Хроники Ворона. Книга первая.

СЛЕДЫ НА СНЕГУ

С кем Зоран по-настоящему любил пускаться во все тяжкие, так это с Францем. Он был легким на подъем и веселым человеком, лишенным к тому же предубеждений на почве сословного неравенства, несмотря на собственную финансовую состоятельность. А еще он был совершенно безрассудным. Зоран всегда поражался тому, как кто-то вроде Франца может являться банкиром, причем очень успешным.

Они сидели в самом лучшем кабаке города Ротшильд, в «Чертополохе».

— Ик! Ты, наверное, думаешь, Зоран, как я до сих пор не обанкротился, да? Ик! — Франц уже изрядно захмелел.

— Я задаю себе этот вопрос всякий раз, когда ты угощаешь меня самым дорогим пойлом во всем гребаном королевстве, — Зоран и сам едва не икнул, уставившись на расточительного друга стекленеющими глазами.

— Ты же знаешь… ик! У меня хроническая непереносимость той отравы, которую ты предпочитаешь. Да и не так уж мы часто видимся, чтобы экономить!

— Ты прав, черт побери. Тысячу раз прав. Будь я проклят, если это не так. Наливай.

— Ага. Ик!

Они выпили. Франц возобновил разговор:

— Ух… крепка, зараза. Так что ты там говорил, Зоран? Почему мы, собственно, пьем сегодня? А вообще, если честно, странный ты.

— О как. Это почему?

— Ну знаешь… Ты то пропадаешь на мес… ик! Месяцы. А то и на годы. То вдруг появляешься как гром среди ясного неба. И вносишь беспорядок в мою размеренную жизнь.

— Ты серьезно, Франц? В твою размеренную жизнь?

— Да… в мою размеренную… типично банкирскую… но при этом высоконравственную… жизнь, — закончив эту фразу, Франц захохотал, осознав, как неуместны эти слова в описании его персоны. Зоран тоже засмеялся.

— Дай-ка я вспомню, когда видел тебя в последний раз, — лицо Франца приняло, насколько это возможно, задумчивое выражение. — Вспомнил! Это был Лант! Карнавал!

Зоран при упоминании того карнавала вдруг сделался угрюмым и серьезным. Он нахмурил брови и, казалось, мгновенно протрезвел.

— Да, карнавал, — произнес он.

— Я помню, ты оставил меня в обществе каких-то очередных напыщенных снобов, променяв на чародейку… забыл, как ее зовут. Красивая такая, фигуристая, беловолосая. Ик! Повезло кому-то в ту ночь. — Франц многозначительно уставился на своего друга.

— Да уж, повезло.

— А чего это ты опять надулся, как мышь на крупу?

— Тут такое дело, Франц. Собственно, поэтому я и пью. Из-за Аделы Морелли.

От последних слов Франц пришел в ступор.

— Погоди, погоди… То есть ты, Зоран из Норэграда… Самый бесчувственный кобель севера… Пьешь из-за женщины? Это звучит также смешно, как про мою размеренную жизнь.

— Если честно, я и сам не понимаю, что происходит, — закончив фразу, Зоран разом осушил бокала густого крепкого эля. — Ух… еще.

Франц сочувствующе вздохнул и снова наполнил бокал Зорана. Последний пил в ту ночь за семерых, однако все равно пьянел медленней своего друга.

— Я знаю одно очень хорошее средство от подобных… эээ… сердечных недугов.

— Какое?

— Рану, нанесенную одной женщиной, с легкостью могут исцелить несколько других.

— Уж не предлагаешь ли ты мне пойти в бордель?

— Вообще-то именно туда я тебя и зову! Помнишь «Сердце ночи»? Лучший публичный дом в городе.

— Еще бы.

— Так вот, я был там недавно. Ик!

— И как?

— Прекрасно, как же еще. Куртизанок милее, чем в «Сердце ночи», по-прежнему не сыскать во всем королевстве.

Зоран задумался.

— Джесси еще работает? — спросил он.

— Еще как! Кстати, она спрашивала о тебе. Ик! Скучает.

Зоран снова осушил бокал, после чего встал и подошел к камину, внутри которого горели дрова. Достал прощальное письмо от Аделы, которое почему-то все еще хранилось в потайном кармане. Скомкал и бросил в огонь. Затем вернулся к столу и сказал:

— Что ж, пойдем, Франц. Думаю, это мне поможет.

«Хотя кого я обманываю».

***

Она была так же хороша, как и во время их последней встречи. Даже лучше, так как стала стройнее в тех местах, где нужно, и, напротив, сохранила прежние формы там, где мужчины хотят их наблюдать. Можно сказать, ее фигура была теперь идеальной для женщины: узкая талия, которую можно едва ли не полностью обхватить двумя ладонями, в меру пышный бюст и манящие бедра — все это присутствовало и притягивало к себе противоположный пол. Она была одета в красный корсет, подчеркивающий талию и лишь частично скрывающий белоснежную грудь, черное кружевное платье с вырезом по всей длине и того же цвета туфли на высоком каблуке. Черные как ночь волосы были заплетены в длинную косу, а взгляд карих глаз, обычно игривый, источал на этот раз некую тревогу и одновременно с этим радость. Джесси, увидев Зорана, разволновалась.

«А она повзрослела. Она уже не та неловкая и застенчивая девушка, какой я ее запомнил».

— Привет, Джесси.

Она всегда говорила Зорану, что у него очень приятный голос. Но за несколько лет разлуки уже позабыла его звучание. А потому вздрогнула, когда услышала вновь.

Куртизанка стояла на ступеньках ведущей на второй этаж лестницы и смотрела на Зорана влюбленными глазами. Точно так же, как в тот день, когда он последний раз сказал ей «пока». После того утра Зоран поклялся себе, что никогда больше не вернется в бордель «Сердце ночи», так как не хотел разбивать Джесси сердце очередным уходом и ниточкой ложной надежды. Но в этот раз ему было совершенно не до мук совести и морального выбора. В этот раз ему было совершенно наплевать на чужие чувства.

«Правильно Адела сказала. Я — эгоист. Но она от этого не меньшая су…»

— Здравствуй, Зоран, — Джесси прервала ход его мыслей. — Ты давно не приходил.

Он немного пошатывался, ибо выпито им в кабаке было немало. Услышав ответное приветствие черноволосой девушки, он расплылся в довольной, пьяной улыбке.

— Я — очень занятой человек, Джесси. Но и мне иногда нужно отдыхать от всего. И я тоже порой нуждаюсь в теплых объятиях. Видишь, какой я сентиментальный?

— Ты всегда так говоришь, когда приходишь. Только наутро от твоих сантиментов не остается и следа.

— Я думал, ты скучала. Но раз нет, тогда я пойду, — он развернулся к входной двери. Франц уже уединился с какой-то рыжеволосой красоткой, а значит, Зорану предстояло выйти на холодную зимнюю улицу одному и бродить по городу наедине с собственными мыслями.

«Не хватало еще объясняться перед блудницей».

— Постой. Не уходи, — произнесла вдруг Джесси.

— Что так? — бросил Зоран через плечо.

— Просто я не хочу, чтобы ты уходил от меня. Хотя бы до утра.

Он развернулся и с несвойственным пьяному человеку проворством взбежал на несколько ступенек вверх. Поравнявшись с Джесси, он прижал ее к себе, после чего горячо и долго поцеловал. Закончив с губами, он переключился на шею — тонкую и нежную, как бархат.

— Постой… наверх… в комнату… — сказала она, прерывисто дыша. Для того чтобы выдавить эти слова, Джесси потребовалось собрать в кулак всю свою волю — в тот момент девушке было уже настолько хорошо, что она позабыла обо всем на свете.

— Угу, — не отвлекаясь от шеи, буркнул Зоран.

***

Она занималась сексом лучше, чем любая другая. Она чувствовала Зорана — это была смесь профессионализма и самоотверженного желания угодить тому, кого любишь. А еще желания добиться ответной любви. Она предугадывала каждое действие, словно умела читать мысли. Когда Зорану хотелось, чтобы она подчинялась, — она подчинялась. Когда ему хотелось, чтобы она брала инициативу в свои руки, — она брала. Она была одновременно и покорной рабыней, и властной валькирией — кем угодно. Только не Аделой Морелли.

Передышки были небольшие — сказывались ненасытность Зорана и способность Джесси возбуждать его снова и снова.

Во время одной из пауз она прижалась к его груди. Прислонилась ухом прямо к тому месту, где можно было услышать биение сердца. Крепко обняла. Так, словно не верила в реальность происходящего. Так, словно хотела стать с Зораном одним целым.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — сказала Джесси.

— А я пока что и не ухожу, — на этих словах он перевернул девушку на спину. А затем снова сделал с ней то, зачем пришел.

***

Близились предрассветные сумерки. Зоран открыл глаза, поспав всего каких-то полчаса, и повернул голову к Джесси. Девушка все еще была погружена в сон. Медленно, стараясь не создавать шума, Зоран поднялся с кровати и начал одеваться. Штаны, дублет, сапоги и плащ он смог надеть в полной тишине. В той же тишине смог разложить на тумбочке талеры — всякая услуга стоит денег. Но затем руки, лишенные с похмелья доли ловкости, подвели: при попытке закрепить ножны с всунутым в них холодным оружием на поясе, Зоран выронил их. Звук упавшего на пол предмета нарушил тишину.

— Ты покидаешь меня? В этот раз решил даже не прощаться?

— Я просто хотел, чтобы ты выспалась. А мне действительно пора уходить.

Джесси приподнялась и посмотрела на тумбочку, на которой столбиками были разложены серебряные монеты.

— Ты же знаешь, я не возьму с тебя денег.

— Я подумал, что…

— Ты обижаешь меня этим, — тон, не терпящий возражений.

— Прости, — Зоран подошел и сгреб монеты в ладонь, после чего убрал их в карман.

— Ты еще вернешься?

— Да.

— Снова через несколько лет? — голос Джесси дрогнул.

— Раньше, Джесси. Гораздо раньше.

Он посмотрел на черноволосую куртизанку, которая своей красотой запросто могла посрамить любую высокородную особу. Эта девушка, несмотря на свою пронизанную ложью профессию, умудрялась быть искренней и светлой. И как никто умела любить. Но, к своему сожалению, выбрала совершенно неподходящий для этого объект.

«Ты хорошая, Джесси. Жаль, что я не хочу оставаться с тобой дольше, чем на одну ночь».

— Зоран… ты заметил, что я похудела?

— Да. Но ты и до этого была красивой.

— Может, ты хотел бы еще каких-то изменений?

— Нет. Я бы хотел, чтобы ты всегда оставалась такой, как сейчас. Хотя… — лицо Зорана стало задумчивым.

— Хотя что?

— Мне бы понравилось, если бы ты покрасила волосы в белый цвет.

«А еще больше, если бы ты стала Аделой».

***

Зоран не стал дожидаться, когда проснется Франц, ведь знал: этот щеголь будет спать до полудня. Он вышел на холодную улицу в одиночестве. Было тихо и темно — в это время года всегда светает поздно.

Небольшой городок Ротшильд еще дремал. На улице не было ни одного человека. Даже снежинки, казалось, устали и решили немного отдохнуть, перестав неумолимо обрушиваться с небес. Но надо сказать, белое одеяло, накрывшее землю, и так уже было довольно толстым.

Фонари освещали площадь, по которой брел всматривающийся в снежное полотно под своими ногами Зоран.

«Голова совсем не болит. Теперь я понимаю, почему Франц пьет только дорогой алкоголь».

— Хотя лучше бы она раскалывалась, — тихо произнес Зоран, обращаясь к самому себе.

«И, раскалываясь, умерщвляла воспоминания».

Солнце еще не явило, хоть и должно было скоро, робкие признаки начатого им восхождения. И только с ними на улице появятся первые горожане. Тем сильнее Зорана удивляло такое количество следов сапог на снегу. Он пригляделся, и от его удивления не осталось и следа.

«Это мои следы. Сколько же я уже здесь хожу?»

Зоран всмотрелся еще раз и почесал затылок. Определенно следы были от его сапог. Вот только их было слишком много.

«Я точно не прошел столько этим утром».

Но такие следы не могли оставить горожане. Подошва оставивших многочисленные отпечатки сапог была уникальной. Такая обувь была только в Кун Руммуне. В Скале Воронов.

Догадка ужаснула Зорана. Он пошел по следу, который по его умозаключению принадлежал не ему лично, а кому-то из братьев.

«Двое».

Он осматривал заснеженную землю, мысленно распутывая сплетенный из цепочки сотен следов клубок, чтобы понять, куда в итоге направились наемные убийцы. И, наконец, понял.

— Бордель! — прорычал Зоран себе под нос и побежал в сторону публичного дома, заранее вынув из ножен свой идеально заточенный полуторный меч. Добежав до «Сердца ночи», он обнаружил, что следы обрываются около одной из стен.

«Пролезли через общий балкон недавно. Мы с ними разминулись».

Зоран решил войти через центральный вход: это позволит держать меч наготове. Предпочти он тоже балконный вариант проникновения, убийцы могли бы неожиданно оказаться рядом и застать его в момент, когда он будет перелезать через перила, сделавшись легкой, неспособной извлечь оружие ввиду занятости обеих рук, добычей.

Медленно поднимаясь по ступенькам, Зоран услышал наверху плач. Немного ускорился, стараясь все же сохранить тишину и внезапность своего прибытия. Оказался на втором, последнем этаже. Вошел в первую комнату — ту, в которой развлекался с Джесси. Никого. Прошел дальше по коридору, к дальней комнате, из которой доносился плач. Быстро открыл дверь и буквально ворвался внутрь. Братьев не оказалось. Внутри находились только семь куртизанок — все, кто работал в «Сердце ночи». И труп Франца на кровати.

Увидев Зорана, женщины вздрогнули и начали пятиться, отходя от трупа, над которым склонились. Зоран верно истолковал причину их испуга: он был одет в точности так же, как убийцы.

— Это сделал не я. Не бойтесь, — произнес он. — Как это случилось?

— Они вошли ко мне в комнату, — начала Джесси, — и обыскали ее. Спросили, был ли здесь ты. Я ответила, что помню только постоянных клиентов, и о тебе никогда не слышала. Затем они пошли по другим комнатам, а эта была последней.

— Они ворвались сюда и разбудили нас с Францем, — заговорила рыжеволосая любовница банкира, захлебываясь слезами. — Когда он сказал, что понятия не имеет, кто такой Зоран и где его искать, они не поверили ему. Они сказали, что знают, что это неправда, знают, что Франц — твой друг. Но он отрицал это. И тогда ему перерезали горло за то, что он солгал. Они ушли пару минут назад. Через окно.

«Как раз когда я вошел в бордель».

— Что происходит, Зоран? — спросила Джесси.

«Из-за меня умирают хорошие люди, вот что происходит».

Зоран промолчал. Его больше не было. Была лишь ледяная, беспощадная ненависть, воплощением которой он стал. Взгляд сделался тяжелым и твердым. Он в последний раз посмотрел на Франца, ощутив укол вины. Но он еще успеет заняться самобичеванием. У него еще будет время на то, чтобы биться головой об стену, терзаясь муками совести. А сейчас ему нужно найти братьев. Он развернулся, чтобы пойти к выходу.

— Зоран, — услышал он за спиной голос, принадлежащий Нонне, хозяйке борделя. — никогда больше сюда не возвращайся.

— Хорошо.

***

Следы вывели его на широкую улицу одного из торговых кварталов Ротшильда. Было безлюдно, опустевшие лавочки немо дожидались рассвета, по наступлению которого их займут купцы с многочисленными товарами. И, скорее всего, не только свои прилавки они застанут на утро, но и чье-то мертвое тело.

Зоран услышал легкий шорох впереди себя и чье-то негромкое «тс-с-с», призывающее к молчанию.

— Ты так и не научился быть незаметным, Бирг. Кто второй? — ледяным тоном произнес Зоран.

Пауза. Убийцы явно не ожидали обнаружения, отчего пришли в замешательство.

Первым из двойки, выйдя из лабиринта лавок, показался Норман. А сразу за ним появился и собственно Бирг. Норман выглядел разъяренным, что вполне понятно: желание отомстить за родного брата распаляло его. Бирг же, казалось, находился в предвкушении, не сомневаясь, видимо, в скорейшей расправе над своим давним врагом.

— Кто из вас убил Франца в борделе? — поинтересовался Зоран.

— Я, — гневно отозвался Норман.

— Зачем?

— А зачем ты убил Скельта, сука?

— Альвин Гроциус и Лаур спасли мне когда-то жизнь. Я возвращал долг.

— Ты не мог сказать об этом раньше, ублюдок? Язык отсох? Или не нашел необходимым отчитываться?

— А это что-то изменило бы?

Бирг решил подключиться к разговору:

— Нет, — констатировал он.

Повисла короткая мрачная пауза, обещающая скорую беду. Точку в ней поставил Зоран, когда, испепеляя своих бывших соратников взглядом, произнес:

— Я убью вас обоих.

Все трое извлекли мечи из ножен. Бирг с осторожностью шагнул вперед: после уверенно произнесенной Зораном заключительной фразы он вдруг осознал, что угроза лишиться в этом бою жизни вполне реальна: уроженец Норэграда оказался менее подавленным морально и более трезвым, чем ожидалось. А для такого воина, как Зоран, если он не разбит, двоих убийц, один из которых ослеплен яростью, может оказаться недостаточно. Нет, Бирг, конечно, очень хотел добраться до своего врага, но избыточно рисковать на пути к этой цели он не желал совершенно.

К его счастью, Норман положил руку ему на плечо и произнес:

— Он мой. Отойди.

Бирг спорить не стал. Он решил, что просто подключится к поединку в более удобный момент. Когда Зоран не будет этого ожидать. И собственноручно отнимет у него жизнь, никому не уступив право сделать это, даже Норману.

— Как скажешь, брат.

Норман с ревом бросился на Зорана, нанося быстрые, но немного размашистые и предсказуемые удары. Тот с легкостью отражал их либо уклонялся.

В какой-то момент проницательный Зоран бросил на Бирга выразительный взгляд. Последний понял: Зоран не спускает с него глаз и готов к его вероятному нападению.

Бирг нервно сглотнул слюну. Его план был на грани провала.

Зоран и Норман уподобились двум случайно встретившимся друг с другом вихрям: они крутились, сближались, ненадолго расходились и снова сближались. И все это с ударами. Острые, как бритва, лезвия то свистели, разрезая воздух, то с лязгом ударялись друг об друга. Клинки сияли, отражая неяркий свет фонарей и тем самым помогая им рассеивать мрак. Они всякий раз оказывались все ближе и ближе к цели: сначала в нескольких дюймах от корпуса, головы или конечностей, потом на расстоянии, не превышающем длину ногтя на мизинце, а затем и вовсе на дистанции, сопоставимой с толщиной волоска.

Норман рычал и ругался, отчего явно тратил больше энергии, чем Зоран. Тот, в свою очередь, был хладнокровен и неприступен. И опасен, как готовый к скорому извержению вулкан. За весь бой он отпрыгнул назад лишь пару раз, остальное же время уклонялся и отбивал удары, не уходя со своего места. Норман, напротив, был намного подвижней, он постоянно менял позицию и плоскость атаки, но ему это не помогало. Он действительно не знал, как преодолеть безупречную оборону Зорана, который наряду с Конратом являлся лучшим фехтовальщиком Скалы Воронов. К тому же чрезвычайно сильным физически.

В какой-то момент Зоран нашел возможность для нанесения удара ногой в грудь противника. Норман отлетел и свалился на спину, однако рукоять из рук не выпустил. Зоран посмотрел на Бирга, который, казалось, немного приблизился за время боя:

— Хочешь помочь ему, Бирг? — спросил Зоран, указав мечом в сторону поваленного противника.

Норман, поднимаясь с земли, избавил своего товарища от ответа, заорав:

— Я сам! — и снова бросился в атаку с прежней яростью, но уже изрядно уставший.

Парировав еще несколько выпадов, Зоран в итоге выбил меч из руки Нормана. Тот машинально повернул голову в сторону отлетевшего холодного оружия, лишив себя возможности заметить следующий выпад противника. Когда Норман повернул голову, лезвие уже приблизилось к его правой ключице. Зоран нанес вертикальный удар, полностью отделив им от тела руку врага. Кровь мгновенно забрызгала Зорана, сразу начавшего отводить меч в сторону для следующей атаки. После этого он рубанул наотмашь слева направо, аккурат под нижнее ребро. И клинок оказался настолько хорошо заточенным, а удар настолько сильным, что Норман был разрублен надвое. Верхняя часть его тела свалилась на землю отдельно от живота и ног.

То, что минуту назад было Норманом, теперь стало несколькими кусками плоти, под которыми стремительно разрасталась кровавая лужа.

Зоран смотрел на обезображенный труп, а Бирг переводил взгляд с трупа на Зорана, остановившись вдруг на последнем. И застыв в ужасе.

Зоран покосился на своего давнего врага, злобно сжав губы. Потом вытер ладонью окровавленный клинок. Широко разведя пальцы, приблизил ее к своему лицу, заслонив его полностью. Медленно повел ладонью сверху вниз, оставляя на лице кровавые борозды и постепенно вновь открывая Биргу физиономию, дюйм за дюймом. А когда открыл целиком, на ней, вымазанной в крови и страшной, уже играла безумная дьявольская улыбка. Та самая, которую до сих пор Бирг видел в ночных кошмарах. Он побежал прочь. Он боялся. Он не хотел сражаться с Зораном один на один, ведь для этого ему придется на него смотреть. Бирг убьет его позже. Вместе с братьями. И уже не важно, кто нанесет последний удар. Главное, чтобы он был.

***

Когда бой закончился, уже светало. Скоро горожане выйдут на улицы и обнаружат труп. Они позовут стражников, а те, в свою очередь, станут искать убийцу.

«Надо отмыться и уходить».

Зоран загребал снег в ладони и отмывал им свою кожу и одежду, когда кто-то подошел сзади.

— Зоран, — голос принадлежал женщине.

Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла, широко раскрыв глаза, Джесси. От увиденного она побледнела как мел, но все равно осмелилась приблизиться.

«Надо же. Боится меня, но не убегает».

— Ну что, Джесси, открыла меня в новой ипостаси? — закончив фразу, Зоран горько усмехнулся.

— Ты сказал, что больше не вернешься, — ее слова звучали как укор. Зоран был удивлен тем фактом, что девушку до сих пор волнует его уход, несмотря на совершенное им жуткое убийство, очевидцем которого она стала. И, несмотря на убийство Франца, которое также произошло по его вине.

— Да, я так сказал. Потому что отныне я навлекаю беду на всех, кто оказывается со мной рядом.

— Значит, я больше тебя не увижу? — голос дрожал.

«Ее что, совершенно не смущает произошедшее?»

— Нет, не увидишь.

Воцарилось недолгое молчание, во время которого Джесси словно набралась смелости: ее вид сделался вдруг решительным. Она возобновила разговор, и ее голос зазвучал твердо, без единого намека на дрожь:

— Тогда я пойду за тобой.

Зоран посмотрел на нее как на дурочку. Но все-таки в его взгляде была еще и благодарность.

«Ты очень хорошая, Джесси. Я не заслуживаю таких преданных людей рядом. И не хочу, чтобы с тобой случилась беда».

— Это исключено. Ты останешься в Ротшильде. Забудешь меня, уйдешь из борделя, найдешь себе нормального мужа. Создашь семью. Со мной ты обретешь лишь горе, поверь. Я не позволю этому случиться.

— Ты мне запрещаешь?

— Запрещаю.

— Тогда мне придется ослушаться. Ибо я уже все для себя решила.

«Упрямая. Отчаянная. Милая».

Зоран тяжело вздохнул. Он с горечью осознавал, что действительно не может запрещать что-то кому-то, но все-таки надеялся переубедить Джесси:

— Послушай меня, пожалуйста, — он посмотрел девушке прямо в глаза. — Ты видела сегодня убийство Франца. Оно случилось из-за меня. Каждый, кто оказывается рядом со мной, отныне рискует навлечь на себя гибель. Я не хочу, чтобы с тобой это случилось, Джесси. Ты заслуживаешь лучшей участи. Мой путь устлан кровью и трупами, и тебе не нужно по нему идти. Никому это не нужно. Останься.

— Нет, Зоран. Я не останусь. Я не хочу оставаться здесь без тебя. Каждый человек имеет право хотя бы умереть с тем или за того, кого любит. И ты не можешь мне этого запретить. Думаешь, тебе труднее всех, да? Думаешь, мне не трудно дожидаться тебя по нескольку лет? Чувствовать тепло губ, которые мне не милы? Прикосновения рук тех, кто мне не нужен? Думаешь, мне не трудно оставаться здесь и гадать, где ты и что с тобой происходит? Я пойду с тобой, и это не обсуждается.

Зорана всегда восхищала преданность Джесси. Но вместе с тем доставляла неудобство. Он решил использовать последний аргумент:

— Джесси, я — убийца со Скалы Воронов.

Она даже бровью не повела:

— Я иду с тобой, и точка.

Зоран не нашел в себе сил на продолжение спора, прошедшая ночь выпила его без остатка. И он просто смирился с тем, что у него появилась новая спутница.

«В конце концов, мне тоже нужно человеческое тепло».