Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

Глава 4. Бой за таверну

Когда я вернулась в таверну, было ужа далеко за полдень.

Стоял погожий осенний денек, было тепло, поэтому я прогулялась пешком. Дорога не заняла у меня много времени, да и настроение у меня было отличное, поэтому ни усталости, ни подавленности я не ощутила.

Зато Бибби, что встретила меня на пороге, была просто в панике.

— Госпожа! — вскричала она, едва завидев меня. — Это что такое?!

— А? — не поняла я. С какой это стати Бибби меня отваживается отчитывать?!

Но она не отчитывала. Она трагически сдвинула бровки домиком и указующим перстом тыкала в сторону старухи, о которой я совсем забыла.

— Что это?! — прошептала Бибби, насмерть перепуганная. — Что оно тут делает?!

— Убирается, разве нет? — беспечно ответила я, оглядывая зал.

Старуха, грязная, похожая на разлохматившийся помазок, с подоткнутыми юбками, с ведром и со щеткой в руках, сварливо ворчала, ругалась на Бибби. Однако, плоды ее усилий были видны.

Она отдраила не только пол, но и кое-где заплеванные стены, ножом отскребла и отчистила деревянные столы, так, что они снова стали желтыми. И все-все-все уголки повычистила, весь мусор повыгребла! Кажется, зал стал намного светлее, просторнее, в нем даже дышать стало легче!

— Кое-кто слишком уж свысока смотрит на людей! — брюзжала старая ведьма, сердито сверкая на Бибби злыми глазками. — С чего бы это?!

— Бибби, в самом деле, — вступилась я за старуху. — Посмотри, как она старалась! Стало же намного чище! Просто великолепно!

— Так она не одна тут все мыла! — вступилась Бибби. — Я тоже помогала! Помогала! И еще одна женщина… я позвала ее, как вы и велели!

— Эта женщина уже ушла?

— Ушла, сударыня! Сделала дело, взяла свою плату и ушла! Сказала, что два медяка — это слишком мало, чтоб целый день тут надрываться.

— Ну вот, а эта достопочтенная женщина останется с нами навсегда, — ответила я.

— Ханна, — подсказала старуха сварливо.

— Ханна, — повторила я. Бибби всплеснула руками.

— Но она же… — дрожащим голосом произнесла она, красноречиво покосившись на старуху, которая с остервенением чесала седые лохмы. Кажется, у нее вши?

— Отмоем, — категорично ответила я. — Ханна, ты купила мыло, как я велела?

— Самое лучшее, — угрюмо ответила она. — Огромный кусок.

— Ну и отлично, — весело ответила я. — Бибби, мы тут закончим мыть окна, а ты поднимись, выбери одну из комнат для Ханны и приготовь ей ванну.

— Еще ей я ванну не наливала! — ахнула Бибби, всплеснув руками. — Старой ведьме!

— В жабу превращу! — злобно пообещала Ханна.

— Буду квакать под твоим окнами каждую ночь! — не менее злобно пообещала Бибби, ничуть не испугавшись угроз старой ведьмы. — Орать во всю глотку!

Вот что с людьми делает шоколад! А еще уверяют, что от него люди добреют!

Да, Бибби ела шоколад. У нее все губы им были перепачканы, а из кармана передника предательски виднелась яркая обертка.

— Бибби, перестань! — строго одернула девушку я. — А не то выдеру! Марш сию секунду делать то, что велено!

Бибби снова трагически воздела руки вверх и хлопнула себя по ляжкам. Но подчинилась, и ее башмачки застучали вверх по лестнице.

— Что ж, — я еще раз с радостью осмотрела чистый зал, — сейчас я переоденусь и мы вместе вымоем окна. В них красивые витражи; станет не только светлее, но и красивее, когда будут видны разноцветные стекла.

— Дорогие, — оценила старуха. — Должно быть, в свое время они стоили кучу денег?

У меня сердце сжалось, когда в памяти моей воскресли не мои, чужие воспоминания о том, какой красивой и праздничной раньше была таверна! И какое запустение сейчас…

— Да, — ответила я, с трудом проглотив ком в горле. — Но хватит болтовни. За дело!

Я поднялась к себе, спрятала драгоценную бумагу и сменила черный наряд на свое обычное одеяние, на поношенное платье непонятного цвета и на старый передник. Волосы убрала в узел потуже, чтоб своими веселыми кудряшками не лезли мне в лицо и не мешали, и спустилась вниз, к Ханне.

Та уж старалась вовсю.

Она не только отмыла стены, но и выскребла на лестнице каждую ступень, так, что и песчинки лишней не было.

Исчезли и паутина, и жир, и копоть. Таверна преображалась, становилась похожей на новую, только что отстроенную.

На столы я постелила новые скатерти, те самые, из сундучка с приданым Мари. Безо всякого сожаления и без раздумий.

Я знаю — сама она ни за что бы так не сделала.

Она до конца цеплялась бы за свою крохотную и уютную мечту. За зеленое подвенечное платье. За свежие скатерти для своего стола. Она никогда не рассталась бы с ними, и даже сидя в канаве, нищей и грязной, она не открыла бы этого сундучка.

Но мне на эти скатерти было плевать. Жалеть тряпки, погибая? Вот еще!

— Закончим с залом, — пропыхтела я, волоча очередное ведро с ледяной водой из колодца, — и вымоем все комнаты. Они тоже должны быть чистыми, свежими, в постелях не должно быть ни единой блохи! Застелем свежим бельем, — привет, сундучок с приданым Мари!

— Как прикажете, госпожа, Мари, — покладисто ответила Ханна.

Окна я мыла сама, боялась, что энергичная старуха с ее жесткой щеткой повредит цветные стекла. Да, мне пришлось изодрать на тряпки свою простынь. Но она и так была старой и дырявой. Ничего, посплю на голом тюфяке, набитом соломой! Не заслужила еще на кружева и гусиный пух!

Я оттерла дубовые рамы и витражные стекла, распахнула окна, чтоб выветрить затхлый, застоявшийся воздух, пропахший тысячью неприятных запахов. Свежий ветер ворвался в зал, прокатился холодком по влажному полу.

— Ханна, — сказала я, вдыхая этот ветер свободы, начала новой жизни, — сходи-ка в лесок, в то место, где жил иноземец странный. Это теперь мой лес, не бойся. Срежь там лап елей да цветов каких поздних. Свяжем венки, украсим стены. Пусть лучше тут лесом пахнет, чем кислятиной! Еще грибов набери, на похлебку.

— Обещали накормить, а сами пашете на мне, что на молодой кобыле, — проворчала старуха недовольно. Она очень устала, потому что трудилась на славу. Да, небольшой отдых ей не помешает.

— На кухню сходи, — разрешила я. — Там в котле остатки варева. Что найдешь, все твое. Ах, да — к Гансу еще зайди. К Гансу Лесорубу. Знаешь, где он живет? Скажи, что завтра его помощь мне понадобится. За плату, конечно. Будем кое-что копать в лесу и сюда перевозить.

Старуху дважды упрашивать не пришлось. Она живо подобрала юбки и рванула доедать остатки нашей похлебки. А я осталась в зале, тихонько присела на чистую лавку, вдыхая свежий воздух, врывающийся в окна.

Что ж, теперь это моя жизнь. Это я осознала в полной мере.

Моя работа, мое дело, которое срочно надо поднять практически с нуля.

Времени поддаваться панике и размышлять, как и за что я сюда попала, нету. Можно, конечно, ночью поплакать, повыкрикивать название ресторана, в котором я была шеф-поваром. Можно еще попробовать призвать дух финдиректора Олега Васильевича и спросить свою зарплату, кому она теперь, бедная…

Но это вряд ли поможет.

Да и сил проделать все эти ритуалы у меня не будет. Боюсь, как только дойду до постели, я упаду и просто усну, еще не долетев головой до подушки.

Внезапно звякнул колокольчик над входом. Посетитель? К нам? Вот так раз!

Я в панике уж хотела было крикнуть Ханне, чтоб сию минуту вылезла из котла и прекратила пожирать наш суп, оставила посетителям.

Но это были не посетители.

Это Грегори, одетый в раззолоченный камзол, в белых, как сметана, чулках, в новых туфлях и в бриджах в облипочку — вероятно, чтоб подчеркнуть свое мужское достоинство, — важный, как индюк на птичьем дворе, притащился в мою таверну!

И с ним была девушка. Девушка в светлом модном платье, в красивой шляпке и… с обручальным новеньким кольцом на пальчике!

И на руке Грегори тоже было такое кольцо.

Помолвлен. Быстро же он нашел себе ту, на которой готов жениться и позабыл о Мари!

И с этой девушкой он не сможет поступить так, как со мной! Она наверняка из хорошей семьи, у нее наверняка есть отец, который в случае чего и отдубасить мог жениха!

А больнее всего было то, что на груди девушки блестела брошь, синий дорогой камень в черненой серебряной оправе. Грегори выпросил у глупышки Мари эту брошь якобы себе на галстук — а оказалось, что на подарок этой девице!

У меня во рту стало горько и гадко, словно я хлебнула яда. Каков подлец! Морочил Мари голову, а сам на ее деньги ухаживал за другой!

Даже в груди защемило, да так больно, что я чуть вторично не отдала богу душу. Или в третий раз. Кто ж считает.

Да, я понимала: этот напыщенный Грегори мне и даром не нужен. И никаких добрых чувств я к нему не испытываю, о ревности и речи быть не может.

Но то, что он обхаживает девушку, которая была далеко не так симпатична, как я, но намного богаче, было очень обидно…

— О, — произнесла девица с толикой доброго удивления, обводя взглядом мою таверну, — а тут не так уж убого, как ты говорил. Очень прилично и чистенько.

— В самом деле, — отчасти удивленный, ответил Грегори. — Ну, тем лучше. Не придется сильно раскошеливаться. Скоро я куплю эту таверну, и у нас с тобой будет свое дело. Здорово, правда?

Он прижал ее к себе хозяйским жестом, противно так улыбаясь сладкой, снисходительной улыбкой всесильного хозяина жизни. А меня чуть не вывернуло наизнанку от отвращения.

Подлец, какой же ты подлец! Может, он и разорял меня нарочно, целенаправленно, чтобы по дешевке купить это хорошее местечко, мою таверну, и устроить тут свое заведение?!

Девушка зарделась, смущенно опустила лицо. Это и к лучшему; не то я стала бы невольной свидетельницей их поцелуя, и меня точно вырвало бы от омерзения лягушками и гадами!

— Ну, чего ты? — ласково ворковал Грегори, прижимая девушку все интимнее. С глупенькой Мари он таким обходительным не был!

— Я стесняюсь, — пищала красотка, краснея от удовольствия и пытаясь вывернуться из его рук. Очень слабо и неискренне пытаясь!

— Я все-все для тебя сделаю, — пылко обещал Грегори, сопя от возбуждения. Он смотрел на девушку похотливо, страстно, желая обладать ею. И от этого становился в моих глазах все гаже. — Ты смысл моей жизни!

— А как же она? — ревниво и кокетливо поинтересовалась девица, накручивая локон на пальчик. — Мари? Говорят, у вас с ней было…

Грегори поморщился так, будто она ему под нос тухлую рыбу подсунула!

— Было, — небрежно ответил он. — Разве это может считаться с тем, что будет у нас?

— Так ты любил ее? — не отставала ревнивая девчонка плаксиво.

— Ни единой минуты, — ответил Грегори, не моргнув и глазом. Впрочем, может, он и не врет… — Эта распущенная девица просто вешалась мне на шею. Преследовала меня. И я… пришлось, словом. Из жалости. Сама подумай — кому нужна эта потаскуха-замарашка? На ней никто и никогда не женится.

Девушка все еще делала вид, что сердится, дула губы, а сама улыбалась. Смотрелось это так, словно она ребенок маленький, а Грегори пытается ей всучить конфетку.

— Покупай его уже поскорей, — проговорила она, колупая пуговку на его груди. — Я так сильно хочу свадьбу! А отец сказал, что пока ты не докажешь свою состоятельность, о свадьбе и речи быть не может…

Я так и подпрыгнула.

Доказывать свою состоятельность? А как же диплом врача?! Грегори как будто на него учился? Врач очень важная и доходная профессия!

Или нет никакого диплома, а все разговоры об обучении в столице — ложь? И моя таверна — это все, что может предложить будущий муж своей невесте?!..

Тогда он тем более ничего не получит! Костьми лягу, а он не станет владельцем этого заведения!

— Не многовато ли ты наобещал бедняжке, Грегори? — насмешливо произнесла я, поднимаясь со своей лавки.

Воркуя, эти голубки меня-то и не заметили. Словно я бревно какое-то. Балка, одна из тех, что поддерживает стены. Стул. Бездушная вещь.

Грегори вздрогнул. Он явно не рассчитывал сейчас меня тут увидеть, и тем более не хотел, чтоб я видела его нежности с этой девицей.

— А, и ты здесь, — произнес он, наконец, взяв себя в руки и вернув своему лицу уверенное выражение.

— Где же мне быть, — щуря насмешливо глаза, произнесла я, неспешно направляясь к голубкам. — Это ведь моя таверна.

— Ненадолго, — хладнокровно ответил Грегори. — Налоги с тебя все равно сдерут, а нет дохода — нет и еды. Ты долго не протянешь, сколько б ни упрямилась. Я понимаю твои чувства, — прижав ручки к груди, вдохновенно произнес этот говнюк, разоривший меня, — не хочется отдавать дом и дело. Но ты погубила его, Мари.

— Я?!

— Ты, Мари. И я пришел дать тебе хорошую цену за твой… сарай, — брезгливо произнес Грегори, обведя презрительным взглядом чисто отмытый зал. — Бери деньги и уезжай. Иначе за долги у тебя эту таверну отнимут, не дадут ни гроша. И ты…

— Не твоя забота, — грубо ответила я, уперев руки в боки и сверля его и его стушевавшуюся даму гневным взглядом. — Пока не отняли, это все мое. Пошел вон отсюда. Говноед.

Пожалуй, последнее словечко было лишним.

Я вела себя как хабалка, как торговка с рынка, но меня понесло. Волна кипучего, жгучего гнева затопила мой разум, ослепила. Я чуть не до крови закусила губу, чтоб с кулаками не налететь на этого хлыща и не расцарапать ему физиономию. Сердце колотилось так, что в висках пульсировало и я почти ничего не слышала.

— Ах ты, грязная потаскуха! — взвизгнул оскорбленный Грегори.

— Грязная? — изумилась я деланно, оглядывая свой наряд. — Так это потому, Грегори, что я выгребала отсюда дерьмо, оставшееся после тебя. Немудрено было испачкаться.

— Шлюха! — шипел Грегори, наступая на меня.

Я покачала сочувственно головой.

— Не будет у тебя никакой свадьбы, — печально произнесла я. — Потому что не купить тебе моей таверны, Грегори. Ни-ког-да.

—Тут все мое! — проорал он гневно, багровея так, что казалось — его вот-вот удар хватит.

— Ну, не кричи, не кричи, — ответила я хладнокровно. — А то глазик лопнет.

— Каждый камешек! — продолжал вопить он. Умом тронулся, что ли? — Каждая песчинка!..

Песчинки считаешь? Да забирай!

— Вот твое, — грубо ответила я, подхватывая ведро, оставленное Ханной. — Забирай!

Не совсем понимая от злости, что делаю, я грязной вонючей водой с головы до ног окатила парочку, и они замолкли и замерли, боясь даже дышать. Грязная жижа стекала по их парадному платью, изумленные лица походили на рожи утопленников, нахлебавшихся ила.

— Собирай свои песчинки и дуй отсюда, — грубо прикрикнула я, замахиваясь пустым ведром. — Не то я тебе череп пробью!

— Ты горько пожалеешь об этом! — выдохнул Грегори. На его щеках грязь, казалось, запеклась — так он раскраснелся от стыда и гнева.

— Я жалею только об одном, — четко ответила я. — О том дне, когда мы повстречались, и когда я поверила в твои сладенькие речи. Беги от него, глупая, — небрежно бросила я охающей, едва не плачущей девушке. — Не то эта грязь, что сейчас на твоем личике, покажется тебе самым чистым пятном в твоей жизни с этим червяком. Он лжец, мошенник и вор. А еще, — мстительно добавила я, — в постели он так себе. Да и член у него короткий, вялый и уродливый. Ну, как соленый корнишон. В пупырышках! Смотри, понаделает своим ущербным стручком таких же уродливых и сморщенных детей! Они будут вечно сопливые, болезненные и вонючие.

— Что?! — ахнула испуганная девушка.

Грегори, как-то неприлично булькнув, молча подхватил ее за локоть и вытащил ее на улицу.

А я перевела дух.

Поле боя, конечно, осталось за мной, но Грегори мне точно не простит моих язвительных слов…

***