И солнце взойдет. Он

Глава 11

Разумеется, прилежная Рене не выбросила отданную ей одежду. Наоборот, привела в порядок, избавилась от застарелого запаха пыли и убрала в шкаф «на всякий случай». На какой именно «всякий», и что это будет за «случай», она не знала сама, но решила не спорить с собственной интуицией. Потому куртка заняла своё место на вешалке, свитер – на полке, а подшлемник отправился в ящик к шарфам. Вряд ли Ланг будет спрашивать о судьбе старых вещей, так что нет нужды врать, будто той ночью она не куталась в ещё пахнувший пылью и ночным городом джемпер. В конце концов, за окном становилось всё холоднее, а тратить деньги на ненужное пока отопление не хотелось. Дело же в этом, верно?

Руки заживали, правда, делали это удручающе медленно. На следующее же утро после устроенного в отделении представления, Энтони бесцеремонно схватил Рене чуть выше локтя и пристально всмотрелся в покрытую пятнами ладонь. Они привычно столкнулись на парковке у главного входа. Рене протянула купленный для наставника стаканчик крепчайшего кофе, ну а Ланг… Не удосужившись поприветствовать или, не дай боже, по-плебейски поблагодарить, он уставился на повреждённую руку. Осторожно коснувшись подушечками ледяных пальцев влажных следов от волдырей, глава отделения выплюнул свой вердикт: «Пойдёт».

Впрочем, несмотря на старания Роузи, рукам приходилось непросто. За следующую неделю мыло и антисептики так и не дали ранам окончательно затянуться, потому что операции шли без перерыва. Гнойная хирургия, ургентная и, конечно же, травма… Мир для Рене слился в череду пациентов, потому что вместо трёх-четырёх стандартных манипуляций, доктор Ланг успевал проводить за день по десять полноценных вмешательств. Они сутками не выходили из оперблока, и Рене теперь всегда была рядом: от начала и до конца, с утра и до вечера, без шанса поесть или выпить воды, а ещё без надежд на выходной. Поначалу она лишь ассистировала, но постепенно Ланг начал всё чаще отступать в сторону, наблюдая, как учится его резидент.

Восполнить потерю семи хирургов было практически невозможно, но Энтони будто было всё нипочём. Его движения оставались так же точны, а решения взвешенны даже после целого рабочего дня, когда поздно вечером с пулей в желудке привозили очередного беднягу. Ланг спокойно вставал за стол и оперировал, отослав Рене домой отсыпаться.

После таких ночных смен она находила его в кабинете, куда глава отделения приползал где-то под утро и замертво падал на слишком короткий для его роста диван. Там он лежал без движения, вытянув длинные ноги да скрестив на груди руки, подобно усопшему. Схожесть с покойником добавляла и неизменная свежетрупная бледность. Сверху Энтони укрывался уже знакомой стёганой курткой, а под всклокоченной головой виднелся свёрнутый джемпер. Долго смотреть на этот кошмар Рене оказалась не в силах, а потому вскоре принесла клетчатый плед.

Собственный угол в логове великого и ужасного главы отделения Рене получила в первый же день после случая в раздевалке. Маленький стол, стул и целая полка с конспектами из личной библиотеки доктора Ланга, которую она отыскала во время попытки прибраться в этом царстве великого беспорядка. Энтони определённо был гением, а потому даже мусор разбрасывал весьма гениально. Попробовав один раз усмирить этот хаос, Рене нарвалась на злой взгляд. Их ссора вышла короткой, но ёмкой, восстановив статус-кво, – ей оставался собственный стол, а над всем остальным доктор Ланг властвовал единолично.

Однако каким бы роботом он не казался со стороны, Энтони тоже имел свои слабости. Спустя неделю упорной работы и ночёвок на узком диване его мигрени стали совершенно невыносимы. Они были настолько сильны, что иногда Рене хотелось отрубить себе голову, лишь бы не чувствовать доносившуюся издалека чужую монотонную боль. От неё сводило правый висок и казалось, что глаз подвешен на ниточке. И если в операционной ещё удавалось отрешиться от не своих ощущений и сосредоточиться на работе, то наедине с Лангом шансов не оставалось. В такие минуты реальность тёмными пятнами уплывала за горизонт и не возвращалась на место до самого вечера, пока Рене не уходила домой. Она пыталась не обращать внимания, старалась не смотреть, даже не думать, но в один из таких дней её терпению пришёл неизбежный конец.

Рене сидела за столом в кабинете и безуспешно пыталась решить очередной тест. Им с Лангом выпала роскошь в виде короткого перерыва, который неугомонный хирург решил потратить на подготовку измученного ассистента и… на обед. Так что Рене старательно пережёвывала отварную индейку, а Ланг шуршал упаковкой очередного фастфуда.

Сегодня в меню был ненавистныйpoutine. И, похоже, именно это квебекское блюдо особенно раздражало вкусовые рецепторы Ланга. Объяснить как-то иначе, почему он мог полить его ананасовым соусом, а под конец добавить баночку сальсы, Рене не могла. Вот и сегодня в качестве мести французскому блюду был выбран табаско и… яблочный джем?!

– Твои пристрастия в еде иногда пугают, – пробормотала Рене.

– А твой пациент уже дважды умер, – меланхолично откликнулся Энтони и обмакнул в острый соус выуженную из-под картошки жаренную в кляре креветку. – Ты так долго думаешь над ответом, что парниковые газы растопили все ледники, а человечество умерло от тоски по последнему мишке.

Он устало прикрыл глаза и откинул голову на спинку низкого кресла, где молча страдал уже пятнадцать минут. Сегодняшние боли были особо убийственны. Накричав по телефону на пять кандидатов, Ланг приполз в кабинет и едва не упал на пороге. Лишь чудом Рене успела дёрнуть его за рукав хирургической кофты, скорректировав траекторию прямо в полёте. Висок в очередной раз заломило, глаза резануло полосой яркого света, и она не выдержала.

– Обезболивающее? – сухо спросила Рене, пока ставила одну за другой галочки напротив нужных ответов. Ланг следил за ней из-под полуприкрытых век.

– Гильотина.

Отложив карандаш, Рене нахмурилась.

– Это началось после того, как ты вернулся с Ближнего Востока?

Она старалась говорить непринуждённо, но Энтони мгновенно собрался. Об этом говорили чуть поджатые губы, пальцы, стиснувшие подлокотник, и поверхностный вдох. Рене знала, что вопрос на редкость бестактен, почти неуместен, но также была уверена в своей правоте.

– Тебя это не касается, – ожидаемо оскалился Ланг, но она не собиралась так просто сдаваться. Подкатившись на стуле поближе к растёкшемуся в кресле огромному телу, Рене пристально посмотрела в глаза своего наставника.

– Я нейрохирург, если ты забыл.

– Ты недоучка, – фыркнул он и сделал вид, что новая креветка вкуснее предыдущей едва ли не вдвое. По крайней мере, изображённый им лживый аппетит должен был доказать именно это, однако Рене знала, что Ланг не голоден. Он просто запихивал себе в глотку высококалорийную пищу, чтобы протянуть до новой порции обезболивающего. А тех, похоже, становилось уже слишком много.

– Энтони, я нейрохирург, и мне известны симптомы, – мягко, но настойчиво проговорила она. – Это уже не просто головная боль, а медикаментозная мигрень.

– Откуда ты вообще знаешь? – он явно пытался уйти от ответа.

– Энтони.

Он какое-то время вглядывался в неё больными глазами, прежде чем смежил веки.

– Оторвать бы Фюрсту его длинный язык, – раздалось бормотание. Но потом послышался вздох, и Ланг признался: – До. В армии просто перешло в хронические боли. Там было не до лечения.

– Травма?

– Это очевидно, старший резидент Роше! – Энтони высокомерно хмыкнул, но она не обратила внимания. Раненый зверь всегда рычит громче.

Подъехав на стуле ещё ближе, Рене осторожно приподняла одно веко, затем второе, встретилась с раздражённым взглядом, а потом встала. В несколько шагов она обошла кресло и оказалась у Ланга за спиной.

– Что ты делаешь? – спросил он, и от Рене не укрылось, как напряглись огромные плечи. Но вместо ответа лишь положила ладошки на жёсткие мышцы шеи. – Какого чёрта!

– Тихо, – шепнула она, а сама скрупулезно исследовала каждый натянутый мускул. Рене осторожно провела пальцами вдоль шейных позвонков, скользнула чуть в сторону, но когда почти нащупала нужное место, Ланг дёрнулся.

– Роше! Пошла прочь…

Энтони попытался отмахнуться, но Рене не дала. И пусть в его голосе ясно слышался превосходно скрытый от остальных страх – от любого, кроме неё! – однако о причинах такого недоверия или, наоборот, чрезмерной доверчивости, она подумает позже. Потом, когда останется один на один с мыслями, неловкостью и, возможно, стыдом. Но сейчас Рене просто хотела помочь. А потому она мягко отвела шарившие где-то в воздухе большие руки и осторожно потянула за одну из чёрных прядок, понуждая Энтони запрокинуть голову. Их взгляды встретились, и Рене приложила палец к губам.

– Хоть пять минут подержи свой гениальный рот зашитым по Гейденгайну. Пожалуйста.

Она выразительно приподняла брови, а затем нахмурилась, когда в виске Энтони вновь завальсировала кувалда мигрени. Его глаза самопроизвольно закрылись, ну а Рене не стала больше тянуть. Осторожно проведя вдоль позвоночника, она размяла напряженные трапециевидные мышцы и мягко поднялась к основанию черепа. Пальцы опасно путались в густых волосах, но Рене старалась двигаться аккуратно, чтобы не дёрнуть. Её ладони провели от затылка до лба, ощутив каждый изгиб талантливой головы Ланга, прежде чем надавили в районе висков. А оттуда вверх, чуть оттянуть жёсткие пряди, что так и норовили выскользнуть из слишком маленьких рук. И снова к высокому лбу, где уже появились возрастные морщинки. Рано, доктор Ланг. Слишком рано для человека с такой бешеной энергией. Рене разгладила большими пальцами сведённые мышцы лица, провела по надбровным дугам и дальше, туда, где в затылке сосредоточилось напряжение.

Она не делала ничего необычного, простой массаж, но от горячей кожи приятно покалывало руки, а от волос всё сильнее тянуло той самой мятой. Дыхание Энтони становилось глубже, спокойнее с каждой секундой, покуда в узких ладонях растворялась мигрень. И когда Рене замерла, они ещё долго молча сидели, прежде чем Ланг осторожно пошевелился. А она знала, что должна отпустить. Выпутать пальцы из чёрных прядей, что перебирала, словно то были жемчужные нити в шкатулке сокровищ, но не могла. Не хотела.

Неожиданно Ланг наклонил назад голову и удобно устроил ту в колыбели подставленных рук, веки дрогнули, и Рене нырнула в золото солнечной осени. Умиротворённый взгляд Энтони казался таким непривычным для его лихорадочной, почти взбалмошной натуры. Но сейчас он смотрел в склонившееся над ним лицо так спокойно, словно они знакомы тысячу лет. Рене видела, как его глаза внимательно скользили по незаметным веснушкам, как разглядывали тонкий шрам на щеке, а сама изучала изгиб кривоватого носа, две сотни родинок и черноту уже выступившей на подбородке щетины. А ещё едва ощутимо ласкала кончиком безымянного пальца тонкий шрам на самом краю теменной части.

– Возможно, мне стоило грешить усерднее, – едва слышно произнес Ланг и усмехнулся, заметив её недоумение. – Тогда возмездие в лице тебя пришло бы пораньше.

– Это поможет, но ненадолго. – Рене грустно улыбнулась. – Боль скоро вернется.

– Я знаю. – Энтони снова прикрыл веки, наслаждаясь передышкой. – Я знаю…

Поджав от бессилия губы, она смотрела на залегшие под глазами тёмные тени, куда бросали след трепетавшие длинные прямые ресницы, и искала аварийный выход из набиравшего чудовищную скорость колеса. Им срочно нужно было нанять хоть кого-нибудь. Любого, кто может держать скальпель, иначе к концу следующей пятидневки Энтони хватит инсульт, или он что-нибудь с собой сделает в очередном приступе упрямой мигрени. Не удержавшись, Рене снова скользнула кончиком пальца по длинному тонкому шраму. Его конец терялся в районе затылка, и, похоже, был оставлен чем-то режущим. Осколок? Острый предмет? Она так задумалась, что треск предательской дверной ручки вынудил вздрогнуть.

Первое мгновение Рене не могла понять, что происходит, но тут фанерная створка стукнулась о противоположную стену, а в кабинет вальяжно вошел доктор Дюссо. Он остановился на пороге, чуть удивлённо взглянул на пустой рабочий стол и только потом посмотрел по сторонам. И когда его взгляд остановился на Рене, до неё дошла двусмысленность позы. Уши мгновенно вспыхнули, и она попыталась было высвободить непослушные руки, но ещё больше запуталась в волосах Ланга. А тот, чёрт побери, и не думал ей помогать. Наоборот, устроился поудобнее и лениво повернул голову в сторону нежданного гостя.

– Не припоминаю, чтобы я тебя вызывал, – медленно произнес он. Ланг внимательно следил, как друг сделал круг по кабинету и остановился около заваленного бумагами стола. – Или ты принес благую весть, что все операционные закрылись на обработку?

– Как твоя голова? – вместо ответа спросил Дюссо, а затем поднял одно из валявшихся резюме. – Нужен новый рецепт?

– Зачем пришёл? – коротко оборвал друга Энтони, и тот вздохнул.

– Был у Энгтан. Она поставила условие, – произнёс он, откладывая один лист и поднимая другой. – Либо через полчаса ты даёшь ей список новых хирургов, либо она наймет их сама.

– Это мое отделение, и только мне решать… – начал было Ланг, но замолчал, когда Дюссо покачал головой.

– На этот случай, приятель, мне велено передать, что больницей по-прежнему руководит она. И если в отделении проблемы с кадрами, то, возможно, стоит сменить его главу.

– Она не сделает этого, – легкомысленно отозвался Энтони, но Дюссо лишь хмыкнул. – Чёрт… Как не вовремя!

Ланг со стоном прикрыл глаза, а у Рене наконец-то получилось распутать макраме из волос и сделать приличный шаг назад. Решившись стыдливо поднять глаза, она увидела насмешливый взгляд Дюссо и окончательно смутилась. Господи, как неловко-то вышло. Шрам зачесался, и Рене потянулась было к лицу, но заметила, как в стеклянном отражении одного из шкафов за ней пристально следил Ланг. Отдёрнув ярко пахнувшие мятой руки, она судорожно вздохнула.

– Я, пожалуй, пойду, – сказала Рене, чем привлекла к себе ещё больше внимания.

Оба хирурга теперь смотрели со смесью удивления и лёгкого ехидства, отчего захотелось швырнуть в них чем-нибудь поувесистее. Так что, окончательно растерявшись, Рене подхватила тест и торопливо покинула кабинет. Чьи-то шаги нагнали её около лифта. Стиснув помятые листы, она попыталась не замечать нывший шрам, но ощущение чужой тяжелой руки на плече оказалось слишком невыносимым. Дёрнувшись в сторону, Рене попыталась освободиться.

– Да ладно, Роше. Тебя передёрнуло, будто я как-то слизняк, – раздался за спиной голос Дюссо, и она стиснула зубы.

– Не люблю, когда до меня дотрагиваются без разрешения.

– Видимо, на Энтони это не распространяется.

Рене открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент у Дюссо завибрировал телефон. Перехватив стопку бумаг, он взглянул на экран, где горела короткая надпись «Ланг», и сбросил вызов. Убедившись, что его больше никто не побеспокоит, Дюссо снова уставился на Рене.

– Можешь не искать вежливых оправданий, – осклабился он.

– Я не понимаю, о чём вы.

– О, Рене. Не строй из себя дурочку, всё равно правдоподобно не выйдет. Ты слишком умна, чтобы не догадаться.

Дюссо сдвинулся чуть правее, чтобы не видеть шрам, и небрежно прислонился плечом к стене. И от его взгляда все не до конца зашившие ранки и пятнышки от прилетевших в лицо искр, разом вспыхнули, словно в лицо снова ударило пламя. Рене подняла повыше бумаги, безотчётно попытавшись ими прикрыться, и вдруг ощутила, как от рук повеяло мятой. Вдохнув поглубже, она спокойно произнесла:

– Не вижу смысла играть в шарады.

– Тогда, будем говорить откровенно. Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через несколько неприятных событий. Действия всех заговорщиков, без исключения, были предосудительны и аморальны. Разумеется, они заслужили наказание. Но тебе не приходило в голову, что всё могло быть, прими ты в самом начале иное решение?

Он прервался и многозначительно взглянул на растерявшуюся Рене.

– Решение? Это какое же? Воспользоваться советом доктора Ланга и уволиться?

Раздался смешок.

– Старина Франс в своё время дал тебе весьма ценный совет.

– Откуда вы знаете? – Рене почувствовала, как истерично заколотилось сердце.

– Потому что именно я велел Хулахупу передать тебе это. – Дюссо наигранно вздохнул, будто удивлялся человеческой недогадливости, а потом постучал свёрнутыми бумагами в дверцу застрявшего где-то лифта. – Вот здесь. На этом самом месте он поведал тебе, как устроена жизнь в чудесном отделении хирургии, но ты оказалась упёртой.

– Это вы организовали травлю? – полузадушенно спросила она.

– Что ты, – оскорбился хирург. – Я всего лишь не стал мешать. Тебя хотели проучить, и мне показалось – это будет отличным уроком. Правда, должен заметить, детишки заигрались.

– К чему такая жестокость?

В этот момент наконец звякнул лифт, двери открылись, но ошарашенная Рене даже не подумала пошевелиться. Дюссо пришлось её подтолкнуть, отчего она едва не заорала. Казалось, мужская рука на плече оставляла подпалины на одежде.

– Идём, нам по пути, – будто ничего не случилось, произнёс Дюссо.

– Но я не… – Рене попробовала вырваться и вдруг поняла, что не знает, куда бежать. А Дюссо уже нажал кнопку нужного этажа.

– Мне надо в редакцию нашего больничного еженедельника.

Рене промолчала.

– Я не понимаю, зачем вам всё это, – наконец пробормотала она.

Дюссо немного высокомерно улыбнулся. Пуговицы на его идеально выглаженной чёрной рубашке блестели так ярко, что Рене не выдержала и отвернулась. Но мерцание перед глазами не исчезло, только поплыло пёстрыми точками.

– Ситуация обостряется, – лениво бросил Дюссо. – Тучи над Энтони сгущаются, однако он уверен, что сможет выплыть. Доктор Энгтан достаточно долго терпела его выходки, но последняя глупость с массовым увольнением поставила больницу на грань отмены очень важных операций.

– Но при чём здесь я?

– Ты до сих пор не догадалась? – удивленно спросил Дюссо, а потом фыркнул. – Ты его джокер, Роше. Последняя карта, сбросив которую, он покинет должность. Но идти ему некуда. Он может сколько угодно расплёскивать перед Фюрстом залежи своей бравады, однако прекрасно знает, что никому на самом деле не нужен. Ни одна больница не захочет таких проблем, каким бы гением ни был Ланг. А потому он будет держаться за тебя до последнего. Так что, если ты вдруг навоображала из него великого защитника, забудь это. Искренности там не наберётся даже на цент.

– Зато у вас, я посмотрю, честность – основа существования, – не сдержалась от подколки Рене.

– Отчего же нет? – пожал он плечами, а потом сделал незаметный шаг, оказываясь прямо у Рене за спиной. – Я никогда не скрывал свой интерес к тебе. Возможно, мне стоило быть чуть деликатнее, всё же ты… весьма невинное дитя.

Рене натянуто улыбнулась. Перед глазами воскрес вспарывающий чужие внутренности нож, и её замутило. Да уж, очень невинное…

– Однако ничего не мешает попробовать снова.

Рене ощутила, как ладони коснулись чужие пальцы, и в панике дёрнулась в сторону. Но Дюссо это не остановило. Шагнув следом, он нарочито нежно взял её руку и поднёс к губам.

– Для начала мы могли бы стать друзьями. Что скажешь?

– Отпустите меня, – процедила Рене, вжимаясь в металлическую стенку.

– Бог с тобой. Тебя никто не держит. – Он улыбнулся, а в следующий момент Рене ощутила деликатный поцелуй на кончиках пальцев. И по тому, как застыл Дюссо, запах мяты ей не померещился. Однако мгновение прошло, и хирург выпрямился. – Подумай хорошенько. Когда придёт время спасать свою шкуру, Ланг будет первым, кто кинет тебя. И тогда приходи ко мне, милая.

– Вы ошибаетесь, – пискнула Рене, но фраза прозвучала так жалко, что Дюссо рассмеялся. Он потрепал её по голове, словно забавного, но глупого щенка, а потом подмигнул.

– Увидим.

На этом разговор, к счастью, закончился, потому что лифт дёрнулся и остановился на одном из этажей. В кабину ввалилась группа смеющихся медсестер, и Рене тут же оттеснило в самый конец металлической клетки. Ну а когда толпа схлынула, она осталась один на один со своими сомнениями. Рене не хотела верить Дюссо, сопротивлялась любым подобным крамольным мыслям, однако те нагоняли, но через два дня всё-таки поняла, насколько же была дурой.

В канун Дня Всех Святых суровый и деловой Монреаль нарядился в развесёлые тыквы. Район, где жила Рене, оброс паутиной и скрыл дыры с облупившейся краской за драными привидениями. Даже мистер Смит снизошёл до украшения коридора парой летучих мышей и одним пластиковым светильником Джека. Теперь из соседнего дома пялились три брата-вампира, ещё парочка ждала на остановке, а по пути на работу пришлось отбиваться от особо приставучих ростовых кукол. Так что, когда с золотистыми крыльями за спиной и зимней курткой в руках Рене ворвалась в ординаторскую, мир достиг нужного ощущения праздника.

Из динамиков музыкального центра доносился главный саундтрек Хэллоуина, телевизор бесшумно показывал «Кошмар перед Рождеством», а сверху пучились пустыми глазницами принесённые из учебного класса черепа и модели скелетов.

– Рене! – громкий вопль Франса донесся из глубины комнаты.

–Все кричат, все кричат. В нашем городе – Хэллоуин!– пропела Рене вместе с песенкой, торопливо открывая на компьютере поразительно объёмную почту. Послышались смешки, и она повернулась.

После случая в раздевалке, Рене не знала, чем закончилась внезапная зачистка всего отделения. И сомневалась, что хотела бы знать. Как показал весьма горький опыт, в этой больнице она могла доверять только троим – Роузи, доктору Фюрсту и… Да, Ланг по-прежнему входил в короткий список, несмотря на предупреждения Дюссо, потому что иначе жизнь стала бы совсем уж тоскливой. Однако раз Франс ещё здесь, значит, его наставник нашёл проступок недостаточным для увольнения. Была ли Рене этому рада? Если честно, ей некогда было думать об этом. Целыми днями она пропадала на операциях, Франсу же доставались ночные дежурства. Поэтому поговорить или же просто хоть как-то наладить общение не получалось. Да Рене и не пыталась, все мысли занимал доктор Ланг.

Где-то внутри неё сидел червячок, который монотонно гундел, что если Дюссо окажется прав, то их с Энтони столь зыбкие отношения то ли далёких друзей, то ли хороших коллег пойдут к чёрту. Рене знала себя. Понимала, что не потерпит в свою сторону лжи. И, право слово, уж лучше бы Ланг всё сказал сразу!.. Если ему было о чём говорить. Как и Франсу, который предпочитал делать вид, что ничего не случилось.

– Рене, – пробормотал он. – Тебя ждёт доктор Энгтан.

Она недоуменно посмотрела на висевшие около двери часы и нахмурилась. Было ещё слишком рано.

– А она не сказала – зачем? – осторожно поинтересовалась Рене, пока вновь брала в руки зимнюю куртку. Лимонное пальто, к сожалению, восстановлению не подлежало.

– Нет, – покачал головой Франс. – Только, кажется, была чем-то недовольна.

Рене вздохнула. Начинать день с выговора не хотелось, тем более, она догадывалась, о чём пойдёт речь. Хирурги. Видимо, доктор Энгтан решила использовать все возможные точки давления на своего строптивого главу отделения, но легче от этого знания не становилось.

Вздохнув, Рене направилась в сторону кабинета доктора Ланга. Брелок с застывшим в эпоксидной смоле цветком вишни приятно грел руку, словно подбадривал, и она зашагала быстрее. Крылья, точно настоящие, качались в такт, и Рене уже воображала парочку особенных шуток от Энтони, однако кабинет пустовал. И судя по нетронутому бардаку на столе, глава хирургии ещё не появлялся. Странно. Внутри кольнуло беспокойством, когда, как назло, в голове завертелись мысли о валявшемся в «отстойнике» совершенно невменяемом теле. Но Рене прогнала воспоминания прочь. Не сегодня. С Энтони всё хорошо. Подхватив парочку случайных резюме, чтобы было чем оправдаться в глазах Лиллиан Энгтан, она аккуратно повесила верхнюю одежду и поспешила вниз.

Главный врач сидела за большим светлым столом, сдвинув изящные очки в тонкой оправе на кончик носа. Она не подняла головы, когда Рене постучала в стеклянную створку, и не отвлеклась от бумаг, стоило двери в кабинет тихо закрыться.

– Доктор Энгтан, – осторожно поприветствовала Рене и только тогда поняла, что забыла снять крылья.

Однако воцарившаяся в ответ тишина разом смыла все неподобающие переживания и породила новые. Наконец, спустя очень мучительную минуту, главный врач отложила ручку и холодно проговорила:

– Я ожидала от вас большего усердия, доктор Роше.

Рене удивлённо моргнула, но немедленно взяла себя в руки.

– Мэм, мы проводим по десять операций в день и закрываем план… – начала было она, но вздрогнула, когда ладонь Энгтан с громким хлопком приземлилась на стол.

– Вы считаете это достаточным оправданием? Что вообще имеете право искать какие-либо объяснения своей неисполнительности? – Она раздражённо передёрнула плечами и вернулась к бумагам, но затем всё же договорила. И голос звучал так формально, что за его интонацией Рене сначала не уловила смысл: – Я хотела сообщить, что ваша статья больше не актуальна.

– Ч-что?

– Вы оглохли? – Энгтан посмотрела поверх очков, а затем выразительно и отчего-то очень знакомо приподняла брови. – Мир не нуждается в ещё одной статье о дурацкой аневризме!

– Я не понимаю, – пробормотала Рене. И, чёрт возьми, она действительно ничего не понимала.

– Доктор Роше. У меня была к вам просьба. Не самая сложная, насколько я могу судить, но достаточно важная для больницы и для вас лично. Одна статья. Одна небольшая статья, чтобы заявить о вас перед всей Канадой. Я не просила ничего выдающегося. Господи! Всего лишь простенький текст, потому что ваш возраст сказал бы старым маразматикам из медицины гораздо больше, чем найденный или ненайденный разрыв в кишках какого-то смертника! Это привлекло бы к нам внимание спонсоров. Это привлекло бы внимание к вам! Первая операция и такой успех!

– Но… – Рене окончательно запуталась.

– Но вы опоздали. Мои соболезнования, – отрезала Энгтан и вернулась к бумагам. Рене же сглотнула.

– Значат ли ваши слова, что её уже кто-то опубликовал? – онемевшими губами спросила она после паузы. Сюр! Кому во вселенной могло понадобиться так мелко пакостить?

– Разумеется, это именно то и значит. – Энгтан вновь злилась, а Рене вдруг ступила вперёд.

– Могу я посмотреть? – Сердце сдавило дурным предчувствием. – Пожалуйста.

– Ради бога.

На стол полетело дешёвое межбольничное издание. Одно из тех, куда легко попасть и чьи журналы обычно валялись по всем ординаторским. Быстро. Удобно. Без глубокого анализа, но достаточно громко, чтобы о тебе узнали коллеги. В конце концов, от скуки на дежурствах читали и не такое… Быстро пролистав до хирургического раздела, Рене открыла нужную статью, вчиталась в первый абзац, а затем со всей силы закусила губу. Взгляд сам метнулся наверх, где чернели инициалы автора, и Рене прикрыла глаза.

За эти две недели она так и не нашла времени, чтобы обсудить с Энтони статью. Что же, сама виновата. Переползая с операции на операцию, Рене думала, что успеется. Ну… не успелось. И это оказалось удивительно больно. Она даже не ожидала, что его имя вызовет в душе такое смятение. К горлу подкатила тошнота, воздуха стало отчаянно не хватать, и привкус крови во рту показался горьким.

– Мне неизвестно, что у вас происходит, – медленно проговорила Энгтан, которая, по всей видимости, очень внимательно следила за реакцией молодого врача. – Однако на будущее – Хэмилтон отзывался о вас, как о человеке открытом. Так вот, это не то качество, что вам поможет.

– Я учту, – прошептала Рене, а затем снова перевела взгляд на статью. Большой палец скользнул по строке, размазав печатные буквы имени доктора Ланга, и на душе стало пусто. – Могу я забрать журнал?

– Разумеется, – пришёл равнодушный ответ. Рене едва слышно попрощалась и вышла из кабинета. Ненужные резюме неизвестных хирургов отправились в ближайшее ведро.

На восемнадцатый этаж ноги принесли её сами. Она не помнила, как шла к лифтам и нажимала на кнопку, как машинально кивала в ответ на приветствия и улыбалась студентам. Рене вообще ни на что не обращала внимания. В голове вертелась фраза:«Когда придёт время спасать свою шкуру, Ланг будет первым, кто кинет тебя».Верить не хотелось, но жжение в лёгких не уменьшалось и каждую секунду доказывало – это правда. Всё правда. И слова Дюссо, и действия Энтони, и статья… Две страницы, которые она могла процитировать наизусть вплоть до последнего апострофа, потому что сама же их написала! От начала и до конца.

Хлопнула дверь в ординаторскую и по коридору разнеслось мультяшное:

Рене стиснула горячий брелок, а затем на секунду зажмурилась. Ощущения праздника больше не было. Весёлая мелодия резала по ушам, а крылышки за спиной больно врезались лямками в плечи. Рене попробовала их сорвать, но обессиленно сжала заледеневшие от волнения пальцы и глухо застонала.

Она не знала, что будет делать. Не представляла, как говорить и зачем, потому что объяснения Ланга ничего не дадут. Что он скажет? Она сама виновата, бессмысленно понадеявшись на его честность, хотя никаких причин не было. Только её дурацкая вера. Но… один вопрос она, пожалуй, всё же задаст. Спросит, а затем уйдет, потому что находиться в одном кабинете теперь совершенно невыносимо. Когда же она научится не доверять людям?

Рене взглянула на застывшую в пластике вишню и поджала губы. Разве так бывает? Разве делают люди такие подарки, если думают всего лишь воспользоваться тобой? Наверное, да. Наверное, она глупая и ничего не знает о жизни. На глаза навернулись слёзы обиды, но Рене их сморгнула и потянулась к заедавшей ручке.

– неслись вслед надсадные крики, а потом разом стихли, когда Рене вошла в кабинет.

В этот раз Энтони оказался на месте. Похоже, он только приехал, потому что был ещё в куртке и вертел в руках солнечные очки, пока вчитывался в рабочую почту. Он даже не сел, так и стоял возле стола, захваченный письмами, которых сегодня оказалось удивительно много. Рене знала… видела копии на своем рабочем компьютере. Так что, когда дверь кабинета негромко захлопнулась, Ланг лишь махнул рукой в знак приветствия.

– Видел, что ты уже пришла, – проговорил он, а потом поднял голову. Его взгляд безразлично скользнул по журналу и зацепился за торчавшие из-за спины крылышки, отчего в глазах отразился блеск позолоты. – И кто ты сегодня? Динь-Динь? Зубная фея? Сильфида?

– Мы можем поговорить? – вместо ответа произнесла Рене, и Энтони медленно выпрямился. Видимо, его насторожил сам вопрос, а может быть, руки, что без остановки теребили корешок журнала, отчего тот измялся.

– Разумеется, – отозвался он, и Рене машинально открыла журнал на нужной странице.

– Ты можешь как-нибудь объяснить это? – спросила она.

Рене протянула журнал и отступила. Его ответ она хотела услышать сильнее, чем в своё время решение университетской комиссии. Сильнее, чем бегства в Канаду или первой для себя операции. Сильнее, чем родительских открыток, звонка дедушки или ещё девственных поцелуев. Ведь оттого, что скажет хмурившийся напротив мужчина, который каким-то неведомым образом стал слишком важен, зависела и Рене. Её ожидания и стремления, цели и убеждения, то, из чего она состояла и во что верила. А потому ответ Ланга так сильно разочаровал.

– Нет, – наконец произнес он, и мир в глазах Рене стал пыльным, немного мутным. Она посмотрела на стены, не видя ничего, и зачем-то обняла себя руками.

– Не можешь или не хочешь?

– И то и другое.

В комнате повисла очень тяжёлая тишина, а затем Рене коротко улыбнулась и пожала плечами, словно они обсуждали какой-то пустяк. Да таким оно, наверно, и было. Уж точно для Энтони.

– Ясно, – легко кивнула она. А затем развернулась, положила на стол брелок с ключом и подхватила оставленную утром куртку. Но когда ладонь уже легла на ручку двери…

– Рене.

Собственное имя словно рухнуло непроходимой стеной, и она резко остановилась. Обернувшись, Рене взглянула на Энтони, который, кажется, искал подходящие слова, но так и не нашёл, потому что дёрнул щекой и неожиданно тряхнул головой.

– Я просто не знаю, что тебе сказать.

– Ничего страшного. – Рене не верила сама себе. – Всякое бывает.

– Нет, ты не поняла. Я действительно не представляю…

– Хватит! – звонко воскликнула она, а потом вдруг прошептала: – Как?! Как можно быть настолько злопамятным?

Рене провела рукой по лицу и рассмеялась оттого, что она, оказывается, плачет. Господи! И перед кем. А главное, нашла же из-за чего! Как будто её не предупреждали. Так может, дело именно в этом? В разочаровании?

– Я думала, мы исчерпали тот инцидент. Что я сполна расплатилась за свою оплошность. Но тебе, видимо, было этого мало. Каким-то неведомым образом ты нашел способ, чтобы снова ткнуть меня носом в ошибку, которая спасла жизнь пациенту. Я пришла к тебе за помощью, а тебе важнее была лишь твоя месть. Но бог с этим! Тони… Если тебе нужна публикация…

Она вдруг рассмеялась. Звонко, почти надсадно.

– Господи. Ты мог просто попросить! Открыть рот и сказать, а не воровать тайком. Я бы отдала. С удовольствием и радостью! Мне же не жалко… ведь это была твоя операция.

Рене хотела добавить что-то ещё, наверняка важное, но захлебнулась эмоциями и затихла, а потом молча вышла в коридор. Энтони не попытался её остановить.