Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

Глава 7. Суд

Ханна оказалась права. Только в бедах, постигших меня, виноват вовсе не дурной глаз, а злое сердце и завистники.

Что могла б сделать одна мамаша Грегори? Да ничего.

Черной жабой ползала она под дождем из дома в дом, жаловаться, но никто ее не слушал. Из «Трюфелей» выгнали? Что ж, скандалистов нигде не любят. Тем более тех, кто начинает драться прямо с порога. Старухе с ее палкой нигде не посочувствовали.

А кое-где намекнули, чтоб она меньше махала руками. Не то переломают ей пальцы.

Но много местных красоток мне позавидовали.

Ну, как же! Молодая, красивая, свободная и с достатком. Грегори за мной начал волочиться, надо же! Да еще и выкарабкалась, выцарапалась из ямы, куда меня Грегори скинул. Да еще и с гонором, гордая такая!

Разумеется, мне надо было отомстить за мою свободу, за дерзость.

И доброхоты потянулись к дому Грегори, нашептывая в уши его стенающей и жалующейся мамаше всякие мерзости обо мне.

Таверна процветала, я закупала продукты и вино — а старуха точила на меня зуб, выбирая из потока лжи и сплетен то рациональное зерно, что помогло б меня утопить.

Для начала она разузнала, что я взяла в аренду проклятые земли у лендлорда. Не побоялась скверны, дурных слухов, смерти иноземца!

Потом по каким-то своим связям, знакомым, узнала имена тех забулдыг, что помогали копать картошку.

Их она приветила у себя в доме. И за бутылочкой доброго вина они рассказали ей, что очистили землю от заразы и отравы якобы по просьбе лендлорда. А куда дели клубни? Да кто ж их знает. Увезли куда-то.

Старуха все это слушала и на ус мотала. И сопоставила тот факт, что непонятную отраву куда-то увезли… и то, что у меня вдруг появилась какая-то неизвестная, но очень вкусная еда.

Дурой мамаша Грегори не была.

А потом вдруг один из забулдыг преставился.

То ли перепил, то ли переел, а может, и помогли ему в гостеприимном доме Грегори и его мамаши. Да только стоило ему зажмуриться, как старух начала охать и причитать на весь город, а на пороге моей таверны тотчас появилась городская стража.

— Мари Лино, — громовым голосом произнес капитан стражи, — вы обвиняетесь в колдовстве и отравлении людей!

— Что!.. — прошептала я, безотчетным движением сжимая свой стек. Только, боюсь, против дюжих солдат он мне не поможет...

— Люди умерли, Мари, — немного смягчившись, произнес капитан. — Отравлены. И указывают именно на тебя. Ты ведь пустила в ход то, что накопала в лесу? А оно, говорят, ядовитое. Все это знали. И ты тоже. Но ради наживы все равно это продавала.

— Да вы сами-то верите в то, что говорите?! — вскричала я в отчаянии. В ушах моих стоял мерзкий смех старухи. — Половина города у меня ужинала, и что?! Все отравлены?!

Капитан опусти глаза. Он и сам ко мне захаживал, и ужинал не раз. И был жив-здоров.

— Донос есть донос, — сухо ответил он. — С этим я ничего сделать не могу. Выписан ордер на твой арест. Велено тебя задержать, заключить под стражу и учинить суд и допрос. Будешь упираться — велено тебя пытать.

— Что! — выкрикнула Ханна и выступила вперед. Лицо ее тряслось от злобы. — То есть, бедняжка должна оговорить себя, чтоб избежать пыток, и сразу попасть на костер?! Это у кого ж вы взяли столько денег, чтоб учинить такой суд?!

Капитан озлился.

Видимо, с Ханной они были давние знакомые. И я вдруг ощутила, как горят огнем застарелые рубцы, шрамы от кандалов на ее старых ногах и руках. И нестерпимо жжется клеймо на ребрах, которое выжгли ей каленым железо, выбивая правду.

— Желаете суда? — произнес он низким и очень злым голосом. — О, не сомневайтесь! Суд будет!

— Когда?! — вскричала Ханна. — И кто будет судить?! Ваши разожравшиеся градоначальники?!

— Высший инквизитор! — мстительно рявкнул капитан, и Ханна побледнела, отшатнулась. — Что, старая ведьма? Помнишь его?! Он колдовства не прощает! И наказывает сурово, но справедливо!

От страха у меня зуб не попадал. Я стояла столом, не зная, что делать.

— Собирайся, Мари, — сурово велел капитан. — Возьми теплые вещи, в застенках сейчас сыро и холодно. И идем со мной.

— Не пущу! — шипела Ханна, растопырив руки. Казалось, она грудью готова кинуться на мою защиту. Но я остановила ее, хоть у меня перед глазами и было черно от страха.

— Ханна… не надо, — прошептала я помертвевшими губами. — Я пойду… пойду добровольно. Капитан, подождите минуту. Я возьму свой плащ и шаль, и пойду с вами.

Капитан смолчал, а я медленно и обреченно поднялась на второй этаж, в свою комнату.

Вслед за мной бросились и Ханна, рыдающая и все проклинающая, и Бибби, полумертвая от страха.

— Что ж теперь будет?! — плакала Бибби, прижимая руки к горящим щекам.

— До суда ничего, — мертвым голосом произнесла я, вынимая из сундука теплую шаль. — Таверну оцепят. Не думаю, что ее разнесут или подожгут; Грегори и его мамаша уж позаботились, дали на лапу кому надо, чтоб она осталась в целости и сохранности. Они ведь хотят ее себе оттяпать. Так что вы останетесь целы и живы, если не будете высовываться наружу. Запасов тут хватит надолго. После суда… ну, кто ж знает. Там уж всяк сам по себе. Спасайтесь всеми доступными способами, если что. Я не осужу.

— Нельзя тебе судиться! — вдруг зашептала Ханна. — Инквизитор этот сущий дьявол, злобный и безжалостный! Он все видит своими красными глазами! Он все чует! Он страшнее чумы, и убивает так же верно! Коснется тебя, и смерть расцветет на твоем теле больным цветком!

— Ой, да брось, Ханна, — произнесла я бесцветным, безжизненным голосом, перебирая вещи и вытаскивая плащ. — Еще скажи, что он осудил тебя без вины. Ты ведь колдовала. Я знаю это. И после суда выжила.

— Да, колдовала, — зашептала Ханна, пребольно ухватив меня за локоть. — Но грехи мои небольшие. Я нашла в себе силы расплатиться за них, хоть он и судил меня строго… А вот ты… пришлая! Услыхав это слово, я вздрогнула всем телом, и Ханна еще теснее ко мне прижалась, чтоб я ненароком не упала, лишившись чувств.

— Если тебя начнут пытать, госпожа, — простонала она так тихо, что услышала лишь я, — то дознаются, что ты пришлый дух, дух мщения! А это плохо, очень плохо! Может, и справедливо, да только инквизиторы хранят людей, даже грешников, от расплаты. Тебя ведь кто-то призвал сюда, я ведь вижу! И таких, как ты, и простые люди тоже не привечают! И уж точно не инквизитор, нет!

— Кто мог призвать меня, — еле слышно шепнула я в ответ.

— Кто ж знает, госпожа, — выдохнула Ханна. — Может, убитый иноземец. Уж больно быстро его земля вам свои секреты раскрыла. А может, и бедняжка Мари, — голос Ханны понизился почти до чуть слышного дыхания. — Тоже ведь настрадалась в своей короткой жизни.

— Значит, мне нужно выполнить их волю, — механически произнесла я.

— Так как же ты выполнишь, если тебя под стражу?!..

— Выкручусь.

— Госпожа! А давай, — горячо зашептала Ханна, — я поворожу, поколдую?..

— И что ж ты наколдуешь? — безучастно произнесла я и покосилась на старуху.

Глаза той горели одержимым, маниакальным светом.

Но над головой ее словно сгустилась тьма.

— Я сделаю так, — таинственным шепотом произнесла она, стиснув меня за локоть, — что инквизитор не доедет до тебя! И суд перенесут на месяц. Потом на два. А потом и вовсе тебя выпустят. Ну, поотощаешь немного, Мари, но ведь это не пытки. И не смерть.

Я смотрела на нее, и видела, как на над ее головой занесен невидимый простому глазу грозный инквизиторский меч.

Стоило б ей снова вернуться к черной магии, за которую ее наказали, как она пала б, мертвая, на землю.

— За добро добром, — задумчиво произнесла я, и Ханна горячо закивала головой. — Нет, моя хорошая. Нет, моя золотая и сердечная. Ты же знаешь, инквизитор тебя не пощадит. Мою жизнь на твою менять? Это как-то нечестно. Так что я попытаюсь выпутаться сама. Честно. Давай ты лучше моей свидетельницей будешь. Расскажешь, как мы голодали и работали. Как сами ели эти клубни и остались невредимы. Давай верить в правду.

— Да кому помогла эта правда! — в отчаянии выкрикнула Ханна, но я ее не слушала.

— Я не позволю тебе погибнуть, — тихо ответила ей я. — И колдовской помощи от тебя не приму.

Собрав тёплые вещи, я тихо покинула свою комнату.

***

Суда я ждала около недели.

Лежа на гнилой соломе, укутавшись с головы до ног в свой плащ, поедая холодную горелую кашу для арестантов из железной миски, я чувствовала, что схожу с ума.

Считая рассветы и закаты, я повторяла лишь одно: картофель не опасен! Никто не мог им отравиться! Не у меня в таверне!

Думать о пытках не хотелось. Что я могла сказать под пытками?! Все то же самое?

— Господь всемогущий, спаси, — шептала я, трясясь от ужаса и сворачиваясь в клубок. Я даже холода не чувствовала, только всепоглощающий, изматывающий страх.

Я сто раз уж пожалела, что отвергла предложение Ханны. Потом вспоминала беззащитную старуху, в жизни которой зеленая юбка — это самое лучшее, что с ней случилось, и досада отступала. Нет, нельзя отнимать жизнь у этой несчастной женщины! Только не колдовство! Не хватало еще стать виновницей ее смерти!

Мое пожелание судиться было передано инквизиторам, и потому до приезда главного палача меня не трогали вообще. Кормили, выводили подышать свежим воздухом, и снова загоняли в застенки, как корову. Но и только.

Кто бы знал, как это было мучительно! Страшно и тяжко до темноты в глазах!

О, сколько раз я желала темной магии Ханны, что избавила бы меня от этого ужаса!

И сколько раз я отвергала ее, понимая, что она не только ее убьет, но и послужит доказательством моей вины…

Но как же страшно быть беззащитной!

Так же страшно, как шагать на суд, словно овечка, которую тянут за веревку, под гогот обывателей, ротозеев и недоброжелателей!

— Ведьма! — орали они радостно, жаждая моей крови в качестве развлечения на один день!

— Нет! — отчаянно кричала я, тащась за веревкой, связывающей мои запястья. Но кто б меня слышал?..

Меня приволокли в клетку для осужденных и там заперли. О ужас, видеть вокруг себя эти скалящиеся, рычащие и смеющиеся рожи! Зоопарк, видимо, самое жуткое место на земле. Это я поняла, оказавшись внутри клетки, которая не позволяла этим демонам в человеческом обличье до меня добраться. Но я их видела, и их жестокое любопытство вселяло в меня страх.

— Мари Лино, — прокричала старуха, мать Грегори, подскочив на ноги в рядах зрителей и размахивая палкой, — ведьма и отравительница!

Ее жабье лицо тряслось от злобной радости, глаза сверкали из-под седых бровей.

— Нет! — в отчаянии вскричала я, вцепляясь в прутья клетки.

Но толпа думала иначе.

Ей было интересно, как я буду мучиться на допросе. Может, и на пытках пустят поприсутствовать? Это было б забавно.

Мельком я глянула на место судьи; оно все еще было свободно. Мой личный палач все еще не прибыл, а значит, у меня еще было время обратить жителей города на свою сторону.

— Разве вы не приходили ко мне, голодные? — вскричала я, обращаясь к тем, кого еще вчера жалела. — Разве вас я не привечала и не кормила? И разве кто-то из вас заболел или умер? Нет! Так отчего же вы платите черной неблагодарностью сейчас?!

Но меня не слышали. Отведав моего хлеба, они требовали зрелищ.

— Ведьма, ведьма! — ухала старуха радостно и мстительно, и толпа ей вторила.

Я в отчаянии стиснула руки у груди.

— За что, — воскликнула я, давясь слезами. — А что, если меня оправдают?! Куда вы пойдете утолить голод? Ты, Шин, и ты, Бойл? Кто вас приветит и накормит?!

Но те попрошайки, которых я кормила бесплатно, теперь все свидетельствовали против меня.

В ужасе я вглядывалась в знакомые лица, и понимала, что моя доброта была напрасна. Те, кого я так жалела, сегодня не жалели меня!

— Как же вы можете! — в отчаянии прошептала я, закрывая лицо руками и падая на лавку для осужденных. — За что же!

Тут раздался громкий стук деревянного молотка судьи, и я в ужасе забилась в самый угол клетки, закрыв голову руками.

— К порядку! ­— злобно рявкнул он, яростно грохнув молотком. — Тишина, я сказал! Обвинитель Грегори! Ваше слово!

…Как он так быстро оказался на своем месте?! Ведь миг назад его там не было!

Грегори сорвался с места, как подорванный.

— Ваша честь! — проорал он подобострастно, еще несясь к трибунке свидетеля со всех ног. — Она травит людей, эта Мари Лино!

— Чем. Она. Травит, — эти три слова упали, как три тяжких камня, и я даже вздрогнула от тяжести этого голоса, разнесшегося по залу суда.

Грегори меж тем добежал до трибуны и там перевел дух, довольный, что ему дали право голоса.

— Чертовыми клубнями, сэр, — почтительно проговорил он. В руках его появился узелок, Грегори бухнул его на трибунку, развязал, явив всем немытые картофельные клубни и подтолкну их вперед, чтоб инквизитор как следует их рассмотрел. — Она их копает, варит, и травит людей.

— Неправда! — вскинулась я.

Я подскочила, ухватилась за прутья клетки, потрясла их, и… осеклась.

На месте судьи-инквизитора сидел мой таинственный ночной гость, мой прекрасный незнакомец, черноволосый и прекрасный, как звездный сон!

Так вот как он перемещался так быстро в ту ночь! У инквизиторов есть особая магия, умение, что позволяет им быть немного большим, чем просто люди!

И он яростно смотрел на меня, на нарушительницу порядка!

«Ну все, — обреченно подумала я, отшатнувшись от решетки, — я пропала. Вот он, мой отказ. Ах, если б я уступила ему в ту ночь!.. У меня был бы шанс! А так…»

Я видела, что он узнал меня.

Он глянул мне в лицо, и меня словно холодом обдало. Словно смерть пошла мимо меня.

Его красивые глаза, его черные шелковые волосы, его спокойные губы. Черная одежда, красивая, изысканная и строгая. Черные тонкие кружева, оттеняющие благородную бледность его лица.

И неподдельный интерес в его взгляде.

Тот, кому я в близости отказала.

Тот, кто желал меня так пылко, что едва не отдал небу душу, и остался ни с чем.

Красивый, властный, привыкший, что получает в жизни все. Пощадит ли он меня? Не думаю. Я ведь не пощадила его, сгорающего на беспощадном огне желания.

— Вот и конец мне пришел, — прошептала я в ужасе, и без сил опустилась на лавку.

— Так что там с отравлениями, — спокойно произнес он, утихомирив меня одним властным взглядом. Грегори, увидев, что инквизитор посмотрел на меня с яростью, просто воспрял духом.

Он мерзко улыбнулся, с победным видом посмотрел на меня, и приосанился.

— Она отравленные клубни варила, эта ведьма, — доверительно сказал Грегори инквизитору. — И неизвестные грибы! И люди умирали!

Инквизитор с ненавистью глянул на стол, словно перед ним лежали какие-то бумаги, а свидетель говорил вовсе не то, что там написано.

— Конкретнее, — свирепо велел инквизитор. — Мне нужны факты, а не догадки не бормотание темных людишек. Ты принес донос с именем Мари, — инквизитор мотнул головой в мою сторону. — Ну, так я хочу знать, чем конкретно эта ведьма травила людей! А не слушать твои домыслы!

— Так это ты донес!.. — болезненно выкрикнула я, снова подскочив на ноги. Но свирепый взгляд инквизитора снова велел мне замолчать.

Грегори меж тем окрысился зло.

— Откуда ж мне знать, — рявкнул он, — чем ведьмы травят! Клубнями этими, говорят…

— Кто говорит? Тот, кто отравился?

— …

Брови инквизитора удивленно взлетели вверх.

— Но ты указал имя, — мягко напомнил он. — Отравленного.

— Все верно, — желчно ответил Грегори, воспрянув духом и чуя свою безнаказанность. — Он же работал на нее!

— Кто — он?

— Андрэ, пьяница!

— И что ж дальше?

— Ну и умер он!

— Где умер?

Тут Грегори осекся и замолчал. Пьяница, которого звали Андрэ, умер у Грегори дома. Не в моей таверне. Не после моего обеда. Интересно, как Грегори собирался притянуть мое имя к этой смерти?

— Не важно, — проквакал Грегори, втянув голову в плечи. — А только он помер после того, как отужинал тем, что ему эта ведьма дала!

— А что она ему дала? — не сдавался дотошный инквизитор. — Когда она ему это дала? Кто это видел? Ты сам видел?

Грегори передернул плечами.

— Клубни эти и дала, — упорствуя, сварливо ответил он.

— Что это за клубни? — не отставал инквизитор. — Ты знаешь, что это такое?

— Это такие ядовитые клубни! — таинственным шепотом ответил Грегори. — Кто их съест, тот умирает через пару часов!

— Вранье! — проорала Ханна, продираясь сквозь толпу ротозеев. — Вранье! Я их ела, и ничего мне не сделалось!

Инквизитор перевел внимательный взгляд на нее.

Ханна почти рыдала; негодяи, которые еще вчера у нас столовались, пихали и толкали бедняжку, потешаясь над ней, и, если б не слуги инквизитора, ее б замучили до смерти.

Инквизитор снова грохнул молотком по столу, затем кратко указал на тех, кто дергал, щипал и толкал смелую Ханну, и их взашей вытолкали из зала слуги инквизитора.

— Это потому, что ты ведьма, — зло и страшно произнес Грегори, мстительно глядя на заливающуюся слезами Ханну. — А нормальный человек умер бы через день! А тот, кто их ест, и не умирает, на всю жизнь проклят! Словно грязный черт!

— Я тоже ел клубни в таверне Мари Лино, — вдруг произнес инквизитор негромко. — И до сих пор жив. Я грязный черт?

Весь зал, все присутствующие в едином порыве подскочили, шумно ахнув, и Грегори, уже торжествующий свою победу, осекся.

— Ну-у? — потянул инквизитор спокойно. — Объясни же мне.

Глазки Грегори забегали.

— Ваша честь, — проблеял он нерешительно. — Может, вам к врачу обратиться? Отравление может развиться в течение недели…

— Раньше, — беспощадно ответил инквизитор, глядя на Грегори немигающим внимательным[ИК1] взглядом. — Я ел их намного раньше.

— Но…

— А король так и вовсе ест их всю жизнь, — безразличным тоном, с брезгливым выражением на лице, продолжил инквизитор. — Эти клубни называются картофель. Король тоже проклят, словно грязный черт?

Грегори хватал ртом воздух под внимательным немигающим взглядом инквизитора.

— Но, ваша честь, — раздался выкрик из зала, — этот человек, Андрэ, он и правда умер!

Видимо, это кричал один из лжесвидетелей. Один из тех неблагодарных, что откармливался за мой счет, и тот, что предал меня и мою доброту за пару медяков!

За лжесвидетельство ему полагалось суровое наказание. Слуги инквизитора уже держали его в поле зрения, и он решил выкрутиться.

Инквизитор перевел на него взгляд своих темных спокойных глаз.

— Медик его осматривал? — спокойно спросил он. — Было выдано заключение, отчего погиб несчастный?

Ответом ему была тяжелая душная тишина.

— То есть, нет? — с удивлением спросил инквизитор, оглядев зал. — Вы меня позвали, чтобы я судил человека, слушая ваши сплетни?.. Ни единого доказательства, ни единого свидетеля, и все, что у вас есть, темные необразованные свиньи, это сырой картофель? Вы считаете это достаточным для обвинения?..

Нищие, те, что свидетельствовали против меня, те, что вчера нахваливали мою похлебку, а сегодня предали, с хныканьем сбились в кучу. Грегори, подговоривший их свидетельствовать против меня, не научил их толком, что говорить, как доказывать мою вину. Он по своей глупости посчитал, что для обвинения достаточно будет просто показать неизвестную ему еду инквизитору.

И потому лжесвидетели не отважились лгать сейчас, попавшись на вранье единожды, чтобы не усугублять свою вину.

— По десять плетей каждому, — сурово отрезал инквизитор. — И вон из города, коль вносят ложь, смуту и навет.

Лжесвидетели взвыли, попытались разбежаться; но их знали наперечет, а потому переловили и утащили рассчитываться за вранье.

— Теперь ты, — инквизитор сурово глянул на трясущегося Грегори. — Я так понимаю, ты тут зачинщик. Донос твой. Этих дураков тоже ты научил, что говорить. Повтори-ка, в чем ты обвиняешь эту женщину?

— Если ваша милость так не думает, — проблеял Грегори, и инквизитор в ярости шарахнул деревянным молотком по столу.

— Повтори, собака, — прокричал он гневно, — кто там проклят из-за того, что съел сладкий клубень, а?! Какого демона я проделал долгий путь из столицы, чтобы слушать твое вранье?!

Грегори стоял и трясся, как заяц.

— Тридцать плетей! — проорал инквизитор яростно, указав на Грегори своим молотком, словно карающим мечом.

Тут уж не вынесла старуха, мать Грегори.

Она сидела на самых последних рядах, ожидала, жаба, чем все кончится. Но тридцать плетей — опытный палач мог засечь Грегори до смерти, и этого старуха уж стерпеть не могла.

— Да за что же! — провопила она, стуча своей палкой по полу. — Он всего лишь указал, что мерзавка кормит нас чем-то, что и свиньям стыдно предложить!

Старуха была глуховата. И, видно, не расслышала, что ранее инквизитор говорил о короле.

Ее выкрик привел инквизитора в еще большую ярость.

Инквизитор метнул гневный взгляд и на мать Грегори, и старуху сбило с ног этим взглядом. Видно, та магия, что была ему отпущена по закону, нашла истинного зачинщика травли…

— Десять плетей старухе, — задушенным голосом проговорил инквизитор, сверля гневным взглядом бабку, возящуюся на полу и пытающуюся подняться на ноги. — И ни плетью меньше. За навет. Помрет — значит, помрет.

Старуху тотчас подхватили под руки и утащили, орущую, во двор — получать заслуженную награду.

— А вы, Мари Лино, — веско произнес инквизитор, наконец-то переводя взгляд на меня, — сию секунду, на глазах у свидетелей, приготовите эти свои клубни и грибы, и я их съем — в компании с вами, разумеется. Если я дурно судил, то помру вместе с ведьмой. Если хорошо — то мы с вами недурно пообедаем. Что скажете?

****

В его глазах по-прежнему я видела живейший интерес к себе.

К себе, грязной, измученной, растрепанной, превращенной в жалкое чучело со спутанными волосами за время пребывания в тюрьме.

Мое платье отсырело и пропиталось насквозь запахом смрадного подземелья, мое лицо было испачкано и серо, волосы растрепаны и собраны кое-как.

И все равно он смотрел на меня так, словно я была прекраснейшей из женщин!

— Я согласна, ваша милость, — прошептала я, стирая катящиеся по моим щекам слезы, хотя губы мои улыбались. Да что там — я смеялась от счастья! — Как прикажете, ваша милость.

— Значит, — спокойно произнес инквизитор, — так тому и быть. Из числа уважаемых горожан мы наберем свидетелей, и при них вы сварите свое… варево. Вот из этих клубней, что принесли.

— Ваша милость, — робко попросила я. — Мне бы помыться… привести себя в порядок…

Я протянула инквизитору свои грязные, стянутые веревкой руки. Я не мыла их несколько дней, пока жила в тюрьме. И кашу приходилось есть ими же… Под ногтями у меня была черная траурная кайма, ладони в воспаленных ссадинах…

— Я же не могу готовить уважаемым людям в таком виде, — пролепетала я под его строгим немигающим взглядом.

Инквизитор лишь бровью повел, и мои руки были спешно освобождены от пут. Я с наслаждением потерла красные, расцарапанные грубой пенькой запястья, и инквизитор, глянув на мои ссадины и синяки, снова недовольно хмыкнул.

— Помыться? — переспросил он. — Но вы же понимаете, что вы под следствием?

— Да, ваша милость…

— И за вашим туалетом тоже нужно наблюдать, — терпеливо продолжил он. — Дабы исключить возможность передачи вам сообщниками припрятанных в одежде трав, зелий и прочей… отравы.

Я удушливо покраснела, понимая, куда он клонит.

— Я вынужден буду лично присутствовать в вашей… ванной комнате, — инквизитор чуть смутился и даже потер нос, который у него зарозовел то ли от стыда, то ли от предвкушения этого зрелища.

Этого только не хватало! Инквизитор будет мылить мне спинку?! Будет смотреть на меня, голую, плещущуюся в бочке с мыльной водой?

Но выбора у меня не было.

Я готова была даже тут же скинуть платье. Тому, кого заживо поедают тюремные кровососы, выбирать не приходится.

— Что ж, — пролепетала я, интуитивно прикрывая грудь, словно уже была беззащитна и обнажена, — я согласна и на это. Как прикажет ваша милость!

Под вой Ханны, которая и натерпелась страху, а теперь была счастлива донельзя, что все решилось в мою пользу, меня под стражей сопроводили до таверны.

Мельком я увидела, как старуха несколько раз поцеловала руку инквизитора, ту самую руку, что когда-то ее саму покарала.

Странное дело!

И он не отнял руки, терпеливо перетерпел проявление старухиной благодарности, и Ханна была искренней в своих проявлениях чувств.

В таверне было темно, тишина была тревожная, настороженная. Бибби хорошенько протопила ее, и мой дом встретил меня теплом и уютным запахом нагретого дерева.

Но никто «Золотые трюфеля» тронуть не посмел. Ни ограбить, ни разгромить.

Грегори все ж щедро заплатил страже, чтоб крепче берегли мой дом от вандалов и от желающих поживиться. Видно, действительно рассчитывал, что оттяпает себе мое заведение после суда.

Ну, как бы не так…

Со второго этажа, грохоча деревянным башмаками по ступеням, скатилась Бибби. Испуганно таращилась она на меня огромными глазищами, прижимая руки к сердцу, и не понимала, зачем стража и инквизитор явились вместе со мной.

Осуждена?

Но зачем тогда они привели меня сюда?

Оправдана? Но зачем они сопровождают меня?

— Бибби, — улыбаясь и стараясь придать себе бодрый вид, — приготовь мне ванну, да поскорее. Мне срочно нужно… накормить высоких гостей… А я в таком виде.

Бибби по своему обыкновению залилась слезами, всплеснула руками.

— Накормить! — прорыдала она. — Да вы на ногах не стоите, на вас лица нет! Господам неплохо было б умерить свои аппетиты и поесть где в другом месте?

— Делай, что велено, — строго пресек ее причитания инквизитор. — Следствие еще не закончено!

Бибби снова всплеснула руками и кинулась исполнять приказ.

Меньше, чем через четверть часа Бибби уже наливала в бочку с водой кипятка, а я, стыдливо прикрываясь, под внимательным взглядом инквизитора раздевалась.

Сначала сняла корсаж, оставшись в юбке и в тонкой блузе, сквозь которую отлично было видна моя грудь и ставшие острыми соски. Под пристальным взглядом инквизитора блуза нечаянно соскользнула с моего плеча, и мужчина проследовал взглядом по обнажившейся коже.

Молча.

Желал ли он меня, разглядывал ли жадно — этого понять было невозможно.

Все ж, инквизитор был профессионал. И доступная близость подозреваемой в ведьмовстве соблазнительной женщины не могла вскружить ему голову настолько, чтоб он выдал свои чувства… Или могла?

Когда я скинула на пол юбку, он вдруг смутился на миг, опустил взгляд, словно избегая смотреть на мои бедра, розовеющие сквозь тонкую ткань, и сделал вид, что рассматривает сброшенную на пол одежду, прежде чем Бибби отправила ее в печь.

Избегая смотреть в его глаза, сгорая от стыда, я медленно и неуверенно потянула с плеч последнюю вещицу, что была на мне, тонкую рубашечку.

Белой тенью она скользнула по моему телу, упала к моим озябшим босым ногам. И я осталась перед инквизитором совершенно обнаженной, со стыдливо опущенной головой, прикрытая лишь своими волосами да руками.

— Чиста, — бесстрастно произнес инквизитор, бегло посмотрев на меня. — Можете войти в воду.

Торопливо, просто погибая от стыда, я скакнула на скамеечку, чтоб оттуда залезть в бочку. Инквизитор вежливо подал мне руку, чтоб помочь, и эту помощь я машинально приняла.

Впервые после долгой разлуки мы прикоснулись друг к другу. И я ощутила, как пылают его пальцы. Словно огонь.

Инквизитор раскалился от сжигающих его изнутри чувств и желаний. Но молчал, и ничего лишнего себе не позволял. Только наблюдал.

Бибби окатила меня теплой душистой водой с головой, и я едва не захлебнулась от чувства облегчения, что нахлынуло на меня вместе с душистым теплом.

Девушка намыливала мои волосы мылом, смывая тюремный смрад и мерзких кровососов, а я дрожала всем телом. Только теперь до меня дошло, какой именно участи я избежала…

И все благодаря инквизитору?

Или же он просто честно исполнял свой долг? И сделал бы это для любого горожанина, которого оболгали?

Да и совпадение ли это, что именно он прибыл, чтоб разбирать мое дело?..

— Признаться, я был слегка пристрастен, — угадав мучающие меня сомнения, произнес он. — Услыхал знакомое имя — Мари Лино, — и очень удивился, что такую обычную женщину обвиняют в колдовстве.

Он подступил к бочке, в которой я мылась, ближе, и я ощутила его горячую ладонь на своем плече.

У меня даже сил не нашлось, чтоб вздрогнуть. Вода звонко капала с моего подбородка в бочку, по мыльной поверхности разбегались круги. А я чувствовала только это обжигающее, вкрадчивое касание, почти ласку, от которой инквизитор удержать себя был уж не в силах.

— У вас чистая кожа, Мари, — заметил инквизитор, ведя пальцами по моей спине, от плеча по лопатке, потом вдоль позвоночника, затем снова по лопатке и до второго плеча. Так, словно он не человека разглядывал, а картину, осторожно сняв с нее тонкую ткань, скрывающую красоту. — Ни пятна, ни родинки. Никаких зловещих меток. Волосы светлы, ни намека на цвет дьявола. И вы смотрите так смело, как ни один человек до того не решался взглянуть на меня, — инквизитор обошел кругом, и теперь стоял прямо передо мной, глядя в мое лицо. — Так смотрят невинные дети, чьи души еще совсем недавно были рядом с господом.

От его темных глаз у меня голова пошла кругом. Да, меня скрывала вода, но мне казалось, что он видит меня всю, в мельчайших деталях. Да, вероятнее всего, так и было. Инквизиторам же отпущена некая магия. Они пользуются ею очень ограниченно, чтобы самим не пасть на сторону греха. Но пользуются.

И мою чистую кожу он наверняка рассмотрел в нашу первую встречу!

Через одежду, увидев своим особым магическим зрением меня голышом, во всей красе!

— Вот и сейчас, — медленно произнес он, глядя мне прямо в глаза, — вы больше боитесь за свою наготу и стыдитесь того, что я вас вижу такой. А о преступлении ни мысли. Вы не подумали об отравленном ни разу во время процесса. Вы даже лица отравленного не помните. Да, скорее всего, и не видели его ни разу.

— Это оправдательная речь? — шепнула я, по самый подбородок ныряя в воду. Так у меня сохранялась хотя б иллюзия защищенности.

— Почти, — шепнул инквизитор, склонившись ко мне.

***

Нашу идиллию разрушила Бибби, ввалившись ко мне в комнату с очередным ведром кипятка. И инквизитор медленно и нехотя отстранился от меня, глядя мне в глаза. Долго-долго.

И я смотрела в глаза ему, не в силах оторваться.

Да что ж за наваждение такое!

Я никогда ничего подобного не чувствовала, ни в этой, ни в прошлой жизни. Никогда. Ни в одном из своих перерождений, если они были. Все мое существо вопило от свершившегося чуда. Я не верила сама себе, что это со мной происходит. Я не понимала, что за чувства и эмоции рождаются в моей груди.

У них был такой же неповторимый, прекрасный и ни с чем не сравнимый вкус, как… у трюфелей.

Однажды попробуешь, и полюбишь навсегда.

«Это что, я влюбилась?! — в панике думала я, пока Бибби ополаскивала мои плечи теплой водой и вычесывала волосы частым гребнем. — Это вот любовь? Та самая, настоящая и единственная, которую ждут по всем мирам? Но почему тут, и почему инквизитор? Ах, намного безопаснее было б, если б Грегори был этой любовью… простой парень, а не грозный страж закона и порядка!»

— Что станет с Грегори, — почему-то спросила я. Наверное, для того, чтоб отвлечься от собственных мыслей и паники, которая накатывала на меня всякий раз, когда мои мысли возвращались к инквизитору.

Он, неторопливо вышагивающий у бочки, с заложенными за спину руками, иронично приподнял бровь.

— Вам жаль его, Мари? — спросил он.

— Не то, чтобы да, — ответила я в замешательстве, — но все же… Вы были слишком суровы к нему…

— Ничуть, — инквизитор брезгливо поморщился. — Я был даже чересчур милосерден. После пятого удара он сознался в злонамеренном отравлении того бедолаги.

— Что!.. — выкрикнула я, и зажала рот ладонью. В глазах моих отразился ужас.

Инквизитор лишь качнул головой.

— Этот скользкий прохвост выболтал много тайн, — посмеиваясь, ответил инквизитор. — Стоило ему показать плеть побольше. Собственно, так он избежал большую часть мучений.

— Но не всю?.. — уточнила я.

— Не всю, — подтвердил инквизитор. — Ему отсекут руку, урежут язык, и выгонят прочь из города.

— Ужасная участь, — пробормотала я.

Но Бибби не разделяла моих мыслей.

— Вот так ему и надо! — пропыхтела она, окатывая меня очередной порцией воды. — Поделом ему! После того, что он сделал вам, жалеть его?! Ну, уж нет!

Инквизитор молниеносно обернулся; глаза его ярко блеснули.

— А-а-а, — с пониманием произнес он, — так это он? Он тот, что обидел вас?

Я покраснела, опустила глаза и ничего не ответила. Впрочем, к чему слова? Инквизитор и сам все понял.

— У вас вышло поколотить палками моего обидчика, — прошептала я, сгорая от стыда. — Так, как вы и обещали.

— Он надругался над вами, — продолжил меж тем мужчина, пристально глядя на меня, — разорил, да еще и оговорить пытался, обвинял в колдовстве, я правильно понимаю?

Я молчала; но неугомонная Бибби — нет.

— Ваша милость все верно понял! — пропыхтела она, раскрасневшаяся, отирая распаренные руки фартуком. — Явился сюда со своей жабо-мамашей! Изъявил желание жениться на госпоже! После стольких дней! После того, что сотворил! Словно одолжение сделал! Хотел таверну оттяпать! Мамаша его уж нос свой совала во все углы, представляла, как всюду запустит свои ручонки!

— А вы не согласились на его предложение? — мягко, с улыбкой, произнес инквизитор, не сводя с меня взгляда. — Почему?

Я все так же пристыженно молчала. Инквизитор тоже; но я, и не глядя на него, понимала, чувствовала, что он улыбается, немного удивленно, но очень мягко.

— Я не люблю его, — тихо прошептала я.

— Но, однако ж, осведомились о его судьбе, — в голосе инквизитора проскользнула еле слышимая тень ревности.

— Из милосердия, ваша милость, — тихо ответила я.

— Милосердие?! — произнес инквизитор и почему-то рассердился. Его красивое лицо стало чернее тучи, губы крепко сжались и побледнели от гнева. — Забудьте это слово! И чувство это забудьте, вот вам мой совет!

— Но…

— К чему вас привело ваше милосердие?! — продолжал бушевать он. — Почему вы не донесли на этого слизняка, Мари? На то, что он вас обкрадывал и обесчестил?!

— Я… я не знаю, — тихо ответила я, опуская взгляд. — Тюрьма, здание суда — не самые приятные места на свете. Я не хотела бы побывать там еще даже в качестве свидетеля.

— Не самые, — кратко кивнул инквизитор. — Но уж можно было потерпеть, чтоб сейчас не оказаться обвиняемой самой! Ему бы раньше всыпали палок за то, что соблазнил незамужнюю девицу и бросил, да так, что он побоялся б к вам подходить!

Я смолчала. Возразить мне было нечего.

— А эти, — не унимался инквизитор, гневно размахивая руками, — нищие всех мастей! Я слышал, вы прикармливали их?

— Миска бульона и вареный картофель — это все, что я могла им предложить…

— Не сметь больше делать этого! — прорычал инквизитор яростно, да так сурово, что я испугалась не на шутку. — Милосердие! Где сейчас те, к кому вы были добры, Мари?

— Где? — произнесла я чуть слышно.

— В тюрьме, — с нехорошим удовлетворением сообщил мне инквизитор. — Эти бездельники с удовольствием вас объедали, прибегали к вашей милосердной помощи, и они же с радостью, за весьма скромную плату, подтвердили, что вы накормили клубнями человека, которого даже в глаза не видели!

Я молчала, потрясенная.

— Мари, — укоризненно произнес инквизитор, покачивая головой. — Нельзя же быть подобной ребенку. Или… ангелу. Люди не заслуживают такой доброты! Я запрещаю вам бездумно жалеть кого попало. И подпускать к себе всякий сброд.

— Запрещаете? — шепнула я. — Почему?

— Потому что вы не безразличны мне, Мари, — глядя мне прямо в глаза, произнес он. — Не безразличны.

***

К судьям я спустилась свежая, с еще немного влажными волосами, собранными в узел на затылке.

На мне было — вот же забавно! — все то же черное платье, в котором я ходила к лендлорду, и новый крахмальный передник. Я выглядела скромно, но при этом опрятно, свежо и немного нарядно.

Гости мои, призванные судить мою стряпню, увидев меня, заулыбались. Капитан выпрямился по стойке «смирно» и подкрутил усы.

Я даже смутилась их вниманию и, чтобы скрыть заалевшие щеки, склонила голову и поправила прическу.

— Я готова, господа, — произнесла я чуть смущенно. — Что бы вы хотели отведать?

— Вашего волшебного блюда с этими вот клубнями, — промурлыкал галантно инквизитор, выложив на стол узелок с картошкой, которую притащил Грегори. — И, если можно, трюфеля.

— Как прикажете, ваша милость, — произнесла я, кротко кланяясь. — Пошлю за ними Ханну. Вы же не против?

— Нет, совсем нет, — ответил он. Его темные глаза смотрели на меня с теплом.

— Что ж, тогда я подготовлю кролика. Бибби, будь добра — вымой эту картошку и протри стол. Все должно просто блестеть. Сегодня мы принимаем очень важных господ, для них все должно быть просто идеально.

Сказала — и улыбнулась, не сдержалась.

Надо же, даже обвинение в колдовстве и суд в конечном итоге сыграли мне на руку. В моей таверне самые уважаемые и богатые люди города, и инквизитор словно специально просит приготовить трюфели. Кто, как не они, могут оценить вкус и оплатить дорогое блюдо? Даже если и не сейчас, то в будущем, если им понравится?

Ханна под конвоем отправилась в лес, прихватив с собой корзинку, выстланную самой тонкой и мягкой соломой, а я тут же, при моих новых клиентах, выбрала самую свежую тушку кролика и окатила ее кипятком.

У нас в таверне было очень чисто; пока меня не было, Бибби и Ханна, чтоб не сойти с ума от ожидания и безделия, намывали полы, протирали мебель, пока старое дерево не залоснилось и не начало блестеть. На полу не было ни песчинки, даже старые, обожженные докрасна кирпичи у очага мои верные помощницы выскребли дочиста. Идеально; словно в операционной.

И моим посетителям это нравилось.

Нравилось, что можно присесть на предложенный стул и не вляпаться ни во что липкое и жирное. Нравилось, что можно облокотиться на стол и не испачкать одежду.

Нравилось, что у нас был тепло и уютно, и не воняло ничем испорченным и кислым. Жар нашего очага был спокойный, теплый, домашний. И гости чувствовали себя свободнее и лучше. Кажется, их не смущало даже то, что им приходится находиться у меня вынуждено. Они-то уж точно не собирались заходить ко мне в таверну, полагая, что подобные места хороши лишь для черни.

Но уведенное собственными глазами изменило их мнение о моем заведении. Ведь недаром же я все здесь отмывала и отчищала! Я хотела, чтоб моя таверна считалась самым приличным местом в городе, достойным принять любого состоятельного клиента.

И вот случай подвернулся…

Столешня разделочного стола тоже была оттерта, отмыта и отскоблена ножами так, что дерево стало гладким. Касаться его было приятно. И еще приятнее расставлять на нем стеклянные банки с приправами.

— Это, господа, перец, — говорила я, выставляя одну за другой перед зрителями. — Это соль. Это базилик, немного лаврового листа…

На темной дубовой разделочной доске остро отточенным ножом я порубила кролика на куски и обмыла его водой еще раз. Привычно уложила куски в сковороду, в нагретое золотистое масло, и нежно-розовое свежее мясо зашкворчало, испустив первый, самый острый, аромат.

Бибби тут же, при всех, очистила картофель, принесенный инквизитором, и обмыла его. Он крупчато блестел в сете пылающего очага. Грибы, простые маслята, к которым господа отнеслись с пренебрежением, я тоже отмыла, отчистила от осенней липкой травы, хвои и приставших листьев, и красиво выложила их, блестящие и свежие, в чистую миску с зеленью. Они выглядели так нарядно и красиво, что мои судьи невольно заулыбались, сменив гнев на милость. А увидев крынку со свежей сметаной, чуть желтоватой от жира, начали переглядываться и нетерпеливо потирать руки. Аппетит у них разыгрался!

Поджаренные куски мяса я переложила в глубокий чугунный котелок, переложив их резаной морковью, луком, грибами и травами. Плеснула чуток масла, добавила сметаны, поперчила и посолила, и отправила томиться в духовку.

Меж тем Ханна вернулась, с целой корзиной трюфелей.

— Вот это, господа, — достав один из грибных комочков, произнесла я, — редкий и вкусный гриб. Трюфель. Пусть он кажется вам невзрачным, но на вкус он просто невероятен. Сейчас я вам его приготовлю, и вы сможете насладиться этим невероятным лакомством.

Привычная работа меня успокоила и привела в хорошее расположение духа.

Руки мои мелькали ловко, нож задорно стучал по разделочной доске, кроша грибы, зелень.

Бибби и Ханна только успевали убирать обрезки и протирать мой стол, чтоб все было так же аккуратно и чисто, как и прежде. Поэтому гости мои изумленно ахали, словно присутствовали не при готовке, а на каком-то диковинном шоу. То ли на выступлении фокусника, то ли в цирке.

— Как ловко и красиво вы это делаете! — воскликнул изумленный градоначальник, наблюдая, как я выкладываю нарезанные грибы тонкими лепестками на блюде. — Это же не готовка, это искусство! У вас определенно талант, Мари! Это невероятно! Видит бог, я б дорого отдал, чтоб моя жена так же умело управлялась на кухне! Ах, вы не хозяйка, вы просто волшебница!

— Вы льстите мне, — ответила я застенчиво. — Да и у госпожи вашей жены наверняка есть такие таланты, о которых я и не знаю. Все люди ценны по-своему.

— Нет, определенно, в обвинениях в колдовстве есть толика правды! — не унимался восторженный зритель. — Это… невероятно! Это магия!

— А вот тут поосторожнее, — засмеялась я, ловко орудуя ложкой и помешивая соус с трюфелями. — Это сомнительный комплимент, а инквизитор все еще тут!

Гости мои засмеялись над этой немудреной шуткой, и инквизитор тоже.

— Право же, Мари, — весело сказал он. — Не держите меня за бездушного и безмозглого чурбана. Я и сам в восторге оттого, как вы ловко все это делаете. И от того, как у вас тут все обустроено — тоже. Вы действительно отличная хозяйка, умелая, рачительная и аккуратная.

Я улыбнулась, взбивая венчиком подогретые белые и густые жирные сливки, прежде чем вылить их в картофельное пюре, которое должно быть нежным и воздушным, как первый снег.

В нем уже сияла золотая лужица растопленного сливочного маслица. И туда же я отправила пару свежих яиц, взбив все это венчиком. Пюре вышло как облачко.

Мелко порезанной свежей зеленью я украсила его. Бибби меж тем доставала из печи свежеиспеченные булки. Я оторвала горбушку от одного хлеба, обжигающе-горячего, проверяя, готов ли. И он одуряюще запах, тая тонкой струйкой душистого пара. Мякиш был словно вата, ноздреватый, белый.

Разумеется, во время готовки я все пробовала. На соль, на перец. На готовность. На консистенцию. И, разумеется, осталась жива и здорова, что здорово приободрило моих гостей.

Ароматы носились в воздухе просто волшебные, и те, кто был призван чтобы судить меня, здорово рассчитывали, что им тоже удастся хорошо пообедать.

— Прошу к столу, господа! — пригласила, наконец, я, указав на стол, который мои расторопные помощницы накрыли свежей льняной скатертью.

— Я первый, если позволите, — произнес инквизитор. — Ведь, как вы помните, мы тут для того, чтоб проверить, ядовиты ли те клубни, что госпожа Мари обратила в это прекрасное и нежное блюдо, или нет.

— Да вы истинный смельчак, Эван! —воскликнул градоначальник.

— Во всем, что касается вкусной еды — да! — весело произнес инквизитор, усаживаясь на предложенное ему место и взяв в руки вилку.

Эван.

Вот как его зовут.

Я повторила несколько раз его имя про себя, удивляясь тому, как мне нравится его звучание. А он метнул на меня один из своих быстрых и пронзительных взглядов.

Вот и познакомились…

Я аккуратно наложила ему пюре, серебристой двузубой вилкой наколола в горячем котелке с булькающей подливкой кусок кролика, добавила немного грибов на тарелку и подала инквизитору.

Бибби ему принесла свежую салфетку, он важно устроил ее, расправил на груди, и придвинул к себе тарелку.

— Волшебно! — с удовольствием произнес он, принюхиваясь к аромату. — Ну, что же вы, Мари? Присаживайтесь! Надеюсь, вы помните наш уговор: обедаем мы с вами, чтоб всех убедить, что вы не отравительница. А ваши верные помощницы пусть нам прислуживают!

Я чуть усмехнулась; это же почти приглашение в ресторан! Правда, за мой счет, но, думаю, многие дамы заплатили бы несравнимо больше, чтоб инквизитор с ними отобедал.

Так что я не стала упрямиться и просто присела за стол рядом напротив него.

— Бибби, — негромко велела я, — подай и мне еду.

Неспешно я расправила поданную мне салфетку на коленях, взяла в руки столовые приборы, и под пристальным взглядом инквизитора отрезала кусочек мяса. Сказать, что он был изумлен моими манерами, моим умением вести себя за столом — значит, ничего не сказать. Да, я умею пользоваться ножом и вилкой! Так что подбери свои глаза со стола и вставь их обратно, Эван!

Мясо было невероятно нежным. Так и таяло во рту. Да и пюре удалось на славу. После горелой, полусырой тюремной каши это была просто пища богов, и я с трудом сдерживалась, чтоб не налететь и не слопать все сразу, да еще и тарелку облизать.

Я старалась есть неторопливо и с достоинством, но все же голод давал о себе знать. Я ела чуть более жадно, чем это было прилично, и инквизитор, поглядывая на меня, чуть посмеивался.

— Ну же, господа, — позвал он насмешливо наблюдающих за моей трапезой людей. — Это, право же, очень вкусно. Присоединяйтесь!

— А вы уверены, господин инквизитор, — с сомнением в голосе произнес мэр, у которого уже слюнки текли, — что это действительно безопасно и не ядовито?

— Я же говорил, — ответил инквизитор, наливая себе соуса с трюфелями на мясо, — что уже ужинал тут. И более того, — он хитро улыбнулся, отправляя в рот следующий кусочек мяса, — удивленный местной кухней, я даже проследил за тем, как это все готовится.

— Ах, хитрец! — вскричал мэр обрадованно, торопливо усаживаясь за стол. — Ты вы знали, что это безопасно?

— Разумеется, — ласковым голосом ответил инквизитор. — Иначе я не позволил бы себе подвергать жизни стольких уважаемых людей опасности.

Он небрежно достал из кармана золотую монету и щелчком отправил ее Бибби. Та поймала деньги на лету.

— Милая, принеси-ка нам вина, — велел он.

— Будет исполнено, ваша милость! — Бибби присела в торопливом реверансе и со всех ног бросилась исполнять его приказ.

Я уж было поднялась, чтобы обслужить гостей, располагающихся за столом, но инквизитор жестом меня остановил.

— Нет-нет, Мари, — мягко произнес он, глядя на меня все тем же ласковым, нежным взглядом, — побудьте с нами. Считайте, я пригласил вас… провести сегодняшний вечер со мной. А этих господ пусть обслужит ваша помощница, Ханна.

Я не смогла скрыть улыбки.

— Хорошо, будь по-вашему, — ответила я весело. — Ханна, подай нашим гостям угощение!

Ханну дважды просить было не нужно.

Она расставила тарелки с угощением так ловко, что и я лучше б не справилась.

Бибби принесла вино и по моему знаку лучшие тонкостенные бокалы, которые своим изяществом привели в восторг гостей.

Но главное чудо вечера было еще впереди!

Градоначальник, который поесть был не дурак, осмелился-таки попробовать соус с трюфелями, который ему нахваливал инквизитор. И стоило соусу исчезнуть в его прожорливой пасти, как мэр так и подскочил на месте.

— Что это… Что это такое?! — изумленно вскричал он. — Я никогда ничего подобного не пробовал! Это невероятно!

Я молчала, только чуть пригубила вино. Инквизитор, глядя на меня, тоже молчал; глаза его смеялись. Мы были словно пара заговорщиков, и отчего-то мне на ум пришло, что инквизитор нарочно устроил это шоу с готовкой, чтоб привлечь внимание состоятельных людей к моей персоне и к моей таверне.

— Сегодня вам посчастливилось попробовать редкое блюдо, — посмеиваясь, произнес Эван, все так же неотрывно глядя мне в глаза. — Его любит сам король.

— Сам король?! — воскликну кто-то из гостей.

Все они потянулись к соусу, все хотели попробовать хоть капельку.

И всем оно пришлось по вкусу — если не из-за самого гриба, то уж точно потому, что инквизитор дал этому блюду такую рекламу!

— Но это же невероятно! — прокричал мэр. — У нас, здесь?! Такая необычная вещь?

— Не многие могут верно распознать этот гриб, — заметила я. — И еще меньше умеют его правильно приготовить, чтоб он раскрыл все ноты своего аромата и вкуса. Это мой секрет, и он самый дорогой. Дороже всего, что у меня есть!

— Невероятно, невероятно! — кудахтал мэр, разводя руками.

Инквизитор все попивал вино и усмехался с таинственным видом.

— Этот недотепа, Грегори, — небрежно сказал он, — хотел, видимо, заполучить такое ухоженное и бойкое местечко, как эта таверна. Думал, она золотое дно; думал, она обогатит его, принесет ему много золота. Но избавляясь от вас, Мари, он пытался избавиться от самой госпожи Удачи. Не стены и не хорошее расположение делают это заведение особым. А вы, Мари. Вы жемчужина этой таверны. Без вас ничего б у Грегори не вышло.

— Это невероятно! — продолжал кудахтать мэр. — Так меня не кормят даже дома! А я-то знаю толк в угощениях и лакомствах! Если вы обещаете, что будете радовать нас новыми блюдами, я буду частенько заглядывать сюда! Мари, инквизитор прав — вы просто жемчужина нашего города, вас беречь надо!

— Вот и поберегите, — произнес инквизитор. — Завистников много; а тех, кто хотел бы растащить по куску дело Мари — еще больше. Позаботьтесь о том, чтобы всякое отребье из числа наказанных сегодня не таскалось сюда.

И он с самым загадочным видом выложил на стол еще пару золотых — плату за ужин.

Господам, которых он привел ко мне в таверну, верно, было неловко показаться скрягами. А может, ужин у меня действительно пришелся им по вкусу настолько что они, не скупясь, каждый выложил по нескольку монет, нахваливая и меня, и отменную еду.

Это были огромные деньги. Просто невероятно огромные! Столько бедняжка Мари не зарабатывала и за месяц в удачный год! Золото поблескивало на столе, Бибби собирала его, и монеты звякали в ее дрожащих пальцах.

Боже, я готова была расплакаться!

Слезы уже блестели в моих глазах, но я улыбалась через силу, пригубив бокал с вином и все так же неотрывно глядя на инквизитора, на моего спасителя, на великодушного, щедрого и справедливого Эвана!