиной слышала наш с Ханной разговор. — Он, конечно, работает у нас совсем немного, но он тоже пойдет? Я хочу сказать, — тотчас же поправила она, смутившись, — если мы все приглашены, то и Клотильда с Катериной пойдут? А он?

Заглянула в огромные глаза девушки и увидела, что она ужасно волнуется.

Ай, да Бибби!

Ты что, влюбилась в столичного мальчишку?!

Нет, не спорю — как только он сбрил свои мерзопакостные усы, он стал просто красавчиком. Хорош собой, хоть и худоват немного. Но при его росте, при широкой кости Поль обещал вырасти в сильного и крупного мужчину. Завидный жених будет.

Но Бибби?!

Сам объект нашего пристального внимания тоже был тут как тут. Спрятался за лестницей и выглядывал оттуда. Только уши у его пылали.

Они что, уже снюхались за моей спиной?!

Взаимно у них?!

— Поль, паршивец! — ахнула я. — Я смотрю, ты своими яйцами жонглируешь ничуть не хуже, чем луковицами на господской кухне! Ты что, попортил мне Бибби?!

Мальчишка запылал багровым румянцем до самых бровей.

— Да что вы, сударыня! — вскричал он, уже не таясь и выходя из-за лестницы. — Разве ж я мог!..

— Аппарат для этого у тебя есть, — сварливо ответила я, — значит, мог!

— Я со всем уважением! — горячо возразил он, становясь рядом с Бибби и ухватив ее за руку так, словно они уже у алтаря стоят. Ну, или перед матерью, прося благословения. О, этого только не хватало! — Я не осмелился бы! У меня самые серьезные намерения к сударыне Элизабет! Я твердо намерен на ней жениться, а значит…

Вот как. Бибби-то у нас махом стала Элизабет!

— Значит, тебе надо уметь зарабатывать, — сварливо перебила его я. — Сначала дело освоишь и покажешь, на что ты годен, мошенник, а потом о женитьбе будешь толковать!

Несмотря намою суровую воркотню, Бибби просто расцвела.

— Это значит да?! — прошептала она, глядя на меня сияющими от радости глазами.

Вот что она в нем нашла?! За три-четыре дня и уже готова выскочить замуж?! О, какое легкомыслие!

— Это значит ровно то, что я сказала, — не менее сурово ответила я. — Сначала пусть станет человеком. Муж должен содержать жену! А потом уж посмотрим на его поведение. Достоин он тебя или нет!

Бибби взвизгнула радостно и бросилась мне на шею.

— Спасибо, спасибо! — шептала она. — Ну, а на праздник-то нам можно?

Я лишь тяжко вздохнула. Вот что с ними делать?

Ну, и лишать влюбленных детей веселья тоже как-то не по-человечески.

Где они еще смогут повеселиться, поплясать, да просто беспечно провести время и полакомиться угощением за бесплатно?

— Конечно, можно! — вздохнула я. — Что ж, возьми из нашей копилки денег, пусть и этот болван сходит, купит себе новые штаны и жилет, что ли…

Бибби даже заверещала от восторга.

Ухватила Поля за руку и потащила его, строя планы, во что она его оденет. А он покорно поплелся за ней, как телок на веревке.

Так-так.

Наверное, все-таки, из них выйдет добрая пара. Она будет командовать, он — исполнять.

***

Но позаботившись обо всех своих работниках, я и о себе должна была не забывать, не так ли?

Наверное, многие горожане втихушку посмеялись надо мной, узнав, что я вдруг начала ходить к портнихе и выспрашивать у нее модные журналы.

Мари Лино, глупышка Мари, хочет разодеться к празднику, хочет стать похожей на важную даму?!

Вообразила о себе, небось, невесть что. Возгордилась!

Наверное, нарядится во что-то бесконечно глупое и пафосное. В тяжелый пыльный темный бархат! И пришьет ржаво-золотую бахрому по подолу, а на плечи — мех бобра! Вот смехота-то!

Дурочка неумытая…

Те, кто богатеет быстро, не успевают набираться ума, и потому свой достаток пытаются подчеркнуть кричащими и вульгарными нарядами!

Так обо мне думали горожане, так они шептались по углам.

Но мне было плевать на их злые и завистливые шепотки.

Зла они мне не причинят. Все знали, что инквизитор благоволи ко мне. И его черная строгая фигура нет-нет, да появлялась на улицах города.

Так что и сплетничать моим недоброжелателям приходилось, оглядываясь.

А слова… что ж, всем рты не закроешь.

Да и мне было все равно, что и кто там бормочет. Я к своей цели шла своей дорогой, и чьи-то злые языки не могли заставить меня свернуть с выбранного пути.

Пожелтевшие, старые журналы местной портнихи не могли предложить мне ничего интересного, разумеется.

Но у меня было мое мятное платье, и я должна была как-то объяснить его появление. Скажу, что сама сшила. А фасон составила по кусочку взяв с других картинок!

Поэтому я продолжала к ней ходить, листать старые страницы, пересматривать и срисовывать кое-что якобы для обновки.

Но если мое желание принарядиться к празднику еще как-то можно было понять и принять, то походы к учителю танцев точно развеселили весь город.

Я хоть и ходила к нему поздно вечером, но изредка встречала горожан.

И они отводили глаза. А некоторые не выдерживали фыркали в кулачок за моей спиной, давясь хохотом и понимая, что Мари Лино пытается постичь науку, которую преподают утонченным знатным барышням.

Экая глупая неуклюжая корова!

А я правда не умела танцевать, и научиться хотела ужас как.

Нет, когда-то Мари Лино бодро отплясывала на городских праздниках, не жалея деревянных башмаков. Кадриль или хоровод. Но это были не те танцы, которые можно было бы танцевать… с Эваном.

Вряд ли он, ухватив меня за бока, поскачет бодрым козликом вслед за довольными и краснорожими от возлияний горожанами.

Поэтому даже уставшая, даже после трудного дня, я бежала со всех ног к учителю танцев и с ним разучивала очередные па.

Злопыхатели и это обсудили, перемыли мне все косточки.

Очередная глупая блажь дурочки, внезапно разбогатевшей! Зачем это приличной хозяйке таверны крутить ногами и разводить руки, словно растаявшая снежная баба? Куда она собралась, кому демонстрировать свои выкрутасы? В приличное общество ее позвали лишь раз!

На следующий год мэр может о ней и не вспомнить! Перед кем эта дурочка будет раскланиваться и крутиться, как волчок?!

Так говорили, смеясь и потешаясь надо мной, люди.

Но я упорно трудилась и над этим умением, которое, по мнению горожан, мне было уж совсем ни к чему.

И танцевать оказалось не так уж трудно.

Большинство танцев оказались просто плавными движениями, поворотами и поклонами под музыку. И маэстро, в начале воспринявший мою идею весьма критично, понемногу оттаял, глядя на то с какой грацией и ловкостью я повторяю то, что он мне показывает.

— Мари! — вскричал он, оттанцевав со мной длинный и очень сложный, по его мнению, танец. —Но это же невероятно! В вас усердия больше, чем во всех наших городских барышнях, а вашей грации позавидует и профессиональная танцовщица!

Я лишь краснела от его похвал, хотя они и были заслужены.

Ведь никто в целом мире не знал, как уставали к концу дня мои ноги, как ломило поясницу. Но я хотела явиться на этот прием, как приличная горожанка, а не как торговка с рынка, которую интересует только угощение!

Нет уж. Я могу и разговор поддержать, если нужно, и потанцевать.

И никаких бобров!

И, конечно, не забывала я про науку Рома.

Ночами, пока весь дом спал, я накрепко закрывала ставни и двери, и смотрела свою на дверную ручку, пока символы, начертанные над ней, не оживали.

И тогда я перемещалась в любое место. В запертый погреб, в сарай со свинками Ханны, на безлюдные улицы городка.

По дому перемещаться было проще простого, а куда-то дальше уже труднее. Возвращаться тоже сложнее. Долго приходилось воображать эту ручку на пустой и голой стене, например.

Но с каждым разом становилось все легче и легче.

Волшебство инквизитора словно прорастало во мне, и переносило меня в нужное место послушно и быстро.

Так что за своим заказом, за чудесным мятным платьем, я сумела прийти в назначенный срок.

Оно было просто волшебным!

Вертясь перед зеркалом, любуясь собой, я вдруг с жалостью подумала о Мари. О той несчастной глупышке Мари, что полюбила и не пережила позора и боли.

Наверное, впервые за все время я подумала о ней не как о себе, а как об отдельном человеке.

Легкомысленный юный мотылек, никому не сделавший зла…

Если б у нее все было иначе! Ей бы ходить в таком платье, ей бы кружить головы молодым людям!

Смеяться и кокетничать!

«Грегори мерзавец, — с ненавистью думала я. — Погубил такую девушку просто так! И жаль ведь ему не было. Сердце у него каменное!»

Впервые я подумала тогда и о том, что неплохо было бы и этого беглеца найти и выдать инквизитору. Месть Рома это мой долг, но и за Мари… кто отомстит за мари, если не я? Ей я должна ничуть не меньше, чем Рому!

«Интересно, не магия ли инквизитора мне нашептывает в уши, что все негодяи должны понести наказание? — подумала я. — Общение с Эваном не проходит бесследно. Тот, кого инквизитор касается своим вниманием или хотя бы присутствием, как-то меняется. Хот немного, но меняется. Вот и я стала немного смелее…»

Второе мое заказанное платье, алое с черным, выходило просто… инфернальным.

Да, правильное слово.

В алом шелке отражался черный, как бархатистая сажа, черный материал, украшенный пайетками, словно чешуей мистической змеи.

Оно завораживало, притягивало взоры, немного пугало и заставляло восхищаться.

Если я в нем просто пройдусь по улице, прохожие шеи свернут, рассматривая меня в нем. Женщину в этом наряде уж точно невозможно не заметить и забыть. А я не гулять в нем собиралась.

— Открой уже секрет, — раздалось над моим плечом, когда я в очередной раз явилась на примерку, и красовалась у зеркала. — Зачем тебе такой вызывающий наряд? Иначе я просто умру от любопытства.

Я чуть обернулась, и увидела за своей спиной крайне любопытного Рома.

— Но ты итак мертв, — заметила я.

Он как будто — нет, не рассматривал, — обнюхивал меня, и нанюханное ему нравилось.

— Ты выглядишь шикарно, — продолжил он. — Если б Эван тебя увидел, такую, он сделал бы тебе предложение тотчас же, приняв тебя за какую-то блистательную графиню.

— Благодарю, — тихо ответила я.

— Но ты меня действительно заинтриговала, черт возьми! Что ты собираешься делать в этом платье?! Очаровать короля? Но тебя не пустят к нему на порог. Даже я не знаю слова, которое открыло б перед тобой его двери.

— Мыслишь ты в правильном направлении, — ответила я. — Я собираюсь привлечь внимание короля. Заинтересовать его, чтоб он сам меня позвал, и мне не пришлось бы искать пути в его дворец и пробиваться с боем.

— И как же ты это сделаешь?! — нетерпеливо воскликнул призрак.

Для мертвого он был слишком эмоционален!

— Я, — протянула я неспешно, — буду ходить по самым лучшим заведениям и сорить деньгами

— О, нет!

— О, да. Заказывать блюда, пробовать их… и громко критиковать.

— И что же?!

—…и во всеуслышание говорить, что я могу приготовить лучше. Да у меня и бумага имеется! От господина инквизитора.

Ром замер и даже не дышал — если, конечно, призраки умеют дышать.

— А потом, — продолжила я, пользуясь повисшей паузой, — при большом скоплении народа я продемонстрирую свое умение. Как думаешь, много ли найдется охотников посмотреть на мастерство таинственной Алой Маски?

— Да ты дьявольски умна! — прошептал потрясенный Ром.

— Ой, не льсти мне. Этот прием не я придумала. Как думаешь, сможет у меня выгореть это дело?

— Думаю, да, — рассмеялся он.

— Вот и отлично, — с удовлетворением произнесла я, надвигая на лицо алую полумаску. — Но сначала разберемся с балом у нашего мэра.

***

В назначенный для осеннего праздника день всей таверной мы выехали на повозке старого Ганса к ратуше.

Помимо свежайших пирогов, коих мы напекли корзин пять, я прихватила еще свежих колбас, сосисок и окороков. Но только колбасы я собиралась продать. Праздник праздником, а выручку терять не хотелось.

— Поставим палатку у ратуши, — посмеиваясь, произнесла я. — Там, где будут народные гуляния и танцы. И винца будем раздавать бесплатно по кружечке. А вот сосиски продавать вдвое дороже. С каждой сосиской — деревянная шпажка. Пусть запекают на углях. В палатку Ханну посадим. Уж ее-то никто не посмеет обмануть!

Ханна, принаряженная в вожделенную красную юбку, сидела на облучке с Гансом.

Оба они были довольные, веселые и красноносые. И оба они горланили песни, обнявшись.

«Вот и Ханна себе нашла ухажера, — с толикой удивления подумала я. — Надо же. Одна я одинока. Словно проклятье на мне какое… или же это ревнивый инквизитор всех моих потенциальных женихов разогнал одним своим присутствием?»

Инквизитор все так же посещал наш город. Его частенько видели в разных заведениях, в каждом конце нашего городка. Он все что-то или кого-то искал. Но, кажется, поиски его не увенчивались успехом.

Я говорю «посещал», потому что теперь знаю — ему не нужно ездить туда-сюда в столицу и обратно. Ему не нужно снимать тут жилье. Ему достаточно поутру встать с постели у себя дома, одеться, шагнуть — и вот он уже идет по главной улице нашего городка.

Я знала его тайну.

Но ко мне этот гордец не заходил.

Я помнила его пылкие взгляды, они жгли мне душу. Я помнила слова признаний, так и не сорвавшиеся с его губ, но отражающиеся с мукой в его глазах. Я помнила вкус его страсти.

Но он держал себя в руках.

Не ходил ко мне, чтоб по городу не поползли еще более отвратительные слухи.

Ведь мог бы, незаметно, тайком, но…

То, что на празднике Эван будет, я не сомневалась. Мэр уж больно суетился, чтоб угощение было на уровне. Значит, и встречи нашей не миновать.

И видит бог, я как ждала, ох, как ждала!

Пусть нам не суждено будет танцевать — я ни за что сама не подойду к Эвану, а этот гордец и подавно ко мне не сделает и шага, — но видеть-то он меня будет.

Оценит и мой наряд, и мою молодость, и свежесть, и мое умение танцевать. Не зря же я училась!

А уж кавалера, с которым можно будет сделать пару кругов по залу, я найду!

Так что, Эван, не у одной меня будет тяжелый вечер. Тебе тоже придется немного пострадать от любви и ревности. Покусаешь себе локти!

И будешь знать, как выдвигать всякие требования и ставить условия.

Я уложила свои золотые волосы, красиво скрепила их белыми лентами и пристроила цветок бессмертника. Я надела свое прекрасное платье и новенькие красивые туфли.

Только всю эту красоту я припрятала под своим обычным плащом.

Сюрприз будет.

И Эвану, и всем злопыхателям, желающим надо мной посмеяться и предвкушающим этот миг!

***

Палатку из парусины мы соорудили быстро, Ганс и Поль управились вдвоем очень ловко.

Высадили из повозки Ханну и выложили наши товары.

Надо отметить, что и отойти-то не успели, как уже пришли покупатели. Значит, торговля бойко пойдет!

— Эх, надо было б больше взять припасов! — с досадой заметила я. — Как это я не догадалась? Впрочем, откуда мне знать, каково оно тут продается. Раньше-то меня на такие праздники не звали.

— Можно привозить по мере надобности еще товаров, — с готовностью ответил Поль, отряхивая полу своего новенького дублета. — Ты как, Ганс?

— Каков хитрован! — рассмеялся старик. — Нет уж, я тоже хочу праздновать. Вы, господа, веселиться в ратуше будете. А мне туда путь заказан; я вот на площади хлебну винца да поем печеных яблочек.

— Жаль, — произнес с досадой Поль.

— Ну, не переживай, — ответила я. — Впредь будем умнее. Хорошего дня, Ганс! И спасибо за все!

Он раскланялся и ушел, попыхивая трубочкой.

А около меня тотчас оказалась Ханна, странно строгая и даже пугающая.

Словно и не пила только что, и не горланила песни.

— Госпожа Мари, — жестким и страшным голосом произнесла она. — А ведь он человек нехороший.

Я молниеносно обернулась к ней.

— Что?!

Глаза у старой ведьмы горели, словно стылый лед.

— Да чтоб меня твой инквизитор выдрал, если я вру, — ругнулась она. — Только я знаю. Я чувствую. Я вижу это. Следит он за тобой. Следит по чьему-то наущению. Думаешь он сам по себе такой заботливый, и ему дело есть до того, как тебе трудно? Ничего подобного. Он вечно трется рядом, он в курсе всех твоих дел. И картошку он вызвался помочь копать не просто так. Хотел посмотреть, что ты там выкопаешь. Если б ты тогда отвергла помощь его пьяниц, он бы прокрался в лес и поубивал бы нас всех.

Вот это поворот! Ну, приплыли!..

— Мало кто в городе знает, что Грегори сбежал, а он знает. Знаешь, откуда? От с ним каждый видится в тайном логове, где залег этот скользкий гад, — недобро прошептала ведьма вослед уходящему Гансу. — Пахнет от него этим… Грегори. Его болезнью, его страхом. Его злобой. Еду ему Ганс возит, питье. Задания передает. Кто обратит внимание на старика? Да никто. Болтается по городу сто лет, все к нему привыкли.

— Вот же дьявол!.. — прошептала я.

Ханна закивала головой.

— Еще какой дьявол, — ответила она зловеще. — Песни кричит, а сам по сторонам смотрит. Внимательно так! Высматривает, шпионит. С виду стар, а рука его тверда! И рукава, — Ханна интимно понизила голос, — в старой засохшей крови, а ран-то на ладонях нет.

— Да что ты! — вскричала я, испуганная.

— Сдай его своему инквизитору, — рыкнула Ханна, словно цепной пес. — Сдай. Сдай! У него глаз вернее, наметанный. Пусть посмотрит вернее моего. Пусть хотя б понаблюдает! Если я права… ух, если я права!..

Если Ханна права, то Ганс может вывести Эвана на самого главного злодея. А мне не придется рисковать собой и являться тайной магической тропой за спину негодяю, чтоб помочь Рому.

Ох, вот не хотела я к Эвану подходить, совсем не хотела!

Чтобы он не дай бог не подумал, что я вешаюсь на него и пытаюсь очаровать.

Но теперь, видно, придется. Ради дела нужно подойти к нему.

«Да я долго рядом и не задержусь, — уговаривала я себя. — Только скажу о подозрениях Ханны, и все».

***

В ратуше было многолюдно.

Для праздника специально был украшен самый большой зал, света было столько, что он слепил. Казалось, все кругом горит золотом.

Огромные колеса прекрасных люстр под потолком сияли сотнями свечей.

Было очень жарко, даже душно, и потому люди без опаски простудиться скидывали верхнюю одежду, оставляя свои плащи слугам.

Публика была вся какая наряженная!

Увидев городских модниц, я даже испугалась немного своей столичной смелости.

Местные дамы предпочли одеться в тяжелые теплые платья темных цветов. В синие, зеленые, бордовые, темно-коричневые. Это и понятно — ткань этих цветов у нас была самой дорогой и добротной.

Купить отрез такой ткани уже шик.

А уж явиться в роскошном наряде на праздник…

Так что я в своем светлом платье не просто выделялась — я была как луч света, проникший в темное помещение через щелку. Беспечный и глупый подснежник, внезапно выросший среди палых темных листьев.

Но несмотря на то, что я не купила самой дорогой ткани в местной лавке, платье мое было самым прекрасным. Это я поняла, оглядев горожан.

Мне показалось, что все кругом в один голос произнесли «ах!», громко и отчетливо, когда я, стесняясь, распустила завязки плаща и сняла его с плеч.

Какой-то миг вокруг меня стояла оглушительная тишина, и лица людей были такие, словно им скормили что-то ужасно горькое. Они ведь рассчитывали посмеяться надо мной, так? Ждали этого момента?

И остались с носом!

«Что ж, — думала я, несмело шагая меж изумленными людьми и раскланиваясь со знакомыми, — я незамужняя девица, и выглядеть мне подобает именно так — как юной незамужней девице, а не как почтенной матроне!»

Я была очень светлая, очень красивая и яркая в царстве темных одежд.

Мои светлые волосы были отмыты, расчесаны, уложены и поблескивали в свете свечей.

Нежная мятная зелень платья подчеркивала хороший цвет лица, нежно-румяные щеки и раскрасневшиеся губы.

Руки казались белоснежными и хрупкими под оборками узких, недлинных, до локтя, рукавов.

Моя талия была самая тонкая, юбка самая оригинальная, и вся я слишком выделялась из толпы важных городских дам.

Если б Эван не знал меня до сего дня, то сегодня точно б обратил на меня внимание, потому что не заметить меня было невозможно!

Все мужчины смотрели только на меня, изумленно отступая и уступая мне дорогу, словно я была важной дамой или даже королевой.

Все девушки на выданье тянули шеи и кусали губы от досады, потому что каждая из них хотела бы быть такой же изящной, нежной и прекрасной, как глупышка Мари!

Права была столичная швея — я была как кусочек весны среди осенней темноты и мрака!

Местная длинноносая тощая модистка — держу пари, это именно она и распространяла слухи и сплетни, смеясь над моим желанием приодеться к празднику, — всплеснула вдруг руками и залилась в непонятной истерике слезами.

От ее услуг я отказалась, сославшись на свой вкус. И за это она мне отомстила как могла, выдумала сказку о том, что глупая Мари вздумала нацепить на себя нечто невообразимое и уродливое.

Целую неделю она с жаром рассказывала эту байку своим клиенткам, уверяя их, что именно они (все без исключения) будут на празднике самыми заметными. Благодаря ее усилиям, конечно.

И рассказ ее по мере приближения праздника обрастал все новыми и новыми ужасными подробностями того, как глупая Мари хочет принарядиться. Юбка в двадцать локтей шириной, пять бобров на воротник — это ведь твои фантазии, дорогуша?

— Безвкусица, безвкусица и пошлейшее уродство! — пищала она каждой своей клиентке, закатывая глаза и прижимая ручки к тощей грудке.

А вышло совсем не так.

Я, поправив выбившийся из прически локон, наградила ее насмешливым взглядом.

Что, съела?

Ты такое платье ни за что не сшила бы.

Не хватило б ни фантазии, ни вкуса. Все, на что тебя хватает — это одеть всех, как под копирку, в тяжелый пыльный бархат.

Бобровые шкуры украшали не мои плечи!

И ржавая бахрома заметала не мои следы!

По вискам модниц струился пот. Еще бы, в такой-то тяжести, да в сильно натопленном помещении!

Зато мне было легко и свободно.

Эвана я заметила едва ли не с первых шагов.

Да и как его было не заметить! Высокий, статный, зловещий и прекрасный, он стоял и разговаривал с мэром и лендлордом, вежливо им улыбаясь. А на плечах его, на длинных черных волосах словно сиял звездный свет.

И он, конечно, заметил меня.

Один взгляд — и он просто не смог больше отвести от меня глаз.

Звездный свет вспыхнул в них, и я увидела неподдельное восхищение на его лице.

— Инквизитор, — я присела в реверансе, склонив перед ним голову.

Мне можно было не смотреть в его глаза. Я итак знала, слышала, что он не дышит, словно боясь что вздохнет — и проснется, разрушит и навсегда потеряет светлый образ.

— Сударыня Мари, — произнес он. Голос его был тих и вкрадчив. — Вы сегодня… просто обворожительны.

Сказал — и засмеялся, потому что выдал свои чувства при всех, не смог удержат лица.

Я несмело подняла взгляд и встретилась с его глазами, смеющимися и ласковыми.

Да, теперь все видели, и мэр, и лендлорд, и все, кто стоял рядом, что Эван влюблен. Что ему доставляет удовольствие стоять рядом со мной, просто стоять и смотреть, не смея протянуть руки и коснуться так, как ему очень хотелось.

— У вас какое-то дело ко мне? — произнес он, и я ощутила его руку на своей талии.

Он приобнял меня. Как он оказался рядом, так близко, я не заметила. Видно, снова переместился, так, как умеют только инквизиторы.

Его душа не вынесла разлуки.

Он сделал это безотчетно. Телу он мог приказать не двигаться, но не душе.

— Да, да, — прошептала я.

— Наверное, это касается вашей помощницы, Ханны? — уточнил он, неспешно отводя меня чуть дальше от оставшихся позади мэра и лендлорда.

— Ханны?.. — удивилась я, позволяя увлечь себя дальше.

С удивлением я обнаружила, что мы стоим уже не у входа, где мэр приветствовал публику, а в танцевальном зале. Инквизитор сделал шаг — Быстрый Шаг, — и увлек меня с собой наверх.

Полы, натертые до блеска, отражали нас, меня, светлую и тонкую, и его, черного, зловещего, налитого силой.

«Колоритная пара!» — подумала я, изумленно оглядываясь, рассматривая наше отражение и окружающих нас людей.

— Ну, не мог же я сказать при свидетелях об истинной цели вашего визита ко мне, — небрежно ответил Эван, привлекая меня к себе. — Так что там увидела ваша личная ручная ведьма?

— Что это такое вы собираетесь делать, инквизитор?! — изумилась я, когда он очень ловко и непринужденно крутанул меня, да так, что моя юбка закрутилась колоколом.

Танцевать же, — ответил он беспечно. — Мне говорили, вы специально для праздника взяли несколько уроков танцев. Так любезно с вашей стороны. Хочу удостовериться, правда ли это?

Музыка играла, казалось, в моем сердце.

А Эван вел и кружил меня в танце, и все, что я видела, это его смеющиеся прекрасные глаза, глядящие на меня совершенно влюбленным взглядом.

Мы танцевали.

Кружились и раскланивались друг перед другом, плавно соединяли наши руки, и Эван снова вел меня по залу.

Казалось, что мои ноги не касаются пола. А в зале кроме нас двоих будто бы никого не было. По крайней мере, я не видела и не ощущала никого. Этот танец словно был только для нас двоих.

— Так что там с Ханной? — напомнил мне Эван, в очередной раз привлекая меня к себе.

Он обнял меня, я слышала, как за моей спиной громко бьется его сердце. А его дыхание касается моих волос, кожи за ушком.

— Что она увидела?

Он склонился еще ниже, будто слушая мой ответ.

А на самом деле прижался щекой к моей щеке.

Он льнул ко мне, млея от того, что я в его руках.

И если б музыка не велела нам расстаться и снова заскользить по блестящему полу, танцуя, он мог бы стоят так вечность!

— Она указала на Ганса, — шепнула в ответ я. — Сказала, что он следит за мной. Стоп, что?! Откуда… откуда вы знаете, что именно она его раскусила?!

Его глаза смеялись.

— Ну, это моя работа — знать, — беспечно ответил он.

— Так я могу и вовсе вам ничего не говорить! — рассердилась я. — Если вы итак знаете! К чему эти тайны! Пустите! Я вовсе не собиралась с вами танцевать, я просто хотела поговорить!

— Но разве танцевать вам не хочется?

— Нисколько.

— Ага! И именно поэтому вы ходили к учителю танцев и тратили там свои кровно заработанные денежки? Просто так? Не из желания потанцевать сегодня со мной?

— С вами? Почему именно с вами? Кандидатов в партнеры хоть отбавляй! Я и не думала к вам приставать с подобными глупостями! Просто хотела сказать вам важную, как мне казалось, вещь. И думала, что танец — это безопасный способ обменяться информацией! А вы итак все знаете!

Он тряхнул головой.

— Все не так просто, — ответил он. — Я лишь почувствовал ее беспокойство. Ее знание. Ее страх. Сама она ко мне не смогла бы подойти, а вот вы…

***

— Вы же не накажете ее? — с тревогой спросила я. — За то, что она снова… что-то делает с магией?

Инквизитор улыбнулся.

Такими ясными, спокойными улыбками улыбаются утром, в постели, подставляя лицо первым солнечным лучам. Но никак не в разговоре о ведьмах!

— Она же ведьма, — нехотя ответил он. — Она может ничего не делать, но магия от этого ее не покинет. Так что за нее можете не беспокоиться. Я не караю людей только за то, что они… существуют.

— Благодарю, — выдохнула я с облегчение.

Он кружил меня, кружил, держа за руку и чуть касаясь моей талии. И я одновременно наслаждалась красотой нашего танца и умирала от беспокойства за мою Ханну.

— Снова милосердие? — произнес он, наконец. — Никак не можете научиться жить без его, без этого глупого и разрушительного чувства?

— Милосердие созидает, — возразила я.

— Созидает проблемы, — фыркнул инквизитор. — Вот сейчас вы готовы просить за Ганса, чтоб я не был с ним слишком… жесток. И все потому, что он пару раз прокатил вас на своей тележке. Хотя боитесь его и верите своей ведьме.

— Он помог мне в трудный час, — ответила я. — И мне не хотелось бы, чтоб он оказался негодяем. А если он не негодяй, то и страдать не должен.

— Но Ханна права. И он негодяй. Он действительно за вами шпионит. Не надо даже подходить к нему близко, чтоб почуять его настороженность. Снова попросите за него? Чтоб я ему… гхм, впрочем, не будем вдаваться в подробности. А то кровавые подробности шокируют и потрясут вашу чувствительную душу.

— Попрошу.

— И все это нашептывает вам призрачная благодарность и милосердие?

— Да.

— Но вы платили ему деньгами. Не достаточно ли с него?

— Помогая мне, он предлагал помощь от души. И я предлагаю ему ту часть своей души, что могу.

Инквизитор грустно вздохнул.

— Ах, Мари. Ничего он вам от души не делал. Вероятно, мне удастся перевоспитать вас потом. Позже. Сейчас вы слишком невинны. Слишком.

Он снова привлек меня к себе, прижал к груди так, что я снова услышала стук его беспокойного сердца.

— Я…— выдохнула я, чувствуя, как от его более чем красноречивых объятий мои щеки горят огнем. — Я вовсе не невинна. Инквизитор. Вы же знаете, что…

— Да, да, этот Грегори, — шепнул Эван. — Знаю. Но я не о том говорю. Я говорю о вашей душе, которая сияет, как звезда. Такую и гасить жаль, и показывать всем опасно.

— Что же делать, инквизитор? — в ответ ему шепнула я.

— Защищать самому? — произнес он.

Он вдруг обхватил меня, и я скорее почувствовала, чем увидела, как он сделал всего один Быстрый Шаг, унося нас обоих вон из бального зала, подальше от глаз любопытствующих.

А дальше…

Все было как в тумане.

Он целовал меня жадно и яростно, сжимая в руках, как растрепанный букет цветов, упиваясь моим запахом, моей слабостью и моей податливостью.

Его губы оставляли горячие следы на моих щеках, на моих дрожащих веках, на моих протестующих губах. И тогда у меня голова кружилась и сердце замирало.

Он пил мое дыхание. Казалось, своими ласками, своими поцелуями он касается моей души, и это было куда интимнее и слаще, чем сели б мы разделись и занялись любовью.

Он прижался лицом к моей груди, к разгоряченной коже чуть выше выреза платья, и я почувствовала, как он дрожит. Дрожит, еле сдерживая себя. Желает овладеть мной тотчас же, в этой тихой и темной комнате. Я даже не поняла, куда он нас перенес. Да и так ли это важно?..

— Ты прекрасна сегодня, Мари, — хрипло поговорил он. — Красивее я никого и никогда не видел. Ты словно ожившая мечта моя.

Его ладони сжали мою талию так крепко, что мне показалось — он ласкает мою обнаженную кожу.

— Инквизитор! Не много ли вы себе позволяете? — я нашла в себе силы возмутиться, но не ответить на поцелуй — нет. Не нашла.

Он поцеловал меня в очередной раз долго и страстно, уронив себе на руки, подавляя всякое мое сопротивление, разжигая в моем сердце такой же пожар страсти, какой горел в его собственном.

И мне оставалось лишь постанывать, сгорая от желания, ласкать его волосы, его лицо, его плечи.

«Да я с ума сошла!» — мелькнуло в моей голове, когда я почувствовала его жадные губы на своей груди. А его пальцы — поглаживающими округлость сквозь платье.

— Нет-нет, Эван! — вскричала я, изо всех сил постаравшись освободиться из его рук.

Вышло это легко, на удивление легко.

Ах, что за выдержка у инквизитора!

Он не неволил меня, даже когда у него от страсти мутился разум!

Он не хотел причинять мне боли даже нечаянным насилием. Словно я бабочка, неосторожное прикосновение к которой может поранить хрупкие крылья.

— Почему нет, Мари? — произнес он хрипло. — Ты ведь тоже этого хочешь. Я слышал, как ты трепещешь в моих руках от желания. Я чувствовал, как твое тело страдает, не получая самого сладкого, что может дать мужчина женщине.

— Нет смысла вам врать, инквизитор, — произнесла я, с трудом переводя дух и прибирая рассыпавшиеся волосы. — Все так. Вы сгораете от страсти, но и я… я тоже.

— Но?..

— Но у нас с вами договор.

Эван рассмеялся, замотал головой.

— Ах, Мари. Есть ли в мире сила, прочнее вашего слова?

— Вероятно, есть, инквизитор, — ответила я. — Но…

— Но мы могли бы пожениться прямо сейчас, — перебил меня он. — Мы в ратуше. Забыла?

— Что? — ахнула я, оглянувшись. — Сейчас?..

— Да, сейчас. Велишь позвать священника и мэра? Она скрепят наш союз.

Я помолчала.

— А как же ваше условие, инквизитор? — спросила, наконец, я.

Он пожал плечами.

— Я вижу, — произнес он, — что хоть ты и простая девушка, трактирщица, но мне не будет стыдно за тебя в обществе. Никогда. Многим бы не помешало у тебя поучиться благородству и смелости. Так что я признаю — был непростительно глуп, когда ставил это условие.

— О, нет, Эван, — очень серьезно ответила я. — Нет. Ты… ох, простите, инквизитор, вы! Конечно, вы!..

Он снова рассмеялся, глядя, как я сбиваюсь.

— Вы поставили правильное условие, — продолжила я серьезно. — Дело не только в вас. Дело еще и во мне. Я не должна камнем висеть у вас на шее. Не должна зависеть. Я должна сама зарабатывать себе на жизнь, должна самой себе доказать, что я не пустое место, и что я достойна вас. И не только вас, но и всего того общества, в котором мне предстоит вращаться.

Эван прищурился.

— Какие странные мысли, — произнес он. — Практически мужские. Так мыслят дельные молодые люди из хороших, благородных семей, которым наследства, скорее всего, не достанется. И всего в жизни придется добиваться самому.

— Приходилось так мыслить, инквизитор?

— Может быть, — ответил Эван весело. В глазах его разгорелся знакомый огонек живого интереса. — Но мне нравится твоя позиция. Это вызывает уважение.

— Вот, — переведя дух, продолжила я уже смелее, — когда я приду к своей цели, я дам вам согласие на брак, инквизитор.

Эван расхохотался во все горло.

— Главное, чтобы это произошло как можно скорее, — произнес он.

Затем вдруг стремительно шагнул ко мне, откинул волосы с моего плеча и впился горячим поцелуем в мою шею, в самое чувствительное место, целуя так искусно, так нежно и прекрасно, что наслаждение пробило мое тело.

Я едва не закричала, вся дрожа, погибая от этого страстного поцелуя и рождаясь заново.

— Скорее, Мари, скорее, — шепнул бессовестный Эван, удерживая мое обмякшее тело в объятьях. — И видит бог, в первую брачную ночь я отыграюсь за каждый день томительного ожидания!

***

Танцы с инквизитором, его близость, его страсть, его поцелуи вскружили мне голову! Никогда в жизни я не была так счастлива — и так возбуждена, как сегодня.

Жизнь бурлила в каждой клеточке моего тела. Я впервые жила на всю катушку. Я ощущала это; я работала, вела свои дела, к чему-то стремилась. И мужчина, который мне нравился, принимал мое стремление.

И смотрел на меня так, как никто и никогда не смотрел.

Я сегодня родилась по-настоящему.

Бывают такие дни, когда понимаешь, что все не зря.

Я была счастлива.

И, наверное, поэтому, натанцевавшись до упаду, счастливая, разгоряченная, я забылась и после расставания с Эваном, после его поцелуя на прощание, я со всех ног бросилась домой.

Но забежав в первую же темную подворотню, совершенно машинально представила себе ручку своей двери и… перенеслась в таверну.

Миг — и я оказалась в своей комнате.

И тотчас же поняла, что дома я не одна.

Таверна была полна каких-то шепотков, шорохов. Да внизу, в зале для гостей, кто-то что-то ищет!

Я чуть не закричала — такой лютый ужас на меня навалился.

Зажав ладонями рот, я, словно мышь, юркнула к камину. Там отодвинула декоративную панель, казавшуюся массивной, каменной, уходящей в пол, а на самом деле бывшую из легкого сушеного дерева.

Это был тайник глупышки Мари.

Самый надежный из всех.

Его сделал, наверное, еще прадед Мари и никто, никто не знал о нем, кроме семьи, работающей в таверне. Как бы глупа ни была Мари, как бы ни любила Грегори, а и она смолчала об этом тайнике, когда Грегори тряс со своей возлюбленной денежки.

Там теперь была моя сумка с королевским золотом.

И там теперь пряталась я, втиснувшись в узкую щель между стеной и камином, забравшись с ногами на сундук со своим добром и зажимая рот ладонью.

Разумеется, мои передвижения не остались незамеченными.

Я еле успела спрятаться, когда дверь в мою комнату распахнулась, и на пороге моей комнаты оказались двое мужчин с фонарями.

— Что тут? Кто тут?

Этот голос я б узнала из тысячи.

Чертов Грегори!

Конечно, кого еще злоумышленники бы позвали с собой на дело, грабить мой дом, как не того, кто хорошо знает расположение комнат и тайников?!

Держу пари, они пролезли в окно, из внутреннего дворика. Там один ставень неплотно прикрывается. Его наверняка подцепили ломом и открыли. И забрались внутрь.

В щель между балкой, за которой я пряталась, и стеной этого негодяя хорошо было видно.

Он осунулся, похудел, посерел, словно сидел все время в подвале. От былого лоска не осталось и следа. Одет он был в какую-то рвань, в которой с трудом угадывалась его прежняя нарядная одежда.

Да еще и палач перестарался — видно, Грегори никогда не получал такого сурового наказания, а может, инквизитор умолчал о том, что, с ним сделали кроме плетей.

Да только Грегори сейчас волочил ногу и одно плечо у него было выше другого, словно спина была сломана и срослась неправильно.

— Это ты, дурак, оставил двери открытыми, — ругнулся второй, освещая комнату своим фонарем. — И они хлопают на ветру!

О, этого я тоже сразу узнала!

Ганс! Кто ж еще!

Только теперь он был не согбенным старцем, а вполне себе крепким, даже атлетичным мужчиной. Лицо его по-прежнему было темным и испещренным морщинами, волосы белы, а вот спину-то он ради такого дела — грабежа, — разогнул… и плечи расправил.

Притворяется, значит, немощной старой колодой.

Разбойник!

Его голос, который я привыкла слышать мягким, заботливым, сейчас был сухим, резким.

Разумеется! Кто еще мог незаметно притащить сюда этого подлеца Грегори, кроме Ганса? Даже если таверну незаметно охраняют солдаты, Ганса они привыкли видеть рядом со мной. Старик использовал меня саму, как маскировку!

Старый пень, тихо доживающий свой век, катающийся на повозочке по всему городу… У кого он вызовет подозрения?!

— Нет тут никого, — произнес Ганс зловеще, второй раз осмотрев комнату. Свет от его фонаря снова проскользил по полу, по кровати, заглянул в потухший камин.

— Кто тогда ходил? — окрысился Грегори. — Я не глухой! Тут она; прячется где-то.

На мое счастье под крышей вдруг зашумели голуби, словно кошка влезла в их гнезда, и Ганс кивнул.

— Птицы. А ты тут расшумелся. Смотри, если выдашь нас, знаешь, что будет?

— Что? — усмехнулся Грегори, демонстрируя Гансу блеснувший нож. — Резать горла я и сам умею. Не надо мне угрожать.

Однако, интересным наукам учился этот Грегори в столице! Резать горла?!

Ганс не ответил. Он снова осмотрел мою скромную комнатку, висящую на спицах одежду.

— Нет ничего, — тихо произнес он. — Неужели Он ошибся? Неужели не ходит она Быстрыми Шагами? Сколько ты денег нашел у нее в буфете?

Ну, отлично! Мои кровно заработанные!

Да, об этом месте, где мари прятала денежки, Грегори знал…

— Много, — алчно сказал Грегори. — Несколько золотых и серебро, и…

— Это не то. Она выручила это у мэра за свои грибы, — ответил Ганс хрипло. — Не тронь ни гроша. Никто не должен знать, что мы тут были. Она даже догадаться не должна, понял? Эти деньги — гроши в сравнении с тем, что мы можем получить, если ее секрет узнаем. Так что не вспугнуть бы ее раньше времени…

Ганс помолчал.

— Я чую, — наконец произнес он зловещим тоном. — Чую, что она бывает в столице! Здесь пахнет приправами и благовониями, каких у нас не купишь.

— Ничем тут не пахнет, — огрызнулся Грегори. — Ты просто голову нам морочишь. Уж просто признайся, что ошибся. Мари дура, каких поискать. Если б она попала в столицу, да получила там денег, она б увешалась с ног до головы побрякушками и лопала бы сладости. Все б увидели.

— Он мне верит! — огрызнулся Ганс. — А что думаешь ты, никого не интересует!

— Кто — он?

Этот голос был буднично-спокойный, но я чуть не заорала во все горло, потому что он принадлежал Эвану!

Так вот кто разгуливал по чердаку! Эван устроил засаду и охранял мой дом!

Инквизитор ступил в мою комнату незаметно, так, как только он умеет.

Но с первым же его шагом яростно и прекрасно зазвенела разъяренная сталь.

И кончик острого узкого меча прочертил белую царапину на полу.

От этого звука у меня-то кровь стыла в жилах! Что уж говорить про негодяев?

Ганс не произнес ни звука. Он отпрыгнул назад с такой ловкостью, словно был юношей лет двадцати, а не стариком, и выскочил за дверь.

Я только услышала, как он тяжелыми башмаками пересчитал ступени.

А вот Грегори повезло меньше. Нога его поврежденная не позволяла ему бегать так прытко, как Ганс. Эван одним шагом оказался у дверей и пинком захлопнул ее перед носом у Грегори!

А его меч страшно и безжалостно уткнулся в плечо бывшему жениху глупышки Мари.

И, пронзив, пригвоздил его к косяку.

Грегори, корчась, испустил ужасный крик.

— Стой смирно, — безжалостно велел инквизитор, сверля яростным взглядом Грегори и удерживая меч твердой рукой. — Не дергайся, не то напачкаешь мне тут. А я не настроен убирать за тобой, червяк. Кто ваш главарь? Кто посмел творить бесчинства в этом городе?

— Я не знаю! — проорал Грегори, корчась от боли.

— Да неужели?

— Ганс! Ганс его знает! Он передает от Него приказы! Я никогда Его в лицо не видел!

Инквизитор не поверил. Он внимательно посмотрел на Грегори и… повернул в его ране меч.

Грегори взревел так, что я зажала уши ладонями.

— Проклятый демон! — выдохнул Грегори. — Упиваешься страданиями людей?

Брови Эвана удивленно взлетели вверх.

— Я? — произнес он. — Да разве? Я не делаю ничего сверх надобности. Только для дела. Я даже не присутствовал, когда тебе ребра пересчитывали. А вот ты, я слышал, любишь слушать, как кричат молоденькие девушки, которым больно?

И Эван снова крутнул меч в ране Грегори.

Тот снова взвыл, а потом расхохотался. Жутко, как гиена

— А, так ты просто мстишь! За девку мстишь! — выплюнул он с таким презрением, что мне губы обожгло. Этими губами Мари когда-то целовала этого мерзавца… — За эту подстилку? Она уже дала тебе?

— Нет, — спокойно ответил Эван.

Я едва не закричала, когда в свободной руке Грегори блеснул нож. Он успел замахнуться им так быстро, умело и ловко, что дыхание в моей груди остановилось.

Но Эван словно угадал его намерения и миг удара.

Он успел поймать нож.

Я видела, как его рука, облаченную в черную перчатку, сомкнулась на лезвии, и клинок с треском лопнул, словно был из сухой деревянной планки.

Эван поранился; я увидела кровь, блеснувшую на его черной перчатке.

Но он и вида не подал, что ему больно. Отшвырнув в сторону обломок ножа, раненной рукой Эван ударил Грегори в лицо, и тот с вскриком обмяк, повис на пришпиленной к двери руке.

— Бесполезный ублюдок, — ругнулся Эван. — Твоя жизнь не стоит и такой малости, как распоротая перчатка. Подлежишь развеиванию.

Услышав эти непонятные и грозные слова, Грегори вынырнул из своего обморока и попытался загородиться от инквизитора свободной рукой.

— Постой, подожди! — он верещал, как заяц. Его лицо исказились, в нем не было ничего человеческого, никакого достоинства. Только страх. — Это что, разве суд?! Это произвол! Это незаконно! Смерть? Нет! Тебе нельзя меня трогать!

Эван усмехнулся:

— Беглый преступник, застигнутый на месте преступления, уличенный в связях с разбойниками, покусившийся на жизнь инквизитора… Ты правда думаешь, что нужен какой-то особенный суд? Который будет снисходителен к тебе по непонятной причине? Нет. Считай, я свершаю акт милосердия.

Эван рывком освободил свой меч и снова влепил Грегори крепкую плюху, так, что тот вскрикнул и по полу покатился.

— Прах к праху, — негромко произнёс Эван, раненной рукой чертя в воздухе над распростертым телом какие-то знаки.

По ногам потянуло холодом, просто-таки пробирающим до костей.

Одно касание его было так же невыносимо, как ледяная вода в застывшей зимней реке.

Этот оживший сквозняк крался к Эвану, как послушный подозванный зверь, полз из темноты, дыша древней угрожающей силой.

Эван не сказал больше ни слова. Просто указал на Грегори, и холодный поток скользнул в нему.

Охватил всего, опутал, завертел, как игривый осенний ветер хватает оброненный деревом лист, и… все. Грегори не стало. Просто не стало, словно его кто-то стер. Ни крови, ни криков.

Думаю, все вопли просто застыли у него в горле.

Даже его кровь на пронзенном мечом Эвана косяке исчезла.

А сам Эван, сжав в кулак раненную руку, чтоб кровь из нее не капала на мои полы, осторожно, как будто кто-то может его услышать, шагнул вперед и… растворился в ночной тишине.

Все стихло.

Фонарь Грегори, оставленный тут же, на полу, погас, словно ледяной ветер коснулся и его пламени.

И о ночной стычке напоминал только окровавленный поломанный клинок, который Эван отбросил в сторону и забыл о нем.