— Слушай, бандит, ты куда мой металлоискатель дел? Я всё обыскал — нет нигде! Даже на этих дятлов наехал, думал, отняли у тебя.
— Значит, плохо искал! — я вытащил из кармана найденный утром рубль и протянул его Вовке. У того глаза чуть не выпали из орбит.
— Ты это в яме нашёл?
— А то! И лежал он ближе к поверхности, у края, а дно я ещё не успел пройти, эти самые дятлы помешали.
— Это ж серебряный рубль, Серёга! Обалдеть! Сколько ему лет-то?
— Не знаю, года не видно. Надо отмывать от грязи.
— Офигеть! Так, где ты аппарат-то дел, разбойник?
— В траве лежит твой аппарат, не переживай. Выбросил, чтобы эти не видели.
— Так чего ж мы тут до сих пор сидим? Хватай лопату и погнали!
В этот раз Вовка убедил меня начинать со дна, и не ошибся. Сигналы шли один за другим, и практически все были цветными. Чего мы только не выкапывали! Через полтора часа карманы моего друга были плотно набиты водочными пробками, пивными и консервными банками, гильзами, времён отечественной войны, а фольги собрали просто невероятное количество! Клондайк! По всей видимости, сюда сбрасывалось всё, что оставалось от пикников. На мои уговоры подняться по склону и поискать повыше, упрямый Вовчик реагировал весьма скептически. Он настойчиво убеждал меня в том, что все клады лежат в самом глубоком месте самого глубокого оврага. Я сильно не сопротивлялся. К тому же копал, всё равно, он. А я, особо не напрягаясь, размахивал детектором как косой и наслаждался видом усердно работающего человека. Когда стало вечереть, у Вовки появились первые признаки экскаваторной болезни — ломка в пояснице и большое нежелание приседать к выкопанным ямкам. После очередной водочной пробки мой запыхавшийся друг-копарь тихонько пробормотал:
— Гори они синим пламенем эти соболя, вместе с гривнами… Я спать! — и отбросив в сторону лопату, побрёл в лагерь. Руки безвольно свисали плетьми вдоль массивного корпуса, а ноги заплетались при ходьбе. Я оглядел место раскопок — весь овраг был перерыт, как после весенней вспашки.
— Вовка! — окликнул я друга. Он медленно обернулся и вопросительно уставился на меня.
— Слушай, я тут подумал… Просто на майские праздники родители меня приглашали к себе огород копать… А ты этот… Ну, теперь профессионал, типа…
Вовка скорчил жалкое лицо и очень медленно поднял руку с выставленным средним пальцем.
Ничего ценного мы в той яме больше не нашли, а отмыв позже серебряный рубль от грязи, смогли наконец рассмотреть год чеканки — одна тысяча восемьсот сорок второй, а значит монета была значительно моложе того клада, который мы искали, и не имела к нему абсолютно никакого отношения.
Заночевать решили там же. Тем более, что Вовчик рухнул бревном в палатку и уже через пару минут оттуда доносился солидный храп.
С самого рассвета мимо нашего лагеря, то и дело, стали проезжать машины с шумящими в них людьми, своими песнями и криками, вводящими нас в ступор. Осознать причину этого беспредела получилось только после проезда третьего автомобиля, из заднего окна которого развивалось красное знамя, а из открытого люка, визжа и неистово размахивая руками торчали две блондинки, одетые только в купальники и пионерские пилотки. Первомай!
— Да уж… При таких раскладах придётся выходной устраивать. — Я задумчиво провожал взглядом веселящуюся компанию. — Не дадут нам сегодня покопать, Вова.
— Ты ещё учти, что завтра будет продолжение! Народ с ночёвкой на «майские» приехал. Так что смело умножай на два.
Мы сидели на старом сухом бревне, слегка приунывшие и поглощённые думами о…
Как оказалось, думы наши носили кардинально различный характер. Я размышлял о героическом трудовом народе, о его подвиге, пронесённом в годах, о великой советской державе, которую одни своим потом и кровью возвели, а другие разрушили… Думы же моего друга были о бабах. Он так и сказал, после недолгого молчания:
— Бабу бы сейчас!
Вначале я даже не понял о чём это он — уж слишком беспощадным был контраст, и сразу перестроиться на новую тему не получилось.
— Чего? — спрашиваю.
— Бабу бы, говорю! Видел, какие молочные железы из люков торчали? Ух! Огонь!
— Начинается… — выдохнув, констатировал я, понимая, что Вовка и впрямь решил устроить нам выходные.
— Да ладно тебе! Праздник же! Торопись жить, дружище! — с этими словами Вовка лихо вскочил и, потягиваясь, с улыбкой добавил: — Жизнь-то одна, Серый. А она такая короткая, уж я-то знаю, поверь… Давай-ка — в воду, мой юный друг! Купальный сезон объявляется открытым!
И он рванул в сторону реки, крича во всё горло «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», по пути разбрасывая в разные стороны снятую одежду.
— Твою мать! Чёрт балахманный! — запричитал я, как будто меня кто-то заставлял лезть в воду, но в следующее мгновение побежал следом за другом.