Мы с другом нашли приключение! Настоящее приключение с настоящим другом! И оно находилось в полутора метрах над нашими головами! О чём ещё можно мечтать в этом возрасте?
— «Вем смута гряде великая, и въпълчение, и алчба, и мор, и язва, кою враг дивий несе, — полушёпотом вычитывал я вслух, старательно выведенные сотни лет назад буквы с «ятями» и «ёрами», — «Ино тебе, сын мой дроля, очина моя тебе тяжко, вяще дружних детей моих хупавых. Рель сей уроком тебе буде, и от тати щитом, и от мунгита-бесермена худаго, и мытаря. Ты же, наследок мой возлюбленнай, въсхыти жито своё, ибо аз, бачко твой, отай охабил очину твою…»
— Серый, что это? — по голосу было ясно, что Вовка начинает нервничать.
— Как будто церковным языком написано… — как заворожённый, не в силах отвести взгляда от диковины, пробормотал я.
— Серый, когда мы сюда пришли, этой надписи не было! — продолжал быстро лепетать мой друг, — Я хоть в колдовство там всякое не верю, но…
— Да знаю я, что не было! Когда в пробирку отливал, как раз на неё смотрел — пусто тут было. Бревно, как бревно… Дай дочитаю, блин! Не перебивай! — раздражённо отмахнулся я от Вовки и продолжил вслух: — «…и злато, и басу, и рясы, и голландчики…, и гривны больма в кунах… скудельница отай охаблена… короб лутовяный в нырище меж варганом и рекою Велик… Дон во трёх тысячах аршинах от реки во бочаге сокрыл…».
В некоторых местах текста было совсем не разобрать, но нам хватило и того, что я смог прочесть.
— Как ты эти загогулины разбираешь? — недоумевал Вовка.
— У моей прабабушки в деревне Библия старинная есть, она на таком же языке написана. Это старославянский! Раньше на Руси все так писали. Я, правда, мало что понял, но…
— Слушай, не нравится мне это бревно. Идём лучше в футбольца с пацан… — но договорить ему я не дал. Меня немало возмутило такое трусливое поведение друга, и я выпалил:
— Не нравится?! Вовка, это написал мужик, который для своего сына наследство где-то спрятал! Я не пойму, ты чё не врубаешься? Сам-то посмотри: «злато», «наследок», «сын возлюбленный»… Это клад, дружище! Самый настоящий клад! С золотом, с драгоценностями! А спрятал его этот папаша где-то возле реки Дон. Ну, или Великий Дон… И он ещё лежит где-то — точно тебе говорю!
— Издеваешься? Писатель этот жил, когда динозавры мамонтов за жопы кусали! Ты прикинь, когда это было! Уже лет триста прошло, не меньше! А если это Дон, то он за тыщщи километров от нас течёт!
— Больше.
— А?
— Думаю, больше трёхсот лет прошло. Может даже больше пятисот!
— Ну, так, тем более! И с чего ты вообще взял, что сын этот наследство своё не нашёл? Может, он его сразу и прикарманил по-тихому?
— А с того, Вова, что надписи на бревне до сих пор не было видно! Она проявилась после того, как мы его своим фосфором драгоценным закоптили! Видимо, что-то полезное всё-таки выпили. А значит, никто этот текст никогда не читал — ни сын, ни дочь, ни «враг дивий». Врубаешься, Ватсон?
— Это почему же сразу Ватсон? — недоумённо, и даже с какой-то нелепой обидой, уставился на меня Вовчик.
— Потому что Холмса из тебя не получается!
То ли мой друг очень уж уважал старину Холмса, то ли за что-то откровенно недолюбливал Ватсона, а может просто я не достаточно убедил его в правильности своих суждений, но после этих слов он засопел носом, побагровел и, резко развернувшись на месте, быстро пошёл к выходу. Я некоторое время постоял, закусив губу и глядя ему вслед, затем ещё несколько раз перечитал написанное, стараясь разглядеть непроявившиеся места, и заковылял к выходу следом за другом.
Чуть позже у Вовки всё-таки возник интерес к кладу. Случилось это где-то месяц спустя, после того, как он узнал что такое «гривны». Как-то вечером я сидел поглощённый подготовкой к контрольной по математике. В дверь очень настойчиво позвонили. Едва щёлкнув замком, я был откинут в сторону распахивающейся дверью и в прихожую ввалился запыхавшийся друг. Он прискакал ко мне с журналом подмышкой и, активно жестикулируя, вдохновлено принялся рассказывать, что гривны — это такие золотые слитки, которые служили на Руси деньгами и, в доказательство своих слов, раскрыл потрёпанный журнал «Огонёк», внутри которого имелись фотографии какой-то музейной экспозиции драгоценностей. Гривны там тоже присутствовали, и, скажу я вам, они таки внушали уважение!
Мы, не медля, нашли в школьном географическом атласе реку Дон. Мало того, что от нас она протекала достаточно далеко, чтобы иметь возможность смотаться за кладом туда и обратно за один день, так ещё и оказалось, что слишком уж эта река большая, а потому, разобраться где именно богатенький папаша зарыл несметные сокровища, было практически невозможно. А в том, что сокровища были несметными, сомневаться теперь уже не приходилось.
Всего за пару походов в библиотеку мы смогли перевести на современный русский язык практически весь текст послания. Выходило, что написано оно было неким богатеньким отцом и адресовано своему любимому сыну. Предусмотрительный папаша спрятал сыновье наследство от нашествия монгол и от сборщиков налогов, а состоял этот клад из золотых гривен, соболиных или куньих мехов и прочих драгоценностей с украшениями. Хранилось это добро в двух разных сосудах — глиняном горшке и берестяной кубышке.
Вначале энтузиазма мы не теряли и готовились к опасной экспедиции на берега славной российской реки, попутно предполагая, на каком её участке могли случаться глады, моры и алчба, упомянутые в чердачных письменах. Но, с течением времени, запас этого самого энтузиазма становился всё меньше, а с неминуемым наступлением пубертатного периода и приходом ночных поллюций, этот самый энтузиазм и вовсе переключился на лиц противоположного пола. Думы в буйных головушках поселились несколько иного характера, и об экспедиции пришлось забыть на несколько долгих лет.