Хроники кладоискателей (СИ)

Глава 21. Ссора

Утро началось с чудных ароматов. Вовка, не дожидаясь, когда все проснутся, по-хозяйски принялся готовить завтрак из привезённых нами запасов. Кстати сказать, кулинар из него получался отменный. Через двадцать минут все обитатели «дома на окраине» с удовольствием уминали Вовкину стряпню, а я даже на несколько минут забыл о своём ночном приключении. День обещал быть сухим и тёплым. Из соседнего леса снова доносились восторженные детские крики и треск ломаемых на дрова веток — праздники продолжались…

Оля всё утро щебетала и шутила, явно пребывая в отличном настроении. Вовчик с удовольствием поддерживал её остротами и шутками. Я же никак не мог отойти от жутких впечатлений, а друг, заметив это, дождался, когда хозяйка дома удалится на кухню для мытья посуды и спросил:

— Старик, что-то не так? Ты какой-то хмурый с самого утра.

Я смотрел на него, не зная что ответить. Рассказать? Или отмахнуться и забыть о том, что видел? Через чур невероятной была история, чтобы вот так просто взять и сказать: «Видел ночью чертей, которые хотели меня в ад утащить…». Единственное, во что сейчас хотелось верить, так это в то, что мне всё приснилось, и что не было никаких ночных прогулок и бесов волосатых… Уверен, что со временем я бы так и стал думать, ведь нам-то на всё нужны разумные и рациональные ответы. А какой рационализм был в том, что со мной произошло ночью? Да никакого! Потому-то и списал бы всё через день-другой на сон после пьянки. Однако было одно «но»! И это «но» страшно угнетало и гнало от проклятого места. Проснувшись утром, я первым делом сунул руку в карман и изъял оттуда гильзу от патрона, пулю и большую бронзовую пуговицу. Все предметы были испачканы землёй. Значит, не приснилось! Но как сейчас объяснить это сидящему рядом и улыбающемуся до ушей другу?

— Я тебе потом всё объясню.

Вовка заметно погрустнел и сделался серьёзным.

— Колись, давай! Никто не слышит. Что-то серьёзное?

— Даже не знаю. Но точно уверен, что валить отсюда надо. И чем быстрее, тем лучше.

— Да говори уже, не томи!

— Старик, если я скажу, ты всё равно не поверишь. Просто послушайся меня и собирай манатки.

— Ну, теперь я точно с тебя не слезу! И пока не расскажешь всё как есть, за руль не сяду. Выкладывай!

Я тяжело вздохнул и оглянулся через плечо туда, где в лучах солнечного света зиял провал оврага.

— Я ночью ходил копать, — начал я и запнулся, не зная как правильнее описать то, что произошло.

— Ого! Ну и? — нетерпеливо развёл руками Вовка.

— Нет там ничего. Гильзы и пули всякие. Они-то и звенели. Видать, в войну кто-то из оврага этого отстреливался, как из окопа.

— Ты чего-то недоговариваешь, друг. Это тебя, типа, гильзы так расстроили? Ты бледный сидишь как стена. Что ещё нашёл? Колись, давай!

— Да ничего больше не нашёл, правда… Просто… — и вдруг вспомнив наш диалог с дедом Прохором, продолжил: — Ты в Бога веришь?

Реакция и ответ Вовки меня несколько удивили и насторожили. Он заметно осунулся и уставился в столешницу, сжав кулаки. Я не торопил, ждал. Через полминуты друг ответил холодным тоном:

— Тебе-то что до этого?

Было видно, что теперь ему уже всё равно, что случилось со мной. Я даже немного растерялся от такой агрессии.

— Ну, а что я такого спросил-то? Я вот, например, верю.

Вовка возбуждённо сопел носом.

— А может, я боюсь верить? — буркнул он и тяжело вздохнул, затем, как-то съёжившись, пристально посмотрел на меня и добавил: — Боюсь, что грехи мои не простит.

— Ну, так этого все боятся, — не понимал я, к чему тот клонит.

— Не у всех столько грехов, как у меня, — не отрывая взгляда, машинальным голосом твердил тот, и было в этом нечто железное, нечто, что сильный и волевой Вовка не мог сам в себе побороть, не мог контролировать.

— Да ладно тебе… Все люди не без греха, и вообще я не о том… — договорить я не успел. Вовка, вдруг сжал губы, а затем побагровев, вскочил со скамьи и сильно ударил кулаками по столу:

— А тебе-то, откуда знать про грехи-то, про мои?! А? Где ты десяток лет пропадал, друг мой верный? — я шокированный, молча, наблюдал за разъярённым товарищем, абсолютно не понимая причин такого поведения, а он всё не унимался: — Что ж ты не уберёг другана своего лучшего от тюрьмы, а? Что ж от пьянки-то меня не уберёг? И даже когда увидел, что без водяры жить не могу, что подыхаю, что ж не вытащил из задницы этой, как обещал? А?! Друг, что примолк?! Или ответить нечего?! Проповеди он мне тут читает! Святой, блин, выискался!

На его крики выбежала испуганная Оля и застыла в дверном проёме кухни. Она явно хотела что-то спросить, но так и не решилась. У Вовки на глазах выступили слёзы, и он быстрым шагом пошёл прочь со двора. Я глядел то ему вслед, то на перепуганную Олю, не зная как поступить. Чуть придя в себя после такого холодного душа из помоев, которые на меня вылил лучший друг, решил-таки его догнать, и выяснить, что же послужило катализатором скандала, но не успел.

Стоя посреди улицы, я глядел на стремительно удаляющийся «Прадо», поднимающий за собой серые клубы пыли, и не представлял, что делать дальше. Вышла Оля и посмотрела на меня с немым вопросом в глазах. В ответ, я только, молча, пожал плечами, и в самом деле не представляя, что ей ответить. Навряд ли, причиной такого Вовкиного поступка могло послужить моё длительное отсутствие. Дело было в чём-то другом. И это «что-то другое» явно терзало ему душу.

— Чаво орать-то так? — послышался голос Прохора Матвеевича из-за забора, — Вы мне эдак усю нечисть разгоните, некем будеть археологов пужать!

Из-за спины Ольги показалась его щуплая, сутулая фигура. Не спеша дед подошёл ко мне и также уставился на клубящуюся над дорогой пыль.

— Горько ему, видать. Другу-то твояму. Слышь? — старик выжидающе покосился на меня.

— Видать… — выдохнул я.

— Чаво ж не помогашь яму?

— Да не успел я, удрал шибко быстро.

— Ничаво, скоро повернётся… — задумчиво проговорил тот, — От нам Ольга-то чаю зараз сварить, мы с тобой пока яво выпьем, так и повернётся товарыш твой. От там и поговорите с им. Ну? Чаво встал, как истукан? Идём, говорю, чай пить!

Я поплёлся за дедом, пребывая в полной растерянности. Крепкий чай немного привёл в чувства. О ночном происшествии уже даже не вспоминал. Новая проблема поглотила с головой. Вот только дед Прохор оказался не таким уж и простаком:

— И чаво ж ты там ночью-то делал, а? Не поверив деду, да?

Меня даже передёрнуло от неожиданности.

— Вы-то откуда знаете?

— Сынку, дед вже скоро сто годов как на свете живе. Я ще вчера вечером знав, шо ты туды попресся. Вот ты с дедом, как с дитём малым беседу водишь, а дед вже чотыри твоих жизней прожив, и бачив поболе, чем ты, да-а-а… Тому слухай, шо дед скажет: не ходи туда больше, сынку. Не надо воно тебе.

— Не пойду, отец. Ещё вчера ночью отхотел.

— От и ладненько, — старик удовлетворённо кивнул и переключил внимание на входную калитку, — Шось твоего друга долго нема, вже должон був вернуться, паразит.

Вовки и в самом деле не было и, по всей видимости, возвращаться он не думал. Прошёл ещё час. Собрав в рюкзак металлоискатель и кое-какие оставленные другом вещи, я приготовился прощаться с приютившими нас людьми, но в этот момент мы услышали звук подъехавшего ко двору автомобиля.

— От так! Довго ж яво не було. От басурманин! — Прохор Матвеевич довольно улыбался беззубым ртом, а морщины на лице от этого стали таким глубокими, что было трудно разобрать, где же среди них разрез глаз.

Мы втроём заторопились к калитке. Дед оказался прав, прямо посреди улицы, напротив двора, стояла и урчала двигателем Вовкина машина, из которой тот не торопился выбираться. Я подошёл к водительской двери и, сквозь сильно тонированное окно, с трудом разглядел друга. Тот сидел, упёршись подбородком в грудь, и глядел прямо перед собой. Футболка на груди была мокрой, глаза красными, а в руках — полупустая литровая бутылка виски. Приехали…

Он рывком распахнул дверь и, громко икнув, выпал прямо мне на руки. С трудом удержав тяжеленную тушу, я помог встать ему на ноги.

— Гуляем, ёптить! — он взмахнул рукой, в которой была бутылка, и не удержал её — в следующее мгновение та полетела в сторону. Вовка, придерживаясь за дверцу джипа, сделал наигранно-удивлённое лицо, затем поднёс указательный палец к губам и прошептал: — Т-с-с-с! У меня ещё есть! — и в очередной раз громко икнув, собрался лезть обратно в машину.

Я опомнился и, придерживая падающего друга, обратился к Оле со стариком:

— Вы нас простите, ради бога, за всё — мы поедем. Он в машине проспится. Спасибо вам большое за всё и ещё раз извините! — а затем, вдруг вспомнив, добавил, — Да! Оля! Мы же обещали тебя до остановки подвезти!

— Не страшно, Серёж, я сама доберусь, здесь всё равно не далеко. В любом случае, до вчера я ещё побуду с дедушкой.

Старик, опёршись на свою клюку, грустно наблюдал за всем происходящим. Загрузив возмущающееся и отбивающееся тело на заднее сидение, я бросил в багажник рюкзак, пожал деду Прохору руку и, взглянув на прощанье в Ольгины бездонные глаза, сел за руль. Но практически сразу вышел обратно и увидел, что Оля тоже торопится ко мне.

— Вот, — она отдала мне заранее написанный на листке бумаги номер телефона, затем протянула ладонь для рукопожатия и улыбнулась. Я взял её за руку поцеловал в щёку.

— Обязательно позвоню, когда в город вернёмся. Да, кстати! — я достал из кармана свою визитку и протянул её Оле, — Это так, на всякий случай.

Оля снова улыбнулась, согласно кивнула и отступила на шаг назад, давая понять, что больше не задерживает.

Уезжая, под раскатистый храп пьяного друга, я смотрел не на дорогу, а в зеркала заднего вида. Там, позади, посреди пустынной улицы, ещё долго провожала нас взглядом одинокая женская фигура, от которой так не хотелось уезжать.