In vinas veritas

16

Шузы пришлись мне впору. Какая мне разница, кто оставил их? Попользуюсь, пока ноги заживут. Позабавило, как быстро ретировались представители высшего руководства бедствующего судна. И, честно говоря, немного неясно было, чем же теперь заниматься?

— Может по кофейку? — предложил я.

Саша хмыкнул и попытался скрыться из моей каюты. Но на пороге остановился: все-таки он был достаточно воспитанным человеком.

— Ставь кипятильник, я сейчас буду. Только по сусекам поскребу: надо же к кофе что-нибудь найти!

В мою душу закралась некоторая доля сомнения: уж больно торжественно-ликующим выглядело поспешное бегство к странным сусекам. Ожидался сюрприз.

Моя интуиция меня не подвела: едва чайник закипел, и я разложил чашки — блюдца — ложки перед банкой «Максвелл хауса», как сияющий Саша предстал перед скромно сервированным столом.

— Нет повода не выпить, — и дополнил убранство початой бутылкой «Хеннеси», — когда еще мы сможем приобщиться к обществу истинных ценителей коньяка?

Скука, начинающая посылать мне тоскливые позывы, скользнула под пробку и утонула в янтарного цвета амброзии. Я даже пожалел, что рядом нет старины Стюарта. Коньяк под кофе был просто превосходен. Мы тянули медленно глоток за глотком и молча жмурились, как коты на солнце. Теперь был не страшен монотонный дождь за иллюминатором, не так постыло в мертвящей тишине парохода.

— Откуда у нас это великолепие? — наконец поинтересовался я.

— Да старина Горошков завещал, скотина, — ответил Саша и уточнил, — Он — скотина. Представительский коньяк, который не успели выжрать береговые службы. А сам он — человек непьющий. Зюзя, может быть, был и рад надраться «в зюзю», да вот не знал об этом.

— Чувствую, ты по-настоящему уважаешь этого мастера.

— Не было человека в кампании, кто бы, попав под руководство этого гиганта мореплавания, оставался спокойным при упоминании о нем. За исключением, разве что поварихи с неприличной фамилией. Он ее завсегда с собой возил.

— Они дружили? — спросил я и сам же обнаружил некоторую вульгарность в постановке фразы.

— Да пес их знает! Да и в принципе, какая разница! Видел бы ты эту старушку Кранец, а еще лучше поел бы ее стряпню, понял бы почем фунт лиха! Ладно, не будем о грустном. Вернемся к нашим делам, которых у нас не меряно. По крайней мере, скучать нам не придется.

Под очередную рюмку он мне изложил кратенький план действий.

Жалованье от кампании — это, конечно, повод для полного творческого безделья. Мы же, хочется верить, люди, не обремененные стыдом от попыток изыскания дополнительных средств существования. Поэтому неплохо бы было распродать все то, что может представлять некую ценность для покупателей. Засим наши функции разделялись: Саша готовил к смене собственника бытовые дела, штурманскую мелочевку, я — остатки механической роскоши. Кроме того, необходимо было в кратчайшие сроки обнаружить и ликвидировать так называемую комнату хранения бондовых товаров. Там томились коробки сигарет, бутылки спиртного — словом, все то, что всегда представляло интерес для таможенных органов. По совершенно точным сведениям на судно уже неоднократно наведывались представители этих структур, но покрасоваться перед экипажем в виде карающих и бдительных органов мешало то обстоятельство, что пресловутая комната пока находилась в малодоступном районе парохода. А именно, пока еще затопленное машинное отделение и прилегающие к нему коридоры, которые в ближайшие дни собирались осушать береговые власти, мешали добраться до кормушки этим стервятникам в форме. Следовательно, нам надо поторопиться.

От меня последовало предложение, воспользоваться аварийным выходом из машинного отделения, вскрыть его и спуститься до доступного уровня. Но, после предпоследней, к сожалению, рюмки коньяку, Саша мне напомнил о борьбе с терроризмом и пиратством. Согласно этому кодексу аварийные выходы должны быть задраены изнутри, чтоб предотвратить несанкционированный доступ в служебные помещения парохода. На всякий случай мы спустились вниз для более детального ознакомления с этим люком нашей надежды.

С палубы отдраить его нам не удалось. Зато его расположение в носовой части машинного отделения вселял оптимизм, что посредством проникновения мы запросто достигнем нашей цели. Но как?

Шел проникновенный дождь. На фальшборте между третьим и четвертым трюмом сидел баклан и нагло гадил под себя. Я поднял кусок арматурины и запустил в птицу. Она даже не пыталась улететь — просто сложила на чахлой груди крылья и сделала шаг в сторону моря. Через минуту баклан, как ни в чем не бывало, покачивался на малой волне поодаль парохода. Я ему показал для устрашения кулак, он же никак не отреагировал, плыл себе по бакланьим делам.

— Знаешь, Саша, сдается мне, что на судне обязательно должен быть самый завалящийся гидрокостюм. Кто-то из нас оденет его, вооружится кислородным изолирующим аппаратом, пару раз вдохнет под водой, пробираясь по коридору — и мы уже у цели.

— Хорошо. И я тебе отвечу, — заметил старпом, доставая из кармана связку ключей, — пошли открывать помещение пожарного имущества. Только меня терзают смутные сомнения.

— Что, костюма может не быть?

— Да нет, — поморщился он, — ладно, по месту разберемся. Пошли.

Действительно, гидрокостюмы имели свойство присутствовать, впрочем, как и баллоны с кислородом. Единственной проблемой было то, что ни я, ни Саша, не смогли бы одеться в прорезиненную одежду. Размер, знаете ли, маловат.

— Вот это я и имел в виду, — вздохнул мой коллега, растягивая в руках карликового размера подводную униформу. — Нет, в самом деле, Золушку нам с тобой не удастся найти, чтоб натянула на кого-нибудь из нас это.

— У вас, что — в экипаже дети были?

— Будто в других компаниях дела обстоят иначе?

Действительно, экономия во всем — кредо работы всех судовладельцев. Поэтому они и покупают по дешевке завалявшиеся миниатюрные гидрокостюмы — они на порядок дешевле нормальных.

Вообще, вся беда флота в том, что он, по большому счету, если и тонет, то не от пресловутого человеческого фактора, а от самой страшной европейской болезни — от жадности. Хотя, конечно, иногда и господа штурмана ставят суда на подводный отстой, но это не так уж и часто. Все немецкие, голландские и некоторые другие собственники за копейку удавятся. Экономят на всем: на постельном белье, на моющих средствах, на рабочей одежде, на снабжении необходимыми запчастями, на еде, в конце концов. Чувство голода — спутница моряка. Чем важней капитан для кампании, тем скуднее рацион блюд. Поэтому, проработав пятнадцать лет в море, я никогда не здороваюсь с капитанами, если случайно доведется с кем-нибудь из них на берегу встретиться. Эти ребята, а особенно немецко-голландский их контингент, эталон скупердяйства. А нам теперь — страдай тут от невозможности добраться до кладовой.

— У меня идея, Саша, — сказал я.

Он повернулся ко мне с таким видом, будто наперед знал, о чем я буду говорить.

— Завтра я попрошу Стюарта, чтоб он стрельнул на пару часов у тех парней, что попались нам сегодня по дороге, какое-нибудь самое захудалое подводное обмундирование. Уверен, если пообещать за это блок сигарет, не откажут.

— Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра? — отреагировал старпом, — пойдем сами с этими военными ныряльщиками переговорим. По голове не стукнут. Все равно, коньяк мы весь выдули.

Я не преминул согласиться, тем более что в новой обувке я снова чувствовал себя ходоком на длинные дистанции.