24

Начиналось все как обычно: пошли титры «ужасы моряков» и я оказывался на пароходе. Оглядывался по сторонам для приличия и с криком «хей — хо!» начинал участвовать в действии.

Наверно, у каждой специальности есть свои кошмарики, которые из профессионального энтузиазма преследуют по ночам утомленного труженика, пусть даже у него и совесть чиста. Учителя пропускают уроки, медики нечаянно режут у пациентов необязательные для удаления органы, летчики падают вместе с самолетами, таможенники неправильно оформляют документы, налоговики лишаются вдруг работы и заветных удостоверений, менты ловят — ловят нементов — и никак поймать не могут, судьи — … Впрочем, не важно.

Морякам снятся сны, что их гордый и мощный бриг вдруг начинает плыть по суше. Море кончается, кругом кусты и камни, а судно плывет со скрипом и ударами винта о скалы. Ужас! Самое время для пробуждения и похода в туалет. Или замены постельного белья и ночного гардероба, если не повезет.

Я стоял на корме парохода, название которого никак не мог вспомнить. Кругом вода, народ суетится, создавая видимость работы. Я тоже начал придумывать, что мне необходимо сейчас проделать в машинном отделении. Как, вдруг, вижу по бортам судна берега. Ура! Значит я на речном флоте, значит я в своей молодости.

Хорошо ездить по рекам. Куда ни взглянешь — красота: деревья, поля, кривые сараи, эвересты гниющих бревен, интеллигентные неандертальские мальчишки с улюлюканьем бросают по пароходу камнями, притворяющиеся задумчивыми вислоухие собаки. Это, если по нашим водным артериям. А если по зарубежным — то, конечно, можно за борт вывалиться от однообразия и скуки.

Мы шли по нашей реке, но берега как-то подозрительно становились все ближе к бортам. Я оставил идею спуститься в подвал и прямиком направился в рубку. На речном флоте такое поведение не возбраняется — там нет ни одной кислой рожи седовласого европейца — капитана. А если бы появилась, то я его лично бы выбросил за борт с криком: «Что русским хорошо, то немцам — смерть!»

На мостике было пусто, поэтому я стремглав бросился к шишке (той части судна, заменившей штурвал). Покрутил ее, выравнивая судно, как мог, призывая на помощь опыт моей давнишней плавательской практики. Навыки судовождения оказались несколько утраченными: кормой мы зашелестели по береговым кустам, потом винт замолотил по дну. Я втянул голову в плечи, но на удивление пароход никуда не наваливался и даже скорость не потерял. Помчались, как судно на воздушной подушке прямо по полю. Я, потея, норовил выправить курс и вернуться в русло реки — неудобно будет перед встречными пешеходами рассекать тут на такой бандуре. Тщетно. Плюнул на это дело и поехал дальше.

— Браво, браво, — раздался из штурманской язвительный голос.

Я вздрогнул от неожиданности: мне казалось, что я здесь в одиночестве. Кто же это может быть? Конечно, капитан, Валерий Иванович Логвинов. Вот, кстати, и он сам, но, почему-то, совершенно в противоположном голосу углу. Валерий Иванович появился у двери на крыло левого борта. Как обычно, с папиросой в одной руке, носовым платком в другой, в огромных очках с толстыми линзами. Он удивленно посмотрел на меня, но не сказал ни слова. Все правильно, покойники редко разговаривают — ведь погиб он уже давным-давно.

Кто же тогда подал свой противный голос? Я, боясь оторваться от шишки, заглянул в штурманскую, вытягивая шею. Кроме сгустка темноты ничего не рассмотрел, как ни старался.

— Рули, рули, не отвлекайся, — раздался тот же неприятный баритональный дискант, — еще будет достаточно времени, чтоб увидеться.

Потом, после паузы, в течение которой я пытался заставить себя бросить это неблагодарное занятие — ведь я не штурман! — и спрыгнуть на сушу:

— Редкостная удача! Теперь все намного упрощается! — голос ликовал.

Я наконец-то сумел оторвать себя от выполнения чужой работы и бросился вон из рубки. Свесился с крыла и чуть не вскрикнул: вода, куда ни взгляни, а вокруг судна нарезает круги огромная, как Моби Дик, касатка полностью в подводном положении. Даже плавник, этот огромный полумесяц, не выступает над поверхностью. А вода настолько чистая, что сначала я увидел одинокую рыбу — лоцмана, неотступно следующую за китом, а потом само гигантское порождение холодной полярной воды и льдов. Стало страшно до жути — и я, наконец-то, проснулся.

Полежал, переваривая увиденное. Часы отсвечивали начало третьего. Я перекрестился, как умел, посмотрел в сторону окна и пробормотал: «Куда ночь — туда и сон». Так у нас в Карелии старые люди учили поступать, отгоняя дурные сны.

Утром в столовой нас уже поджидал друг — Лари, мощные девушки занимали весь предоставленный объем, стулья трещали в такт работы тяжелых челюстей. Лари набрал в грудь воздуха, видимо хотел поприветствовать нас, но Саша его опередил:

— Что? — дико вращая глазами, встал он напротив хозяина гостиницы.

Тот поперхнулся заготовленными словами и несколько робко переспросил:

— Что — что?

— Хорошо! — старпом кивнул головой, будто догадываясь о чем-то ужасном, и повернулся ко мне. — Ваша реплика, сэр!

Я немного удивился, но виду не показал:

— Что, что, что?

Саша торжественно повернулся к озадаченному Лари: тот от внезапного волнения перестал даже втягивать живот, который не замедлил свеситься чуть ли не до спинки соседнего стула.

— Что, что, что, что? Итак? — старпом сделал ручкой поощряющий жест, но Лари промолчал, представляя собой школьника у доски в поисках правильного ответа. — Извините, нам некогда. Два традиционных английских завтрака. С Вашего позволения, кукурузные хлопья мы возьмем с собой для второго завтрака. Насколько мне не изменяет память, у Вас есть такое традиционное понятие?

Хозяин только молча кивнул и скрылся где-то в кухонных недрах.

Девицы зашевелились и осторожно начали пересмеиваться. Саша величественно им поклонился и прошел к зарезервированному для нас месту. Я по пути захватил с собой несколько пакетов с кукурузными хлопьями.

— Круто ты с ним обошелся, — похвалил я старпома.

— А нефиг ему выеживаться.

— Наверно, спалось сегодня плохо? — без всякой задней мысли спросил я.

— Да, действительно, кошмары мучили, — вдруг согласился он.

— Какое совпадение — меня тоже.

Далее за предоставленной яичницей с грибами и несъедобной сосиской мы поочередно в красках расписали наши ночные страхи. При разных картинах, узренных каждым, оказалось одно совпадение: гадкий голос из клубка тьмы, бросивший нам почти одинаковые реплики.

— Странно. Наверно, место какое-нибудь дурное. Недаром же здесь хозяин такой противный, — сказал старпом.

— Завтра переедем на базу, где осядем надолго, там все должно быть по-другому, — предположил я.

— По какому — по-другому?

— Поживем — увидим.

Загрузка...