Сбившись в кучку, отряд «сражающихся скаутов Коуртни» с красивой шотландской повозкой, трясясь и подпрыгивая, направлялся на юг. Зимняя коричневая трава путалась в стременах.
Син с Соулом ехали в авангарде, рядом с ними, напоминая верных охотничьих псов, рвались вперед двое зулусов. Син, слегка ссутулившись в седле и вцепившись обеими руками в трепетавшее на ветру письмо от Ады, пытался его прочитать.
Как и раньше, акации на Львином холме росли хорошо — их пощадили огонь, засухи и эпидемии. Аде даже пришлось нанять помощника, который мог работать только днем, ведь с утра ему приходилось ходить в ледибургскую школу. Дирк получал два шиллинга и шесть пенсов в неделю, и, казалось, ему нравится работать. Но школьный аттестат, выданный по окончании семестра, заставлял всех задуматься. В среднем у него были хорошие оценки, но часто встречались приписки от учителей «мог бы намного лучше» или «очень невнимателен». Обобщение сделал директор школы: «Дирк — мальчик развитый и пользуется популярностью у товарищей. Но он должен учиться сдерживать эмоции и прилагать больше стараний к изучению тех предметов, которые ему не нравятся».
Дирк объявил войну сыну Петерсонов, который на два года его старше, слывет грубияном и задирой. Но дальше Ада с гордостью сообщала о победе внука над Петерсоном. Потом следовали полстраницы текста, продиктованные Дирком, в которых мальчик многократно признавался ему в любви, просил ружье, лошадь и разрешения бросить школу.
Мачеха Сина вскользь упоминала о том, что Гарри вернулся в Ледибург, но к ней еще не заходил.
Наконец она велела ему заботиться о своем здоровье и почаще молиться. Письмо заканчивалось наилучшими пожеланиями и уверениями в любви.
Син аккуратно сложил его и убрал во внутренний карман. Потом он позволил себе, ни о чем не думая, развалиться в седле. Мили коричневой травы оставались за спиной. Он так много потерял, и у него было так много людей, за которых болела душа, — Дирк и Ада, Рут и Соул, Гарри и Майкл. От этих мыслей ему стало грустно.
Вдруг, посмотрев на Соула, он выпрямился. Не время предаваться меланхолии, так как они уже добрались до долины, ведущей к заснеженным вершинам Дракенберга, и проезжали мимо реки глубиной в десять футов.
— Далеко еще, Нонга? — крикнул командир.
— Теперь близко, хозяин.
Отделенный от отряда Сина двумя гребнями разрушенных скал, тот же вопрос задал молодой бур:
— Далеко еще, Умник Поль?
Но перед тем как ответить, главнокомандующий Лероукс поудобней устроился в седле и оглянулся назад на своих коммандос, которых было человек сто. Он вел их к месту встречи — в горный лагерь. Буры ехали единой группой — бородатые мужчины в разноцветных домотканых одеждах. Их лошади были укрыты зимними попонами. Жан-Поль, глядя на них, испытывал гордость. Здесь преобладали ветераны, закаленные в полусотне битв, отточившие военные навыки, как бритву, гибкие, как лучший клинок. Посмотрев на мальчика, ехавшего рядом с ним, он в очередной раз обратил внимание на его глаза, мудрые, как у старика.
— Уже близко, Генни.
— Экклес, мы устроим здесь привал. Воды лошадям. Ослабить подпруги, но не расседлывать их. Не разводить огней, но люди могут поесть и отдохнуть.
— Есть, сэр.
— Я поеду вперед и посмотрю лагерь. Пока я буду в отъезде, прошу проверить амуницию и «максимы». Вернусь часа через два.
— Когда мы выступаем, сэр?
— Мы поедем вперед в сумерках. Я хочу, чтобы мы добрались до позиции, когда взойдет луна. Можете сообщить об этом людям.
Когда Син и Нонга оставили колонну у подножия горы, двое мужчин наблюдали за ними с гряды. Они лежали на животах среди камней. Разведчики были бородаты. Один из них, британский офицер Сэн Браун, подстелил заплатанный кожаный жакет, рядом с ним на скале отдыхал маузер.
— Они послали шпионов в лагерь, — прошептал он, а его напарник ответил по-голландски:
— Ага, они нашли его.
— Быстро скачи к Умнику Полю и скажи, что у нас есть триста свежих людей в форме цвета хаки, готовых к активным действиям.
Другой бур ухмыльнулся, побежал к лошади и завел ее на траву, заглушающую цокот копыт. Через час Син вернулся из разведки.
— Мы нашли их. — Он ухмыльнулся Соулу и Экклесу. — Они в двух милях в скрытом месте в горах. — Он сел на корточки и сдул грязь с ладоней. — Теперь мы поступим так. — Он стал быстро рисовать веточкой на земле. — Это наша равнина. Мы здесь. Это наш лагерь, горы здесь, здесь и здесь. Это — подход к тому месту; где они спрятались. Мы разместим два «максима» и по сотне человек здесь, напротив, и здесь, ниже. Я хотел бы…
Неожиданно нарисованная на земле карта взорвалась, грязь попала ему в глаза и рот.
— Что за черт… — только и смог произнести он с забитым ртом. Остальных слов никто не расслышал из-за свиста пуль.
Утирая слезы, он посмотрел вверх на холмы.
— О Боже!
Легкий туман от оружейного огня приближался к ним, гонимый ветром. Син вскочил на ноги.
— В реку, отведите коней в реку! — Он перекрикивал ужасную канонаду, пронзительный, свистящий и жалобный вой снарядов и непрерывный свист пуль.
— В реку! Немедленно всем в реку!
Он побежал вдоль колонны, поторапливая мужчин, собирающих оружие и хватающих испуганных лошадей.
Огонь буров стегал их, как кнут. Люди и кони со стонами падали в траву. Отвязавшиеся скакуны как очумелые метались по равнине, а уздечки и стремена хлестали их по крупам.
— Оставьте их! Пускай убегают!
Два мула упали рядом с шотландской повозкой. Син откинул брезентовое покрытие и взял один из пулеметов. Просвистевшая пуля расщепила дерево, и Коуртни поранил руку.
— Эй, ты! — крикнул он одному из матросов. — Держи это! — Он передал ему «максим», и мужчина, схватив его, бросился к реке. С комплектом боеприпасов в каждой руке Син следовал за ним. Он бежал по пояс в воде, каждый шаг давался ему с трудом, и им овладел страх. Пуля сбила ему шляпу на глаза, груз тянул вниз, но он, спотыкаясь, рвался в укрытие. Неожиданно земля ушла у него из-под ног, и он в шоке шлепнулся прямо в ледяную воду.
Но тут же поднялся. Сжимая ленты от «максима», стал выбираться на крутой берег. Над ним свистели пули буров. В русле барахталось множество людей, остальные все прыгали и прыгали в реку, увеличивая свалку.
Вода стекала с одежды Сина, когда он выбрался на берег. Паника прекратилась. Смолк и огонь буров. Относительная тишина повисла над долиной. Ее нарушали лишь стоны и крики раненых.
Первым делом Син подумал о Соуле. Тот выводил на берег двух груженых мулов. Рядом с ним Нонга и Мбеджан вели еще двух. Коуртни послал друга командовать дальним флангом.
— Майор! — крикнул Син и с радостью услышал ответ Экклеса:
— Здесь, сэр.
— Распределите людей вдоль берега и прикажите им срезать траву, чтобы не было пожара.
— Есть, сэр. — И он тут же начал действовать: — Эй, болваны! Разве вы не слышали приказания майора? Оторвите свои задницы!
Через десять минут две сотни ружей готовы были стрелять, а «максим» установили за земляной насыпью. Те же, кто потерял ружья, занимались ранеными. Маленькую группу несчастных поместили в центре. Они сидели по пояс в воде, и кровь окрашивала ее в розовато-коричневый цвет.
Син встал рядом с Экклесом и, подняв голову, всматривался в даль. Смотреть на противоположный берег было страшно. Мертвые люди и животные, раскиданная поклажа валялись в траве вперемешку с одеялами и провизией. Раненые беспомощно стояли вдоль берега, обреченно опустив головы.
— Есть там кто живой? — крикнул Син, но мертвые не умеют разговаривать. Его услышал лишь снайпер-неприятель, и тут же над его головой просвистела пуля. Син быстро пригнулся.
— Большинство из них пытались переправиться, сэр. А для тех, кто не смог, лучше там, чем на дне в иле.
— Каковы наши потери, Экклес?
— Около дюжины убитых и в два раза больше раненых. Но мы еще легко отделались.
Син кивнул:
— Они высоко метили. Впрочем, даже лучшие стрелки допускают эту ошибку, когда стреляют вниз с горы.
— Их огонь застал нас врасплох, — задумчиво произнес Экклес, и Син обратил внимание на его серьезный тон.
— Знаю. Я должен был поставить наблюдателей, — согласился он и про себя добавил: «Ты не Наполеон, и потери подтверждают это». — А сколько людей осталось без оружия? — спросил он.
— У нас двести десять ружей и один «максим», сэр, я приказал выдать каждому по сотне патронов.
— Должно хватить, — решил Син. — Придется попотеть, пока разведчики не приведут подкрепления.
Целых полчаса ничего не происходило. Син ходил по позиции и разговаривая с людьми.
— Как дела, моряк?
— Мою старую маму хватил бы удар. «Сынок, — сказала бы она, — от сидения в грязи мало толку». — Мужчина был ранен в живот.
— Попробуй покурить. Мне это всегда помогает.
Син достал отсыревшую сигару, протянул раненому и пошел дальше. Очень молодой человек тихо плакал, прижимая к груди окровавленные бинты.
— Сильно болит? — заботливо спросил Син. Мальчик поднял глаза, посмотрел на него, а по щекам потекли слезы.
— Уходите, — прошептал он. — Пожалуйста, уходите.
Син выполнил его просьбу. «Я должен был поставить людей наблюдать за гребнем горы, — подумал он. — Я должен был…»
— Сэр, на гребне — белый флаг, — возбужденно сообщил ему один из воинов.
Незамедлительно гул голосов пронесся по позиции.
— Они решили просушить свои мокрые шмотки.
— Эти ублюдки хотят попасть в окружение.
Син подошел к берегу и замахал шляпой в ответ на белый флаг, развевающийся на гребне. К нему подъехал всадник. Коуртни приветствовал его по-голландски. Бур, едва кивнув, протянул ему послание.
«Сэр, с минуты на минуту я ожидаю прибытия пушки „хочкисс“. Ваша позиция небезопасна. Я предлагаю вам сложить ружья во избежание дальнейшего кровопролития.
Жан-Поль Лероукс, главнокомандующий винбергских войск».
Послание было написано на клочке коричневой бумаги.
— Мои наилучшие пожелания генералу, сэр, но мы побудем здесь еще немного.
— Как вам будет угодно, — ответил бур. — Но сначала… — он указал на фигуры людей в форме цвета хаки, лежащие среди мертвых лошадей и мулов, — сначала вы должны посмотреть, есть ли среди них живые. А еще мы просим вас добить раненых животных.
— Вы так добры, сэр,
— Хотя, конечно, вы не должны брать ружья и снаряды.
— Конечно.
Бур следил за тем, как Экклес с полудюжиной солдат рыскал по полю, добивая раненых животных и осматривая людей. Один молодой парень был все еще жив. Воздух с тихим шипением выходил из дыхательных путей, он истекал кровью, Через реку его перенесли на одеяле.
— Одиннадцать убитых, сэр, — доложил Экклес.
— Как только закончится перемирие, мы должны перетащить еще один «максим» и два ящика снарядов.
Они стояли рядом с шотландской повозкой, и Син склонил голову, изучая большое орудие из голубого металла, накрытое брезентом.
— Есть, сэр.
— Мне надо четыре человека. Убедитесь, что у них есть ножи. Понадобится перерезать веревки.
— Есть, сэр. — Экклес ухмыльнулся и отправился обратно к реке.
Син подошел к сидящему на коне буру:
— Мы закончили, сэр.
— Хорошо, когда я скроюсь за горизонтом, вы начнете снова.
— К вашим услугам. — Син побрел обратно к реке, обходя мертвых. Над ними уже кружились мухи, поднимаясь с трупов, когда он проходил мимо.
Син дошел до берега и увидел Соула во главе безоружных людей. Рядом с ним сидел рассерженный Экклес. Его усы висели от огорчения. Син понял, что произошло. Соул вызвался командовать добровольцами, забыв о своем высоком звании.
— Какого черта ты это делаешь? — строго спросил Коуртни.
Соул пристально посмотрел на него.
— Стой, где стоишь. Это приказ. — Он повернулся к Экклесу. — Перебирайтесь на другой берег, майор.
Экклес усмехнулся.
Времени спорить не было. Гонец буров находился бы уже на полпути к вершине. Син повысил голос, обращаясь к мужчинам на позициях у берега:
— Слушайте все. Никто не должен стрелять, пока враг не откроет огонь. Таким образом мы сэкономим снаряды. — Потом, понизив голос, вновь обратился к Экклесу: — Не бегите, а просто идите небрежной походкой.
Син прыгнул в воду и оказался между Соулом и Экклесом. Они втроем смотрели на вершину и заметили, как всадник, помахав им шляпой, пропал.
— Пошли, — приказал Син.
Люди направлялись к шотландской повозке. Маленький упрямец, подумал он и пошел за ними.
В полной тишине, напоминающей о грозящей буре, он проворчал, обращаясь к Соулу:
— Я еще тебе покажу!
Фридман ухмыльнулся с видом победителя. Хотя с вершины холма еще не стреляли, долго это продолжаться не могло.
Соул с Экклесом перерезали веревки, стягивающие брезент. Син скинул его и нагнулся за пулеметом.
— Возьми его! — приказал он мужчине, стоящему рядом. — Хватаем снаряды и бежим.
С вершины горы начали стрелять. Залпы напоминали барабанный бой. Петляя, добровольцы приближались к реке.
Один мужчина упал. Син отбросил ящик с патронами, с трудом заставил себя остановиться, поднял «максим», продолжая путь. Впереди двигался Экклес, за ним Соул, а Син с тремя добровольцами замыкал шествие.
Все кончилось, Син сидел в ледяной воде, прижимая пулемет к груди. Он безумно злился на Фридмана, наблюдая за тем, как Соул с Экклесом, стоя на коленях лицом друг к другу, хохочут как безумные.
Син, отдав пулемет соседу, направился к этой веселой компании и положил руку на плечо лучшему другу.
— Ты… — Он не мог найти достаточно громких и резких слов. Если Соула убьют то Рут никогда не поверит, что это произошло не по его приказу. — Ты дурак, — произнес он и с трудом сдержался, чтобы не ударить Фридмана, но его отвлекли крики.
— Чертов ублюдок!
— Он наверху!
— Ложись, ради Бога, ложись!
Син, забыв про Соула, посмотрел на гребень через бойницу и увидел бойца, идущего с «максимом». Он двигался вдоль берега, с трудом волоча ноги. Буры стреляли по нему с вершины.
Всех сковал ужас, никто не осмеливался подойти к нему.
Он был ранен, шатался, но продолжал идти вперед. Бурам удалось подстрелить героя, и он упал лицом вниз.
Огонь смолк, и в наступившей тишине зашевелились люди, продолжая прерванные разговоры о повседневных делах. Но они не могли смотреть в глаза друг другу, так как им пришлось присутствовать при интимном акте — человеческой смерти.
Гнев Сина остыл, и он стал благодарить Бога за то, что на том месте оказался не Соул.