In vinas veritas

29

В обеденном зале кроме нас не было никого. Казалось, весь отель вымер. Мы выбрали себе стол у окна, за стеклами которого сквозь дождевую завесу виднелись мачты яхт, трубы пароходов. Тишина.

— Есть тут кто-нибудь? — поинтересовался старпом у пустоты.

Ответа не последовало.

Мы переглянулись и пожали плечами, приготовившись ждать — должен же кто-нибудь появиться рано или поздно. Внезапно откуда-то снизу скорее почувствовался, нежели послышался могучий удар. Словно закрылась массивная дверь где-то в подвале под домом. И сразу же метнулся на свободу и мгновенно затих крик, полный ужаса. Этот вопль был настолько короток, что я не мог ручаться, был ли он вообще.

— Ты слышал что-нибудь? — спросил я у Саши.

— Не берусь утверждать, что это было на самом деле, но мне показалось, что кто-то мяукнул.

— Перед тем, как попал под каток, — дополнил я.

— Пес его знает, что за звуки мерещатся.

В это время словно из ниоткуда в дверях оказалась маленькая хрупкая девушка. Она была одета во все черное: свитер, джинсы, копыта. Впрочем, ужасной новомодной формы обувь нисколько не доказывала, что эта девушка была парнокопытной. Черные волосы до пояса отливали чернотой малайской ночи, черные раскосые глаза безмятежно разглядывали нас, черные ногти на смуглых пальцах барабанили стакатто по узкому бедру.

— Ну и кто это у нас прячется за спинами? — игривым тоном начал старпом. — Подходите, не стесняйтесь, мы Вас не съедим. А вот перекусить бы не отказались.

Девушка с шелестом направилась к нам. Походка у нее была престранной, ноги в штанинах терлись друг о друга, создавая шум, или, скорее, шуршание ползущей змеи. Она остановилась перед нашим столиком и вопросительно улыбнулась: при этом лицо приобрело совершенно глуповатое выражение. Так иногда случается у восточных бабцов: китаянок, вьетнамок, малаек.

— У нас сегодня стейки с картофелем, — без лишних слов, наподобие «здравствуйте», «что Вы желаете на обед?», «извините за ожидание», начала она. — Вам какие?

— Мне вкусные, — сказал Саша.

— А мне — с кровью, — подключился к разговору я.

— Из кого они сделаны, позвольте узнать? Надеюсь, из животного, которое не мяучет? — добавил старпом и невинно улыбнулся.

Девушка выглядела несколько растерянной, открыла, было, рот, силясь что-нибудь произнести, но резко развернулась и, шурша штанами, исчезла за дверью.

— Ты чего это официантку пугаешь? — укоризненно сказал я.

— Шутки тем прекрасны, что некоторые их неправильно понимают, — ответил Саша. — По-моему, она родом из Малайзии.

— Да. На чистокровную англичанку не тянет. Те все чернокожие и с красными глазами.

— Здравствуйте, господа! — раздалось из двери. — Все в порядке?

Подпирая косяк, на нас дружелюбно смотрел Джефф, вытирая окровавленные руки о салфетку.

— Да, все хорошо, — ответил за двоих я и добавил, — Порезались? Травма?

— Где? — Джефф сделал круглые глаза.

Я кивнул на его руки. Тот в ответ протянул их вперед, разглядывая: покрытые отдельностоящими черными волосками кисти и пальцы с ухоженными ногтями выглядели по-хирургически чистыми. Лоскуток материи, вероятно, носовой платок, тоже отдавал крахмальной чистотой.

— Нет — нет, все в порядке. Сидим тут. В окно смотрим, ждем еды, — поспешно проговорил старпом.

— Хорошо. Если я Вам понадоблюсь — зовите, — сказал Джефф и ушел.

— И откуда они только берутся, бесшумные, как призраки? — удивился я. — Тебе не показалось, что у Тараторкина руки были по локоть в крови?

— Ну, не по локоть, конечно, но алый свет присутствовал. Фокусник! Или игра света и тени.

Пришла наша официантка. Шуршать штанами она начала только в обеденном зале. На подносе в тарелках аппетитно возлежали мясные блюда. Она их расположила перед нами, придерживая рукой ниспадающие волосы. Я сразу начал активно изучать свой стейк, пытаясь вовремя разглядеть диверсию в виде одиноко лежащего несъедобного волосяного компонента.

— Что желаете на десерт? — спросила девушка.

— А Вас как зовут? — вопросом на вопрос ответил старпом.

— Кэтрин, — ответила та.

— Вы из Малайзии, Кэтрин?

— А в чем дело?

— Да просто так. Я, к примеру, с Волги. Есть река такая в России. А он, — кивнул в мою сторону, — из Карелии. Есть такая страна на севере. Севере России.

Кэтрин посмотрела на нас едва ли не с испугом.

— Да, мои родители выходцы из Малайзии. Итак, что Вам на десерт?

У себя в номере я нечаянно обратил внимание на то, что зеркало присутствует только лишь в ванной комнате. Попытался вспомнить, как обстояло дело с этим в других гостиницах, но не смог. Окна мои выходили во двор, обрамленный со всех сторон, как забором, густыми кустами. На травке валялись перевернутые футбольные ворота, правда, совсем небольшого размера, какие-то пластмассовые кольца, птицы с задранными к небу ногами. Я, было, отошел от окна, но поспешно вернулся: у нас во дворах дохлые вороны лежат нечасто. Присмотрелся — действительно, три тушки, вероятнее всего, дроздов нашли свою последнюю гавань во дворе у дяди Джеффа.

Сам номер был достаточно просторным, стояла даже вторая кровать, не убранная, правда, постельным бельем. А вот телевизор был маленьким — маленьким, зато при включении оказался громким — громким: звук был выведен на максимум, поэтому, щелкнув пультом, я тут же подпрыгнул до потолка от неожиданности — как только стены не развалились от безумного крика одной из толстых девиц программы «Big brother». Лихорадочно убрав громкость до предела, я позвонил Саше:

— Ну, как у тебя апартаменты?

— Да бывало и лучше. С окна вид на море. Телевизор очень маленький.

— Ты его не включай, вернее, можешь включить, но сразу убавляй громкость, — просто так сказал я.

Последовала некоторая пауза, потом знакомый рев неуемной бабищи взметнулся до порога слухового барьера, постепенно стихая.

— Круто, — проговорила трубка голосом старпома, — если бы не знал — мог бы и инфаркт получить. Откуда ты про этот прикол догадался?

— Да, не догадался я, просто чуть раньше тебя включил свой телевизор.

— У меня под окном еще пара дохлых птиц валяется.

— Наверно, дроздов, — предположил я.

— Да уж не пеликанов, это точно. Слушай, заходи ко мне — странность эту нужно обсудить. Не по телефону же разговаривать! — предложил Саша.

— Жаль, стратегических запасов у нас с собой нет. Не в магазин же бежать!

— Да, это было бы лишним. Я имею в виду бежать в лавку. Ну, так ты едешь?

— Иду, иду, блин!

Номер Саши располагался в аккурат над столовой, поэтому вид из окна был мне знаком. Птицы обозначали свое смертное ложе задранными ногами за кустами, поэтому их не было видно с нашего обеденного стола.

— А, может быть, есть смысл спуститься в бар? Моряк загранплавания не обеднеет, если позволит себе выпить кружечку пива за границей, — с интонацией давно канувших в лету помполитов проговорил старпом.

Платить по полтора фунта за четырехсотграммовую кружку «Стеллы Артуа» мне было жаль — не любил я этот сорт, но отказываться не стал, постеснявшись. Поэтому мы быстренько спустились по лестнице и завернули в полутемный бар, располагавшийся как раз напротив столовой. За мощной стойкой, сделанной из темного дерева, не наблюдалось никого. Высокомерно обозначали свое присутствие разнообразными наклейками ряды бутылок всех сортов и мастей. Два пивных крана отливали латунью, намекая о бодрящем содержимом. С кресла, отложив книгу в мягкой обложке, поднялась наша давешняя официантка, изобразила на лице вопрос, но не двинулась с места.

— О, привет, Кэтрин, — сказал Саша и перевел взгляд куда-то за кресло. Там стояла одинокая гитара, как я догадался по контурам. — Позволите взять инструмент?

— Да, пожалуйста, — пожав плечами, произнесла девушка.

Саша, позабыв о пиве, взялся за гриф, осторожно пробежал пальцами по струнам. Сел в свободное кресло и завертел настройку, прислушиваясь. Я присел к барной стойке и превратился в зрителя.

— Итак, для Вас, милая Кэт, легкий наигрыш, — без всякого смущения сказал старпом и подмигнул мне. Заиграл он к моему удивлению профессионально: перебирал струны, не глядя, выводя без фальши и переигровки «Под небом золотым». Кэтрин, выглядевшая несколько смущенной вначале, подняла брови в удивлении, потом закивала головой и даже пару раз хлопнула в ладоши, когда Саша закончил.

— Да Вы, батенька, профи! — с уважением заметил я.

— Благодарю, — с достоинством произнес он. — Как-никак за плечами музыкальная школа по классу гитары. Итак, на чем мы остановились?

— На Есенине, — дал ему тему я.

Саша, на мгновение задумавшись, заиграл и даже вполголоса запел: «Старый дом мой давно ссутулился, верный пес мой давно издох». Слушать его было приятно. Потом последовало еще несколько известных и не очень мелодий. Мы с Кэтрин слушали с энтузиазмом, та даже хлопала временами в ладоши, изображая аплодисменты. Про пиво забыли. Все было хорошо, пока Саша, окончательно вошедший в контакт с инструментом, не начал играть очень древнюю и приятную мелодию. Я ее сразу узнал по характерному проигрышу. Это была старинная ирландская песня «Greensleeves», очень уважаемая мной. Саша играл мастерски. Мы внимали. Кэтрин даже встала с кресла. Ее лицо, бледное в скупом освещении бара стало просто мертвенно белым. Дальше я музыки не помнил, я смотрел только на нашу официантку. Зрелище стоило того, чтоб позабыть обо всем на свете. По крайней мере, на несколько минут.

Сначала добрая Кэт закатила глаза, не зажмуриваясь. Зрачки полностью скрылись под веками, являя миру бельма с крохотными прожилками капилляров. Потом зрачки вернулись на место, но у меня создалось впечатление, что они совершили полный оборот под веками, как колесики с фруктами у одноруких бандитов. Так как я внимательно следил за внезапно вставшей малазийкой, то не мог не заметить, даже несмотря на гнусность и недостаточность освещения, что теперь ее глаза похожи на кошачьи или змеиные. Вообще-то мне редко доводилось заглядывать змеям в лицо, поэтому щелевидная форма показалась мне подходящей к кошачьим органам зрения. Если бы не цвет! Не приходилось мне видеть ни воочию, ни в «Мире животных» кошек с красными глазами. Зрелище было удручающим, потому что произнести какую-либо шутку по этому поводу язык отказывался. Да и вообще он прирос к небу, как приклеился во внезапно сухой атмосфере моего рта. А Саша, знай себе, наяривал, выдавая струнные пируэты, сделавшие честь бы и для «Blackmore's Night's orchestra», отрешившись от действительности.

Тем временем наша милая официантка менялась самым решительным образом. Черные штаны на ее ногах вдруг утратили некоторые морщины и складки, словно внезапно стали в обтяжку. «Просто у нее на ногах шерсть дыбом встала», — догадался я и перевел взгляд на руки. Ничего себе руки, видал и получше, но на пальцах, несколько скрючившихся, ногти, подведенные черным лаком, загнулись, как у медведя. Таким коготком можно любой матрас распороть одним махом вместе с кроватью и тем, кто под кроватью. Между тем рот Кэтрин округлился, а нос неприятно съежился. Не знаю, может ли еж съежиться не только туловищем, но и носиком, но вид бы у него был схожий с некогда миловидной девушкой. Изо рта проступили остренькие зубки, некоторые из которых походили больше на клыки. Лишь только волосы не изменились, не стали дыбом и не обвились вокруг шеи.

Саша заканчивал свою вдохновенную игру, а Кэт начала двигаться: подняв руки перед собой, как суслик, она стала переставлять негнущиеся ноги, медленно вращаясь вокруг воображаемой оси. «Боже мой, — подумал я, — ведь это просто танец! Вот что делает с людьми волшебная сила музыки!» И тут же растерялся не на шутку: музыка кончится, Кэтрин разобидится и оторвет одним махом кому-нибудь из нас голову, а, скорее всего, обоим оторвет.

— Играй, Саша, играй «Гринсливз» дальше. Играй, прошу тебя, без остановки! — сказал я тонким голосом.

Старпом на минуту поднял голову, но, увидев странные метаморфозы на расстоянии вытянутой руки, вновь ударил по струнам, втянув голову в плечи. Кэт не успела остановиться и совершить что-нибудь непоправимое, начала снова, неуклюже переступая ногами, вращаться в танце.

— Джавахарлал, гурия, бадмаш! — раздался вдруг уверенный голос. Может быть, он произнес что-то другое, но мое ухо уловило удобные для моего восприятия созвучия. На входе в бар стоял Джефф, скрестив руки на груди, нимало не пугаясь, да вообще без всякой озабоченности на лице. Саша, прекратил играть и зажмурился. Кэтрин же нехотя опустилась в кресло, посмотрела пристальным взглядом на хозяина гостиницы, вздохнула и, спустя несколько мгновений, вышла вон, на ходу преображаясь в обычный человеческий облик.

— Могу ли я Вас, господа, попросить об одном одолжении? — спросил Джефф, когда безмолвная Кэт скрылась в коридоре.

— Если нальете светлого пива — то, пожалуйста, — ответил я. Саша подавленно молчал, обнимая гитару, словно ее у него сейчас отберут.

Джефф со свойственной ему неторопливостью зашел за стойку, нацедил два полных больших стакана и пододвинул ко мне:

— За счет заведения, господа.

Мы кивнули головами, что на языке истинных джентльменов означает: «сам дурак».

— Итак, могу ли я выразить просьбу?

— Пожалуйста, — ответил старпом, одним махом вылакавший полбокала.

— Я не ожидал, что в музицировании Вы достигли немалых высот.

— Благодарю за комплимент, — вставил реплику Саша.

— Тем не менее, — продолжил Джефф, — мне хотелось бы попросить Вас исключить из своего репертуара на время нахождения в этом заведении древние песни, особенно имеющие отношения к Британским островам. Это не приказ, это всего лишь просьба. Некоторые из моих работников могут неправильно отреагировать на услышанную музыку, как только что сделала это наша официантка Кэтрин. «Гринсливз» спровоцировала у нее приступ эпилепсии, вернее, одной из ее форм. Хоть она имеет малайские корни, но кто знает, какую древнюю память пробуждает в ней эти наигрыши? Может, ее прапрабабка и танцевала перед английскими солдатами, облаченная в зеленые одежды, маня с собой, чтобы хладнокровно убить? А, может, и что-то другое. Она не вспомнит, когда придет в себя.

— Да, но она же менялась! — удивился я.

— Судороги, не более того.

— Не хилые судороги, я чуть струны не порвал от ужаса, — сказал Саша.

— А я обрел возможность говорить тонким и визгливым голосом, — дополнил я.

— Бывает, — пожал плечами «Тараторкин», — Вы согласны сделать мне такое одолжение?

— По мне, так все равно — я и играть то не умею. Единственное, если запою невзначай — но тогда любой человек не только эпилепсией заболеет, но и вообще впадет в кому. Так что я согласен без каких-то вариантов, — проговорил я, ободренный пивом, успокоенный странной логикой Джеффа.

— Конечно, конечно, — кивнул головой старпом, чьего решения дожидался нависший над барной стойкой хозяин гостиницы. — Я буду играть исключительно русские наигрыши. Современные. Чижа, там, Воскресенье или БГ, на худой конец.

Эти имена ничего не говорили нашему валлийскому собеседнику, но он удовлетворенно кивнул одним подбородком. Это у него очень ловко получилось.

— Что ж, не буду Вам мешать. Приятного Вам вечера, спасибо за познавательный разговор.

Джефф ушел, невозмутимый, Кэтрин затерялась где-то в недрах отеля. Может быть, ей уже одевали смирительную рубашку, а может общество придурков из передачи «Скрытая камера» уже вовсю потешались над снятыми кадрами.

— Ну, что, Саша, шоу не для слабонервных? — разорвал я паузу над пустыми пивными бокалами.

— Да я, собственно говоря, ничего толком-то и не увидел, так что особых воспоминаний не осталось.

— Странно тут все. В первой гостинице — мерзкий карлик на тележке, у Лари — сам Лари, здесь — «Раскольников» с кровавыми руками, отсутствие зеркал, дохлые птицы под окнами, официантка, страдающая запорами, простите — эпилепсией. Чертовщина какая-то. Вроде бы и надо это дело обсудить — а и говорить не о чем. Надо поспать — и все пройдет, — подвел итог сегодняшним приключениям я.

— Алягер ком алягер, — вздохнул старпом, отставляя гитару.

— Моментально. В море, — добавил я.