In vinas veritas

36

В те далекие годы, когда Индия страдала под пятой английской колонизации, в первой половине девятнадцатого века, местами вспыхивали отчаянные бунты местных жителей. Поднять мятеж было легко: вооружить десяток людей, показать им беззащитную английскую мишень — и вот уже сотня человек бегает, потрясая кулаками в поисках белых, опьяненные кровью первой жертвы. Главное — успеть вовремя обеспечить их оружием. В одном из таких восстаний, «восстании сипаев», довелось активно участвовать юному, ослепленному ненавистью, индусу. Конечно, он тогда и не предполагал, что со временем забудет свое истинное имя, отдав предпочтение называться «капитаном Немо».

Восстание вспыхнуло ослепительно ярко, англичан резали, где только можно, воодушевляясь на их страданиях. Даже когда появились регулярные войска, жажда крови толкала мятежников на штыки и пушки. Но не зря полмира было покорено жителями туманного Альбиона — лучших солдат найти было нельзя. А уж бойцами они были первоклассными, впрочем, такими они и остались по сей день. Только лень ныне мешает жителям Британских островов, к примеру, быть полновластными хозяевами профессионального боксерского ринга.

Сипаев подавили быстро и страшно. Казнили сотнями: кого, для пущей важности, расстреливали из пушек, кого по старинному индийскому обычаю топтали слонами, управляемыми теми же индусами, кого просто вешали или лишали роста на голову. Пощады не было никому.

Юный Немо, с ног до головы покрытый чужой кровью, был пленен и помещен в бамбуковую клетку. Ему выпала «честь» оказаться вместе с другими несчастными в роли приманки для тигра на предстоящих охотах. Бешенство клокотало в его груди, сердце, казалось, разорвется от ярости. Но вместо того, чтобы тщетно бросаться на решетку и выть в бессилии, он принял позу лотоса и отрешился от всего сущего. Со стороны даже нельзя было определить, дышит он, или нет. Солдаты приходили смотреть на него, отказавшегося от пищи, как на циркового артиста, кололи пиками, чтобы убедиться в жизни, теплившейся в теле. Кровь текла крайне неохотно и быстро сворачивалась, а Немо никак не реагировал на раны. Он продолжал сидеть в углу клетки, безучастный ко всему.

Йогой ему, конечно, приходилось заниматься, но он бы сам первым удивился, если бы кто-нибудь предположил, что он сможет впасть в такой долгий транс. Тем не менее, душа его полностью отрешилась от тела и скользнула прямо к звездам. Сколько времени это продолжалось — сказать невозможно: может быть, несколько секунд, а, может, и несколько недель. Но чернота космоса была не пустынна: адский хохот сопровождал его иногда, иногда дивная музыка. А однажды раздался громоподобный голос: «Что ты хочешь?»

Немо не мог ответить, только ощутил бессильную ярость и всеподавляющую жажду мести.

Прозвучал тот же жуткий хохот со словами: «Он мой!», и Немо кувырком полетел обратно в свое тело.

В клетке менялись посетители: одни уходили на охоту, других привозили взамен. А он продолжал сидеть в своем углу, как статуя, как достопримечательность. К нему приходили целые экскурсии, еду уже и не оставляли, заподозрив других заключенных в ее пожирании. Колоть пиками тоже перестали, лишь изредка принюхиваясь: не завонял еще?

Но пришло время — и Немо открыл глаза. Была ночь, поэтому это движение век не было замечено никем — охрана болталась где-то вдалеке, ее даже не было видно, сокамерники храпели, набираясь сил для следующего дня — а вдруг завтра охота?

Немо попытался пошевелиться — и чуть не застонал: тело, как окостенело, отказываясь повиноваться. Но иссушенные мышцы наполнились кровью, сердце стало биться ровно — и через два или три часа он смог осторожно встать. Единственное, что ему было сейчас необходимо — это глоток воды. И, хвала всем богам, в одной из грязных посудин он ее увидел, сделал робкий шаг, держась за прутья, и осушил до дна.

Вернувшись на прежнее место, испытывая облегчение, у него начал появляться план, как отсюда скрыться. Но для этого нужно было просидеть в неподвижности еще одни сутки — уже светало.

Какая мука была для него, изображавшего статую несколько недель (месяцев?), провести в этой же позе еще шестнадцать часов! Однако он не потратил и это время впустую. Упражняясь в мыслях, Немо обнаружил удивительную способность воздействовать на поступки окружающих людей. Сначала робко заставлял соседей по клетке выставить перед ним все свои кружки с водой, потом, под вечер, вынудил их устроить драку между собой, которую удалось разнять только с помощью солдат. Уверовавшись в своем новом даре, он несколько изменил первоначальный замысел.

Наконец, стемнело, соседи улеглись и обиженно захрапели, переживая во сне несправедливые тумаки и совершенно лишние удары солдат. Немо, прислушавшись к звукам, решил, наконец, что настала пора действовать. Каково же было его удивление, когда, осторожно открыв глаза, он обнаружил недалеко от себя человека в точно такой же позе лотоса. Вчера этого пухлого гуманоида рядом не было, ну да пусть себе играется, повторяя его действия, может и добьется чего.

Немо встал и начал разминать отекшие конечности, стараясь проделывать нехитрые упражнения бесшумно, время от времени прикладываясь к чашкам с водой. Сил, конечно, было маловато — голодовка виновата. А пищи найти здесь, в клетке, не представляется возможным — соседи — проглоты подъели все подчистую. Немо встал к двери вплотную и постарался призвать сюда караульного солдата. Послышались шаги, и к клетке подошел пыльный ишак, бессмысленно посмотрел на стоящего человека, открыл, было, рот, чтоб покричать, но передумал. Немо, моментально покрылся потом, чуть ли не в голос пытаясь заставить не издавать звуков противное животное. В это время в поле зрения нарисовался удивленный солдат, на которого пришлось сразу переключить все внимание, надеясь, что чертов осел не предпримет очередную попытку попеть песен.

Солдат подходил все ближе, но тревоги никакой не выказывал, только удивление. Немо постарался достать рукой англичанина ключ и отомкнуть замок, что ему удалось проделать вполне успешно. Теперь можно было и уходить.

Конечно, если бы сил было побольше, то следовало бы задушить проклятого стража, принеся жертву кровавой Кали и отдавая должное секте душителей, с которой доводилось не раз пересекаться. Завязать в угол платка несколько монет, резко хлестнуть полученной удавкой по шее, сбивая дыхание у жертвы, а потом двумя руками давить что есть мочи за концы платка, пока у несчастного глаза не вылезут из орбит и не хрустнут шейные позвонки. Немо даже представил себе эту картину, вздохнув — в его нынешнем состоянии выйти за пределы этого английского лагеря — уже подвиг. Поэтому он тихонько поплелся прочь, заставляя свои ноги передвигаться быстрее.

Он шел, как обкуренный, боясь остановиться. Поэтому даже вздрогнул и сухим листом осыпался на землю, когда кто-то внезапно положил руку ему на плечо. Но этот кто-то вовремя поддержал его, подставил свое плечо и помог передвигаться быстрее. Немо скосил глаза, чтоб увидеть своего помощника, но безуспешно. Принюхался и несколько успокоился: пахло родным братом — индусом. Они увеличили скорость и почти побежали мимо костлявых кустов вон отсюда. А сердце с каждым ударом выдавало слог за слогом: «Сво — бо — да!» Тигры в зарослях, скрестив лапы на груди, осуждающе смотрели вслед уносящимся к свежему ветру помоек двуногим.

Но не все так просто в этом мире. Пуля — дура, штык — молодец. Одинокая дура, не имеющая на счастье беглецов никакого отношения к «дум — думу», вылетела из ружейного дула бдительного англичанина, увидевшего в проблесках лунного луча странную пару, спешащую в противоположную от лагеря сторону. То ли стрелок был отменный, то ли судьба решила подкинуть беглецам шараду, но Немо получил крепкий удар в плечо, да такой, что оба они через голову полетели на землю. Немо подняться сам уже был не в состоянии, зато его таинственный компаньон проявил немалую скорость реакции: запихав в рот целую горсть каких-то листьев, он начал их отчаянно быстро пережевывать. Одновременно он освободил от ветхой одежды раненное плечо своего спутника и увидел, что входное отверстие имеется, а выходного, увы, нет — пуля попала уже на излете. Кровь пока не сочилась, но временно. Поэтому он вытащил изо рта сгусток пережеванных листьев и заткнул им рану, туго забинтовав лоскутами одежды.

Потом он подхватил на плечи потерявшего сознание Немо и довольно живо засеменил обратно в сторону лагеря англичан, где уже поднялись по тревоге и зажигали факелы — поисковая группа была готова выступать на рандеву.

Очнулся Немо от запаха. Пахло настолько противно, что даже у неискушенного парфюмерными изысками индуса слезы наворачивались на глаза. Однако, первое, что он увидел — это аппетитная сочная хлебная лепешка у самого своего рта. Еще успев подумать: «Куда же опускали эту лепешку, раз она так благоухает?», он впился зубами в пищу. Еда была проглочена мгновенно, но он отдавал себе отчет, что больше есть нельзя, хотя и очень хотелось. Такого же мнения придерживался и его кормилец, который приставил к растресканным губам Немо железную плошку с водой.

Утолив, насколько это было возможно, чувство голода, а, точнее, притупив его слегка, Немо попытался оглядеться, но тут же чуть не взвыл от боли в раненном плече. Рана была перебинтована относительно свежей повязкой. Человек, показавшийся ему смутно знакомым, прижал палец к губам в остерегающем жесте. Немо присмотрелся к нему и вспомнил — это же тот чудак, что в клетке присел рядом, подражая. А чудак заговорил полушепотом.

Он поведал Немо, что сейчас они прячутся невдалеке от лагеря англичан, на краю городка Кандла в сарае, построенном над сбором всех стоков нечистот, впрочем, безразличные к окружающей среде индусы стали сносить в это помещение любые отходы. Теперь здесь такое зловоние, что ни один английский солдат не рискует приблизиться к этому месту на пушечный выстрел. Пулю из плеча Немо этот добровольный помощник извлек, кровь остановил. Повезло, что удалось сразу же заткнуть рану и не оставить после себя кровавых следов — а не то проклятые английские ищейки мигом бы вышли на след. Параипан — так назвался этот плотный, почти толстый человек — пытался в клетке достичь такого же просветления, как и Немо, но не успел. Побежал вслед за предметом своего подражания, заметив, в каком плачевном состоянии тот находится. И его помощь была отнюдь не излишней.

В течение нескольких дней Параипан выходил в город на промысел, добывая немного еды. Немо в это время усиленно пытался восстановить свои силы. Наконец, однажды, он объявил своему помощнику, что им нужно убираться из этого зловонного места. Параипан беспрекословно согласился, не проявляя любопытства, полностью доверяясь решениям своего кумира.

Первым делом они спустились под покровом ночи к реке, которая несла свои мутные воды прямо в океан. На берегу они украли маленькую утлую лодчонку под косым парусом и, никем не потревоженные, выбрались на стремнину. Параипан сосредоточенно рулил, Немо, отрешившись от всего земного, сидел на носу. Они плыли до самого утра. Рассвет встретил лодку океанской ширью. Даже теперь, когда они прошли последние островки, и береговая полоска становилась все менее различимой, Немо не открыл глаза, а его коллега не пытался потревожить эту очевидную медитацию.

Так они проехали достаточно долго, стоял вполне типичный для этого времени года штиль, берег поглотился горизонтом окончательно, лодка шла под парусом, подгоняемая легким ветерком в абсолютно неизвестном направлении. Параипан начал уже дремать, закрепив руль между коленей, когда на его плечо легла тяжелая рука Немо. Он тогда сказал слова, которые навеки остались в его памяти:

«Теперь мы во власти судьбы. Я свою долю выбрал. Очередь за тобой».

Параипан без колебаний согласился разделить участь, поэтому он даже не очень удивился, когда прямо из воздуха и толщи воды, как из плоского зеркала, начало выплывать нечто. Это нечто было похоже на черную, как деготь, гигантскую сигару, какие он видел у англичан. Но посреди этой сигары появилась огромная, высотой с небольшую гору, шишка, позади материализовался внушительных размеров хвост. Весь процесс появления этого чуда из ничего занял не более пятнадцати минут.

Немо стоял, торжественно скрестив руки на груди. Он готов был хохотать во все горло, но лишь беззвучно шептал:

«Получилось! Хвала Вам, повелители! Месть моя будет страшна! Клянусь преисподней, англичане содрогнутся!»

Тогда он еще не имел никакого понятия, что же такое удалось вытащить на этот свет, но никаких сомнений, что он не сможет справиться с этой чудовищной рыбой, не возникало. Поэтому он уверенно забрался по скобам наверх, где обнаружилась закрытая дверь. Перед дверью в переборке была выемка, куда прекрасно вмещалась ладонь. Немо не попытался заставить запихать туда свою руку оторопевшего Параипана, рискнул сам.

В тот же момент рядом раздался голос, вряд ли принадлежавший живому существу: «Добро пожаловать на борт, капитан. Идентификация завершена. Доступ введен в память». Дверь распахнулась, и два полуграмотных индуса вступили в мир научно технического прогресса. Теперь-то Немо понимал, что эта субмарина — дар будущего, может быть, посланный им самим. Так считать было удобнее всего — ко второму тысячелетию он еще ничего не построил, а, значит, в запасе у него есть еще целая вечность, в течение которой он будет и сыт, и пьян, и нос в табаке.

Судно было полностью автоматическим, способным откликаться на голосовые команды, поэтому казалось живым существом. О мести не могло быть и речи, Немо пришлось несколько лет осваивать возможности, открывшиеся перед ним. Параипан, так тот по первым дням просто в обморок падал, не в силах побороть священного трепета перед морским чудовищем, в недрах которого ему довелось оказаться.

Со временем Немо придумал, почерпнув толику знаний из имеющейся судовой библиотеки, название для лодки — «Наутилус», а сам, стало быть, сделался капитаном Немо. Параипан так и остался безымянным, в смысле, довольствовался тем названием, которое ему присвоили добрые люди с рождения. Зато моментально вырос до старпома, чем несказанно гордился.

Время шло, еды было завались, все свободное время они тратили на освоение свалившейся на голову специальности. Но крайне неуютно чувствовать себя индусу, зауважавшему себя, если у него нет слуги под рукой. Поэтому вскоре на борт, в основном в полубессознательном состоянии, вступили другие люди. Их предпочитали набирать из нищих китайских, малайских, африканских, тех же индийских деревушек. К 1865 году экипаж оказался полностью сформирован.

Однако сказать, что длительное пребывание под водой никак не сказывалось на людях — значит, слегка покривить душой. Некоторые новоприбывшие члены экипажа болели и, так и не успев акклиматизироваться в тесной сплоченной обстановке, самым прискорбным образом умирали. Смертность была достаточно высока по невыясненным причинам.

Другие же люди переживали некоторое внутреннее, а иногда и внешнее, преображение: могли, к примеру, ночью подкрадываться к товарищам и, прокусив ужасно острыми клыками яременную вену, напиться свежей кровушки, нисколько не мучаясь совестью, что укушенный человек без достаточного количества красных кровяных телец начинает себя чувствовать крайне неуютно и через пару минут помирает. Начитанный к тому времени капитан выбрасывал за борт трупы, а кровососов выпускал где-нибудь на безлюдных берегах невдалеке от населенных пунктов: пусть себе резвятся.

Другие парни резко начинали покрываться жесткой щетиной, в основном тихими полнолунными вечерами, разрывали и пожирали коллег по судну. Их приходилось глушить электрическим током, выбрасывать из субмарины за борт в виду манящих огней крупных городов. Те по-собачьи плыли к берегу, где находили полное умиротворение посреди бетонных джунглей бездушных мегаполисов.

Словом, на борту было создано настоящее демократическое общество.

«Наутилус» воздействовал на людей. Те же капитан и старпом ощущали это на себе. Может быть, по причине того, что они первыми ступили на борт, но лодка наградила их невосприимчивостью к старению. Этот дар был воспринят с большим энтузиазмом. Конечно, открытие сего факта произошло не сразу, а несколько десятилетий спустя.

А потом началось раздолье. К 1867 году на счету у субмарины были уже несколько судов, которых капитан собственноручно торпедировал. Они топили любые суда, ориентируясь, в основном, на поверхностную оценку содержимого трюмов. К сожалению, не все убитые посудины плавали под английским флагом. Наступила эра голимого пиратства, идейность как-то сама собой отступила на второй план. Позднее нападения совершались уже не стихийно, а после тщательно собранных и проверенных сведений. «Наутилус» стал прекрасной машиной для убийства — пленных брали крайне редко.

Однажды, прочитав в газете о том, что на поиски морского дьявола отправилась целая экспедиция, Немо, догадавшись, что речь идет о его лодке, устремился навстречу. В результате бесхитростных, но эффективных действий к ним на борт попали три человека, само судно — охотник, обиженно завывая, постаралось скрыться, чтоб залечить раны. Немо присмотрелся к своим пленникам и скуки ради оставил их на борту. Один из троицы был абсолютно бесхребетен, свято уверовавший в науку. Это — профессор Аранакс. Другой — трудно подающийся внушению по причине доминирующего чувства заботы об ученом, его слуга, Консель. А вот третий был стоящий экземпляр! К сожалению, в те годы Немо еще не владел даром видения всех предшествующих поколений человека, но уже тогда догадывался, что несгибаемый характер, истовая вера и чудовищное упорство Неда Ленда — дар великих предков. Ленд смог противостоять всем попыткам капитана установить контакт. Экстраординарная сила китобоя помогала ему отстаивать свое мнение, не считаясь с количеством оппонентов. Поединок китобоя со всем «Наутилусом», не обязательно физический, продолжался все время пребывания их на борту. Аранакс, не перестающий удивляться и восторгаться лодкой, пытался урезонить неистового Ленда, но не особенно успешно. Так бы они и оставались пленниками Немо, но удрали, возглавляемые китобоем. Как им удалось обмануть систему — пес его знает. А потом, спустя годы, в руки капитана попала «Двадцать тысяч лье под водой». Самолюбие было удовлетворено полностью, значит, не зря он тогда оставил в живых этих людишек.

Жизнь продолжалась, банковские счета росли, особо доверенные люди (два человека поочередно) выпускались в отпуска на сушу. Сам «Наутилус» оставался невидимкой, тайной океана, как морской змей, или Кракен. Даже гибель «Титаника» была объяснена прозаически, хотя трюк с айсбергом был верхом искусства, но никто никогда не будет посвящен в детали этой операции. 14 апреля 1912 года принесло огромнейший доход. После этого можно было позволить себе отдых, продлившийся для них с Параипаном несколько блаженных лет. К сожалению, за время простоя пришлось поменять весь экипаж — все прежние люди в одночасье вымерли.

А потом была война, участвовать в которой не было смысла. Появившиеся подводные лодки заставляли проявлять огромную осторожность. Да и «Наутилус» начал сдавать. Немо это понимал — как-никак за столько лет научился. Поэтому в 1949 году на побережье Аргентины обнаружилась полуразрушенная покалеченная подводная лодка. Перед тем, как покинуть субмарину, были включены системы самоуничтожения, так что любое исследование приборов и устройств исключалось. Какого же было удивление Немо, когда он прочитал в одной из газет, что его подводное судно объявили нацистской вовремя недобитой сволочью. И только Параипан внес ясность: ведь на рубке они самолично выгравировали почти сто лет назад знак солнца. Аминь, «Наутилус»!

Параипан заделался пророком, создав свое вероучение. Последователей было достаточно много, тем более, что он сам мог показывать, для пущей важности, некоторые штучки, типа левитации. Люди безоговорочно в него верили. Досадно то, что он с годами и сам стал верить в свою божественность. И ведь постарел, мерзавец! Себя Немо по-прежнему ощущал вполне бодро, годы плавно протекали мимо, чуть касаясь его своими абразивами. А вот Параипан стал выглядеть уже лет на двадцать старше своего бывшего капитана.

Все свое время Немо теперь посвящал задаче, которой собирался серьезно заниматься еще век назад — теперь для этого было и возможности, и деньги.