Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

Глава 8. Пари

Втроем — я, Ханна и Бибби, — сидели над столом с остатками ужина, и рыдали о счастья, глядя на кучу золота, что оставили нам знатные господа.

— Это же богатство какое! — шептала Ханна, утирая морщинистые щеки. — Можно хороший дом купить, и повозку с лошадкой, и с десяток поросят! И красивое платье со шлейфом! Да еще и останется! Будешь знатной дамой, госпожа!

— Дела теперь пойдут на лад! — вторила ей Бибби.

— Погодите с платьями! — я уткнулась лицом в ладони. Лицо мое пылало. — Крепко встанем на ноги, тогда уж…

В другой день я с удовольствием помечтала бы о нарядах и о лучшей жизни. Поболтала б Ханной и с Бибби, но не сегодня.

Инквизитор ушел вместе с гостями, галантно раскланявшись и попрощавшись. Но на прощание он кинул на меня такой огненный взгляд, что я поняла, что он вернется вечером.

Чуть позже, проводив до дома мэра и поддержав неспешную светскую беседу о погоде.

Закроет за пыхтящим толстяком дверь и торопливо повернет обратно, к порогу «Золотого трюфеля» …

— Идите отдыхать, — еле слышно произнесла я. — Завтра будет новый день. Нужно будет нарубить много мяса, мелко-мелко, а завести теста… побольше.

— Теста? — произнесла сбитая с толку Бибби. — Зачем? Новый рецепт для ваших трюфелей?

А Ханна, старя проныра, сразу все поняла.

Ворча, она увлекла девушку за собой, оставив меня наедине с моими деньгами… и с ожиданием.

Предчувствия меня не обманули; едва я успела прибрать свои сокровища, унести посуду и протереть стол, как колокольчик над дверями чуть слышно звякнул, и в таверну вошел он.

Эван.

Теперь я называла его только о имени. Инквизитор — от этого слова веяло чем-то пугающим, а я Эвана не боялась. И бояться не хотела.

«Возьми же себя в руки! — молила я себя, вся дрожа и изображая на своем лице мягкую радушную улыбку. — Не пялься на него, как на ожившее чудо! Не хватало еще, чтоб он подумал, что ты за ним волочишься!»

— Что-то забыли, господин инквизитор? — как можно приветливее проговорила я.

Он подошел ближе. Теплый свет очага заплясал на его светлой матовой коже, отразился в темных глазах и яркими бликами лег на черные роскошные локоны.

— Да, — ответил он, глядя мне в лицо. Под глаза его залегли глубокие тени от длинных ресниц, и он казался мне очень молодым и самым прекрасным на свете. — Мэр решил пригласить вас на ежегодный городской бал в честь конца осени. Знаете, праздник урожая, увеселение… там соберутся важные люди, будут угощения и танцы.

Он вынул конверт из плотной бумаги, запечатанный красной сургучной печатью, и подал его мне, все так же не сводя с меня пылающего взора.

— О, как это мило с его стороны, — произнесла я, протягивая руку за конвертом. — Но зачем же было самому утруждаться, проделывать этот путь обратно…

Миг — и я оказалась в его объятьях, с его губами на моих губах.

Его поцелуй, неспешный, мягкий, сладкий, слишком умелый и слишком нежный, лишил меня сил. Я лежала в его руках, обмякнув и ослабев, потеряв всякую способность к сопротивлению. А Эван, этот роскошный и соблазнительный мужчина, ласкал меня и целовал так, что голова кружилась.

— Что вы делаете, инквизитор, — заплетающимся языком промолвила я, едва он выпустил меня на миг. Но Эван тотчас же повторил свой головокружительный поцелуй, выпив мой голос до дна. Он коснулся языком моего языка, и я услышала свой стон, нежный и дрожащий.

Ноги мои подкосились, я едва не упала, и упала бы, если б Эван не подхватил меня на руки.

Господи, какой сильный мужчина!

Сроду не видела я таких, что могли б держать на руках женщину и продолжать нежно ее целовать, словно тяжесть тела ничего не стоила!

— Эван, нас увидят, и тогда…

Сказала — а сама оторваться от него не могу.

Теперь я сама целовала его, так же страстно и жарко, как он меня. Гладила его щеки, запускала пальцы в его шелковистые черные волосы, прихватывала своими губами его губы, такие мягкие. Кто б мог подумать, что они умеют жестко и жестоко изгибаться, когда инквизитор выносит обвинительный вердикт!

— Кто нас увидит, Мари? Ваши помощницы? Разве они не спят?

Его глаза были так близко. Они просто обжигали страстным взглядом, и мне казалось, что в темных зрачках кипела золотая магия.

Он смотрел ласково, со страстью, и я, поддавшись порыву, обняла его лицо ладонями, со стоном припала к его губам, целуя, выдавая свое нетерпение и всю свою нежность, что жила в моем сердце по отношению к этому мужчине.

К мужчине, которого я видела в третий раз в своей жизни!

— Мари, — хрипло произнес он, прижав меня к себе. — Мари, я знаю, что не должен… я знаю, что нам нельзя… Но Мари, я жить без тебя не могу! С тех пор, как я увидел тебя, с тех пор, как коснулся твоей души, с тех пор, как почувствовал твою чистоту, ни о какой другой женщине я думать не могу. Ты нужна мне, Мари. Я хочу быть с тобой. Я…

Тут он запнулся, а у меня сердце ухнуло вниз, словно я лечу с огромной высоты и вот-вот разобьюсь!

— Я люблю тебя, Мари, — произнес он мягко и кротко. — Милую девушку из маленького городка. Я полюбил тебя сразу, едва увидел. Ты нужна мне, Мари.

Словно острое и холодное, как лед, жало вонзилось мне в сердце.

Эван смотрел на меня с такой любовь, с такой нежностью, с таким трепетом, но я хорошо помнила первые его слова.

«Я знаю, что нам нельзя».

— Но почему нам нельзя встречаться, Эван? — осторожно спросила я.

В его ласковых глазах вдруг полыхнул черный пламень. Брови грозно изогнулись, так, что я напугалась произошедшей в Эване перемены.

Я тотчас же оказалась на ногах, а его крепкие, сильные руки сжались на моей талии.

— А ты сама не понимаешь, Мари? — горько произнес он, испытующе заглядывая мне в глаза.

— Нет, — испуганно прошептала я, глядя на него во все глаза.

Он криво усмехнулся, провел ладонью по моей щеке.

— Невинное дитя, — хрипло произнес он. — Между нами пропасть. Кто ты, и кто я.

Эти слова ранили меня. Холодной болью полоснули сердце. Да так, что я отшатнулась от Эвана, с которым еще миг назад готова была бежать уж если не на край света, то в койку точно.

— И кто же мы с вами, Эван? — почти зло произнесла я.

Он криво улыбнулся, глянул на меня исподлобья особенным взглядом, таким, от которого разум мутился, и желание разгоралось невыносимо.

Молодой и сильный. Красивый до безумия. Черные брови, темные глаза. Чувственный рот. Высокие скулы, породистый тонкий нос.

— Я королевский инквизитор, Мари, — веско произнес он.

— Аристократ в десятом поколении, полагаю? — еще злее произнесла я, отступая на шаг, хотя голов у меня кружилась от болезненной влюбленности. Я злилась, но не только на него — на себя тоже. Размякла, раскисла! Поверила розовым мечтам!

— Разумеется, — вежливо и сдержанно ответил он, чуть поклонившись. Словно представившись. Словно до этого момента мы были не знакомы. Да так и было; я не рассматривала Эвана с этой точки зрения. Я не думала о нем, как о высокородном аристократе, который далек от меня, словно солнце. И который благосклонно снизошел до меня, простушки Мари…

— А ты, Мари, — безжалостно продолжил он, — хозяйка таверны. Девушка из черни. Да, красивая, милая, умная и чистая. Но из черни. Ты не ровня мне. Понимаешь? И я не хочу, чтобы на нас с тобой показывали пальцами.

— На нас?

— Разумеется, — он поморщился. — Если мне мое увлечение еще простят — все ж ты хороша собой, и необыкновенна, — то тебе нет. О тебе за спиной будут шептать… всякое.

— И что же будут говорить обо мне?

Не знаю, зачем тянула из него эти горькие слова. Словно добровольно пила отраву. Чтобы переболеть однажды, выздороветь, и больше никогда, никогда!..

— Проститутка и содержанка — самое мягкое из того, что скажут, — прямо произнес он.

— А, вот как, — со злым смешком произнесла я. — То есть, вариант с женитьбой вы не рассматриваете, господин королевский инквизитор?

Он с интересом и удивлением приподнял бровь. По его ярким губам скользнула улыбка, столь соблазнительная, что я до боли снова захотела поцеловать эти губы. О, мука!

— Жениться на вас, Мари? — произнес он с удивлением.

— А, значит, нет! То есть, вас устраивает, что связь с вами сделает меня проституткой и содержанкой? Да, говорить об этом не будут, вы ведь хотите скрывать эту порочащую связь. Но от этого я не буду проституткой меньше.

Всего-то и надо, что смириться с положением вещей.

То, что он сказал, то, что так оскорбило меня —это ведь правда.

Аристократ, инквизитор — это вообще невероятное чудо, что он удостоил меня вниманием. А тем более влюбился. Так что мне стоило бы наступить на горло своей гордости и ответить на его ухаживания.

Хоть недолго, хоть краткий миг, но я испила бы его любовь и страсть.

Жила бы безбедно, в достатке, не думая о завтрашнем дне.

Но…

«Продать себя? — с горечью подумала я. — Пусть даже любимому человеку? И постоянно чувствовать униженность и зависимость от него? Встречаться тайком и каждый раз все сильнее понимать, что я второго сорта? Нет уж! У меня гордость есть. И руки. И моя таверна. И талант повара. Я проживу. Я выкарабкаюсь. Нужды продавать себя у меня нет! Так что я не позволю вытирать об себя ноги!»

— Тогда вынуждена отказать вам, господин инквизитор, — сказала я, гордо задрав голову. — Однажды я сказала «да» человеку, выше меня по положению, и горько разочаровалась. Вы знаете, к чему это привело. Второй оплеухи от жизни мне не нужно.

Он улыбнулся.

В его глазах, еще минуту назад бывших такими грозными, такими страшными, плясали смешливые искры.

— То есть, — произнес он вкрадчиво, рассматривая меня так, будто я была чрезвычайно забавным, незнакомым ему зверьком. — Вы разрешите себе допустить до своего тела мужчину только если он на вас женится?

Я пожала плечами.

— Получается, что так, — ответила я. — Когда-то же надо исправлять свои ошибки?

Инквизитор прикусил губу.

Это единственное, что выдало его досаду. Слишком эмоциональный жест, слишком жадный, наполненный страстью и яростью.

Он хотел меня.

Он кипел, желание, любовь и страсть пожирали его.

Но инквизитор умел себя держать в руках. Пожалуй, это его качество было как нельзя кстати сейчас. Иначе, боюсь, он либо влепил бы мне пощечину, либо изнасиловал меня.

— Что ж, — произнес он смешливо, — нет, действительно, я мог бы жениться на вас, Мари. Действительно мог бы.

— Но?..

— Не «но», а «если бы». Если бы вы были чуть больше, чем простая трактирщица. Если бы вы были… богатой и уважаемой дамой. Если бы ваши грибы, ваши драгоценные трюфеля, ел сам король.

— Ах, вот оно что! — со смехом воскликнула я. — Вы желаете признания, славы?

— Нет, — веско ответил он. Лицо его сделалось серьезным и пугающим. — Я желаю положения в обществе. Коль уж вы заговорили о женитьбе, Мари, и требуете от меня серьезных шагов, то я тоже потребую. Я не мальчик с улицы; вы должны это понимать. И мне нужна жена с положением в обществе. Можете вы достичь этого положения?

— Постараюсь, — дерзко ответила я.

Я! Вчера еще голодающая, лишенная всего, самого необходимого! Сегодня уверяла инквизитора, что смогу стать ему ровней!

Но отступать было поздно. Да и не хотелось отступать никуда!

«Только не это! Только не продавать себя! — билось у меня в висках. — Хватит вверять свою жизнь мужчинам! Даже самые любимые, они способны превратить ее в ад. Особенно — самые любимые…»

Инквизитор с вызовом глянул на меня. Глаза его были холодны и внимательны.

— Скормите ваши трюфеля королю, Мари, — произнес он особо гадким тоном. — И я женюсь на вас, даю слово. А до тех пор прощайте.

Он церемонно поклонился мне и, не дав сказать и слово, поспешно вышел вон.

***

Я ужасно рассердилась.

И еще больше расстроилась, потому что моя странная, внезапно нахлынувшая любовь оказалась несбыточна.

Жалела ли я о заключенном пари? И да, и нет.

Я ужасно хотела достичь цели.

Я хотела попасть на прием к королю и предложить ему свои трюфеля.

Но вовсе не для того, чтоб в самом деле выбиться в люди и выйти замуж за Эвана.

Это теперь казалось мне совсем уж несбыточным, недосягаемым.

Своим спором я оттолкнула его от себя, да и себя от него. Словно дала приказ не приближаться к нему. Отгородилась надежнее, чем стеной.

Теперь, даже если я выполню это условие, вернуться снова к обсуждению свадьбы казалось мне невозможным. Чем-то стыдным и отвратительным. Чем-то вроде купли-продажи. Нет, это уже не любовь!

Но доказать Эвану, что я чего-то стою, хотелось!

Ах, как хотелось!

В запальчивости я пообещала ему сделать то, что было практически невозможно.

И это обещание разожгло во мне какие-то особые силы. Я готова была биться до конца! Сделать все, что от меня зависело!

Но на носу была зима. Путешествие в столицу дело дорогое, а я не могла себе позволить бездумно потратить заработанные с таким трудом и с таким редким везением деньги. Оставить Бибби и Ханну жить на одной картошке только потому, что мне вздумалось утереть нос Эвану?

Нет.

Да, да, надвигались холода, и скоро грибов совсем не станет. Это я понимала.

Таяли последние теплые дни, а вместе с ними и моя надежда в ближайшее время выиграть этот спор. Гордыня шептала мне, что неплохо было бы явиться на бал к мэру победительницей, признанной поставщицей трюфелей к королевскому столу. Но это было очень рискованное и затратное предприятие. Ах, как меняются приоритеты, когда есть, что терять! Таверна только-только вылезла из нищеты. Начали захаживать клиенты. Все дела требовали моего присутствия, моих решений. Могла ли я все бросить, оставить Бибби и Ханну без совета? Нет!

И я не решалась.

Возможность покорить королевскую кухню отодвигалась все дальше, в перспективу туманного будущего. Я понимала, что на бал к мэру я явлюсь как обычная горожанка, и меня пустят разве что у стенки постоять и посмотреть, как важные горожане пируют и танцуют.

Возможно, я увидела бы и Эвана, флиртующего с какой-нибудь богатой и нарядной девушкой. Может, он даже кружил бы ее в танце. Шептал бы ей милые глупости на ушко. А она смеялась бы и опускала взгляд застенчиво.

От этих картин, то и дело всплывающих перед моими глазами, кровь закипала в жилах и сердце рвалось на куски.

Но сорваться, все бросить, и бежать что-то доказывать Эвану ценой благополучия моей таверны я не могла.

Никогда снова я не стану всем рисковать ради мужчины. Нет.

Я была в ответе не только за себя, но и за тех, кто мне доверил свои жизни. За тех, кто был со мной в трудный час. За малышку Бибби, что трудилась для меня не покладая рук. За Ханну, которая поверила мне.

Это стоило дорогого.

Поэтому я упрятала свою гордость и свою жажду мести поглубже в сердце и занялась насущными проблемами.

Нет, о споре я не забыла. Казалось, я думала о нем каждый миг, жила и дышала им, складывала в памяти каждую крупинку, каждую мелочь, что могла бы мне помочь. Но саму реализацию своего плана я оставила до лучших времен.

А пока нужно было упрочить свое положение.

В моей таверне всегда должно быть светло, тепло и сытно! Никто не должен дрожать перед будущим, все должны быть уверены, что всегда будет кусок хлеба! А значит, надо больше и усерднее трудиться всем на благо!

В помощь Бибби я наняла пару девушек, расторопных, молодых, сильных, симпатичных.

Помня о словах Эвана и о предательстве тех бедняков, которых привечала, я отвергла всякую мысль о том, чтоб нанять кого-то из них.

Нет; достаточно жалеть всех подряд. Мари никто не пожалел! Еще и не упустили возможности нож в спину вонзить, как только представилась такая возможность! Отомстили мне за успешность, из зависти оговорили, надеясь растащить мою таверну по камешку, по бревнышку, паразиты!

Вот и я буду делать то, что выгодно мне, а не то, что шепчет жалостливое сердце.

Девушки должны были не только привлекать новых посетителей своей приветливостью, красотой и добрыми улыбками, но помогать нам с Бибби на кухне. Месить тесто, жарить кур, разливать доброе красное вино, разносить еду, мыть посуду.

Им я тоже пошила платья из зеленого бархата.

Из того самого, который хотела надеть под венец. Не знаю, зачем, но я все еще помнила о Грегори и все еще хотела посмеяться, пусть не в лицо ему, так вслед уходящей о нем памяти.

Ханна тоже обрела пару помощниц, крепких женщин. В их обязанности входила работа потяжелее.

Они носили воду, кипятили ее, отмывали комнаты и зал за посетителями, стирали белье и ухаживали за нашими поросятами, которых Ханна выпросила купить еще.

У фермеров я купила пару стогов золотой соломы, чтоб было что постелить в свинарнике, чтоб поросята наши хорошо перезимовали и не замерзли.

Вместе с соломой мне привезли и с десяток мешков пшеницы. Одной картошки на наше стадо небольшое было б маловато!

— Весной, — пыхтела Ханна, из котла вываливая в корыто хрюкающим поросятам вареное зерно с картофельными очистками, — гусят возьмем. Гуси — птица хорошая, полезная. Это и яйца, и мясо, и пух. Набьем их пухом перины, будем спать как королевы!

— Тебе, Ханна, набьем самую большую, — сердечно пообещала я. — А Бибби сделаем полдюжины подушек в приданое.

— О-о-о, — протянула Ханна. — Бибби мы выдадим замуж за солидного человека! Кроме пуховых подушек, соберем ей в приданое целый зеленый сундучок с медным замком! Закажем у белошвеек самое тонкое и красивое белье, и купим часы с цепочкой, как у важной дамы!

Бибби, слушая нашу болтовню, только краснела.

— Но лучше всего, — сказала я, — научу-ка я Бибби готовить. Чтоб у нее была профессия в руках. Чтоб она всегда могла найти хорошую работу и прокормить себя. Муж мужем, а сама она тоже должна что-то уметь делать. Если умеешь работать, никогда не пропадешь.

— Господа Мари! — вскричала Бибби, прижимая руки к сердцу. — Да какая ж мне работа еще? Я от вас никуда не уйду! Я навсегда с вами!

— Спасибо, Бибби, — ответила я. — Ты самый верный мой дружок. Ты да Ханна. Но жизнь идет, и как знать, что ждет нас завтра. Так что наука тебе моя не помешает. Вдруг ты решишь открыть свое дело?

Мы с Бибби перед зимой потрудились на славу.

Кабанчиков Ханны мы не тронули, еще малы.

А у мясника купили хорошие туши, и в маленькой коптильне развешали на крюках просоленные окорока, разложили на решетках ребрышки с душистыми травами. Ольховая щепа давала хороший дым, сало чуть вскипало под коричневой шкуркой, и запах копченостей сводил с ума.

Наготовили и нажарили мы и домашней колбасы, набив промытые и вычищенные кишочки, насолили в кадушке белого, с красными прослойками мяса, сала с чесноком и перцем.

С этим и зимовать не страшно!

Из голов и ножек сварили холодец и подавали его со жгучим хреном и картофельным пюре забредающим в нашу таверну работягам. Дешево и сытно.

По вечерам в пятницу из печени я жарила тонкие печеночные оладьи и подавала их с пережаренной морковью и луком, сочащимися оранжевым горячим маслом, горожанам побогаче.

В субботу мы пекли пироги с картошкой и продавали каждый за грош, а в воскресенье стряпали… пельмени и подавали их в красивых порционных горшках с бульоном и с зеленью.

Среди зажиточных горожан это блюдо пользовалось большим успехом. Кто бы знал, почему.

Может оттого, что было оно новым, необычным, вкусным и сытным.

А может, потому что кто-то пустил слушок, что все, что я готовлю, годится и для королевского стола. И всем хотелось отведать блюдо из королевской кухни.

Катая тесто у ярко горящего очага, я лишь посмеивалась, представляя короля, уплетающего пельмени со сметаной и зеленью и шумно хлебающего горячий бульон с золотистыми кружочками жира, плавающего на поверхности. Впрочем, что я знаю о короле…

Мясо для пельменей приходилось мелко рубить ножом и перемешивать в огромном чане с солью и перцем. Долго и муторно, конечно, но за каждый горшочек мы выручали по десяти медных монет, ссылаясь на изысканность блюда. Цена, конечно, была очень велика, но много кто хотел отведать королевских пельменей. И потому мы продолжали их готовить.

Это мы поручали Ханне.

У нее был просто талант — справляться быстро с большим объемом работы.

Она ловко стучала ножом по разделочной доске, чистила лук ведрами и перемешивала красный свежий фарш с перцем и солью обеими руками так ловко и с таким старанием, что сердце радовалось.

— Будет зима, холод, — говорила я, стряпая круглые маленькие пельмешки, — и можно будет лепить их впрок. Вечерами будем их лепить, настряпаем разом много, наморозим, разложим по холщовым мешочкам, подвесим на чердаке и будем варить по мере надобности.

Бибби смотрела, как я готовлю, училась, и во всем мне помогала. Но готовка это была лишь малая часть наших повседневных забот.

К зиме надо было сделать много запасов.

Купить муки, масла, чтоб хватило на долгое время. Набрать соли, перца и приправ.

Наполнить погреб овощами, морковкой, луком, свеклой.

Закатить пару хороших, больших бочек с добрым красным вином.

Накупить холста на новые полотенца и скатерти.

Это все стоило денег, и немалых. А еще нужно было позаботиться о дровах, чтоб было чем топить печь в зимние суровые дни, о теплой одежде для нас всех.

Разве ж могла я в такое непростое время отлучиться из таверны? Взять хоть монету и потратить ее на несбыточную мечту? И оставить ту же Бибби без теплых сапог?

Нет, нет…

***

Глядя, как моя таверна медленно, но верно превращается снова в хорошее, бойкое доходное заведение, глядя, как полки в подвале заполняются припасами, крынками, горшками с топленым маслом, с мясом и солониной, я чувствовала себя все уверенней. Все богаче. Все спокойнее.

Теперь весь город увидел, что глупышка Мари на самом деле не легкомысленная девица легкого поведения, а умелая и крепкая хозяйка. Все чаще обо мне говорили уважительно. И забывалось мое прошлое, связанное с Грегори. Ну, оступилась, со всяким бывает. Зато поднялась, а не скатилась на самое дно. И мэр благоволит.

И все чаще со мной вежливо раскланивались мужчины. Они восхищались моим заведением, чистотой и уютом таверны, какого не было, пожалуй, в доброй половине всех таверн города. И вежливо начинали разговор издалека о том, что даже такой прекрасной хозяйке, как я, нужны крепкие мужские руки в помощь.

Сватались, значит.

Но я вежливо и непреклонно пресекала такие разговоры на корню. Да, некоторые женихи мои были весьма приличными людьми, состоятельными даже. И наверняка были и такие, что сватались действительно из симпатии ко мне, а не из желания поживиться за счет глупышки Мари.

Но что-то мне не давало ответить положительно на их предложения.

Неужто я в самом деле думала, что мне удастся соединить свою судьбу с Эваном?

Бред, какой же это бред!

Да, теперь в моем сундучке лежало достаточно золота и серебра.

Но всего этого богатства не хватило бы, чтоб поравняться с Эваном! Он-то, небось, в замке живет и ест перепелок и оленину на завтрак.

Чтоб ему!..

Чем больше дохода приносила таверна, чем лучше шли у меня дела, тем чаще я возвращалась мыслями к нашему спору, и тем больше мне хотелось сейчас же, сию минуту выиграть этот спор.

Но я изо всех сил сдерживала себя, успокаивала, чтоб не наделать глупостей.

«Не время», — думала я.

Пока однажды не пришел ко мне посланец от мэра с приличной оплатой и не попросил приготовить трюфель к его столу на какое-то домашнее торжество.

Я не стала противиться, а наоборот, приняла это предложение с радостью. Все-таки, на трюфеля охотников не много, особенно тех, кто мог хорошо заплатить. А несколько золотых никогда мне не помешают.

Поразмыслив, решила приготовить утку, птица у меня всегда хорошо получалась.

Я велела Бибби купить самую лучшую тушку хорошего, жирного утенка, и приправы. Список приложила. Утку следовало замариновать перед готовкой, поэтому нужно было спешить.

Принесенную Бибби тушку я хорошенько промыла, а затем чуть подсушила, чтоб мясо не раскисло и не напиталось лишней влагой.

Держу пари, никто в этом мире так тщательно не отмывал мясо перед готовкой!

Пять приправ, что купила Бибби по моему списку, я тщательно истолкла в каменной ступке до однородного порошка, добавила сахара, соли, и этой смесью тщательно просыпала утку изнутри. Это была измельченная в порошок смесь бадьяна, гвоздики, корицы, перца и семян фенхеля.

Деревянными тонкими веточками я сшила ее, чтоб вода внутрь не попала, и ошпарила ее кипятком, чтоб шкурка побелела и была приятного цвета.

После, вынув утку из воды, снова положила ее сушиться на чистое льняное полотенце, а сама приступила к варке глазури, которой следовало залить и замариновать утку.

Чашка воды, пара чашек особого сахара, да пара ложек винного уксуса, вот и все. Этой густой, как патока, смесью я залила утку, поместив ее в глубокую миску, и отправила в прохладный погреб, понадежнее прикрыв тяжелой крышкой.

— Ну, теперь дело стало за грибами, —пробормотала я, утирая руки.

И потому следующим утром, чуть расцвело, я оказалась на дороге, ведущий в арендованный мной лес. С корзинкой в руках, в одном только легком плаще поверх теплого шерстяного платья.

Да, я пошла туда по просьбе мэра. Но мысль о споре с Эваном тотчас же возродилась, тотчас же зажгла мой разум, вернулась, и уже не отпускала меня.

Я шла искать грибы не только для мэра. Но еще и для того, чтобы попробовать предложить их королю. Я, безумная, шла и знала — я иду, чтоб завершить спор. Исполнить мое обещание Эвану. Доказать ему!..

Шла и знала, что уже ничто не сможет меня остановить. Никакие доводы разума.

На что я надеялась? Наверное, отыскать огромный, самый лучший и свежий, королевский трюфель.

Чтобы… что?

Вот тут мои мысли прекращали свой бойкий бег.

Потому что вдруг до меня дошло, что я дала инквизитору невыполнимое в принципе обещание.

Трюфели грибы нежные. Пять дней — и гриб бесповоротно испорчен. Да что там пять, король и через пару дней не станет его есть! А до столицы путь неблизкий. Дней шесть, наверное?

«А как же тогда иноземец поставлял свои грибы в столицу? — изумленно подумала я. Эта мысль меня так поразила, что я едва не встала столбом посреди дороги. — Или он не поставлял? Картофелем торговал? Но тогда откуда у него деньги? Он был богат, хоть и не кичился своим богатством. За пару серебряных, выторгованных за картофель, его б не убили. Да и не выгодно это — продавать один только картофель. Его можно было б местным продать, но он этого не делал. Значит, не нужно ему это было. Он в столицу предпочитал кататься. Но как, черт его дери, он это делал, как сохранял грибы свежими?!»

Мысли так одолели меня, что я не заметила, как меня настигла повозка, и старый Ганс приветливо улыбнулся, глянув с облучка на меня.

— Доброе утро, Мари, — поздоровался он, приподняв шляпу. — Чуть свет, а ты уж на ногах?

— Да, — ответила я растерянно, проведя по лицу ладонью, словно стараясь стереть мечущиеся в беспорядке мысли. — Мне нужно в лес…

— Что-то потеряла там? — участливо спросил Ганс.

— Нет, нет, — ответила я. И тут же спохватилась.

Меня словно что-то ужалило прямо в сердце.

Этого человека я знаю-то несколько дней, ну, может, чуть больше месяца, и то лишь его имя и род занятий.

Я привыкла, что он добр ко мне, но каковы настоящие его намерения? И так ли он добр и благороден, как кажется? Кто знает.

А мое смятение может показаться ему странным. Он может заподозрить что-нибудь, например, что иду я искать колдовские вещицы погибшего иноземца, или деньги его. Или вообще захочет меня ограбить!

— Мне нужен гриб, хороший гриб, может, получится продать его мэру подороже. Побежала чуть свет, а нож-то и забыла! Как копать?

— Так я тебе свой одолжу, — миролюбиво произнес Ганс. — Давай залазь в повозку, и поехали!

Глянув в его улыбчиво лицо, я немного успокоилась и шустро влезла к нему, подобрала полы плаща. Но все равно по спине моей пробегал холодок; слова инквизитора горьким ядом всплыли в памяти и отравили всякую мысль, каждое мое чувство.

«Где теперь все те люди, которым ты делала добро? Они все предали тебя!» — звучал в моих ушах его голос.

Как защитное заклятье. Как оберег.

Впрочем, могло так и оказаться. Инквизитор мог привязать ко мне свою защитную магию, чтоб она незримо меня хранила.

Ах, надо быть осторожнее и умнее!

Это глупышка Мари могла доверять людям, но не я. Мари уже поплатилась за свою доверчивость; нужно же чему-то научиться на ее ошибках! Тем более, на таких горьких и страшных…

Кто он, этот Ганс? Почему участлив ко мне? Почему спрашивает? Его какое дело? Чего сует нос не в свое дело?

Может, он просто любопытный болтун. Может, спрашивает, чтоб просто поговорить в дороге. Без дурных мыслей.

Но и в этом случае лишнего болтать мне нельзя.

Он сам зла не сделает, так разболтает за кружкой пива другим о моем достатке. А другие вполне могут захотеть поискать у меня в карманах.

Да-а, определенно, общение с инквизитором наложило на меня отпечаток…

— Так, стало быть, ты сумела клубни заморские распознать, и какие-то чудо грибы? — спросил Ганс весело, как только мы продолжили путь.

— Я же стряпуха, — уклончиво ответила я. — Кто, как не я, должен знать, что годится в пищу, а что нет?

Ганс недоверчиво покачал головой.

— Но как вообще ты поняла, что они растут там? Неужто иноземец рассказал? Ты знала его?

Я устало потерла виски.

— Ах, не говори глупостей! Знала… откуда ж мне знать его? Его убили, когда я совсем девчонкой была. Стал бы он рассказывать мне, соплячке, свои тайны! Проклятая бедность… Это теперь, когда заплатила за землю лендлорду, я могу признаться. Мы ведь с Бибби от голода пошли воровать хворост и грибы. Да, сюда, в проклятое место. Вот такое отчаяние нас настигло. И то, что эти клубни мы нашли, это удача, редкое везение.

— Да?

— Свиненыш, лесной кабанчик, — нехотя ответила я, — копал землю. Я и увидела эти клубни. Я в таком отчаянии была, что была рада доесть и за этой свиньей! Ну, стала копать клубни, и нашла грибы.

— Повезло, — философски заметил Ганс, погоня лошадку.

— Небо сжалилось надо мной, — глухо ответила я. — За все мои страдания.

Ганс покосился на меня.

— Слышала, — вдруг спросил он, — Грегори твой из-под стражи сбежал.

— Да ты что! — испуганно вскричала я.

— Да-да. Так что ты гуляй осторожнее теперь, — серьезно произнес Ганс. — Говорят, он отдал страже все, что у него было, чтоб они позволили ему улизнуть. А может, врут. Да только сбежал он правда. Голодный, побитый, опозоренный, он теперь очень опасен.

— А его мать?!

— А что старуха. Отправили доживать свой век обратно, в ее логово. Там и сидит. С ее стороны вряд ли будет тебе угроза, бабка еле ноги таскает с тех пор, как палач ей почесал по-свойски спину. А вот Грегори…

— Ему не отсекли руку, как обещали?

— Нет, — покачал головой Ганс. — Успел удрать до казни. Так что ходит теперь осторожно, да не одна!

— Спасибо, что предупредил, — сердечно произнесла я. — Буду осторожнее!

— Велишь снести и разобрать остатки дома иноземца? — спросил Ганс, когда мы подъехали к леску.

Я глянула на присыпанный осенней листвой и ветками холмик и чуть пожала плечами.

— Вероятно, весной, — неопределенно ответила я. — Чтоб расчистить место под посадку картофеля. Сейчас мне эти развалины не мешают. Да и рук нет, ими заниматься.

Ганс подмигнул мне весело.

— Меня обязательно позови, — сказал он. — Я никогда не прочь заработать. Вывозить мусор, камни…

Я кивнула. А сама смотрела во все глаза на свой участок леса.

Он был и таким… и не таким.

Кто-то здесь побывал, кто-то здесь поискал, покопался знатно!

Земля после копки картошки была разрыхлена, Ханна сожгла сухую ботву — вон небольшое темное пятно в траве, все, что осталось от костерка.

А на взрыхленной почве отчетливо виднелась цепочка свежих следов. И это были не те забулдыги, которых нанимал Ганс. Они уж давно тут не появлялись; а тот, кто здесь ходил, наступил в костер. Значит, был уже после того, как мои работники были тут в последний раз.

Кто-то что-то искал.

И теперь намного смелее, чем раньше!

— Дай мне нож, Ганс, — беспечно произнесла я, — пойду покопаю грибы, попробую годный отыскать.

А сама смотрела во все глаза, отыскивала взглядом следы неизвестного.

Кто это был, Грегори? Вряд ли у этого червяка достанет храбрости бродить вблизи города. Кто его знает, где он прячется…

Значит, тот, кто убил иноземца. Тот, кто чем-то хотел поживиться. Тот, кто разнес и разграбил его дом. Тот, кто искал что-то драгоценное и не находил…

Мороз пробежал по моей коже; от страха волосы шевельнулись на затылке, словно сама смерть стояла за моей спиной и дохнула на меня своим ледяным дыханием.

Не показывать! Ни за что не показывать Гансу, что я замечаю следы этих поисков на своей земле! Мне казалось, что если я выдам свой страх, за мной тотчас же придут злодеи, и будут мучить, выбивая тайну иноземца.

«А ведь у него была тайна, — думала я, разгребая сухие желтые листья на том месте, где в прошлый раз нашла грибы. Ганс копался в своей повозке, и я могла спокойно подумать в одиночестве. — И она была подороже золота! Деньги-то все его утащили в первые же дни, как его убили, думаю. А ходят сюда до сих пор. Что-то ищут. Тайна есть! Хотя бы та, как он поставляет грибы в столицу. Какая-то особая посуда, помогающая сохранить грибы свежими? Что?»

— Не оборачивайся и не кричи, — раздался вдруг голос над моей головой. Спокойный и тихий, но от страха у меня потемнело в глазах, и я чуть не упала лицом прямо в рыхлую землю. — Не бойся. Я не сделаю тебе зла. Подними голову.

Медленно-медленно, боясь увидеть что-то страшное и молясь всем богам, чтобы этого не случилось, я подняла взгляд.

Но боги, кажется, именно сегодня заткнули уши.

Передо мной, на развалинах своего дома, стоял… иноземец.

Жуткий, словно его вырыли из земли. Чуть покачиваясь на слабых ногах.

И лицо его было забинтовано, глаза перевязаны какой-то тряпкой. Видимо, чтобы скрыть самый огромный ужас…

— Ты призрак? — шепнула я.

— А ты поразительно догадлива, — хмыкнул он, продемонстрировав мне свою землисто-серую руку, сквозь которую можно было увидеть лес и Ганса, что-то ищущего в своей повозке.

— Что тебе нужно? — тихо спросила я.

— То, для чего я призвал тебя, — ответил призрак. — Месть.

Какая б ни была жуткая ситуация, а я нашла в себе силы насмешливо фыркнуть.

— Нашел, кого призывать для мщения! — произнесла я тихо, вполголоса. — Я же не воин, и не головорез.

— Уж кто призвался, — развел руками иноземец.

— Глупышку Мари не жал было?

— Ее смерть не моя вина, — ответил он. — Ее сердце не вынесло горя и голода. Я лишь подманил тебя в ее тело. Ну так что? Поможешь мне?

— Так что ж могу, — пробормотала я, старательно делая вид, что что-то ищу в земле.

— Многое, — туманно ответил иноземец. — Ищи правее. Еще правее. Там сидит поистине королевский гриб. Продашь его королю, и выйдешь замуж за Эвана. Ты ведь этого хочешь?

Руки мои задрожали, я склонила голову ниже, осторожно разрывая землю вокруг красивого, большого и крепкого гриба.

— Ты мне взятку предлагаешь?

— Не взятку, а сделку. Глупышка Мари не оценила бы ни картофель, ни трюфеля. Да она и не додумалась бы поставить на кон все, что имеет, чтоб заработать больше. А ты хваткая. Умная. Бесстрашная. Я думаю, у тебя все получится.

— Ты думаешь, что я буду тебя слушаться?! После того, как ты меня вырвал из родного мира и перетащил сюда?! После каторжного труда, страха, сомнений и голода?!

Иноземец усмехнулся.

— Но тебе же нравится, — сказал он беспечно. — Кем ты там была, в своем мире? Стряпухой, каких много? И что имела? Слабое больное тело, которое тебе тут же изменило, стоило чуть больше поработать? Хозяина, который пахал на тебе, как на лошади? Тут ты работаешь только на себя. И все, что ты наработаешь, будет твое. Ну, еще и Эван.

— Эван, — глухо повторила за призраком я. — Ты знал его?

Он снова усмехнулся.

— Знал ли я Эвана? — произнес он весело. — Знал ли поставщик деликатесов к королевскому столу королевского инквизитора? Разумеется, знал. А теперь ты будешь поставщиком деликатесов.

Он снова усмехнулся, словно видел меня и мои желания насквозь, да так едко усмехнулся, что я покраснела.

— Ты нарочно мне подсунул Эвана! — выдохнула я.

— Я? — удивился он. — Вовсе нет. Просто так уж вышло. Он явился сюда вовсе не из-за тебя, а из-за меня. Расследовать мою смерть. И, разумеется, он тебя проверил. Он проверяет все новое, подозрительное… необычное…

— И не нашел ничего особенного во мне! Это ты?

— Разумеется, — ответил иноземец. — Я немного защитил тебя от его острого взгляда. Зачем мне, чтоб мое орудие мести погубили инквизиторы. Так что не бойся. Ни один из них никогда не раскроет твоей тайны. Конечно, если ты сама не проболтаешься.

— А ты мне свою тайну раскроешь? — спросила я. — Как ты возил грибы королю?! Это же… невозможно.

Иноземец развел руками.

— Колдовство, разумеется. Я покажу, как это делается.

— Покажешь?! Вот уж не надо! Я только что из-под стражи! И я не хочу, чтоб тот же Эван схватил меня и сжег на площади. Он ведь сожжет?

Я снова вспомнила инквизитора, его острый, пронизывающий взгляд, его улыбку — влекущую и пугающую, — и зябко передернула плечами.

— Сожжет, — весело ответил иноземец. — За колдовство сожжет, разумеется. Но не за то, что я тебе покажу. Он сам мне выписал на него разрешение. Сам научил, чтобы я радовал короля деликатесами. Это и есть та тайна, за которую недобрые люди меня убили. Это то, что они ищут на развалинах моего дома все эти годы.