Хроники кладоискателей (СИ)

Глава 28. Птицеферма

Видимо, оглушили крепко, потому что сознание вернулось уже после того, как меня оттащили в сторону. Открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь. Жуткая головная боль мешала рационально мыслить. Я сидел на земле, прислонившись спиной к колесу какого-то автомобиля. Передо мной, на корточках восседал человек в камуфляже, лица которого я никак не мог рассмотреть в тусклом свете сумерек.

— Ну, здравствуй, земляк, — услышал я знакомый хриплый голос Михалыча, — Как говорится, вот и свиделись. Как ты?

— Тебе бы так… — проскрежетал я, — Где Оля?

— Да в машине сидит твоя Оля, что с нею станется? Пока ты себя ведёшь хорошо, мы тоже не балуемся. И Вова твой у нас. Сейчас мы к нему и поедем, а то заждался тебя друг твой, совсем без настроения.

Он поднялся на ноги и скомандовал:

— Грузи его ко мне назад, сам — рядом садись. Ты в «Тойоту». Бабу пока не трогай.

Меня подхватили под руки и затолкали в «УАЗ». Рядом уселся самый высокий из четвёрки. Михалыч вёл машину.

— Ты, Серёжа, главное не рыпайся и всё будет хорошо. Мы люди деловые и плохо делать никому не хотим. Каюсь, друга твоего мои мальцы слегка помяли, но ты, как и я, тоже деловой человек — не спорь, я вижу — должен понимать, что просто так, ни за что, с людей не спрашивают. Вова много моих денег себе взял, а это не есть хорошо. За такое я мог бы и убить Вову, понимаешь? Но только интереса мне от этого никакого нет. Да и не зверь я, Серёжа, чтобы так вот просто человека взять и как свинью прирезать. Я просто хочу вернуть себе то, что мне должен твой друг. Своё вернуть, понимаешь?

Он говорил медленно и очень спокойно, как с ребёнком, как психиатр говорит с пациентом. От этого его речь звучала ещё более внушительно и убедительно. Мне в ответ говорить ничего не хотелось — раскалывалась голова, сильно тошнило, но я собрался и с трудом выдавил:

— Сколько он должен?

— А вот это уже совсем другой разговор, земляк! Сразу узнаю делового человека! — оживился Михалыч, оглядываясь на меня через плечо, — Я бы, клянусь, сказал тебе, сколько он должен, да, боюсь, что это всё равно ничего не изменит. Понимаешь? Ты просто поверь, что много. Ну, как много? Ну, очень много! Вот представь себе очень много денег! Огромную такую кучу! Представил, Серёж? Так вот, Вова мне должен на много больше. Понимаешь?

— Может, хватит со мной как с дебилом говорить и скажешь, наконец, куда мы едем и что тебе от меня нужно?

— Ты не дебил, Серёжа, и я это прекрасно знаю — задумчиво проговорил Михалыч, — Только с чего ты взял, что мне от тебя вообще что-то нужно? Я же тебе говорю, что мне всего-то и надо — вернуть мои деньги. У тебя их нет, значит лично от тебя мне ничего не нужно.

— Нами будешь его шантажировать? — усмехнулся я.

— Ну, зачем же так грубо-то? Я никого не шантажирую. Вова сам попросил тебя найти, поговорить он с тобой захотел. Вот мы тебя и пригласили, вот и едем к нему в гости. Хотя, если честно, мы тебя при любых раскладах нашли бы.

Долго петляя полями, мы, наконец, приехали к каким-то заброшенным одноэтажным баракам. Судя по большому количеству птичьих перьев и помёта, перемешанных с весенней грязью, это была старая птицеферма. Из «Тойоты» вышла Оля. Она испуганно оглядывалась по сторонам, возможно, пытаясь найти в темноте меня. Подталкивая её в спину, следом шёл Генчик, с двустволкой на плече.

— Оля! — позвал я.

Она обернулась в мою сторону и закричала:

— Это они, Серёжа! Это они дедушку убили!

Генчик в один момент снял ружьё с плеча и с размаху ударил её прикладом в живот. Оля согнулась пополам и присела на корточки. Я сорвался с места и рванул к ней. Генчик тут же направил на меня ствол:

— Стой, сука, убью в раз! — завизжал он.

Я не обращал внимания на его угрозы и продолжал бежать, не отдавая себе отчёт в том, какой опасности подвергаюсь. Оля сидела, тяжело дыша и обхватив себя руками за живот. Из глаз обильно текли слёзы. Я обнял её и прижал к себе.

— Они дедушку убили. Это его ружьё, Серёжа. Это они… Нас тоже убьют, да?

— Даже не думай так! Всё будет нормально. Сейчас всё разрешится. Обещаю тебе!

Она немного успокоилась, и я помог ей подняться на ноги.

— Слышь, фуфел! — заорал на меня Генчик, — Отойди на! Отойди от тёлки, говорю! Я тебе, падла, ща ногу прострелю! Слышь, на? Отойди, сказал!

Он перетаптывался с ноги на ногу, визжа и целясь в меня из старой «Тулы». Подошёл Михалыч и тот сразу же заткнулся, но перетаптываться не перестал, хаотично переводя взгляд то на нас с Олей, то на Михалыча.

— Идём, земляк, не тронут больше твою девку. Я тебе говорю.

— Пошёл! — скомандовал довольный Генчик.

— Всё будет хорошо. Скоро всё закончится, — ещё раз попытался успокоить я Олю, приложив ладони к её влажным от слёз щекам. Она чуть заметно кивнула, опустила глаза, а затем поцеловала меня в губы. Я прижал её к себе и не хотел отпускать, но Михалыч за спиной снова поторопил:

— Земляк, успеете ещё. Вы как будто прощаетесь! — он хрипло засмеялся, — Иди с другом своим перетри, может, и надумаете вместе чего-нибудь правильного, а там, глядишь, и в ЗАГС с невестой поедете свадьбу гулять.

Генчик поддержал шефа хихиканьем. Я ещё раз поцеловал Олю и медленно побрёл в направлении барака, куда указывал Михалыч. Он по-приятельски похлопал меня ладонью по плечу и ещё раз попытался убедить:

— Всё с ней будет хорошо. Никто не тронет. Ты, главное, всё делай правильно, и все будут живы, здоровы.

— Старика-то за что? — с трудом сдерживая эмоции, спросил я.

— А вот тут мы не причём, земляк! Я тебе говорю! — Михалыч для убедительности размахивал в воздухе указательным пальцем, — Мы в дом вошли, а он на нас с ружьём! Генчик за ствол его хватанул и вырвал из рук пушку, а дед сам на ногах не удержался. Вон, очкарика видишь? — он кивнул в сторону интеллигента, стоявшего поодаль, — Искусственное дыхание даже ему делал. Во как! Так что нечего нам предъявить по деду…

Мы вошли внутрь построек и, пройдя несколько метров длинным, тёмным коридором, остановились у массивной металлической двери. Михалыч с лязгом отодвинул ржавый засов. Оказалось, это был старый холодильник, в котором, видимо, хранили курятину. Внутри было очень темно и сыро. Михалыч протянул мне коробок спичек. Я вошёл, и дверь за спиной с тем же с лязгом захлопнулась. Меня окутала сплошная тьма. Я зажёг спичку и в мерцающем свете огня рассмотрел Вовку, сидящего в углу помещения на полу, прислонившись спиной к стене. Он грустно глядел на меня. Лицо было сильно распухшим от гематом, губы превратились в сплошное кровавое месиво. Я отбросил спичку в сторону и тихо заговорил:

— А я мотоцикл нашёл в озере. Старый какой-то. Немецкий, наверное.

Вовка молчал. Медленно, стараясь не оступиться в темноте, подошёл к другу и поджёг следующую спичку. Вовка теперь сидел, глядя в пол. Я уселся рядом, сбоку от него. Спичка снова погасла. Стало темно.

— Даже не знаю с чего начать, — низкий, невнятный голос друга эхом отражался от стен холодильника, было слышно, что говорить ему очень тяжело, — Боюсь, что ты меня не простишь, старик.

— А ты с самого начала начни.