И солнце взойдет. Он

Глава 7

Вечер, когда был разработан грандиозный план, закончился сумбурными танцами и излишне громкими тостами повеселевшей Роузи. Она отплясывала с кием в руках, пока Рене всё больше мрачнела, а Алан Фюрст нервно теребил в своих бледных веснушчатых пальцах несчастный мелок. Но затем главный анестезиолог поджал губы и нарочито громко откашлялся. Похоже, в его голове друг Роузи Морен всё-таки смог договориться с директором резидентуры и найти приемлемые аргументы, ну а вот Рене… Рене до сих пор считала затею неправильной. В отношении доктора Ланга это слишком походило на некрасивое предательство.

Следующие два дня прошли в мучительных размышлениях. Рене успела тридцать раз поспорить с собой, ещё с дюжину проклясть юношеские амбиции и наконец к утру понедельника решила, что идея – полный кошмар. Об этом она собиралась сообщить поджидавшей её в холле Морен, но та пробормотала что-то вроде «тебя ждут» и почти насильно втолкнула в кабинет главного врача. Так что неожиданно для себя, не успев даже снять несерьёзное пальто лимонного цвета, Рене предстала перед совершенно не удивлённой такому вторжению Лиллиан Энгтан, которая только смерила растерянную девушку внимательным взглядом и преспокойно вернулась к бумагам. Видимо, когда в твоей больнице работает чуднóй Энтони Ланг, то привыкаешь к любым человеческим странностям, даже к самым невероятным.

В кабинете доктора Энгтан было светло. Ровно так же, как в тот памятный день, когда Рене почти распрощалась с несчастными пальцами. Обстановка без единой тени по-прежнему лишала малейшей возможности спрятаться, а слегка желтоватые стены вызывали ассоциации с пятнами от бестеневых ламп. Поймав взгляд главного врача, Рене невольно поджала пальцы на ногах, а затем попыталась расслабиться. Ладно. Это просто надо сделать. Шрам противненько зазудел, но Рене мысленно на него шикнула и улыбнулась.

На самом деле, она понятия не имела, о чём будет говорить, но тут доктор Энгтан подняла голову. Их взгляды встретились, и всё случилось само.

– О, вижу, вам передали, что я просила зайти, – проговорила она, когда, повинуясь взмаху изящной руки, Рене заняла предложенное бежевое кресло.

– Нет, я не…

– Как ваши успехи, доктор Роше? – не дожидаясь ответа спросила Энгтан. Очевидно, ей было интересно другое.

– Думаю, об этом следует узнать у доктора Ланга. Я не обладаю такими компетенциями, чтобы…

– Если честно, я переживала, что всё будет плохо. Но отчет Энтони оказался весьма впечатляющим, – Энгтан вновь перебила, и голос её звучал удивительно самодовольно. – О нём я и хотела поговорить.

Рене же недоуменно моргнула, потом ещё раз, а затем почувствовала, как внутри что-то онемело от страха. О нет! О чёрт! Как она могла позабыть, что наставники тоже отчитываются о своих резидентах. С профессором Хэмилтоном это была пустая формальность, но доктор Ланг наверняка подошел к делу с душой. Как ко всему, что, похоже, касалось Рене Роше. Что там сказала доктор Энгтан? Весьма впечатляющий? Интересно, какой именно пункт показался ей столь неординарным? Часовые чтения базовых лекций? Или курс по выводу из запоя? А может, беспрецедентное нарушение субординации? Ни одного выговора за все десять лет адской учёбы, а сейчас… Рене стиснула зубы. И зачем она только согласилась на дурацкий план Роузи? Лучше бы её молча уволили!

– Могу я узнать почему? – всё же тихо спросила Рене.

– Доктор Ланг весьма сложный и привередливый человек, – сообщила давным-давно протухшую новость доктор Энгтан. – За последние два года он уволил шестнадцать ассистентов с пометкой о полной… кхм, назовем это профессиональной непригодностью.

– По одному ассистенту в каждые полтора месяца. Что же, тогда, у меня осталось два дня, если доктор Ланг не планирует портить статистику.

– Мисс Роше, он прекрасно понимает, что в вас бурлит молодость. Но, право слово, талант и успех легко компенсируют незначительный недостаток возраста, – сладко протянула Энгтан. – Поверьте, вам не о чем переживать.

– Я не уверена… – начала было Рене, но сегодня её не хотели слушать.

– Никто не думал вас осуждать за тот случай в операционной. Доктор Ланг подтвердил, что вы осознали ошибку, а всему виной лишь молодость и исключительное чутьё, которое нельзя недооценивать. Полагаю, комиссия будет в восторге.

Вызванное тоном и словами облегчение оказалось столь же мимолётным, как первый октябрьский снег. Понимание навалилось резко и неожиданно. Чутьё? Осознание ошибки? Что? Это же какую чушь наплёл в отчете Энтони Ланг, раз комиссия будет в восторге? Главный хирург повредился рассудком на почве беспробудного пьянства? Перед глазами всплыло перекошенное от бешенства лицо наставника, с которым тот вышвырнул её из операционной, и Рене передёрнуло.

– Но…

– Так же ваш наставник отметил успехи в теоретической подготовке и выразил искреннюю надежду на дальнейшее усердие.

Ах, нет. Всё в порядке. Вот и ядовитый сарказм, от которого невинная, на первый взгляд, фраза отдавала в ушах знаменитой ланговской издёвкой. Искренняя надежда на дальнейшее усердие. И чутьё, которое нельзя недооценивать, а то вдруг полоумная Роше опять ринется под руки. Восхитительно.

– Доктор Ланг действительно подходит к моему обучению весьма основательно.

– Не сомневаюсь. Он понимает, что так резко сменить специализацию и темп работы весьма непросто.

Рене едва сдержалась, чтобы горько не рассмеяться. Ей было бы нормально, снизойди Ланг до адекватного наставничества. На третьем курсе она год отработала в скорой, а также регулярно дежурила в неотложке всё время резидентуры. Рене видела всякое. Несравнимо с доктором Лангом, конечно, но она была достаточно грамотным специалистом. Но, увы, не для главы отделения, который явно хотел продолжения её ежеутренних пыток и страданий над историями болезней. Тем временем Лиллиан Энгтан неожиданно нацепила на нос очки и в упор посмотрела на Рене.

– На прошлой неделе у меня состоялся разговор с директором резидентской программы моей больницы. Доктор Фюрст заметил, что по учебному плану у вас начинается практика самостоятельных операций.

– Да, но…

– Разумеется, лишь базовый курс, однако потом можно взять дополнительные часы. Они дадут лишние баллы, которые понадобятся, если захотите пройти специализацию по травматологии или неотложной помощи. Полагаю, вы уже обсуждали со своим наставником что-то подобное.

Рене нервно переплела пальцы, но тут же их расцепила и смяла край платья. Обсуждали ли они? Ах, если бы!

– Нет, он ещё ничего мне не говорил, – наконец ровно произнесла Рене. Что же, отчасти это была правда.

– Неужели? – фальшиво улыбнулась главный врач и даже не попыталась изобразить удивление. А Рене вдруг стало отчаянно интересно, что же именно рассказал ей Фюрст.

– Да, как вы заметили, он уделяет большое внимание теоретической подготовке.

– Очень жаль, – протянула Энгтан, а потом холодно усмехнулась. – Но, увы, я не могу ждать, пока он проверит вас на знание латинского алфавита. Доктор Фюрст как раз занёс мне документы нескольких пациентов вашего отделения, которых предполагается направить на операцию. Думаю, мы можем выбрать кого-то из этого списка.

Рене втянула носом воздух и попыталась справиться с волнением. Вот оно! Тем временем Энгтан взяла из стопки верхнюю папку и раскрыла, вчитываясь в короткий эпикриз.

– Как насчёт миссис… эм… Джеркис? Непроходимость желчных протоков. Кхм. Несложная, но весьма искусная операция. Она идеально покажет ваше мастерство перед комиссией. Что скажете?

– Я была бы очень благодарна, окажи мне больница подобную…

– Ну вот и отлично! – Энгтан вновь не сочла нужным дослушать. – Тогда забирайте несчастную и готовьте к операции, пока ей не стало совсем худо. Даю разрешение. – Она начеркала размашистую подпись и протянула Рене документы. – Мой главный хирург ненавидит подобные унылые случаи, так что вряд ли будет в обиде, если его избавят от подобной глупости.

– Спасибо…

– Пустое, – отмахнулась главный врач, а потом откинулась на спинку кресла. – У меня есть свои причины поскорее начать вашу практику.

– Простите?

Уже успевшая снять очки доктор Энгтан посмотрела исподлобья и плотоядно улыбнулась.

– Полноте, мисс Роше. Вы должны понимать, что представляете собой исключительно репутационный интерес. Эдакая редкая добыча, за которой мне пришлось изрядно поохотиться.

Она замолчала, явно ожидая какого-то комментария, но Рене была слишком ошарашена. Тогда Энгтан продолжила:

– Наша врачебная школа – конвейер, – сказала она и заглянула в глаза неподвижно сидевшей Рене с такой алчностью, что та едва не отшатнулась. – Мы штампуем специалистов, точно солдатиков на заводе цветных пластмасс. Без брака или погрешностей. Но в них нет ни одной особенности. Понимаете? Скучная однотипность. Тогда как вы, мисс Роше, целая шкатулка сокровищ. Внучка Максимильена Роше, ученица самого Хэмилтона, которая настолько юна, что это почти скандал! Вам уготовано восхитительное будущее. И где? В моей больнице!

На лице главного врача растеклось самодовольство. А Рене едва не задохнулась от количества незаслуженных комплиментов и ещё более неуместных оскорблений. Однако Лиллиан Энгтан не унималась. Кажется, она уже слышала завистливые поздравления от приятелей из министерства и совета директоров.

– Мы сделаем репортаж. Напишите мне статью о том случае с аневризмой, и ваши фотографии украсят ноябрьский выпуск больничного ревью. Слышите? Нельзя упускать возможность, как можно громче представить ваше имя в медицинском террариуме. Когда я предложила вам место, то сомневалась, получится ли. Но отчёт вашего наставника оказался даже лучше, чем я ожидала. Мой брат не потерял хватки и взял себе лучшее. Ну а теперь вы мой трофей. Так что, идите, доктор Роше. Мы будем с нетерпением наблюдать за вашими успехами.

Энгтан победно улыбнулась, а Рене прикусила язык. Десять лет. Целая декада адского труда, личных успехов и достижений, чтобы в секунду понять – ничего не изменилось. Стереотипы и ожидания, которые окружали её с первых дней, по-прежнему бредут по соседству. И неважно, где она находилась: в Женеве или в Канаде. Пожалуй, даже на дрейфующем острове Сейбл она не смогла бы скрыться от предубеждения, что Рене набор медалей и грамот, а не живой человек. Пять выигранных грантов, два досрочных диплома, статьи, операции, даже один репортаж по местному телевидению. Одногруппники смотрели на неё точно на монстра и, наверное, мечтали вскрыть Рене Роше мозг, чтобы пересчитать все извилины. Три года учебы у Чарльза Хэмилтона стали эдакой передышкой, отчего она было решила, что всё закончилось, но… видимо, нет. Это с ней навсегда.

В животе что-то сжалось, и Рене отвела взгляд, не в силах вынести ощущения статуэтки на полке заслуг. Однако Энгтан была не права. Профессор выбрал её вовсе не за успехи маленького вундеркинда, не ради собственной славы учителя, а потому, что ему была близка она сама. Просто Рене, со своей немного наивной мечтой, с точными пальцами и тонной усердия вперемешку с терпением. После стольких лет предрассудков он стал единственным, кто не считал свою ученицу кем-то особенным и… Ах, нет. Был ещё Энтони Ланг, только совсем по иным причинам.

Рене вздохнула. Наверное, это надо просто принять и смириться?

– Благодарю, – её ответ вряд ли походил на вежливый, но на большее Рене была не способна. Перехватив поудобнее папку, она поднялась и уже направилась к выходу, когда её догнал навязчиво бодрый голос.

– Не забудьте про статью, доктор Роше. Ваш успех должны запомнить надолго.

Рене сжала зубы. Запомнить? Кому она нужна? Впрочем, какая разница? Если Энгтан хотела себе ручную пародию на гения, бога ради! Если за это дадут возможность, наконец, оперировать, то Рене готова побыть собачкой на выставке особо редких пород, собрать медали и по команде очаровательно скалиться. Всё что угодно, лишь бы получить лицензию и сбежать! Умчаться прочь от циничности, алчности и эго двух главных людей, что почти погребли под собой здание огромной больницы. Честное слово, Лиллиан Энгтан ничем не уступала своему дурному хирургу. Пожалуй, они были даже похожи – мелочны, предвзяты и себялюбивы. Но ничего, Рене потерпит и это. Самое главное, у неё теперь есть разрешение, которое не сможет отменить даже сам Энтони Ланг.

С этой мыслью, возможно, чуть резче, чем следовало, Рене толкнула дверные створки и едва не врезалась в поджидавшую в нетерпении Роузи.

– Ну? – медсестра задала единственный вопрос.

– Передай мою благодарность Алану, – бросила Рене, в груди которой клокотали непривычные чувства – дикая смесь раздражения, упрямства и впервые задетой гордости. – Надо связаться с операционными, назначить день и предупредить пациента.

– Я займусь этим, – кивнула Роузи, и глаза за стёклами круглых очков опасно сузились. – Ну, держись, жук-трупоед!

В зябкой тишине комнаты щелчок включившегося радио показался слишком уж громким. Ёжась от холода, Рене высвободила руку из-под тонкого одеяла и устало взглянула в окно, где меж давно проржавевшими крышами едва зеленел холодный рассвет. Что же, утро «того самого» дня наступило, но вставать не хотелось.

Тихо, но весело тренькал старый приёмник, когда под окнами что-то громыхнуло, заглушив песню, а затем раздался скрип распахнутой двери и гневный вопль мистера Смита:

– Ах ты, чёрная задница, ну-ка вылезай из моего мусорного бака!

Последовал гулкий удар о контейнер, неразборчивый мат, и всё стихло. Ещё пару секунд Рене прислушивалась к звукам, но затем вздохнула и села. Пора.

В спальне было холодно. Отопление в этом доме оказалось столь же дерьмовым, как стены, лестница, система канализации и рамы на окнах. Последние вообще стали для Рене настоящим кошмаром, ведь вместо того, чтобы приглушать уличный шум, они, казалось, увеличивали его вдвое. Правда, с тех пор как она всё же устроилась в расположенный неподалеку центр реабилитации для бывших заключённых, проблема со сном исчезла. Ведь, если не спишь, не о чем и страдать. Верно? А после целого дня в больнице и вечерних часов, потраченных на зашивание грязных ран на не менее грязных головах, сил хватало только в полусне приготовить на завтра обед и упасть в кровать, едва успев принять теплый душ. Так что утренняя разминка оставалась единственной возможностью проснуться, ну и согреться.

Через пятнадцать минут Рене лихорадочно металась по квартире и то хваталась за любимое жёлтое платье, то запихивала в сумку протоколы предстоящей операции, которые накануне вызубрила почти наизусть. Руки не дрожали. Она вообще была удивительно спокойна. Лишь внутри раздувался огонь обиженной гордости, который в последние несколько дней с становился только сильнее, стоило лишь столкнуться на парковке с доктором Лангом. А он ухмылялся развесёлым платьям своего резидента и демонстративно приглашал в ординаторскую, где наливал себе кофе, устраивался на излюбленном подоконнике и чередовал созерцание рассвета с «надеждой на дальнейшее усердие». Кажется, его безмерно веселило лицезрение чужих унижений.

Увы, но сегодня доктору Лангу придётся как-то иначе развлекать почтенную публику в ординаторской. А потому воодушевлённая Рене подмигнула шевелившей на сквозняке лепестками гербере, хлопнула дверью, и по узкому коридору с пузырившимися обоями разнёсся уверенный стук маленьких каблучков.

В палату своей пациентки она вошла в начале восьмого, оставив за спиной удивлённые взгляды Хелен и Клэр. Рене не сомневалась, что об её вопиющем поведении будет немедленно доложено главному ужасу отделения, но лишь улыбнулась и демонстративно аккуратно закрыла замок на исписанном шкафчике. Накинув на шею свой стетоскоп вишнёвого цвета, она искренне пожелала хорошего дня двум подружкам и вышла из раздевалки. Рене прекрасно понимала, что оставалось не больше четверти часа, прежде чем её хватятся. А потом ещё двадцать минут до того, как в помывочную ворвётся разгневанный Ланг. Так что она торопилась.

– Доброе утро, миссис Джеркис.

Рене улыбнулась и подхватила висевший на спинке больничной кровати планшет. Ногой она привычно подвинула табурет, на который тут же уселась, после чего повернулась к лежавшей на кровати пожилой женщине. И первым, что бросилось в глаза, были малинового цвета аккуратно уложенные волосы. Рене на секунду даже зажмурилась от их яркости, прежде чем взяла себя в руки. Ну надо же…

– Меня зовут доктор Роше, и на сегодня я ваш хирург. Как настроение?

Ответом стал пристальный, чуть прищуренный взгляд серых глаз, а потом едва тронувшая тонкие, уже по-старчески бледные губы улыбка.

– Намного лучше, – скупо ответила миссис Джеркис, и голова цвета фуксии склонилась вправо. – Особенно, когда не приходится прямо с утра лицезреть эту бледную мокрицу.

Рене удивлённо моргнула, оторвала взгляд от записей ночной смены и непонимающе посмотрела на свою пациентку.

– Простите, мэм?

– Доктор Ланг способен вогнать в депрессию одним только своим видом. Ну а в моём возрасте чёрный цвет слишком напоминает о скорых похоронах. Вы же, смотрю, предпочитаете что-то поживее. – Миссис Джеркис махнула чуть дрожавшей в треморе рукой на неизменные жёлтые «вишенки» и приподняла левую бровь. О господи! Тоже малиновую. Вышло очень многозначительно.

– Да, я люблю яркие цвета, – искренне ответила Рене, а потом отложила планшет и с интересом посмотрела на свою пациентку.

– Вы похожи на солнце. Вам говорили об этом? – неожиданно задала совершенно бестактный вопрос миссис Джеркис, а затем аккуратно расправила на коленях складки голубого одеяла и сцепила тонкие пальцы. – Да, без сомнений. Из тех птичек, чьё чириканье заставляет просыпаться в хорошем настроении.

– Надеюсь, это не намёк на мою легкомысленность, мэм, – немного удивлённо протянула Рене.

– Отнюдь. Но, знаете, я только и слышу от местной молодёжи, будто их жизнь одна серость. Полоса потемнее, а потом посветлее… – Миссис Джеркис посмотрела на стандартный подвесной потолок, а затем всплеснула руками. – Бог мой, этим детям едва за тридцать, а они уже ведут себя хуже брюзгливых стариков, которые погрязли в жалости или Альцгеймере! Древние старцы с юношеским пушком над губой. Смехотворный пафос! Где радость жизни? Где ощущение молодости? Одно себялюбие и никакого чувства ответственности. – Она нахмурилась, а потом оглядела Рене внимательным взглядом. – Ну а вы, как я посмотрю, находитесь в удивительной гармонии с собой и миром.

– Мы знакомы всего пару минут, – осторожно заметила Рене.

– И что?

– Мне кажется, этого недостаточно для…

– Кажется! – фыркнула миссис Джеркис перебивая. – А кому-то кажется, что ходить задом наперёд – это нормально. Поверьте, эгоизм настолько деструктивен, что его видно сразу. Если сомневаетесь, посмотрите на доктора Ланга. Вот уж кто давно рухнул со всех пьедесталов, а ведь подавал такие надежды.

– Вы знакомы? – удивилась Рене.

– Да, – хмыкнула миссис Джеркис. – Он оперировал у моего мужа острый аппендицит пару лет назад.

– И что слу…

– Разумеется, Джон выжил. Этот брюзга дожил до восьмидесяти и проживет ещё столько же! – Поправив и без того идеальную причёску, отчего блеск волос словно стал сильнее, миссис Джеркис продолжила: – По статистике у доктора Ланга самая низкая смертность, поэтому в этот раз я специально выбрала его. Но, бога ради, ещё никогда я не была так разочарована.

– Но почему? Доктор Ланг действительно лучший хирург…

– Да не в этом дело, милочка! – Рене снова прервали, но она терпеливо улыбнулась. Иногда пациентам просто нужно дать выговориться, позволить выплеснуть волнение и скопившийся страх. Операции пугали многих. – Чтобы разрезать кого-то не надо иметь в себе много человечности, достаточно лишь умеренно ненавидеть людей. А доктор Ланг весьма сильно нас всех недолюбливает. Знаете, что он сказал мне в нашу вторую встречу?

– Что же? – Рене вновь постаралась сдержать улыбку, уже догадавшись, какой ворох сарказма свалился на голову впечатлительной старушки.

– Что в следующий раз мне стоит выкраситься в цвета канадского флага с огромным кленовым листом на макушке!C'était terrible impoli!34– Лиловые брови сошлись на переносице, а Рене пришлось закусить губу. На то, чтобы не рассмеяться, ушли последние силы. И она ни капли не сомневалась, что Ланг отлично повеселился, пока выводил из себя почтенную леди. Право слово, ну что за несносный мужчина? Впрочем, у неё самой начинало рябить в глазах от яркости мельтешившей картины.

– О, я думаю, доктор хотел сделать вам комплимент.

– Как бы не так! Он мерзкий, грубый мальчишка! – звонкий недовольный голос разнёсся по палате, и Рене едва не прыснула снова. Назвать так почти сорокалетнего высоченного хирурга могла только дама весьма почтенного возраста. Потому что уж если кого и стоило здесь обвинять в недостатке взрослости, так вовсе не его. Так что Рене спросила:

– Вас не беспокоит мой возраст?

– А должен? – Женщина вскинула брови, отчего стала похожа на одну из подружек Барби, когда тем исполнится семьдесят. Что же, Рене определённо нравилось такое отношение к старости. Вряд ли она вдохновится этим, когда придёт её время, но настрой миссис Джеркис вызывал искреннее уважение.

– На вашем месте многие бы насторожились.

– Чтобы очутиться на моём месте, надо ещё суметь столько прожить, – Розовые кудри шевельнулись, будто ехидные змеи. – А что до возраста, то здесь всего два варианта. Либо вы недоучка, и тогда моя страховая отсудит у вас и больницы всё до последнего доллара. Либо отличнейший образец таланта, о чём говорит ваше резюме из уст милого доктора Фюрста. Какой воспитанный юноша! Так что, полагаю, мне будет чем похвастаться перед знакомыми старухами лет через пять, когда вы прославитесь. Как видите, я в любом случае в выигрыше.

– Действительно, – рассмеялась Рене, а миссис Джеркис ласково похлопала её по руке.

– Не волнуйтесь, милочка. Я уже предвкушаю зависть старых кошёлок, когда мы встретимся за партией в бридж. А теперь, похоже, пришло время рассказать, как именно меня будут вскрывать? Доктор Фюрст уже ознакомил меня с рисками анестезии. Мальчик думал, я из пугливых. Нонсенс! Джеркисы ничего не боятся со времён первых колонистов! – Она поудобнее устроилась на кровати, а потом педантично поправила укладку. На морщинистом предплечье мелькнула маленькая татуировка в виде сердечка. Оу… – Право слово, с вашим приходом даже боли стали меньше. Вы, случаем, не волшебница?

Рене демонстративно оглянулась, а потом заговорщицки прошептала:

– Я просто слишком люблю людей. Но, пожалуйста, не говорите об этом доктору Лангу. Это оскорбит его траур по чужому веселью.

– Не волнуйтесь. Я давно поняла, что он спас столько жизней исключительно из чувства мести. Дабы не мучиться в одиночестве, если никого не останется.

Искренний смех довольной миссис Джеркис разнёсся по палате, а Рене стянула с шеи стетоскоп и приступила к осмотру. Господи, как же она соскучилась по работе!

В помывочной было удивительно людно. То и дело где-то хлопали двери, раздавалась приглушённая ругань и сердитое ворчание. Похоже, ночная смена приводила в порядок одну из операционных, в которой ужасно не вовремя треснул прибор оксигенации. Рене успела мельком заметить заляпанные кровью стены и потолок, перемазанных измученных медсестёр, в чьи спины едва не полетел скальпель взбешённого хирурга, а потом большие двери с треском закрылись. Кажется, в операционной сегодня дежурил Дюссо. Рене поджала губы и повернулась к раковине, а потом медленно втянула воздух.

Здесь пахло кровью. Наравне с витавшими в воздухе ароматами мыла и антисептиков, это, наверное, был самый привычный вкус остроты и металла, что всегда оставался на языке даже под слоем хирургической маски. Рене помнила, как оказалась в операционной впервые. Ей было шестнадцать, рядом стояла толпа куда более взрослых одногруппников вперемешку с медсёстрами, а впереди лежал распростёртый на столе пациент.

Тогда он показался Рене украшенным к празднику тортом, где вместо свечей торчали провода и дренажи. В глаза бил направленный свет от бестеневых ламп, которые помощник, словно цирковой акробат, старался как можно быстрее повернуть под удобным для хирурга углом. И сначала ей показалось, что в помещении слишком ярко. Это потом, уже очутившись в главных ролях за столом, она поняла, что освещения всегда не хватало. Что обязательно находился такой уголок, где селился контрастный мрак, который скрывал под собой неудачно лёгшую артерию или случайно задетый сосуд. Профессор называл операцию танцем. Танго на тканях, нервах или костях, где партнёром зачастую бывал сам пациент. Тот вёл свою партию неумело, наступал сам себе на ноги. Но это было неважно. Всё можно исправить: вывести линию шага, нагнать темп, перекрыть огрехи ошибочных поз, пока на мониторах бьются ровные показатели.

Однако в сегодняшней операции не было ничего выдающегося или хотя бы особенного. Обычные будни плановой хирургии. В общем, именно та рутина, которую так ненавидел доктор Ланг. А потому, когда он чёрным смерчем пронёсся по коридору и ногой распахнул автоматическую дверь, Рене лишь удивлённо приподняла бровь и ни на секунду не прервала дотошного оттирания левой руки. Господи, сколько экспрессии ради чьего-то желчного пузыря! Тем временем створки испуганно громыхнули, а принц драмы бросился отвоёвывать своё королевство.

– Выйди отсюда!

Тяжёлый, почти военный шаг доктора Ланга прокатился по комнате, зазвенел стенками сухожарового шкафа и замер эхом где-то под потолком. Находившиеся в двух операционных люди недоумённо уставились в смотровые окошки, ну а Рене даже не оборачиваясь почувствовала испепеляющий взгляд. Еще немного и её позвоночник воспламенится.

–Non, – ровно ответила она и наклонилась, чтобы смыть мыльную пену. Вновь послышалась ровная поступь, что стихла прямо у неё за спиной, а затем на Рене повеяло ледяной мятой.

– Ты нарочно испытываешь моё терпение на прочность или думаешь, что всё сойдёт с рук? – прошептали ей в ухо. – Собралась оперировать в гордом одиночестве? Тебя распнут на слушаниях!

Наставник определенно был в бешенстве и наверняка мечтал свернуть её шею. Действительно, услышать, что тебя вызывают в операционную, куда ты не собирался, – половина беды. Но узнать в этом каверзу собственного резидента, которого ищет едва ли не всё отделение, подлость совсем иного порядка. Рене нарушила отданный приказ, отчего лишь чудом и невероятной силой воли самого Энтони Ланга полетела в ближайшую стену. Она слышала, как хрустнули длинные пальцы, как сбилось дыхание, и как рвануло в злой ритм его сердце, но лишь передёрнула плечами и потянулась за новой порцией мыла. Ну уж нет! Запугать больше не выйдет.

–Je fais mon travail35…

– Которую я запретил тебе делать! – не выдержав, заорал Ланг, который то ли соизволил запомнить несколько слов на французском, то ли понял смысл лишь по одной интонации. – Уходи.

Рене взглянула на их отражения в висевшем над мойкой зеркале и твёрдо произнесла:

–Non.

– Прошу тебя по-хорошему, уйди сейчас и не испытывай моего терпения. Обещаю, что не сообщу в комиссию о твоём поведении.

–Non, – она мотнула головой, а потом хмыкнула. Боже, какие жертвы! Просто ржавое благородство в человеческом обличии.

– Значит, я выкину тебя отсюда за шкирку! – вновь не выдержал Ланг. И в этот же момент дверь в операционную распахнулась, а в комнату хлынули звуки приставучего гитарного рифа.

«Гром! Гром!»– ритмично вторила увековеченная на виниле толпа.

– Доктор Роше, мы готовы, – в музыкальном хаосе голос Роузи прозвучал совершенно невозмутимо, и Ланг стремительно развернулся.

– Ну, разумеется, – едко протянул он, скрестив на груди руки. – Как же могло обойтись без тебя, Морен. Что, всё же надоело нянчить маленьких засранцев? И кого ещё Роше пригласила поассистировать на операции? Местного уборщика?

Однако Роузи ничего не ответила, только равнодушно скользнула взглядом по взбешённому хирургу, задержалась на разметавшихся для большего драматизма чёрных волосах, а потом вопросительно посмотрела на Рене. Из операционной тем временем прилетело визгливое:

Рене не успела понять, какие именно эмоции пронеслись на лице доктора Ланга, когда он наконец разобрал текст донёсшейся песни. Их оказалось слишком много, чтобы сосредоточенная на своих руках она успела прочитать в зеркальном отражении хотя бы одну. Однако Ланг побледнел, сжал в тонкую линию губы и на секунду прикрыл глаза. Жест показался странным, но прямо сейчас Рене плевала на все загадки взбалмошной личности. Схватив полотенце, она повернулась к замершему наставнику, и пришлось хорошенько задрать голову, чтобы поймать взгляд неожиданно усталых карих глаз. Те упрямо смотрели на неё, кажется, целую вечность, прежде чем доктор Ланг медленно выдохнул.

–Non, – кротко повторила Рене уже в который раз за сегодня, а потом брызнула в лицо ошарашенного мужчины водой с кончиков пальцев.

Хирург инстинктивно дёрнулся, но тут же замер. По высокой скуле скользнула одна из капель, а быстрый, едва ли не нервный взгляд метнулся в сторону дверей в бокс, прежде чем снова вернулся к Рене. И тогда Ланг, кажется, понял. Осознал со всей ошеломительной ясностью – она никуда не уйдёт. Останется здесь и будет бороться за свою операцию до конца. За эту, за следующую, за ещё сотню других. И в этот же миг что-то вокруг изменилось. Разбилось или наоборот собралось в какой-то образ, – никто из присутствующих не понял – но мир будто оттаял. Рене глубоко вдохнула полный свежести воздух и едва заметно улыбнулась. Кажется, заработали дополнительные вытяжки.

– Ты знаешь, что у Джеркис ожирение второй степени, и есть риск осложнений на сердце? – внезапно тихо спросил Ланг. Его глаза внимательно изучали безмятежно стоявшую напротив Рене.

–Oui, – невозмутимо откликнулась она, промакивая руки.

– И крупные конкременты в желчном с возможной эмпиемой36.

–Oui. – Точным броском Рене отправила в мусорное ведро комок влажной салфетки и сделала шаг назад, держа руки перед собой на уровне груди.

– Ты была у неё, – наконец-то озвучил очевидное Ланг, а потом потер ладонями впалые глаза и немного беспомощно опустил руки по бокам своего длинного белёсо-чёрного тела. Знакомо темнела татуировка, но Рене не отводила взгляда от его напряжённого лица и лишь укоризненно поджала губы. Конечно была! Как же иначе?

–Oui!

– А ещё специально бесишь меня своим французским?

– Рене! Пора, – донёсся окрик доктора Фюрста.

Глава отделения хирургии скривился, а затем вымученно закатил глаза и беззлобно шепнул:

–Verdammter Verräter!37

Что же, вот и всё. Заговор раскрыт, и главный Брут обнаружен. Однако вместо того, чтобы разразиться очередным потоком угроз, Энтони Ланг сделал несколько шагов в сторону, встал за спиной озадаченной Рене, а затем протянул правую руку и совершенно неожиданно, абсолютно непредсказуемо, невероятно деликатно подхватил выбившуюся из-под хирургической шапочки тонкую прядку светлых волос. Он подцепил её указательным пальцем, а потом, едва коснувшись кожи лба, спрятал за стандартной мутной зеленью ткани. Отступив, Ланг из-под полуприкрытых век следил, как осенняя краснота заливает мочки ушей доктора Роше.

–Oui, – шепнула она, повернулась к Лангу и лопатками толкнула дверь в операционную.

А там ловко нырнула в подставленный сестрой халат и в раскрытые для неё перчатки. Но прежде, чем на ней завязали маску, Рене повернулась в сторону помывочной. В сумрачной комнате Ланг уже успел избавиться от своего джемпера и теперь натягивал хирургическую рубаху. Видимо, опять решил сэкономить драгоценное время. Зацепившись взглядом за темневшую на бледном плоском животе полоску волос, что убегала от впалого пупка вниз, под пояс, конечно же, чёрных джинсов, Рене на секунду зажмурилась, а потом уверенно посмотрела в повернувшееся к ней лицо.

Она не знала почувствовал ли Ланг взгляд, а может, причина была в чём-то совершенно ином, однако наставник замер. И тогда что-то словно толкнуло Рене. Нахально, но совершенно по-девчоночьи улыбнувшись, она показала ему язык и прошептала вместе с надрывавшимся Брайаном Джонсоном:

–И тебя… Поразил гром!38

Доктор Ланг вошёл в операционную, когда Рене уже устанавливала троакары39. Проигнорировав предложенный халат, он обогнул собравшихся вокруг пациента людей, под гневное сопение операционной сестры легко перепрыгнул змеившиеся по полу толстые кабели от аппаратуры и, наконец, замер. Спиной Рене чувствовала его присутствие и даже сквозь визгливых «AC/DC» слышала ровное и спокойное дыхание, с которым он наблюдал за происходящим на экране монитора. Сегодня никаких полостных операций. Только интуитивная работа через слепые проколы. Так что, заняв место в партере, Ланг устроился поудобнее и затих.

На самом деле операция хоть и требовала фантастической точности, была примитивна. Простая настолько, что зажимать выпускное отверстие в троакаре, пока хирург менял инструмент, Рене торжественно допустили уже в первый же день практики в университете. Ещё через месяц она проводила манипуляцию сама, а потом очутилась в отделении Чарльза Хэмилтона, где окончательно влюбилась в хирургию. Работать с профессором было легко и комфортно. Он никогда не давил, но всегда был где-то поблизости, готовый прийти на помощь. Удобно. Стандартно. Точно так, как предписывали все до одного правила. Однако сегодня эмоции отличались настолько, что Рене на секунду остановилась.

Это началось сразу, как только Ланг замер у белой стены, и ощущалось так странно, будто все чувства стали внезапно в два раза ярче. Острее. Полнее. Рене чувствовала чужой взгляд, точно тот был чем-то физическим, и повела плечами, привыкая где-то внутри к деликатной пульсации чужого присутствия. Так странно… Она не знала, смотрел ли Ланг, подобно другим, записи с операций, но прямо сейчас, кажется, мог предсказать каждый её следующий жест. То, как пальцы поудобнее перехватят громоздкие инструменты, как чуть склонится вперёд голова и на мгновение замрёт дыхание. Рене чувствовала это затылком, спиной и, похоже, даже душой. Он не командовал, не толкал в спину ненужными сейчас наставлениями, как иногда мог позволить себе профессор. Ланг молчал и не отрывал взгляда от постоянно менявшейся на экране картинки. Однако его руки будто поддерживали её собственные, глаза видели глазами Рене, и даже ощущения они делили напополам.

Инструменты в руках Рене двигались легко и уверенно: рассечь, прижечь и перехватить, рассечь, прижечь и перехватить. Рене не мешали ни вынужденная ограниченность четырёх узких проколов, ни искажённое изображение с видеокамеры, ни прочие обычные мелочи, что часто ставят подножки даже на таких простых операциях. Не было задето ни одного лишнего миллиметра, пока она аккуратно и почти механически отсекала отёкший орган. А потом… Потом она заметила что-то неправильное. Руки на мгновение замерли, чтобы в следующий момент повернуть камеру. По спине едва заметно пробежали мурашки, словно кто-то в немом вопросе коснулся лопаток, и Рене чуть отступила в сторону.

– Там, – негромко сказала она одному-единственному человеку в этой операционной, проигнорировав взгляды ничего не понимавших присутствующих. Воцарилась недоумённая тишина. Даже Брайан Джонсон неловко затих, видимо, осознав неоднозначность момента.

– Да. Чуть левее, – пришёл наконец негромкий ответ.

И не надо было никаких пояснений. Ланг понял и почувствовал с полувздоха то, что она хотела ему показать.Увиделс одного только короткого слова и тут же остро потянувшего в воздухе аромата тревоги. Однако больше он ничего не сказал. Да и зачем? Им двоим всё было понятно без слов. Только Рене инстинктивно размяла будто не свои напряжённые плечи, а потом осторожно срезала коагулятором кусочек желтоватого образования, которое немедленно затерялось в ровных и гладких тканях. Словно его и не было.

– Запишите миссис Джеркис на консультацию к онкологу, – негромко проговорила она, а за спиной вдруг раздалось ехидное хмыканье. И этот звук прошёлся ножом по связавшим их нитям, вспоров одну за другой.

В тот же момент все ощущения исчезли так резко, словно их не было. Рене тряхнуло, в ушах зазвенело, а голосок в голове обиженно хмыкнул. Накатило резкое ощущение одиночества.

– Нашла что-то ещё?

Ланг шевельнулся и стало понятно, что он тоже больше не чувствовал. Ничего. Радовался или нет, уже никто никогда не узнает. Но теперь его огромное тело скрытой угрозой возвышалось позади Рене и одним только биением сердца вынудило дрогнуть до этого уверенно двигавшиеся руки. Тихо выругавшись, она вдруг поняла, что их краткое перемирие, похоже, закончилось. А потому скупо откликнулась:

–Non. Rien de plus.40

Пять «нет» на четыре «да». Итак, итог их сотрудничества весьма неутешителен, но всё же… Она сделала это!

Конец операции прошёл в неуютном молчании, на которое Рене всячески старалась не обращать внимания. Ланг больше не проронил ни слова и, казалось, вовсе занимался чем-то другим. Однако листал ли он в телефоне новости, а может, смотрел жёсткое порно, осталось для Рене своеобразной тайной. Времени оборачиваться не было. Впрочем, и желания тоже. Всё, чего ей хотелось, – спокойно закончить, отдать на анализ кусочек тканей и дождаться пробуждения миссис Джеркис. Им предстоял непростой разговор. Однако, когда она уже накладывала стежки на последний из четырёх проколов, в примыкавшей к боксу помывочной раздался шум, затем грохот свалившейся металлической тележки, а потом и вовсе стук в дверь. Рене подняла голову и едва не застонала.

– Ре-е-не-е! – проорало шёпотом темнокожее недоразумение и снова постучало.

– И давно мистер Хулахуп столь неровно к тебе дышит?

Голос Ланга звучал так мерзко, что мужественно молчавшая целый час Роузи не выдержала и повернулась. Она явно собиралась высказать «угрю на заднице больницы» всё накопившееся за неполные шестьдесят минут операции, однако была остановлена брошенным на неё взглядом.

–Ne fais pas attention à lui, – резко проговорила Рене.

–Merde sur les jambes longues…

–Rosie! Ferme-la! 41– одёрнула она, в ответ сквозь маску послышалось сердитое сопение, но на какое-то время нежный ангел из педиатрии угомонилась.

– Ого, – чему-то тихо удивился Ланг, но, к счастью, сразу затих.

Тем временем Франс продолжал делать какие-то невероятные пассы руками, отчего одна из медсестёр всё же не выдержала и красноречиво выругалась на него по-французски. Парень застыл, но теперь до белизны прижимался лбом к стеклу и трагическим взглядом провожал каждое движение Рене. Он явно хотел что-то сказать. Наконец, спустя ещё пятнадцать минут, она вышла из операционной и стянула маску.

– Если это нечто меньшее, чем нашествие инопланетян во главе с Уиллом Смитом, то можешь сразу убегать, – совсем незлобно проговорила Рене.

– Хуже! – взволнованный Франс бросился к ней навстречу, стараясь ухватить за руку. – Ты уже опоздала. Времени осталось совсем чуть-чуть!

– Что? – она непонимающе сбросила настойчиво ищущую ладонь и нахмурилась. – Куда я опоздала?

Но Хулахуп-Холлапак, кажется, не слушал.

– Быстрее! Снимай с себя эти шмотки и дуй на пятый этаж. – Франс хотел было потянуть за манжету, но потом опомнился и принялся стаскивать с Рене весь халат.

– Да во имя всех клёнов Канады! Ты можешь вразумительно объяснить, что стряслось? – возопила она, пока пыталась выпутаться из длинных рукавов и широких пол огромного балахона. А тот был точно парашют. И когда Рене вытаскивала одну руку, Франс немедленно всё портил, дёргая не за тот край, и канитель начиналась по новой.

– Пока ничего. Но если ты не поторопишься, то…

– Да зачем мне куда-то спешить?! – не выдержала она, повысив голос, за что заслужила ошеломленный взгляд Холлапака.

– Тесты, Роше! Тесты! – просипел Франс.

– Да какие ещё тес… – начала было Рене, но осеклась, когда за спиной раздался брезгливо-ленивый голос.

– Какая похвальная взаимопомощь. Мне вот интересно, мистер Как-вас-там… Вы сейчас стараетесь радимоего резидента, или чтобы было за кем спрятаться, есливашнаставник захочет проверить технику выполнения пункций? – Рене стремительно обернулась и встретилась взглядом с привалившимся к дверному косяку Лангом.

Он успел избавиться от маски и хирургической шапочки, так что теперь проводил своей огромной пятернёй по волосам, пытаясь привести в порядок вечно растрёпанные пряди. От этого те путались ещё больше и цеплялись за длинные пальцы. Рене отвернулась и поджала губы. Похоже, вопли Франса были услышаны. Сумев, наконец, стащить проклятый халат, она смяла его в один большой зелёный комок, а потом кинула в тележку с грязным бельём.

– Я, йэ-эх… Пришёл рассказать про тесты по хирургии, – замялся Франс. Он опять покрылся испариной, которую машинально вытер стянутым с Рене колпаком. – Они идут. Прямо сейчас. Вот.

– Это я уже понял. Не понял только, зачем это вам, – медленно, почти нараспев протянул доктор Ланг, чуть прищурился, а потом безмятежно уставился в белый полоток. И Рене тут же вздрогнула, когда с неожиданным оттенком горьковатого веселья он тихо проговорил: – Поспешите, доктор Роше. Вас ведь ждут.

От нарочитого официального обращения захотелось кричать. Куда спешить? Зачем? Не будет никаких тестов! Уж точно не сейчас, когда она без понятия, на что завтра жить. Но вместо этого Рене прикусила язык и посмотрела на свои жёлтые «вишенки».

– Ну же, что за фальшивая скромность?

Ланг отлепился от стены, сделал несколько шагов и остановился так близко, будто решил с высоты своего роста изучить замысловатое переплетенье кос на голове своего резидента. А Рене была просто не в силах поднять голову. Признаться, что на тесты нет денег, значило сознаться в поданых заявках и собственной трусости. И если чёртовой операцией она сумела завоевать хотя бы грамм уважения со стороны наставника, то эти новости точно пробьют пол под ногами Рене. По крайней мере, мнение о навязанном резиденте упадёт ниже любых границ.

Однако Ланг упорно ждал решения или действия, потому что не шевелился. От него тянуло уже знакомой мятой и чистотой, какой обычно пахнет новый хирургический костюм. Наконец, не выдержав затянувшейся паузы, Ланг протянул руку, крепко, но осторожно схватил Рене двумя пальцами за подбородок и вынудил задрать голову. Она же отчаянно избегала смотреть в золотившиеся от искусственного света глаза, а услышав тихое хмыканье, и вовсе зажмурилась.

– Полтора часа назад ты не постеснялась выставить меня идиотом перед всем отделением. В тот момент у тебя не возникло сомнений в уместности или адекватности своего поведения. Так чего же боишься теперь? Самое страшное ты уже натворила… когда не подумала, что можно было чуть-чуть подождать! Доказать свои знания и получить желаемый доступ в оперблок!

– Я не… Я не собиралась сдавать сегодня тест, – пробормотала Рене и нервно сглотнула, пока сама старательно смотрела в сторону. Шея начинала неприятно ныть.

– Нет? – Тёмные брови наигранно удивлённо взметнулись вверх. – Значит, ты передумала становиться хирургом?

– Ни в коем случае, просто… – начала Рене, но захлебнулась набранным в лёгкие воздухом, когда лицо Ланга оказалось прямо перед ней.

– Тогда иди. И только попробуй его не сдать, маленькая дрянь, – прошипел он, а потом резко отпустил подбородок, чем невольно отшвырнул Рене назад. Ну а она недоверчиво посмотрела на отвернувшегося Ланга и немедленно бросилась прочь, лишь услышав разъярённое: – ЖИВО!

Всё время, что Рене бежала до лифта, она боялась поверить. Всячески гнала прочь догадку, что мельком проскочила в голове. Это неправда. Так не бывает. Она же, чёрт побери, не в какой-нибудь сказке. Да и принц никакой вовсе не принц, а ядовитый паук с цепкими, крепкими лапами. Но мысль засела прочно и с каждым оставшимся внизу этажом сильнее впивалась в мозг, а когда Рене влетела в нужный ей кабинет, засверкала сигнальным огнём. Кто-то оплатил для неё проклятый тест.

Кто-то решил помочь нежеланной девчонке лишь потому, что невольно подслушал разговор в кафетерии. И этот кто-то сейчас натягивал на себя провалявшуюся целый час на холодном полу одежду, которую ради него никто даже не потрудился поднять и аккуратно повесить. Он пытался расчесать угольные вихры и опять мучился головной болью. Рене чувствовала. Рене, чёрт возьми, знала! И Рене было стыдно. Возможно, излишне поспешно, но она переживала за все дурные мысли, что успела надумать о Ланге; жалела о глупой выходке с операционной; и простила позорные чтения, потому что… Потому что усевшись за свой компьютер, она взглянула на список вопросов, а потом нервно втянула воздух и прижала дрожавшие пальцы к губам. Так. Не. Бывает. Господи! И всё же с каждым новым вопросом, что появлялся у неё на экране, в голове звучал голос. Чужой. Тот, в котором до сих пор слышались высокие волны и чуть хрипловатое эхо мотора чёрно-красного чудища. Тот, что шипел и орал с одинаковой пыльной скукой внутри. Тот, что в последние дни перед тестами с удивительной регулярностью врывался в жизнь взгрустнувшей Рене порывом перечной мяты. Он появлялся примерно каждые пару часов, если не был занят в операционных, и обязательно усаживался на соседний стул, закидывал ноги на тумбу и вынимал все до единого ручки из карандашницы, чтобы сложить из них лабиринты или дорожки.

– У меня массивные кровоизлияния. – Вместо приветствия провозглашал нечто неуместное Ланг.

– Вы хотите об этом поговорить? – каждый раз негромко отвечала Рене и переворачивала очередную страницу чьей-то истории.

– Я хочу выжить. – Рукав чёрного свитера двигался совсем рядом, едва не касаясь её собственной одежды. Бледные руки перебирали цветной пластик корпуса ручек с той же точностью и деликатностью, с которой двигались на операциях. Это завораживало. Почти вводило в медитативный транс восхищения. – Кровотечение и желание жить. Что скажешь на это?

– Что этого маловато для дифференциального диагноза, – Рене покачала головой и откатилась на своём стуле чуть дальше.

Но Ланг, похоже, добивался именно этого, потому что без особого труда дотянулся своей длинной рукой до соседнего стола и схватил ещё одну подставку. Теперь карандаши, ручки, скрепки и даже круглые магниты извивались непонятными линиями, пока Рене внезапно не узнала в них набор букв, а затем цифр. «APACHE – 112»42 гласила старательно выложенная Лангом надпись. Полюбовавшись на творение рук своих, он словно маленький ребёнок перевёл заинтересованный взгляд на нахмурившегося резидента и принялся выстукивать только ему одному известный ритм.

– Я бы предположила ДВС-синдром, однако стоит учесть вероятность… – начала она, но договаривать было уже некому.

И так каждый раз. Только услышав нужный ответ, Ланг стремительно поднимался и выходил из ординаторской, оставляя Рене в полном недоумении. За месяц таких вот внезапных вопросов скопилось на хороший практический справочник. Но то ли от скуки, то ли от вредности, Ланг продолжал появляться у Рене за спиной. Казалось, он старательно искал любую причину, чтобы усесться с ней рядом, сотворить на столе очередной канцелярский бардак, а затем прочитать лекцию о свалке в голове мисс Роше. Глава хирургии ругал её за цитирование протоколов и язвил, что с такой академичностью место Рене где-нибудь в морге. Именно там всё проходило так, как и гласили учебники.

Но теперь кучка разрозненных мелочей наконец-то сложилась. Вопросы, ответы, истории глупых болезней, где она, словно сыщик, выискивала огрехи хирургов. Всё это мгновенно выстроилось в высокую Пизанскую башню, которая вот-вот рухнет и раздробит позвоночник гордыни. Господи, как она только могла? Как вообще посмела усомниться в человеке, который, на самом-то деле, ни разу не дал для этого повода…

Да, доктор Ланг бывал груб. Ох, ладно, самый настоящий засранец! Но он её учил. Так, как умел или считал нужным, однако это работало. Теперь, когда она поняла, его действия казались столь очевидными! Идиотка! Погрязшая в чужих стереотипах дурочка. Рене с остервенением щёлкнула мышкой по очередному ответу и оскалилась, когда система радостно подсветила его зелёным цветом. Конечно, иначе быть не могло, потому что Ланг сам показал ей позавчера верный ответ.

А операции? Рене не обращала внимания, но, если хорошенько подумать, доктор Ланг выбирал самые специфические. Те, на которых учат лучших из лучших, и где работают гении. А почему? Очевидно! Он знал, что за ним наблюдают. Знал и ничего не сказал, только терял драгоценное время, чтобы вечно всем недовольная Рене смогла бы всё рассмотреть и расслышать. Это ли не странное благородство совершенно необычного человека? И Рене вдруг до дрожи в руках захотела в нём разобраться. Как живёт и чем дышит, что любит, а от чего скривится внушительный нос Энтони Ланга.

Рене почувствовала, как внутри стало тепло, словно в груди загорелось миниатюрное солнце. О, она извинится! Да-да! Обязательно поблагодарит и, разумеется, вернёт Лангу деньги. Ведь он не обязан! А ещё Рене пообещает ему больше не спорить, не ругаться, быть самой-самой хорошей, послушной… Господи! Солнце разгоралось всё ярче, стоило ей представить себя рядом с Лангом. Наверное, это чистый восторг работать с ним вместе. Разум кольнуло воспоминание о Чарльзе Хэмилтоне, но Рене лишь радостно улыбнулась. Профессор наверняка был бы счастлив. Всё случилось почти так, как он хотел. И хотя Колин Энгтан наверняка был очень талантлив, Энтони Ланг стал чем-то невообразимым.

Рене никак не могла дождаться конца бесконечного теста и отвечала на вопросы так быстро, что другие нервно оглядывались на щелчки её мышки. А вылетев из аудитории, отмахнулась от Франса, поджидавшего её в коридоре, и бросилась к лифтам. Холлапак хотел о чём-то предупредить, но Рене не услышала, двери закрылись, а затем кабину дёрнуло вверх.

Отделение хирургии встретило ритмичной дневной суетой. Здесь уже знали о проделках Рене, и наверняка сначала позлорадствовали над доктором Лангом, а потом помечтали об очередных наказаниях для строптивого резидента. Рене нахмурилась от возникшего чувства несправедливости. Право слово, если люди не способны понять какого-то человека, это не значит, что он дурной. Возможно, они все просто плохо старались. Рене фыркнула и торопливо свернула в знакомый закуток коридора.

До этого дня она ни разу не была в кабинете доктора Ланга. Выучила до последнего пятнышка стандартную коричневую дверь, но так и не попала в убежище местного Бога. Этого вообще удостаивались единицы. Роузи считала, что он хранит там мумии бывших ассистентов. Доктор Фюрст лишь улыбался и приглаживал без того аккуратно лежавшие волосы. Так что, собираясь постучать, Рене готовилась к чему угодно, но за спиной вдруг раздался голос.

– Что ты здесь забыла, Роше?

Рене обернулась и увидела прислонившуюся к стене Хелен. Та выглядела странно. В джинсах и простом вязаном свитере она стояла около стены и до побелевших пальцев цеплялась за деревянный бортик, что шёл вдоль всего коридора. Ночное дежурство явно не пошло на пользу операционной сестре, под глазами которой залегли яркие тени. Рене даже успела немного ей посочувствовать, прежде чем Хелен шагнула вперёд, быстро оглянулась и неожиданно толкнула их обеих к стене. Голова врезалась в дверной косяк, а горло сжала холодная рука. От медсестры повеяло неожиданно знакомой мятой вперемешку с чем-то терпким и явно чужим, отчего Рене невольно заозиралась по сторонам. Однако в следующий момент хрипло вскрикнула и уставилась в злые голубые глаза. Шрам вспыхнул болью.

– Заткнись и слушай меня, – донёсся до Рене шёпот, пока она попыталась отодрать вцепившуюся в горло ладонь. Но Хелен лишь сильнее сжала свои длинные пальцы. Она была выше, сильнее и явно знала, что делала. – Я понятия не имею, откуда ты здесь взялась. Не представляю, за какие такие заслуги сучка Энгтан запихнула тебя в наше отделение, когда твоё место в каком-нибудь хосписе ставить старикам клизмы, но запомни одну вещь. Энтони Ланг мой. Мой, слышишь? И только попробуй раздвинуть перед ним ноги, как я превращу твою жизнь в ад.

– Что? Я не… – Рене ошарашенно смотрела на совершенно обезумевшую женщину. Какого чёрта?

– Заткнись! – Пальцы сильнее впились в горло, оборвав так и не оформившуюся до конца мысль.

– Прекрати, пожалуйста, – прохрипела Рене. – Мне не нужен доктор Ланг.

В ответ раздался тихий смех.

– Это пока. Все вы так говорите, зато потом, когда становитесь нужны ему… – зло протянула Хелен. – Он уже бегает за тобой! Каждый час проверяет, как там его маленькая гениальная крыска.

– Хватит… – Горло начинало болеть, но Хелен будто ничего не слышала.

– Запомни, я сделаю, что угодно. Уничтожу, если ты только попробуешь подойти к нему ближе, чем на операционный стол.

– Отстань от меня! – Рене со всей силы ударила по удерживавшей руке, но хватка не исчезла.

– Я стою за твоей спиной, Роше, – раздался шёпот у самого уха, пока руки Рене отчаянно шарили в поисках опоры. Любой. – Один неловкий толчок, и ты отправишься вон без шанса на лицензию и с убийством в кармане. Тебе некуда идти. Тебе никто не поможет.

Глаза Рене расширились от ужаса, и в этот же момент в левую ладонь толкнулось что-то прохладное и гладкое. Оно хрустнуло, немного заело, а потом резко ухнуло вниз. И не ожидавшая такого Рене начала заваливаться в сторону. Следом за ней дёрнулась Хелен, а потом за спиной образовалась тревожная пустота. Щёлкнул освободившийся замок, визгливо скрипнули петли, и обе женщины с грохотом ударившейся о стену двери влетели в кабинет доктора Ланга.

Не сказать, что Рене фантазировала, как выглядит самая таинственная комната отделения, но ей было любопытно. И если в обещанные Роузи мумии она всё же не верила, то мысль об идеальном, почти военном порядке казалась вполне адекватной. Потому удивление от бардака, в который они с Хелен едва не свалились, заставило проморгаться. В глаза бросился старый, потрескавшийся диван, чьи подушки из искусственной кожи почти скрылись под одеждой вперемешку с бумагами. Затем взгляд упал на хаотично заваленные папками большие шкафы, которые будто бы временно занесли в кабинет, да так и оставили. А потом восстановившая равновесие Рене увидела письменный стол и забыла про мусор, про пирамиду из книг и даже про Хелен, потому что…

Потому что голой грудью на документах и со спущенными до колен хирургическими штанами на рабочем столе доктора Ланга возлежала Клэр. И прямо сейчас она смотрела на вошедших полными непонимания глазами, пока сзади неё на половине движения замер хозяин этого кабинета.

Судя по всему, им помешали в самый важный момент. Всегда идеально гладкие волосы Клэр были растрёпаны, а лицо Ланга слегка раскраснелось и едва заметно блестело. Но, в целом, он был очень даже неплох. По крайней мере, тот кусок бледной, точно Луна, задницы, что виднелся меж элементами чёрной одежды, показался Рене вполне достойным ещё одного отдельного взгляда. Конечно, зубрилка Роше была тем ещё аховым специалистом по ягодицам противоположного пола… Но пятая точка взрослого мужчины явно брала верх над виденными ею ранее почти подростковыми. Впрочем, не так много их было. Но в том, что Ланг являлся именновзрослым мужчиной, сомнений не было. Как и недопонимания, чем именно занимались на заваленном бумагой и обёртками из MacDonald’s'а доктор Ланг и операционная сестра Клэр.

Рене сглотнула. Боже! Это какой-то космический сюр. Иначе, почему главный хирург крупнейшей больницы посреди рабочего дня трахает на столе свою подчинённую? Впрочем, проблемы были бы, будь Клэр не согласна с таким положением дел. Но та явно давно согласилась на это и ещё кое-что, судя по замершей на тонкой шее мужской ладони. Восхитительно, доктор Ланг! Браво!

Рене почувствовала, как к саднившему горлу подступает безудержный истерический смех. Тот распирал изнутри и лучился тем самым теплом, что зародилось ещё в кабинете тестирования. И каким-то нереальным двадцать пятым чутьём она вдруг поняла: Ланг не сердится. Вопреки их совершенно бестактному поведению и аморальности ситуации, ему отчего-то было также безумно весело. Поэтому, бросив быстрый взгляд на остолбеневшую Хелен, она шагнула вперёд и сладко улыбнулась.

– Ох, нам так неловко, доктор Ланг. Мы приносим свои искренние извинения, что столь невоспитанно вломились в ваш кабинет. Но дело в том… – Рене лихорадочно огляделась, но всё внимание привлекал чёртов стол и расположившиеся на нём тела. Впрочем, даже это оказалось удачей, когда внезапно она увидела то, что и не надеялась здесь найти. Ловко наклонившись, Рене заглянула в глаза едва ли не впавшей в панику Клэр, а потом легко выдернула из-под тёмного соска нужную папку. После чего довольно взмахнула стандартным зелёным пластиком. – Ах, благодарю. Я понимаю, что прямо сейчас вы, вероятно, очень внимательно её изучали. Но это именно то, что я искала. История болезни миссис Джеркис. Спасибо, дорогая Клэр. А нам, пожалуй, пора. До свидания, доктор Ланг. Ещё раз извините за беспокойство.

С этими словами Рене подхватила под руку до сих пор ничего не понимавшую Хелен, вытолкнула ту в коридор и прикрыла за собой дверь.

– Думаю, тебе стоит выпить воды, – искренне посочувствовала она медсестре, как только за их спинами скрылась шальная парочка. Рене хотела было погладить девушку по плечу, но решила, что сейчас это будет излишним. А потому развернулась и неторопливо направилась в сторону ординаторской. Ну надо же!

Рене прижала к трясущимся губам ладонь и изо всех сил старалась сдержать идиотское хихиканье. Щёки запоздало пылали, уши едва не дымились, а спину покрывала испарина пота после пережитого волнения. О господи! Ну и как теперь смотреть Лангу в глаза, ведь она почти видела… Чёрт, видела почти все! Однако, когда за спиной раздался характерный протяжный стон, а затем стук и всхлип, Рене не выдержала. По коридору разнёсся звонкий девичий смех, которому вторил становившийся с каждой минутой всё громче искренний хохот доктора Ланга.