Идеалист

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

В один из тихих вечеров бабьего лета Алексей Иванович в привычной задумчивости сидел на скамеечке под сенью молодых сосен, в полукруг охватывающих старую всю уже в золотой седине берёзу.

На эту врытую в землю скамеечку, отстоявшую несколько от дома, добирался он, когда являлась потребность побыть в полном одиночестве, наедине с собой и молчаливой природой, сочувствующую близость которой он как никогда чутко улавливал теперь.

Земля праотцев, столько лет питавшая жизненные его силы, с каждым годом всё ощутимее охватывала руками земного тяготения, тянула всё ближе к лику своему. Недалёко было время, когда уже смирится он с властной её волей, навсегда приникнет обесчувственным телом к всё вбирающей беспредельности её. Жизнь прожитая как бы переместилась в мозг и поныне ясно мыслящий. И всё, что когда-то было, что окружало сейчас, и то, что подступало из близкого уже будущего, просматривалось, обдумывалось без скорби, без сожаления, всё объединялось единой потребностью сознать, какой же всё-таки была его жизнь, и сумел ли он сделать хоть что-то, что могло бы оправдать земное его существование?

Произнести окончательный приговор своей жизни он не решался – слишком сложна была его жизнь, всё смешалось в ней: и мечты, и стремления, и борения с самим собой, и упрямое отстаивание справедливости, и страдания тела, и ещё большие страдания духа.

В неподвижной глади озера отражалось медлительное движение облаков, чередой зависших в высоком небе. Такой же медлительной чередой проходила в мыслящем сознании Алексея Ивановича и вся прожитая им жизнь.

Пологая дорога, уходящая от дома к высокому молчаливому бору отсвечивающему тёплым багрянцем прямых стволов, была в этот час пустынна. Пространство её затемняла густая ольховая поросль. Там же, где закатное солнце пробивалось в разрывы плотной зелени, песчаные, дорожные колеи слепили белизной, и Алексей Иванович щурился, когда смотрел в дальний конец дороги. От резкого крика желны, вестника подступающих природных перемен, Алексей Иванович даже вздрогнул – так неожиданно разорвал вечернее спокойствие пронзительный её крик. Высокий бор отозвался троекратным эхом, и как это порой бывает, одинокий звук пробудил иные звуки, - то ли в нём самом. То ли где-то в отдалении зазвучала мелодия, щемящее знакомая.

Алексей Иванович взволновался каким-то неясным воспоминанием и ожиданием, и не ошибся. В чуткой вечерней тишине, в стороне бора, послышался постук тяжёлых шагов, время от времени смягчаемый слежавшейся в колеях пылью. Похоже, там, за бугристым возвышением дороги, неторопливо шёл одинокий конь.

Алексей Иванович вгляделся и увидел: над дорогой показалась человеческая голова с тёмными, спадающими на плечи волосами, с тёмной раскосмаченной бородой, затем и весь мускулистый торс со скрещенными на груди руками; следом увиделось и знакомое тело коня.

Кентавр двигался, медленно переставляя ноги. Так ходят очень старые кони. Можно было подумать, что три десятка лет, прошедших с первой их встречи, состарили конское его тело больше, чем два тысячелетия земного бытия.

Кентавр шёл по дороге и попеременно то светлел, попадая в солнечное освещение, то темнел, становился почти невидимым, вступая в накрывающую дорогу тень. Что-то тревожащее было в этом чередовании света и тени, и Алексей Иванович напряжённо, в смутном беспокойстве, следил за приближающимся Кентавром.

Кентавр свернул с дороги, подошёл близко, со вздохом усталости опустился на землю, придавив грузным телом пожухлые в днях осени травы.

Алексей Иванович, хотя и предполагал возможность ещё одной встречи с античным гостем, всё же несколько стеснился его появлением и не сразу произнёс подобающее приветное слово.

Кентавр со свойственной ему деликатностью постарался смягчить возникшую неловкость.

− Я понимаю ваше смущение, - сказал он. – Но, поверьте, я волнуюсь не меньше… Вы подошли к тому возрасту, когда умственный взор почти полностью обращен в годы прожитые. Мне же предстоит определиться в моём будущем. Как ни парадоксально, но моё будущее зависит от вашего прошлого.

Медленным движением рук Кентавр отвёл упавшие на лоб волосы, взглянул испытующе.

– Так вот, устремлённый к идеалу человек, - сказал он. – Не пришло ли время подвести итог жизни, прожитой вами? Добавлю, и моей жизни, - ведь я всё время был рядом с вами!

Алексей Иванович уже несколько поуспокоился, угадал в проницательном взгляде гостя готовность к разговору обоюдно откровенному, согласно склонил голову.

− Что ж, начнём, - сказал Кентавр. – Начнём с ваших устремлений. По моим наблюдениям они достаточно определились в тех, в общем-то, недалёких годах, когда, приглядевшись к ищущей вашей натуре, я решил впервые навестить вас. Вы уже имели горький опыт телесных страданий, опыт не очень-то радостный семейной жизни. Тогда-то вы и устремились к созданию иного порядка своего бытия, в котором возможно было бы соединить Любовь, Творчество и Справедливость. Вы надеялись очеловечить Любовь, и достичь всеобщей Справедливости через Творчество. Вы свято уверовали, что Словом можно сотворить справедливый, человечный мир, и через сотворённый вами мир Художественный изменить мир Действительный. Я не ошибся, так поняв ваши устремления? Рад, что не ошибся. Вас можно было бы упрекнуть в идеалистических заблуждениях. Но ставить под сомнение ошибочность вашей веры я не буду. Я знаком с утверждением, высказанным великим философом-материалистом: “Сознание не только отражает действительность, но и творит её.” Мысль исключительной важности. Печально, что она опередила действительное развитие человечества. Разум людского множества ещё не подготовлен к её осуществлению…

− Вы не правы, - с вдруг прорвавшейся неуступчивостью возразил Алексей Иванович. – Действительность, в которой прошла большая часть моей жизни, побуждала к утверждению человечности! В плоть нашего поколения вошло стремление руководствоваться именно преобразующей Идеей. Та же Идея, воплощённая в художественном слове, рождала в упомянутом вами людском множестве энергию дерзаний. Это было. Я на себе испытал воздействие многих высоких идей, выраженных Словом!..

Кентавр помолчал, сказал в задумчивости оглаживая бороду:

− Доля истины есть в вашем утверждении. Но полная истина в моих скорбных наблюдениях: разум людских сообществ не был готов, и сейчас ещё не готов, проникнуться идеей преобразования Человека Разумного в Человека Одухотворённого. Была, была надежда на ваше дерзновенное время. В вашем времени я разглядел Молодость Мира. Мир Будущего. Увы, слишком коротким оно оказалось. В развитии человечества произошёл сбой.

Полудикая действительность сменила возвышающее время вашей юности, вашей молодости, отчасти и вашей зрелости. И всё-таки, всё-таки, в действительности, враждебной вашему Идеалу, вы не изменили своим устремлениям! – Из-под косматящихся бровей Кентавр почти любовно смотрел на внимающего ему всё ещё с некоторой настороженностью Алексея Ивановича, - Скажу больше. Я ревностно следил за вашими думами и поступками. И должен признаться, своим упорством вы оживили тысячелетнее стремление моего разума. Мне кажется, вы не до конца осознали, что удалось вам в собственной жизни! Ваш деятельный разум – как бы это точнее выразить? – всё время бежал впереди вас. Воображение создавало идеал, тут же безоглядно вы устремлялись к нему, - свойство романтических натур, не отрезвлённых реалиями земной жизни. Позже, вы осознали, что людское множество и в двадцатом веке задержалось на стадии получеловеческого развития и направили свои жизненные силы на то, чтобы художественными средствами воссоздать для людей видимую вами очеловеченную действительность.

Огорчительно, но дерзновенный ваш труд, вобравший почти всю вашу жизнь, явился в людские сообщества не в лучшие времена. Верю, он найдёт отклик в других поколениях, чей разум обретёт большую власть над стихиями чувств.

И всё-таки не зря вы сжигали свою душу, пробиваясь к разуму человека! – Взгляд Кентавра заметно потеплел. – Вы не только творили художественный мир, взывающий к возвышению человека. Сознав несовершенство, порой и враждебность изменившейся действительности, вы сосредоточились на очеловечивании самого себя! Страдая, ошибаясь, взыскивая с себя за проявленные слабости, отбрасывая с пути всё, что могло бы вас остановить, вы упрямо пробивались к избранному Идеалу. Если взглянуть на вашу жизнь глазами спасителя вашего и друга доктора Кима – помните поразившее ваше воображение биополе ростка гороха? – то энергией разума вы создавали своё Биополе Человечности, и настойчиво, усилиями воли, втягивали себя в сотворённое вами же биополе. Вам удалось. Себя вы очеловечили…

Кентавр заметил грустную улыбку на лице Алексея Ивановича, улыбку с явной долей иронии к услышанному, спросил:

− Вы сожалеете о том?

− Сожалею, - ответил Алексей Иванович с той же грустной улыбкой. – Мы достигаем Человечности к концу своей жизни. И достигнутое уносим с собой в небытие.

Во взгляде Кентавра проступило любопытство.

− Вы скорбите о бренности тела. Но ваша духовная жизнь уже перешла в сотворённый вами художественный мир! Он уже стал частью так чтимой вами ноосферы. Будущие поколения соприкоснутся с ним, одухотворятся вашей Идеей. Мы все живём для будущего, сознавая или не сознавая эту истину…

Но я хотел сказать о другом. Вы очеловечили не только себя. Помните, при первой нашей встрече я постарался языком музыки обозначить возможные варианты вашей семейной жизни?

Из обозначенных возможностей вы избрали третий, самый сложный, самый трудный путь. Но путь, могущий возвысить до гармонии чувственные и духовные начала!

В долгой моей жизни пришлось однажды соприкоснуться с жизнью царя-романтика Пигмалиона, изваявшего прекрасную Галатею. Как вы знаете, Бог, вняв его мольбам, вдохнул в Галатею жизнь. Но счастлив Пигмалион был недолго. Разочарованием обернулась его неистовая влюблённость. И только потому, что сотворил он свою Женщину исключительно для чувственных наслаждений. Я убедился, что любая биологическая пара, в том числе и у людей, способна какое-то время держаться на чувственном влечении друг к другу. Но длиться во времени жизни она может только при взаимном уважении к человеческим, повторю: к человеческим качествам тех, кто объединяется в семейную пару. Ваша матушка, чутко уловила Нравственный Закон человечности. Она знала: Зло приходит от тех, кто не умеет думать о других. Вы старались следовать Нравственному Закону человечности и поднялись над присущим каждому живому существу природным эгоизмом. Свою Галатею вы творили, очеловечивая себя. И сумели очеловечить страсть, и обрели через духовную близость Любовь. Вы, устремлённый к Идеалу человек, должны знать великую силу старания – только каждодневное, если не ежечасное старание способно возвысить человека до Человека! В этом отношении вам повезло: вы нашли не только биологическую пару, но женщину, предугадывающую ваши мысли, женщину безоглядно устремившуюся вам навстречу в неостановимо старании быть лучше. Именно обоюдное старание помогло вам обоим подняться на ступень человечности…

Алексей Иванович в сомнении покачал головой.

− Вы слишком уступчивы в своих оценках. Биологическая суть жизни, зов природных страстей, которые так сокрушают вас, не раз врывались и в нашу жизнь. Нам не удалось превозмочь их!

Кентавр с высот тысячелетней мудрости снисходительно, в то же время сочувственно смотрел на человека, чья жизнь должна была определить собственную его судьбу.

− Не терзайте себя напрасно, - сказал он с мягким укором.

− Я знаю, несовершенства мира проходят через вашу душу, как тысячелетние несовершенства человеческой натуры прошли через мою. Максимализм здесь не приложим. От необходимостей биологических никто, в том числе и человек, освобождён быть не может. Природа создала совершенный жизнедеятельный организм, надо ли ломать его? В возможностях человека найти соотношение природного и разумного, ту гармонию между ними, которая способна одарить не бессмысленно прожитой человеческой жизнью. Мне не далась эта одухотворяющая гармония. Страсти вложенные в моё конское тело, сводили на нет усилия разума. И во втором веке нынешней эры, и в веке двадцатом. Разум мой, как разум всего человечества, слишком медленно обретал необходимую властную силу. В вас природа вложила энергию жизни, едва ли меньшую, чем в моё дикое тело. Но жизнь вашу опередил Разум.

Гармония, которая вам удалась, позволила и в семейной жизни, - Кентавр несколько смутился вторжением в интимную жизнь другого человека, но договорил:

− Позволила вам познать не только духовные радости, но и радости земные. На восьмом десятке лет вы сохранили молодость чувств. Найдётся не мало из ныне живущих, кто, разбросав себя во множественности страстей и почувствовав неизбежную горечь бессилия, не позавидовал бы сохранённой вами нежности, вашей способности и поныне радоваться взаимоответной любви… Извините, из многого мы увлеклись одним.

Я наблюдал, как шли вы через мрак неудач и светлую радость познания, через людскую неблагодарность, через боль несправедливостей. Я впал почти в отчаяние, когда случились перемены в окружающей вас жизни, несколько неожиданные даже для меня. Я не ожидал, что человечество способно отступить от Закона Жизни. Но случилось: накапливающий силу разум обессилен был своими же достижениями. Над зарождающейся человечностью восторжествовала цивилизованная дикость. И всё-таки слабеющая моя надежда возродилась от неотступности ваших устремлений.

Я разделяю ваше убеждение в том, что человек появляется из материнского чрева как обычное млекопитающееся. И лишь постепенно, развивая свой разум в людском сообществе, он возрастает до Человека Разумного. К стыду своему, всё понимая, я, как видите, до сих пор не расстался с отяжеляющей моё земное существование конской шкурой!

Кентавр скорбно склонил голову, широкий его подбородок придавил к груди бороду, конец раскосмаченной бороды, как-то даже ощетинился в несогласии с высказанной мыслью. Взгляд Кентавра вдруг просветлел. Он протянул руку, сорвал запоздало цветущую розовато-белую головку клевера, поднёс к лицу, с нежностью удивившей Алексея Ивановича, притронулся губами.

− Вглядитесь в совершеннейшую красоту как будто невзрачного цветка, - сказал он. – Сознать её может только человек. Для травоядного животного это всего лишь корм. Корова сжуёт красоту в полнейшем равнодушии. Мозг её знает только потребность, он не различает Красоты. Да, вы, пожалуй, правы, - ответил он своим мыслям. – Когда мир впадает в хаос, единственная возможность сохранять человечность – это углубиться в духовные ценности, созданные в былые времена: в музыку, живопись, литературу. Истинно человеческое в них незыблемо. И будущее человечества зависит от востребованности хранимого в ноосфере… И всё-таки, лично для меня самое важное состоит в том, что вы очеловечили себя. Что возможно одному, возможно и другому…

Если позволите, небольшой уточняющий вопрос. Я знаком с вашим художественным миром. Но одна из философских тонкостей осталась неясной для меня. В противостоянии Злу, олицетворённом в бывшем фронтовом старшине, вы справедливы. Но крайне нерешительны. Что не в вашем характере. Не единожды вы имели возможность, не единожды порывались свершить правосудие. Хочу спросить, почему в творимой вами действительности вы позволили восторжествовать Злу? – Кентавр из-под нависших козырьками бровей пытливо смотрел, ожидая.

Алексей Иванович ответил не сразу, снял по привычке очки, помял пальцами веки, будто выдавливая из глаз беспокоящие соринки, вернул очки на место. Взглянул невидящим, углублённым в себя взглядом, сказал:

− Думаю, есть ответ и на этот вопрос. Я пришёл к убеждению, что Зло не единично. Уничтожить его раз и навсегда невозможно. Человечество обречено на вечное противостояние добрых и злых устремлений. Только умножением Добра возможно обессилить всё, что подпадает под понятие Зла. Утверждая Человека в человеке, мы вытесняем из жизни Зло.

Не ошибусь, если скажу: вы прозрели эту истину прежде, чем я … - Алексей Иванович впервые увидел улыбку на плоском, несколько даже вогнутом лице Кентавра. Улыбкой осветилось, как-то даже одухотворилось отяжелённое постоянной печалью его лицо. Он вздохнул с видимым облегчением.

− Мы поняли друг друга, - сказал он. – Я рад, что не ошибся, выбрав из людского множества вас. – Он положил на широкое колено Алексея Ивановича бело - розовую головку клевера.

− Не забывайте: невзрачность этого цветка таит в себе совершенство. Воспевайте совершенство невзрачности! Истинная красота скрыта там… - Кентавр сделал усилие подняться. Не сразу удалось ему встать. По конскому телу прошла дрожь, когда, поднимаясь, выпрямлял он одну за другой все четыре своих ноги. Копыта неровно вдавились в мягкость земли, тело как-то даже осело насторону.

− Вот, видите, - сказал он с грустной усмешкой. – Нижняя моя часть уже не держит человеческой надстройки! Судьба моя, кажется, определилась. С вами мы больше не увидимся. Я благодарю вас за вашу жизнь. В возрождённой надежде ухожу побуждать людское множество выйти из конских шкур… - Кентавр поднял руку, как делают это, расставаясь, соратники по мыслям и делам. Переваливаясь огрузнувшим телом с боку на бок, он вышел на дорогу.

Кентавр уходил с трудом, слабеющие его ноги заплетались, раза два он даже запнулся. Казалось, конское его тело противится движению, делает всё возможное, чтобы остаться здесь, в плотных сумерках ольховой поросли. В то же время верхняя, человеческая половина его явно торопилась к освещённому возвышению дороги, даже помогала себе энергичными взмахами рук. Впечатление было такое, что с каждым шагом Кентавр растягивается, конское тело его всё больше отстаёт от человеческой своей половины. И когда Кентавр достиг видимого конца дороги, Алексей Иванович даже вскрикнул от изумления: из сумеречной тени в солнечный просвет вышел уже не Кентавр, а Человек. Широко вскинув руки, как будто приветствуя небо. Человек легко, пружинисто, свободно уходил в Жизнь!