И солнце взойдет. Он

Глава 6

Осень в Канаде по праву считалась самым подходящим временем года, чтобы навсегда влюбиться в эту страну. К октябрю яркость листвы достигала своего апогея и вспыхивала посреди каменных улиц на красных сахарных клёнах. Тогда же заканчивались затяжные дожди, и чистое небо сливалось с трепещущими на ветру флагами. Белые лилии и белые облака, синее поле и синее небо. Осень пахла прогретой брусчаткой, ладаном из десятков церквей, а ещё медовой поливкой с горячего бэйгла. Однако всё это – красоты старого Монреаля, деловая суета подземного города и даже домашняя круговерть – проходило где-то вдали от Рене.

Две недели, что последовали за великим исходом из пропахшего рвотой «отстойника», обернулись настоящим кошмаром. Ланг исполнил угрозу и не пускал Рене на операции, вместо этого устроив «позорные чтения» того самого справочника. Теперь каждое утро по мановению его бледной руки Рене вставала посреди ординаторской и зачитывала никому не нужные главы. Это было до слёз унизительно, но никто не стал возражать. И уж, тем более, ни один из коллег не попытался вступиться за резидента. Зачем? Да, доктора Энтони Ланга здесь действительно не любили, но она, кажется, умудрилась выйти на новый уровень неприязни. К тому же само поведение главы отделения лишь дало шутникам свободу для издевательств, чем те и воспользовались. Именно потому на двери её шкафчика появилась грубая надпись «ШЛЮХА», а внутри Рене каждый день находила записки. Их содержание, хоть она их и не читала, было каждому очевидно.

Ну а Ланг будто не понимал, как Рене нужна практика. Он забрал у неё всё: дежурства, исследования, операции, а вместо этого выдал три ящика чьих-то старых болезней и заставил сделать конспект каждого случая. Это были сотни пыльных страниц, которые она листала часами. Восхитительная коллекция чужих промахов и найденных к ним решений, над которыми Рене размышляла не одну бессонную ночь. Но это было не то! И чем ближе становились отчётные тесты, на которые предстояло ещё найти где-то денег, тем больше Рене понимала, что её ждало отчисление. Ибо где это видано, чтобы стажёр последнего года проводил сутки над никому не нужной бумагой. Нет, порой там встречались любопытные ситуации, и тогда, подперев кулаком голову, Рене допоздна с интересом читала, анализировала чьи-то ошибки, восхищалась или ужасалась вердиктам. Но, на самом деле, ей хотелось другого. Быть там, по другую сторону пространства и времени, когда решались все эти восхитительные, нестандартные случаи. Однако вместо этого Рене штудировала старые документы, потому что, то ли из вредности, то ли из мести, Ланг постоянно устраивал допрос по прочитанному.

В первые дни она не обратила на это внимания. Слишком уж хотелось исчезнуть из переполненной комнаты и раствориться где-нибудь в коридорах. Однако вдруг посреди абзаца о технике обработки операционного поля, глава отделения поднял голову, пристально посмотрел на споткнувшуюся от неожиданности на полуслове Рене и задал вопрос. Внезапный. Неуместный. То ли об инсулиновых дозах, то ли о контроле боли. Она от волнения не запомнила. Однако он спрашивал ещё и ещё, пока не добился нужного ему ответа, а после просто кивнул и без объяснений вновь уставился в свой телефон.

Зачем ему это нужно, Рене не представляла. Но на следующее утро всё повторилось, а потом и на следующее после следующего. В общем, Ланг спрашивал её постоянно. О видах швов, о грыжах, стенозах, которые упоминались в выданных документах, и, конечно же, о проклятых расслоённых аневризмах. Кажется, этот диагноз Ланг особенно невзлюбил и мучил им настолько часто, что Рене вызубрила его наизусть.

– Тактика хирурга при высокой непроходимости желчных протоков? – монотонно вещал он посреди её речи о технике мытье рук, и Рене опускала учебник.

– Насколько высокой?

– Как Аппалачи, – тянул мерзко Ланг, не отвлекаясь от телефона. – Или вы, мисс Роше, имели ввиду что-то другое?

По ординаторской тут же проходила волна лебезящих смешков, но один брошенный взгляд, и в комнате вновь становилось убийственно тихо. Рене знала, что своё молчание коллеги потом компенсируют злыми взглядами и разговорами в коридорах. В конце концов, она не раз слышала нарочито громкие обсуждения её платьев в «детский цветочек», «глупых вишенок» и, конечно же, шрама. Знал ли об этом Ланг? Возможно. Но продолжал спрашивать, а она отвечала. На этот и сотню других таких же внезапных вопросов. Поясняла, показывала, рисовала и один раз даже поспорила. Проиграла, конечно, – аргументацию и опыт доктора Ланга мог опровергнуть только конченый клинический идиот, но хотя бы попробовала.

Ценил ли её старания Ланг? Господи, разумеется, нет. Но день за днём Рене убеждала себя потерпеть. Во время позорных утренних чтений, или когда спала всего по четыре часа; когда тайком помогала студентам; когда дни напролёт разминала зудевшие пальцы; или когда каждое утро приходила чуть раньше, чтобы заварить крепкий кофе. Именно его обязательно наливал себе доктор Ланг, прежде чем отправиться в операционные, куда с риском быть пойманной тайком сбегала Рене, чтобы смотреть… смотреть… смотреть на работу наставника.

Так прошла неделя. Потом ещё одна… А затем ещё несколько дней, прежде чем та самая тёмненькая медсестра из педиатрии поймала её в больничном кафетерии. Рене сидела за заваленным бумагами столом и, позабыв обо всём, вчитывалась в очередной исторический эпикриз. Заковыристый. Едва ли этичный. В стоявшем рядом контейнере остывали разогретые, но так и нетронутые овощи, а стаканчик с невкусным кофе шатался на самом краю, готовый в любой момент рухнуть. Шумно усевшаяся на соседний стул Роузи Морен с опаской взглянула на творившийся перед Рене хаос.

– Я не понимаю, как ты до сих пор ходишь, – пробормотала она, а затем осторожно отодвинула в сторону разбросанные по столу документы и поставила тарелку с вяленым мясом. Хорошенько сдобрив его горчицей, Роузи отломила кусочек от сдобной булочки и заметила: – Ты скоро сама станешь морковкой – пожелтеешь и отрастишь на макушке зелень.

– М-м-м, – невнятно откликнулась Рене и перевернула очередную страницу.

– Эй, ты меня вообще слышишь? – С громким шлепком ладонь приземлилась на белые листы.

– Слишком много жиров вредят твоим сосудам, – проворчала Рене, пока осторожно вынимала из-под пятерни пострадавший листок.

– Всё с тобой ясно. – Раздался вздох.

Понаблюдав какое-то время, как Рене делала пометки в лежавшем рядом блокноте, Роузи демонстративно взяла нож, медленно разрезала травмированную булочку и потом долго укладывала туда пять кусков мяса. Но даже это осталось бы незамеченным, не полети по сторонам горчичные капли, которые пачкали не только руки медсестры, но ещё стол, бумаги и даже стоявший в отдалении стул. Поняв, что поработать не выйдет, Рене подняла взгляд, ну а только и ждавшая этого Роузи широко открыла рот и смачно впилась зубами в получившийся сэндвич. Теперь соус остервенело капал уже на тарелку.

– Я замолвлю за тебя словечко перед доктором Лангом, когда ты попадёшь к нему с некротическим панкреатитом, – усмехнулась Рене и пододвинула к себе контейнер с домашней едой. Не сказать, что ей не хотелось бы так же впиться в какой-нибудь вредный гамбургер, но привычка и отсутствие денег резко портили аппетит.

– Кфтати о Ванге. – Титаническим усилием проглотив едва ли пережёванный кусок, Роузи вытерла салфеткой рот и подозрительно взглянула на Рене. – Алан мне тут вчера шепнул за кофе, что тебя нет в операционной. У вас всё хорошо?

– Ты спрашиваешь так, будто у нас отношения, а не рабочий контракт, – хмыкнула Рене, а сама нервно стиснула ручку.

– Ну, – Роузи махнула самодельным сэндвичем, и новые капли горчицы полетели на стол. – Отношения между хирургом и его ассистентом почти как тантрический секс. Вы должны проникнуться друг другом настолько, чтобы чувствовать в себе мысли другого, слышать без слов, подхватывать на полпути каждый жест, вздох, взгляд, а в конце рухнуть, обнявшись, в экстазе обоюдного удовлетворения.

– Роузи! – вскрикнула ошарашенная Рене, боясь коснуться горящих щёк. – Господи, можно потише?

– От проделанной работы, я имею в виду, – как ни в чём не бывало ангельским голосом закончила язва. – Так, что у вас там случилось? Не поделили скальпель? Подрались за зажим?

– Я думала, доктор Фюрст тебе рассказал, – осторожно заметила Рене, а сама нервно оглянулась. Но в кафетерии неожиданно стало пусто, только какая-то парочка распивала кофе в противоположном углу.

– Мы редко видимся в последнее время. – И, возможно, Рене показалось, но в голосе маленькой медсестры мелькнула грусть. – Твой Ланг и шагу ступить не даёт. Похоже, решил прооперировать всех страждущих на год вперед.

Ох, ну разумеется.«Любые жертвы, лишь бы щёлкнуть по носу своего резидента», – пискнул противный голосок, но тут же издох под упавшей на него чугунной совестью. Это неправда. Карательных мер и без того хватало. Скорее, Ланга тоже заставили – за сорванные операции, за разбитый дефибриллятор, за вредность, хамство и ещё кучу неведомых вещей. Только в сказках зло всегда абсолютно и безнаказанно, но в реальном мире даже у дьявола болела бы голова, а по утрам случались приступы меланхолии. А потому Рене покачала головой.

– Не думаю, что он этому рад.

– Ланг вообще никогда не бывает рад, – фыркнула Роузи, пока примерялась, как бы укусить румяную булочку. – Это же кладбище неврастении, а сам он чемпион по плеванию ядом в длину. Надо бы поискать его имя в книге рекордов.

– Почему он так не любит французский? – неожиданно задумчиво спросила Рене и услышала судорожный кашель напротив. Всё же победившая сэндвич Роузи попыталась одновременно прожевать очередной гигантский кусок и деликатно рассмеяться, не разбрызгав повсюду остатки горчичного соуса, но проиграла. Так что теперь она заходилась истерическим хохотом, пока сама едва не задыхалась от застрявшего в горле комка из хлеба и мяса. Скрестив на груди руки, Рене откинулась на спинку стула и протянула: – Тебе помочь или…

Быстро взметнувшаяся ладонью вверх рука дала понять, что на том конце стола ситуация проходила штатно и не требовала вмешательства бригады из неотложки. Ну и славно. Наконец Роузи шумно простонала, ещё раз кашлянула и хитро взглянула поверх своих больших очков.

– Да он же ни слова на французском не знает! – она хихикнула, а потом неожиданно подмигнула. – Потому что действительно не любит французов, из принципа или так хочет насолить доктору Энгтан, кто же его поймёт. Он приехал к нам из Америки и заведомо считает себя выше всех остальных. То же мне, принц голубых кровей. Сноб и упырь. Видела его двухколёсную зверюгу? Адовы колесницы нервно полируют за углом свои диски.

Рене неопределённо покачала головой, а Роузи презрительно скривилась и отложила булочку, к которой вдруг потеряла аппетит.

– Он общается с доктором Фюрстом по-немецки. И вряд ли здесь дело в его вредности или зазнайстве, – резонно заметила Рене, но сидевшая напротив медсестра резко стала серьёзной.

– Это другое, – негромко заметила Роузи, а потом замялась. – Я точно не знаю причин, но… Кажется, это произошло после того, как Ланг впервые сильно напился. Он находился в ужасном состоянии, буянил, едва не разнёс приёмное отделение и остановился, только когда Алан на него наорал. Уж не знаю, что здесь сработало больше – забористая саксонская ругань или удар в челюсть, но Ланг успокоился. С тех пор, если кто-то из них переходит на немецкую речь, это красный флаг опасности.

Рене задумчиво повертела в руках вилку. Интересно, а тогда в «отстойнике» тоже была опасность? От кого или от чего? Она не знала, о чём говорили мужчины, но свою фамилию уловила так чётко, словно… Словно доктора Ланга напугало её присутствие. Бред какой-то. Рене бездумно потёрла рукой шрам и бросила взгляд на отложенную в сторону историю болезни некой Эвелин Хром.

– Так, что там у вас с Лангом произошло? – Роузи вспомнила о теме изначальной беседы.

– Я без разрешения влезла в ход его операции… – Рене прервало короткое оханье, и она вымученно улыбнулась. – За что сейчас расплачиваюсь. Доктор Ланг вычеркнул меня из расписания.

А ещё заставил зачитывать унизительный справочник, но об этом она предпочла промолчать. Не все кресты должны быть поставлены на гору, не все столь любимые Лангом терновые венцы надеты и окроплены кровью. Потому что иногда даже для Рене груз свалившихся неприятностей становился слишком тяжёл. Можно терпеть насмешки, можно вынести всё что угодно, если после минусов найдётся хотя бы один крошечный плюс. И тогда можно двигаться дальше, улыбкой отвечать на провокации и знать, что обязательно справишься. Увы, но в последние месяцы плюсов в жизни Рене Роше почти не встречалось. Не помогла даже очередная открытка родителей. Посмотрев на неё, Рене впервые захотела сорвать все акварели и выкинуть прочь. Но ведь она так не сделает, верно? А потому рисовать ей и дальше цветок за цветком и верить, что однажды мама испечёт на день рождения пирог, а отец расскажет о путешествиях в дальние страны. Ведь у них за все эти годы наверняка скопилось так много интересных историй!..

– …а потом припереть его к стенке, прижать к горлу стойку для капельниц и потребовать: жизнь или операционная! – Голос и смех Роузи ворвались в вереницу совсем других мыслей, и Рене встрепенулась.

– Что? – Вопрос вырвался сам. Господи, кажется, она опрометчиво пропустила грандиозный план по завоеванию вселенной и установлению в ней нового порядка. Но Роузи не обиделась. Стянув очки, она принялась методично натирать без того идеально блестевшие стекла.

– С Лангом надо говорить на его языке, – задумчиво произнесла она, а потом посмотрела на свет: не осталось ли пятен.

– Накричать и выгнать прочь? – попыталась отшутиться Рене, но веселья в голосе было так мало, что Роузи скептически скривилась.

– Ты уже пробовала, и всё закончилось твоим отстранением. Нужно что-то другое. – Она покачала головой, а затем неожиданно нацепила обратно огромные круглые линзы и хлопнула рукой по столу. – Нам нужен эффект неожиданности. Так застать врасплох, чтобы он не смог уйти от разговора.

– Я уже пыталась, – начала было Рене, но её перебили.

– Не то. Поймай его в коридоре, на виду у всех, чтобы эта большеротая лягушка не смогла отвертеться.

Рене неуверенно заглянула в горевшие огнём возмездия глаза Роузи. Похоже, медсестра из неонатологии готова была больницу перевернуть вверх ногами, лишь бы восторжествовала её личная справедливость.

– Я не уверена, что…

– Господи, Рене! – всплеснула руками Роузи. – Просто поговори с ним. Ланг не настолько хам, чтобы послать тебя в присутствии кого-то ещё.

Следовало признать, слова медсестры звучали разумно. Ну, по крайней мере, насколько это было возможно в дикой и странной ситуации, которая сложилась между Рене и её наставником. А потому, поняв, что жертва сдалась, Роузи решила поставить последнюю точку.

– Тебе нужна практика, а не эти бумажки.

С этим спорить было действительно невозможно. Рене закрыла контейнер с нетронутым обедом, собрала документы и уже собралась было встать, когда услышала вопрос.

– Падафди! – рот Роузи вновь был набит сэндвичем. – Аван пвосил увнать, как у тевя дева с тефтами. Фкоро отчёт.

– Было бы лучше, не потрать я все деньги на дурацкие заявки, – злясь на саму себя произнесла Рене. Она поджала губы и, поймав недоумённый взгляд Роузи, почувствовала, как краснеют уши, шея и даже затылок. – У меня осталось слишком мало до зарплаты, а потом мне надо будет заплатить за аренду, учёбу и ещё штраф.

– Какой штраф? – Похоже, Роузи окончательно запуталась.

– За дефибриллятор, – со вздохом тоскливо откликнулась Рене.

– Вот мудила! – воскликнула медсестра, но тут же сбавила тон, как только на них начали оглядываться. Отложив сэндвич на тарелку, она перегнулась через стол и зло прошипела: – Ланг совсем обнаглел. Ты не виновата, что он буянил. А разбитый аппарат прямое следствие его сучизма.

– Но разбила-то я, – протянула Рене и прищурилась. Показалось или… Так и не поняв, померещилась ли ей высокая фигура доктора Ланга, которая мелькнула за приоткрытой дверью в кафетерий, она договорила: – Хорошо, что всё застраховано, и мне не придётся выплачивать полную стоимость.

– Действительно. Чудеса благородства от Ланга – перекинуть ответственность на ассистента и отойти в сторону. Блестяще! – Роузи скривилась, а затем постучала ногтями по столешнице. – Сколько тебе нужно на тесты?

Рене встрепенулась, наконец-то оторвав взгляд от двери, и сердито поджала губы.

– Неважно. Я сдам весной, когда будет вторая попытка. – Ох, и она очень надеялась, что доучится до этого времени.

– Рене, – с нажимом проговорила Роузи и нахмурилась. – Ты же знаешь, что к этому времени у тебя будут совсем иные заботы. Лицензия и экзамены. Так, сколько?

– Около полутора тысяч… – Раздался тихий свист. – Не бери в голову, это только мои проблемы.

– Я поговорю с Аланом, и мы что-нибудь придумаем… Цыц! – Роузи вскинула палец, только заметив открытый для возражений рот. – Твой упырь идёт.

– Он не мой упырь! И вообще не такой, – гневно прошипела Рене, когда увидела приближавшуюся к ним высокую неизменно чёрную фигуру, в чьих бледных руках дымился чёрный стаканчик с таким же чернющим кофе.

Интересно, это такой стиль или просто лень подбирать гардероб? А, впрочем, неважно. Дав себе мысленный подзатыльник, Рене поспешила собрать бумаги. Вряд ли наставник будет доволен тем, что она прохлаждается. И откуда только взялся? Рене поджала губы. Оставалось надеяться, что Ланг ничего не услышал.

– Что б ты, Ланг, споткнулся и обварил себе яйца, – тем временем ядовито и на весь кафетерий поздоровалась Роузи. Рене замерла и распахнула от шока глаза. Что?!

Глава хирургии чуть замедлил шаг, а потом и вовсе остановился около их столика. Аккуратно взяв безусловно горячий стаканчик в другую руку, он с высоты своего телебашенного роста бросил взгляд на растерянную Рене, потом посмотрел на Роузи, а затем уставился на недоеденный сэндвич. Лицо Ланга исказила улыбка, больше похожая на спазм.

– Как всегда очаровательна, Морен. Смотрю, даже соус выбираешь под цвет детского дерьма? Какая похвальная любовь к работе.

– Как всегда чертовски наблюдателен. Слава богу, я действительно люблю именно работу, а не онанирую каждое утро на себя в зеркале. Ах, погоди! Вампиры же не отражаются. Какая досада, похоже, у тебя спермотоксикоз, – наигранно сочувственно воскликнула медсестра, затем осклабилась и намеренно смачно впилась белыми зубами в булку. – Пваваливай отсфюда.

Если честно, Рене очень хотелось забиться как можно глубже под землю, чтобы даже краем уха не слышать этот разговор. Но, к сожалению, полы в старой больнице были надёжны, а под кафетерием находился всего лишь один этаж, так что бежать было некуда. Разве что в отделение, но и там её догнали бы воспоминания в лице крайне раздражённого Ланга. Рене почувствовала, как её лицо вспыхнуло, а белокурые волосы задымились от стыда. Тем временем наставник неожиданно шумно поставил стаканчик на столик и склонился прямо к невозмутимо жующей Роузи.

– Не ругайся со мной, Морен, – негромко проговорил он, и от его тона у Рене по спине побежали мурашки. – Потому что однажды я могу и не прийти к вам на помощь.

– В твоём отделении много хороших хирургов, – фыркнула ни капли не испугавшаяся Роузи. Но Ланг тонко улыбнулся, а затем резко выпрямился.

– Хороших – да. Лучших… – он демонстративно задумался, – всего двое. Так что подумай хорошенько, прежде чем что-то мне говорить.

С этими словами он подхватил кофе, ещё раз мазнул взглядом по донельзя обескураженной Рене и отправился прочь.

–Pauvre type! Fous-le-camp!30– крикнула ему вслед Роузи.

– Прекрати, пожалуйста! – шёпотом взмолилась Рене. – Не надо провоцировать конфликт.

Медсестра ещё какое-то время сверлила удалявшуюся от них прямую спину, а потом передёрнула плечами.

– У-у-у! Упыряка! – протянула она. – Не понимаю, как Фюрст его терпит. И про кого второго он говорил? Уж не про Дюссо точно. Та ещё посредственность с изумительным самомнением. Вот ведь два дружка под стать друг другу…

Если честно, Рене было всё равно сколько там в отделении отличных, хороших или никчёмных хирургов. Кто из них умеет прямо держать скальпель, а кто каждый раз роняет инструменты на пол. Прямо сейчас её волновала исключительно собственная карьера. Эгоистично? Возможно. Но за эти недели она слишком устала. Но когда Рене уже собралась попрощаться, её перебил разнёсшийся по всему кафетерию вопль.

– РЕ-НЕ!

Она зажмурилась. Чёрт… Как не вовремя! Сидевшие за столиками врачи и посетители испуганно оглянулись.

– РЕ-Е-НЕ! Господи, я тебя еле нашел!

Что же, голос замершего в дверях Франса разбудил бы и коматозного. Сколько шансов, что едва покинувший кафетерий доктор Ланг его не услышал? Близко к нулю…

– О нет, – простонала Рене и торопливо подхватила разложенные на столе бумаги. Опыт прошлых дней показал, что парень может кричать долго и упорно, пока не добьётся своего.

– Это дурачок Дюссо? – тем временем с любопытством спросила Роузи, а затем задумчиво облизала перепачканный палец. – Да ты святая, раз помогаешь ему. Он-то тебя живо в пропасть столкнёт, когда поймёт, что попался.

– Рене, выручай! Помоги с пункцией! – Франс, наконец, пробрался через лабиринт столиков и бросился навстречу к своей жертве.

– Если ты планировал воспользоваться помощью тайно, то у тебя не вышло, – резонно заметила Морен, а Франс, кажется, только сейчас заметил окружавших его людей и вытер выступившую на тёмном лбу испарину.

– Ой…

Роузи закатила глаза, но Рене ничего не ответила, только пожала плечами. Что толку? Это был уже пятый или шестой раз за последние дни, когда резидент Дюссо звал на помощь, чем рисковал подставить обоих. И сейчас Рене очень надеялась, что доктор Ланг ушёл достаточно далеко и не слышал озвученной просьбы.

– Лучше молчи, – сказала она непонятно кому. То ли уже готовой съехидничать Роузи, то ли слишком громкому резиденту. Рене торопливо схватила его за руку и поспешила к выходу из кафетерия, когда в спину прилетело развесёлое:

– Найди его и поговори.

Ах! Если бы всё было так легко…

На самом деле, отыскать доктора Ланга считалось самой простой задачей. Он либо просиживал часы в своём кабинете, либо целыми сутками не вылезал из операционной. Так что в худшем случае с ним можно было разминуться лишь по пути из одной локации в другую. Ну а Рене, каким-то неведомым даже для себя образом, всегда точно могла сказать, где именно находился её наставник. Они приходили вместе и уходили, кажется, тоже. Даже в течение дня у неё то и дело возникало ощущение, что доктор Ланг где-то поблизости. Он мог заглянуть в ординаторскую или пересекался с Рене в коридоре, а то и вовсе будто намеренно сталкивался при входе в больницу. Его футуристичный чёрно-красный мотоцикл неизменно парковался у главного входа в тот самый момент, когда она торопливо шагала со своей остановки. И потому у Рене была тысяча и одна возможность разглядеть во всех ракурсах шедшие по корпусу надписи«KTM»и«Duke». Оставалось, правда, неясным, что означали эти загадочные буквы. Название фирмы? Марка инопланетного монстра? Или же подтверждение, что у Ланга эго размером с герцогский титул в«Королевстве Талантливых Монстров»? На этой мысли Рене всегда фыркала. Увы, но на принца с чёрным конём наставник никак не тянул, хотя отрицать очевидный талант было глупо.

Вообще, у неё было много возможностей убедиться в его одарённости. С пачкой эпикризов и блокнотом подмышкой она прокрадывалась в смотровую комнату над операционной всякий раз, когда появлялась минутка, и, приоткрыв рот, следила за каждым жестом доктора Ланга. Как плавно двигались руки, при этом ни разу не потеряв точности; как скупо, но ёмко звучали команды; как спокоен оставался сам Ланг, даже если вокруг творился апокалипсис кода 6631. Он брался за случаи, которые другие хирурги, согласно требованиям профессиональной этики и уместности, назвали бы безнадёжными. И где-то через неделю Рене начало казаться, что глава хирургии на самом деле едва ли не всемогущ. Теперь она понимала ту уверенность и апломб, с которым он привык действовать в операционной. Поистине, Ланг мог собрать людей по кусочкам, а потом заставить жить вопреки всякой статистике.

И чем дольше Рене на это смотрела, тем сильнее становилась тревога, потому что никогда раньше ей не приходилось работать с чем-то подобным. Центр травматологии первого уровня – это не изысканные упражнения в красоте швов на периферических нервах, а литры крови, осколки костей и постоянный шум вертолётов. Максимильен Роше оказался, как всегда, прав – в больнице общего профиля крупнейшего города действительно стояло бесконечное пекло. И выжить под давлением такой ответственности могли только те, кто получал кайф и ловил эндорфины от каждого удачного случая. Подобно доктору Лангу, который, кажется, жил ради этого.

Рене не знала, замечал ли наставник её присутствие в смотровой над операционными комнатами. Ланг ни разу об этом не говорил, хотя попадись она, наверняка устроил бы взбучку. Но иногда поднимал голову, словно знал, что там, наверху кто-то есть. Этим он привлекал и без того сосредоточенное только на нём внимание, а потом демонстративно медленно делал надрезы, нарочито громко диктовал медсестре перечень травм и находок, комментировал едва ли не каждое действие. А Рене не могла оторваться от его рук. Они притягивали, как тянул вниз вид усталого Ланга. И потому она всегда дожидалась конца, тех скучных и рутинных моментов, с которых обычно сбегали студенты. Для них там уже не было ничего интересного, а для Рене открывалась изнанка тяжёлой работы. В такие минуты наставник точно не подозревал, что за ним наблюдают, и после особо изнурительных операций долго стоял, прислонившись к холодной стене. Он запрокидывал голову, прикрывал глаза, и Рене видела, как вьются около бледной шеи тёмные влажные волосы. А ещё чувствовала постоянно раздиравшую его лоб мигрень.

Очевидно, Лангу было непросто, и ей хотелось стучать от бессилия в проклятое звуконепроницаемое стекло и кричать, что пора перестать дуться. Что она нужна ему там, внизу. Что у неё обязательно всё получится. И пусть она умела не так много, но хотела учиться! У него! Однако Ланг оставался по-прежнему неумолим: позорные чтения, истории болезней и полное игнорирование любых просьб. Но однажды всё подходит к концу, а потому к третьей неделе даже у Рене сдохло терпение.

Приближалось время обеда, когда она торопливо шла из архива по небольшой парковке между корпусами больницы. В полдень здесь всегда было пусто. Утренние пациенты уже выписаны, а вечерний трафик ещё только ждал своего часа. Так что внимание Рене привлекло даже не странное, хаотическое движение на полупустой площадке, а раздиравшая перепонки громкая музыка. От неё вибрировал асфальт и подрагивали пластиковые крышки расположенных неподалеку мусорных баков. Вывернув из-за угла, Рене наконец смогла разобрать несколько слов.

Вопль разнёсся по площадке, и Рене застыла, на секунду зажмурившись. Ну, да. Конечно. Кто же ещё мог это быть… Синяя Тойота, распахнутые настежь двери и двое мужчин, в которых без труда узнавались глава хирургии и его лучший друг.

Пожалуй, было немного странно, что для своей очередной эпатажной выходки Энтони Ланг не выбрал что-нибудь с «Чёрного альбома» или культовую «Back in Black». Но громыхавшая музыка вполне подходила представшей картине. А там было на что посмотреть. Уже только один вид почти двухметрового Ланга, который пытался сложиться в маленькую беленькую машинку, по виду напоминавшую кукольный кар, стоил быть запечатлен на веки вечные. Рядом рассекал проложенную между припаркованными машинами трассу Дюссо и едва не задевал бамперы при особо остром вираже.

Наконец Ланг справился со своими конечностями, и маленький белоснежный болид рванул вперёд под залихватский свист Дюссо. Безусловно, Рене следовало немедленно отсюда уйти, но по какой-то совершенно непонятной причине она, наоборот, остановилась. У неё будто случился панический паралич, когда на лице Ланга появилась улыбка. Настоящая, а не та, что походила на нервный тик или искажённую постоянными болями судорогу. И в голове Рене вспыхнул огонёк: надо прямо сейчас подойти и спросить, воспользоваться хорошим настроением и выцарапать себе доступ в операционные. Но искорка мелькнула и ушла, немедленно остановленная совестью. Подглядывать за наставником ещё хуже, чем трогать его же татуировку. Верх невоспитанности. Так что Рене оглянулась, чтобы найти другой путь в больницу, но…

Два маленьких кара носились между большими машинами и оставляли на нагретом солнцем асфальте чёрные следы от покрышек. Конечно, это было противозаконно. И, вероятно, совсем небезопасно, но прямо сейчас это не волновало даже Рене. Прислонившись плечом к стене, она поплотнее запахнула белый халат и усмехнулась. По всем правилам нужно было срочно остановить этот произвол, сообщить главному врачу или напрямую президенту больницы, но отчего-то не хотелось. Рене просто наблюдала за двумя юркими белыми пятнами, чувствовала, как греет спину ещё тёплое осеннее солнце, и едва заметно улыбалась.

Свою ошибку она поняла несколькими минутами позже, когда под вопль:«Дай бензина, дай огня, дай мне то, что я хочу… Хэй!»– Дюссо затормозил напротив Рене и легко выбрался из кара. Испуганно вздрогнув, она перевела взгляд на растёкшееся в прогорклой улыбке лицо хирурга и сделала шаг назад. Но тут, следом за другом, резко затормозил на своём мини-болиде Ланг, после чего откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. Взгляд Рене вновь зацепился за татуировку. Господи, да сколько можно на неё пялиться? Но перестать смотреть оказалось намного труднее, чем мысленно отвешивать себе тумаки. Ведь своей чёрной одеждой и видневшейся за ней белой кожей, чёрными волосами и слишком крупными, но острыми чертами Ланг приковывал к себе намного больше внимания, чем казавшийся просто грязным пятном такой же «чёрный» Дюссо. Он будил неясное чувство тревоги, даже когда просто находился где-то поблизости. И было немного забавно, что, признавая его очевидный талант, люди едва не плевали в чёрную спину, стоило той появиться в другом конце коридора. Другое дело Дюссо! Но сегодня пародийность особенно била в глаза.

– Резидент Роше, – тем временем протянул Энтони Ланг, и Рене вздёрнула голову. – В который раз поражаюсь, каким же потрясающим чувством неуместности вы обладаете. Вот это действительно удивительный талант.

Увы, вся магия чёрно-белого образа рассеялась, стоило главе хирургии открыть свой не маленький рот. Рене тихонько вздохнула. Виски тут же кольнуло, дав понять, что у наставника опять начинала болеть голова. Как и вчера в операционной, как и два дня назад, неделю и, наверное, месяц. Рене даже не могла понять, откуда ей это известно.

– Извините, я не хотела и уже ухожу, – пробормотала она, а потом отлепилась от стены, однако Дюссо незаметно преградил ей дорогу.

– Энтони, ты слишком жесток к своему резиденту, – укоризненно проговорил он.

Хирург медленно поднял руку и заправил Рене за ухо выбившуюся из косы прядь золотившихся на солнце волос. При этом нечаянно (а может, и намеренно) его ладонь скользнула чуть ниже и очертила подушечками пальцев стыдливо торчавшую из-за ворота платья ключицу. И тогда, не выдержав, Рене шарахнулась в сторону, налетела на каменную стену и лишь чудом сдержала порыв схватиться за вспыхнувший шрам. Тонкие губы Дюссо разошлись, хищно обнажив зубы.

– Посмотри, как ты её запугал. Разве можно так обращаться с женщиной? Ну же, Ланг, где твое обаяние?

– В стенах больницы врач – существо бесполое, – откликнулся наставник, пока сам возился с настройками своего кара. Судя по всему, порыв веселья был бездарно потрачен, и опять неизбежно наваливалась привычная скука. – Что тебе нужно, Роше? Если опять пришла умолять пустить тебя в операционную, то мой ответ прежний – нет.

– Нет? – влез удивлённый Дюссо и перевёл взгляд на покрасневшую Рене. Однако его интерес остался без ответа, потому что она закусила губу, вскинула голову и звонко спросила:

– Но почему? Потому что я один раз ошиблась?

– Потому что ты бездарна, – фыркнул Ланг, снова поморщился и неожиданно легко выбрался из машинки.

Рене сделала несколько торопливых шагов вперёд и остановилась прямо перед наставником, глядя в скучающие карие глаза с таким вызовом, который никогда в себе не подозревала. И почти физически ощутила, как у главы хирургии свело спазмом голову. Да что же такое?

– А на основании чего вы судите? По единственной операции, к которой я была не готова? – тихо спросила она.

– По тому, что ты считаешь, будто тебя здесь должны о чём-то предупреждать, – презрительно протянул Ланг. – Извини, Роше, но я не шаман и не могу спрогнозировать аварии, оползни или человеческую глупость. Это хирургия, а не будка предсказаний. Не умеешь быстро думать – пошла вон. Не можешь взять себя в руки и действовать – пошла вон. Тебя здесь никто не держит. И я же просил не пользоваться духами в рабочую смену!

Зарычал Ланг и наклонился прямо к её лицу, едва не ткнувшись носом прямо в лоб, а Рене захотелось зажать уши. Это стало последней каплей для чаши многодневного терпения. По поверхности пошли волны, и она почувствовала, как внутри взрывается злость. Одновременно с этим собственные виски вспыхнули отвратительной болью. Право слово, уже не смешно. Кажется, её эмпатия вышла на новый уровень невменяемости.

«Дай бензина, дай огня, дай мне то, что я хочу!»– разнеслось по парковке и впилось в страдающий мозг.

– Эй-эй! – снова попытался вмешаться Дюссо, но его опять не услышали, потому что Рене всё же сорвалась на крик. Непривычный. Жалкий. Но от того безмерно отчаянный.

– Нет никаких духов! Нет! Вы действительно считаете меня идиоткой? Что будто бы я не знаю, как примеси могут спровоцировать дыхательную недостаточность? Вы посмеялись надо мной – хорошо, я поняла свою оплошность и сполна искупила вину! Но в чём причина сейчас? В чём я опять виновата?!

– Смените тон, мисс Роше, – холодно бросил Ланг, крылья его носа трепетали, но Рене упрямо качнулась вперед.

– Сэр, я… Послушайте меня наконец, – настойчиво проговорила она, а сама не сводила взгляда с прищурившихся золотистых глаз.

– У вас ровно одна секунда на оправдания.

– Никогда! Я никогда не пользуюсь ни туалетной водой, ни чем-то ещё. Я оперирую уже пять лет, знаю соблюдаю правила и…

Рене прервалась, когда Ланг резко отстранился и взглянул с таким откровенным сомнением, словно ему сказали, что на Луне живёт колония крокодилов. У Рене опять получилось брякнуть что-то не то? Господи! Как же надоело разбираться в этом кавардаке! Однако, восприняв молчание как маленькую победу, она уже набрала в легкие побольше воздуха, но её остановило ощущение чужой руки на собственной талии.

Тёплая ладонь скользнула по спине, провела кончиками пальцев по позвоночнику, а затем прекрасно устроилась в районе бедра. И Рене показалось, что воздух резко стал твёрдым. Она попробовала шевельнуться, но смогла лишь поднять перепуганный взгляд на доктора Ланга. О боже! Дюссо же не станет распускать руки прилюдно? Однако наставник оказался слишком занят собственными мыслями и не заметил, что творилось прямо под его чуть кривым носом. Так что Рене попыталась осторожно отстраниться сама, но пальцы Дюссо тут же впились в бок. Повеяло гнилью из расположенной неподалёку мусорки.

На самом деле, Рене следовало закричать. Открыть рот и высказать всё, что скопилось на душе, но вместо этого она сжалась. Даже спустя десять лет мозг всё ещё помнил. А потому она просто смотрела. Отчаянно вглядывалась в сосредоточенный профиль единственного человека, который мог остановить это безумие, и мысленно заорала, услышав:

– Если тебе настолько не нужен ассистент, отдай его мне. Думаю, я смогу найти применение мисс Роше. И даже в операционной.

От вопиющей несправедливости навернулись злые слёзы, но Рене сморгнула и потому успела увидеть, как медленно повернулся в их сторону Ланг. Их взгляды встретились.

«Дай бензина, дай огня, дай мне то, что я хочу, да-а-а!»– твердил Хэтфилд.

– Не жадничай, Энтони.

Она понятия не имела, что прочитал в её глазах Ланг, который, конечно, не мог видеть, как ловко утонула в складках приталенного халата мужская ладонь! Но лениво усмехнувшись, он едва заметно скривился, когда в очередной раз в черепе резанула мигрень, а потом просто отвернулся и направился прочь. Лишь через пять шагов до застывшей в панике Рене донёсся его скучающий голос:

– Нет.

И она было облегчённо выдохнула, но в следующий миг за коротким отказом пришло продолжение.

– И не советую даже думать об этом. Единственное, что ты приобретёшь, так это Великое Око Саурона у себя за спиной. Оно будет неотрывно следить за тобой из великого женевского Барад-Дура, звонить по ночам и требовать непонятно чего. Увы, старое чудище совершенно не понимает, что его кольцо, которое тебе зачем-то всучили, не несёт ничего кроме проблем. Поверь, тебе не нужна такая морока. А потому отпусти уже мисс Роше. Пусть идёт с миром читать бумажки.

Выслушивать подобные сентенции было унизительно. Настолько, что Рене зажмурилась и почувствовала, как задрожали почти зажившие пальцы. Вот всегда с Лангом так, шаг вперёд и десять назад. Но, чёрт возьми, дедушка! Она же просила…

– Да ладно тебе, – заржал Дюссо, явно впечатлившись сравнением с Тёмным Властелином. – Кольцо – переходящий приз. Тебе не нужен, так я подберу эту прелесть…

– Я сказал: нет! – неожиданно повернувшись рявкнул Ланг. И возможно, Рене показалось, но в его неожиданно расширившихся на ярком солнце зрачках вдруг вспыхнули те самые отблески горящего бензина.Дай огня! Хватка на талии исчезла, когда Дюссо невольно отступил. Ланг же брезгливо закончил: – Надеюсь, я выразился достаточно ясно? А вы, мисс Роше, займитесь делом и перестаньте докучать своими невыполнимыми просьбами.

И всё действительно сгорело. Её попытки докричаться, намёки Дюссо, даже решимость хоть как-то бороться дальше. Потому что Ланг дал понять – его игрушка останется только его и только игрушкой. Куда уж откровеннее, верно? Так что, поджав губы, Рене торопливо направилась прочь.

– И повтори к завтрашнему утру главу про этику, – раздался вслед надменный голос, но она даже не оглянулась. Только ускорила шаг, ощущая, как в душе растекается полное опустошение.

Рене не любила конфликты. Терпеть не могла вытягивающие душу споры, но с Лангом не выходило иначе. Достало! Неожиданно виски снова прострелило болью, и Рене споткнулась.

– Господи, да выпей ты уже ибупрофен. Быть может, подобреешь, – процедила она едва слышно, а потом не сдержалась и схватилась за голову. Видит бог, эманации мигрени доктора Ланга чувствовал, наверное, каждый в этой больнице.

Остаток дня прошёл в полном взаимном игнорировании. Рене старательно не замечала доктора Ланга, ну а доктор Ланг… не замечал вообще никого. Его мучила настолько жесточайшая головная боль, что к шести часам вечера пришлось спрятаться от неё в раздевалке. Здесь было темно и совершенно безлюдно. Только ярко-оранжевые лучи закатного солнца проникали через слегка приоткрытую дверь. Но Рене не беспокоило отсутствие света. На самом деле, она могла даже ослепнуть, руки всё равно продолжили бы свои аккуратные и точные движения. Они будто обладали собственным разумом, с привычной сноровкой и точностью повторяя заученный раз и навсегда порядок. Перехлёст, фиксация, положение супинации… Твёрдая шовная нить ловко мелькала меж пальцев. Поднырнуть, схватить, провернуть, избегая скользящей петли, снова перехватить и сделать новый виток. А потом всё по новой: перехлёст, фиксация…

Скрип двери вспорол сосредоточенную тишину, и Рене вздрогнула. Нить дёрнулась, соскользнула с указательного пальца, а изо рта вырвалось:

– Дьявол!

– Ты льстишь, но мне нравится, – раздался голос Роузи, а Рене заморгала. Она выходила из состояния концентрации, точно разбуженная посреди дня сипуха, и теперь щурилась на ярко освещённый солнцем проём. – Что ты делаешь?

– Вяжу узлы, – пожав плечами откликнулась Рене и потёрла предплечьем глаза.

Медсестра прошла в глубь комнаты, а затем щёлкнула выключателем. Видимо, интимный полумрак раздевалки не подходил для крутившихся в голове медсестры коварнейших планов. А в том, что иные там не водятся, Рене уже убедилась.«Поговори с ним!»Ну, она и поговорила. Тем временем привычно загудели лампы дневного света, а Роузи ахнула.

– Это что ещё за дерьмо? – удивлённо проговорила она, и пришлось повернуть голову, чтобы понять, о чём была речь. Ах… Ну да.

– Шкафчики, – лаконично отозвалась Рене, а затем вернулась к своему занятию. Итак, перехлёст…

– Уж про это я как-нибудь догадалась сама, – едко откликнулась Роузи, но в её голосе всё равно проскользнули ошарашенные нотки. – Откуда здесь пещерная живопись?!

Она подошла поближе, поскребла ногтем одну из надписей, а потом обернулась и внимательно посмотрела на демонстративно сосредоточившуюся на своем занятии Рене. Вопросов, чей именно это шкафчик не возникло. Как-то замысловато прищёлкнув языком, Роузи внимательно оглядела царивший на скамье перед Рене хаос и осторожно взяла одно из увядших соцветий. Его лепестки сначала неаккуратно порвали, а потом скрупулёзно зашили, превратив в аккуратный лоскут… чего-то. Повертев в руках шедевр кройки и шитья, Морен машинально поправила очки и положила цветок на место.

– Что это?

– Гибискус, – ровно откликнулась Рене. – Нашла его в холле. Какой-то ребёнок оборвал лепестки, а я решила, что это отличная возможность потренироваться. Никогда не шила ничего подобного, но по ощущениям похоже на сосуды. Неплохая практика.

В ответ раздалась многозначительная тишина. Роузи молчала так долго, что Рене невольно прервалась и отложила зажатый между коленями тренажер.

– Слушай, не считай меня сумасшедшей, просто мне нужно как-то тренироваться. А раз доктор Ланг напрочь отказывается пускать меня в операционную, то приходится искать другие способы.

Морен перевела многозначительный взгляд на шкафчик, а потом дунула на цветы. Те покачнулись, но уже начинавшие вянуть бутоны прилипли к скамейке.

– Как я понимаю, разговор не задался.

– Мне недвусмысленно указали на моё место и потребовали больше «не докучать с невыполнимыми просьбами».

– А у вас здесь весело, я смотрю, – процедила Роузи. – Просто целое варьете из клоунов и шутников. Одни пишут душещипательные послания, другой целенаправленно издевается, а ты сидишь и шьёшь цветочки, точно бедная сиротка.

– Я не бедная сиротка!

– Да ну? – медсестра повернулась и ткнула указательным пальцем в исписанную дверцу шкафчика. Аккурат в мольбу поскорее сдохнуть. – Ты ведь знаешь, кто это сделал. Подозреваешь, но не пойдёшь ни к доктору Энгтан, ни к Лангу. А почему?

– Потому что я не хочу разбирательств, прилюдного обсуждения и знаю, что потом всё выйдет на новый, более жестокий уровень.

– Как бы не так, дорогуша. Ты трусишь. Позволяешь подстилке Клэр и ревнивой идиотке Хелен безнаказанно веселиться за твой счёт.

– Нет, – Рене вздохнула и подняла голову, посмотрев в сердитые глаза Роузи. – Они не хотят мне зла по-настоящему, просто дурачатся. К тому же, я ничего не докажу, ведь здесь нет камер, только выставлю себя истеричкой. А моё положение слишком шаткое, чтобы испытывать терпение доктора Ланга. К тому же, мне кажется, он знает…

– И ничего не сделал? Вот… чёрная гадюка! Рене, это ненормально. И такое отношение с твоей стороны тоже ненормально!

– Я знаю. – Она осторожно улыбнулась. Морен убеждала, словно говорила с душевнобольной. И кто знает, быть может, в её глазах Рене казалась именно такой. – Но у меня есть только два варианта. Либо бросить всё прямо сейчас и непонятно на что жить до весны, когда будет новый набор. Либо потерпеть восемь месяцев и получить лицензию. Да, разумеется, без помощи доктора Ланга мне не стать таким же виртуозом, как он, но я нашла подработку недалеко от дома в центре реабилитации… Там ничего сложного, но хоть не потеряю базовый навык.

– Не тянет на травматологию первого уровня, – резонно вклинилась Роузи.

– Я сдам экзамены, – Рене нахмурилась. – Даже если он запретит мне подходить к операционной до самого мая. Мне нужно всего лишь немного практики.

– Упыряка Ланг, может, и запретит, – неожиданно задумчиво протянула медсестра, а потом хитро улыбнулась. – Но я знаю того, кто чихал на это. Идём. У меня есть идея!

В черноволосой голове маленькой медсестры всегда роились «идеи». Как ускорить поставки ампициллина, где достать необходимое оборудование и что делать, если всё очень плохо. Именно последнее доставляло Роузи Морен наибольшее удовольствие, а значит, массу проблем доктору Фюрсту. Тот неизменно играл роль буфера для самых невероятных планов и знал, как вовремя остановить поток поистине фантастических предложений. За это он потом отдувался неделей обиженного молчания, но затем опять случалась «проблема», которая требовала реализации очередной «идеи», и всё начиналось по новой. Так что Рене не удивилась, когда её привели в полуподвальный бар. Это прокуренное и едва освещённое место, как никакое другое, идеально подходило для разработки тайных операций и чудовищных провокаций.

«Безумный Шляпник» располагался на самой окраине деловой части города, где Монреаль потихоньку сбавлял обороты. Узкая мостовая была сплошь отдана во власть разных кафе, но именно этот бар выделялся своей атмосферой. Дымный и тёплый, со старым музыкальным автоматом и парочкой древних пинболов, весь освещённый жёлтыми лампами. Здесь можно было поболтать за кружкой канадского пива, выпить хитрый коктейль и, конечно, отведать неизменныйpoutine. Но чуть дальше, чем добротные деревянные столики, в нишах под светом неожиданных подвесных канделябров стояли столы для американского пула. Их алое сукно горело яркими пятнами даже в таком полумраке.

Алан Фюрст нашелся в самом тёмном углу около стойки с разномастными киями. Он придирчиво выбирал себе компаньона на вечер из двух самых бледных и рыжих, видимо, чувствуя в них родство душ, и обернулся, когда услышал шаги.

– Ал, нам нужна твоя помощь, – не удосужившись поздороваться, Роузи бросила сумку на одно из кожаных кресел и потянулась за самым маленьким кием.

– Добрый вечер, Рене. – Доктор Фюрст был, по обыкновению, вежлив и аккуратно повесил два женских плаща, прежде чем повернуться к маленькой провокаторше. – Кофе, Роузи?

– Боюсь, надо нечто покрепче. Роше, будешь что-нибудь?

Рене отрицательно покачала головой и расположилась в одном из кресел. Не знай она, что эти двое всего лишь друзья, то уже придумала бы для них пять красивых историй знакомства, целую сотню забавных моментов и ворох нежностей. Веселая, вечно в движении Роузи и спокойный, пожалуй, порой излишне философски настроенный Фюрст. Они так дополняли друг друга, что их подчёркнуто осторожная дружба без грана даже мимолетного флирта казалась чем-то неправильным. Хотя порой Рене мерещились случайно брошенные ими взгляды, и тогда сердце начинало биться чуть-чуть торопливее. Да, без сомнений, между Роузи и доктором Фюрстом постоянно витало нечто такое же сладкое, как пирог, и надёжное, как сам главный реаниматолог. Но… ни один из них не делал тот самый шаг, который мог подтолкнуть их вперёд или испортить всё навсегда.

Тем временем Роузи натёрла мелом кончик кия и поудобнее перехватила турник.

– У меня есть гениальнейший план, – возвестила она и сделала глоток принесённого Аланом пунша. – Поскольку Чёрная Моль не берет Рене на операции, я хочу, чтобы она провела свою. Личную. Как ведущий хирург. И показала бы этому облезлому крокодилу, что его зубки не настолько остры.

С этими словами Роузи гордо вскинула кий, а потом лёгким движением загнала первый шар в лузу. Ну а вокруг бильярдного стола повисла недоумённая тишина. Наконец доктор Фюрст осторожно откашлялся.

– Рене не имеет права оперировать без присутствия наставника. Это запрещено правилами, её могут за это выгнать с программы, – попытался он вернуть подругу на грешную землю несправедливой реальности. Однако Роузи поморщилась и сделала ещё один глоток.

– Если ты, Ал, думаешь, что я это не предусмотрела, то ошибаешься. Мы его обязательно позовём, но… уже после того, как все начнётся.

Морен многозначительно повела бровями, а Фюрст вздохнул и бросил взгляд на растерянную Рене. Ну а та ничего не понимала. Провести? Операцию? Самой?! Назло Лангу и вопреки его воле? Господи, она же не самоубийца… Но в груди уже завозился червячок амбиций. Он развернул своё скользкое тельце, разинул пасть и нагло цапнул за язык.

– Все операции согласовываются у главного врача, – медленно произнесла Рене, чувствуя, как от предвкушения кольнуло в районе солнечного сплетения. О боже! Своя операция!

– Именно! – ещё один победный вопль и очередной отправленный в лузу шар. – Энгтан тебе не откажет. Душой клянусь, она едва потолок не пробила от счастья, когда ты согласилась на эту работу, наша маленькая знаменитость!

Рене скептически хмыкнула. Будто бы у неё был хоть какой-нибудь выбор.

– Для операции нужна команда. Не думаю, что найдутся те, кто согласится подставляться перед Энтони, – задумчиво проговорил Фюрст, а потом отхлебнул свой остывший чай.

– А вот для этого у нас есть ты. – Роузи повернулась и уставилась на закашлявшегося от неожиданности мужчину. – Ради Рене таких не будет, но твоё присутствие гарантирует высший класс.

Алан неожиданно зарделся и потупился, перекидывая кий из руки в руку.

– Я не уверен, – медленно начал он, но Морен его перебила.

– Послушайте меня. Это единственный шанс для Рене попасть в операционную и доказать этому гомункулу-переростку, что не он один такой гениальный. Ал, ты же сам мне говорил, она была хороша тогда! И даже специально смотрел записи с операций…

– Что? – удивлённая Рене перевела взгляд на ещё сильнее покрасневшего Фюрста.

– Извини, – пробормотал он и взлохматил прилизанные рыжие волосы. – Но мне и вправду было интересно случайно ты тогда справилась или нет.

– И каков же вердикт? – нервно хохотнула она.

– Энтони неправ, – коротко ответил Фюрст.

– Спасибо, – хмыкнула Рене, но тут анестезиолог продолжил, и его голос звучал удивительно серьезно.

– Он не понимает, что ученики вроде тебя прославляют своих наставников гораздо быстрее, чем миллион проделанных операций.

Рене почувствовала, как вспыхнули щёки и уши, а потому резко отвернулась.

– О боже, хватит устраивать здесь соревнования на пятьдесят оттенков алого, – заворчала Роузи. – Меня кто-нибудь вообще слушал?

Доктор Фюрст откашлялся, а в его пальцах замелькала шприц-ручка с инсулином. То, что глава анестезиологии диабетик было известно, кажется, всем, кроме него самого. Ибо Рене не находила иных причин, почему он так часто забывал о времени очередной дозы или необходимости строгой диеты.

– Думаю, я смогу уговорить парочку хирургов из ортопедии помочь нам. Им, в целом, плевать что пришивать – руки к ногам или ноги к рукам. С операционными сёстрами проблем не возникнет, если ты согласишься мне ассистировать. – Он бросил вопросительный взгляд на Роузи, и та фыркнула.

– Разве я могу пропустить это шоу?

Фюрст нервно ухмыльнулся в ответ и пустился перечислять, кого ещё стоит позвать. Ну а Рене молчала и всё больше мрачнела. Эйфория, которую вызвало неожиданное заявление Роузи, развеялась так же быстро, как и пришла.

– Это слишком рискованно, – здравый рассудок наконец победил амбициозность и вступил в диалог. – Что, если я не справлюсь? Мы рискуем жизнью пациента, но так нельзя. Я недоучка, которая…

– Которая уже проводила собственные операции.

– Одну!

– Рене, когда-нибудь всё равно придётся это сделать опять. Так, чем этот шанс хуже любого другого? – Фюрст смотрел на неё совершенно серьёзно. – Да, ты можешь ещё чего-то не знать, но уже достаточно опытна. К тому же, у тебя будет время подготовиться.

– Как минимум, шьёшь ты потрясающе, – хмыкнула Морен.

– План Роузи, очевидно, скандален, – вздохнул Алан. – Но она, сама того не понимая, права в одном – пока ты не докажешь Энтони, что можешь, не рассчитывай на его интерес. Мне не хочется признавать, но это и правда хороший способ.

– Но…

– Всё решено, Роше. – Роузи стукнула кием об пол. – Я включаю победную музыку.

С этими словами Морен потянулась к старому автомату и ткнула наугад в первую попавшуюся клавишу. Проигрыватель заскрежетал, щёлкнул, а затем под улюлюканье довольной вечерней публики по залу разнеслись знакомые звуки. Рене осторожно улыбнулась и поймала ободряющий взгляд… подруги? Пожалуй, да. Если кто-нибудь из них выживет после такой эскапады, то они явно смогут считаться друзьями. Тем временем доктор Фюрст сверился с занесённым в телефон расписанием.

– Как тебе операция у пациента с высокой непроходимостью желчных протоков? – не поднимая головы спросил он, и Рене улыбнулась. Она перевела взгляд на алое сукно стола и чуть ехидно протянула:

– Высокой, как Аппалачи?

Их взгляды встретились, и, без сомнений, анестезиолог уже слышал эту фразу однажды.

–Ты – королева танцев!– мимо протанцевала развесёлая Роузи в компании с печёным картофелем. Ну а Фюрст хмыкнул и покачал головой.

– Вроде того, – тихо откликнулся он. Рене усмехнулась.