Индонезия — острова и люди

ЗАМОРСКИЕ КИТАЙЦЫ

«Заморскими» в Индонезии называют китайцев, переселившихся в Индонезию и осевших там. Их также называют «хвакиао» и «чина», тогда как в литературе они больше известны под именем «хуацяо», или этнических китайцев.

Как и в предыдущих главах, я хочу поделиться личными впечатлениями и наблюдениями, в данном случае— от общения с китайцами. А не общаться с ними, находясь в Индонезии, невозможно. Нужно ли купить что-либо из еды, одежды, посуды, мебели, электроники, парфюмерии; понадобились ли лекарства, книги, журналы, канцелярские принадлежности; нужно ли починить автомобиль, сшить брюки или костюм, постричься, почистить одежду, обратиться к врачу, пообедать в ресторане или кафе, посмотреть фильм, остановиться в гостинице, обменять деньги, проявить фото- и кинопленку, — в этих и в десятках других случаях наверняка имеешь дело с китайцами. Китайцев я встречал почти во всех районах Индонезии. Где их мало или почти нет, так это в Минангкабау, в Аче, Тапанули и на Бали — иными словами, в тех районах, где сохранилась крепкая сельская община и где не терпят представителей других религий. Может быть, отсутствие китайцев и развило у этих народов склонность к бизнесу, к торговле. Полагают, что в руках хуацяо находится от 60 до 80 % промышленных предприятий и ряда отраслей, играющих основополагающую роль в экономической жизни Индонезии.

По сообщению газеты «Компас» от 19 ноября 1979 года, 90 % торговли и 70 % банковского капитала на Восточной Яве, население которой составляло 30 миллионов, находилось в руках заморских китайцев. В Джакарте около 70 % крупных предприятий и магазинов принадлежит китайскому капиталу. Целые торговые центры, столицы Индонезии, такие, как Глодок, Хаям Вурук, Сенен, Пасар Бару, Джатинегара, многие супермаркеты почти полностью находятся в руках китайцев.

Подавляющее большинство «гроссеров», т. е. оптовых торговцев, непосредственно импортирующих товары из-за границы, — хуацяо. Они же скупают львиную долю товаров у местных производителей и затем перепродают их в кредит мелким торговцам. Крупный китайский капитал вследствие компетентности его представителей и наличия связей широко используется транснациональными корпорациями США, Японии, Западной Германии, Англии, Голландии, Австралии для проникновения в экономику Индонезии. Интересно, что на втором месте по капиталовложениям в Индонезии после Японии стоит Гонконг.

Может быть, причина такого засилья этнических китайцев в их многочисленности? Отнюдь нет. Включая и тех, в жилах которых течет не более четверти китайской крови, число заморских китайцев в Индонезии не превышает и 3 процентов населения страны, составляя около 5 миллионов человек. Но, как отмечал бывший военный атташе Индонезии в Китае генерал Сламет Мартосудиро в диссертации на тему «Решение проблемы этнических китайцев, исходя из интересов национальной безопасности», «хотя китайская колония в Индонезии сравнительно невелика, это китайское меньшинство, будучи хорошо организованным, господствует почти во всех областях экономики страны».

Следовательно, сила этнических китайцев не в их численности, а в их экономической мощи. Сами же китайцы говорят, что их сила заключается в их «культуре», т. е. в исторических условиях, традициях и обычаях, в образе жизни, в первую очередь в прагматизме, исполнительности, обязательности, бережливости, компетентности, уживчивости, цепкости. Не раз доводилось слышать мне о том, что китайцы умудряются заниматься торговлей в непроходимых джунглях Калимантана, где основные обитатели — даяки. Во всяком случае, мне приходилось встречать китайские лавки и закусочные в домах-плотах в заливах архипелага Риау, где живут так называемые морские племена, а также в непроходимых топях Южной Суматры.

Эмиграция китайцев в Индонезию, как и в другие страны ЮВА, началась с незапамятных времен. Китайские купцы посещали Южную Суматру еще во времена империи Шривиджая, начиная с VI века. Письменные источники времен первой Сунской династии (420–478) утверждают, что уже тогда яванские раджи платили дань китайским императорам. Вероятно, речь идет об обычных подарках посольств, а не о дани. Первыми временными переселенцами с материкового Китая на «Острова Южных морей», как тогда называли Индонезию, были моряки и рыбаки. За ними последовали купцы. Затем, в начале второго тысячелетия, на северном побережье Явы (в Тубане и Сурабае) появились постоянные китайские поселения.

Особенно широкого размаха китайская эмиграция достигла с XVII века, когда власть в Китае захватила Цинская (Маньчжурская) династия которая преследовала приверженцев свергнутой китайской династии Мин. Спасаясь от преследований, многие приверженцы династии Мин переселились на острова Малайского архипелага. Этот период совпал с началом колонизации Индонезии голландцами. Китайцы стали прибывать целыми семьями, с женами и детьми, чего прежде не было. Голландцы, будучи немногочисленной нацией, живущей далеко от Индонезии, остро нуждались в среднем управленческом персонале для плантаций, рудников и других предприятий. Колониальная администрация охотно использовала на таких должностях услужливых, изворотливых китайцев. Изменился и качественный состав китайской эмиграции. Ее пополнили мастеровой люд и даже чернорабочие, искавшие работы на плантациях и рудниках.

Наиболее удачливые китайцы, пользуясь покровительством голландских властей и поддержкой сплоченной китайской общины, становились предпринимателями, владельцами плантаций, крупными торговцами или сборщиками налогов в пользу голландской администрации. Китайские поселения разрастались, превращаясь в целые города, нередко внутри индонезийских городов. Китайские общины носили замкнутый, обособленный характер со своим языком, своими обычаями, своей религией, системой образования на китайском языке, своим культурным наследием, своими руководителями. Каждая община как бы воздвигала вокруг себя собственную «китайскую стену». Всей душой заморские китайцы оставались со «страной предков», но навещали родину лишь разбогатев или возвращались туда, достигнув преклонного возраста, чтобы умереть на своей родине.

Со временем китайцы начали селиться не только в традиционных «китайских» районах, как, например, на Западном Калимантане, острове Банка, архипелаге Риау, Южной Суматре и на севере Явы, но и в столице Голландской Индии — Батавии. Вскоре китайцы составили голландцам такую конкуренцию, что в 1740 году колониальные власти издали закон, согласно которому хуацяо должны проживать только в специальных китайских кварталах. Во главе каждого квартала был поставлен староста — самый богатый китайский торговец, который хотя и не был военным, но получал чин майора, капитана или лейтенанта.

Хотя целью закона было ограничить деятельность китайских торговцев, особенно в столице и сельской местности, на самом деле он способствовал росту китайского капитала, концентрации сил и средств китайцев, их сплочению и созданию обособленной касты. Китайской элите в лице глав китайских кварталов и их приближенных голландская администрация предоставила широчайшие права.

Китайским иммигрантам отводилась роль посредников между голландской администрацией и индонезийцами. Они выступали от имени голландского правительства в качестве сборщиков налогов, монополизировали ломбарды, игорные дома, торговлю рисом и опиумом. Они сосредоточили в своих руках крупную торговлю, скупку пряностей, сахара, пальмового масла и тому подобных «колониальных» товаров для экспорта за границу. Большие доходы китайцы получали от ростовщичества. Единственно, где они не могли развернуться, это область землевладения. По аграрному закону 1870 года землей в Индонезии могли владеть лишь коренные жители. Голландское законодательство разрешало китайцам селиться в строго определенных районах архипелага. В частности, в конце XIX века на Яве, и то в строго определенных районах, проживало лишь 300 тысяч китайцев. Своего апогея иммиграция китайцев на архипелаг достигла в самом конце XIX — начале XX века. Так, в 1930 году в Индонезии уже проживало 1250 тысяч этнических китайцев.

С материкового Китая в Индонезию эмигрировали преимущественно мужчины, ибо считалось, что они едут временно на заработки и должны непременно вернуться на родину, где остались могилы их предков. Первое время так и было. Пробыв некоторое время в Индонезии, китайские эмигранты возвращались на родину, нередко оставляя на архипелаге своих индонезийских жен, которые охраняли имущество китайцев во время их отсутствия, но захватив с собой детей, особенно сыновей. Со временем они все чаще стали изменять «стране предков», оставаясь навсегда в Индонезии. Чистокровные китайцы ревностно сохраняли обычаи и язык предков. Что же касается детей, родившихся от смешанных браков с индонезийками (за исключением проживающих на о. Банка и Западном Калимантане), то многие из них плохо или совсем не владели китайским, говорили по-индонезийски или на местных диалектах и в определенной степени приобщались к местным обычаям и культуре. Фактически так обстоит дело и до сего времени. Во всяком случае, индийское, арабское, пакистанское и некоторые другие меньшинства в Индонезии ведут более обособленный образ жизни, чем китайские эмигранты. Тем не менее дети китайцев от смешанных 261 браков и даже внуки по-прежнему считали себя при голландцах китайцами.

На Яве, Западной Суматре и в ряде других районов Индонезии китайцы живут преимущественно в городах, и главный источник их существования — торговля. За пределами Явы, в первую очередь на островах Банка, Белитунг, Бинтан, китайцы наряду с торговлей занимаются рыболовством, работают на оловянных и других рудниках, на плантациях. В 1909 году правительство Китая издало закон о двойном гражданстве: любой ребенок, один из родителей которого китаец, в какой бы стране он ни родился, является гражданином Китая. В ответ на это правительство Голландии в 1910 году приняло закон о голландском подданстве, устанавливавший, что главным в определении подданства того или иного человека служит место его рождения. Таким образом, все родившиеся в Голландской Индии объявлялись подданными (но не гражданами) Голландии. Подобное двойственное положение заморских китайцев в Индонезии существовало до 1960 года, когда было заключено китайско-индонезийское соглашение, официально отменившее двойное гражданство.

Конституция 1945 года, принятая после провозглашения независимости Индонезии, объявила «всех детей иностранцев, родившихся и проживающих в Индонезии, гражданами Индонезии». Правда, не желающим стать гражданами Республики Индонезии предоставлялась возможность отказаться от индонезийского гражданства до 10 апреля 1947 года. После признания Голландией Республики Индонезии де-юре в 1949 году было подписано голландско-индонезийское соглашение, определявшее, что «гражданами Республики Индонезии являются и лица китайского происхождения — голландские подданные, но не голландцы, достигшие совершеннолетия к моменту передачи суверенитета, родившиеся и проживающие в Индонезии». Правительство гоминьдановского Китая выступило против этого соглашения.

Создание КНР изменило ориентацию всех хуацяо. Больше половины (1750 тысяч) выбрали Пекин, 250 тысяч из них даже стали гражданами КНР. Остальные 1250 тысяч решили ориентироваться на Тайвань. Во время Бандунгской конференции 1955 года между главами правительств Индонезии и КНР — Али Састроамиджойо и Чжоу Эньлаем было подписано соглашение об упразднении двойного гражданства этнических китайцев в Индонезии, вступившее в силу 20 января 1960 года. Взрослые хуацяо в течение двух лет должны были выбрать гражданство либо Индонезии, либо КНР. Дети же должны определять свое гражданство в течение года после достижения совершеннолетия. Те же хуацяо, которые ориентировались на Тайвань, получили статус «лиц без гражданства», продолжая находиться в Индонезии. Укрепление связей между Джакартой и Пекином имело своим следствием запрещение всех организаций, газет и школ, принадлежавших «тайваньским» хуацяо.

В связи с засильем китайского капитала, в первую очередь в сельской местности, в 1959 году Сукарно издал постановление № 10, запретившее иностранным (китайским) торговцам заниматься экономической деятельностью в сельской местности, за пределами волостных, уездных и провинциальных центров. Главная цель закона состояла в том, чтобы освободить индонезийских крестьян от широко практиковавшейся китайцами системы «иджон», т. е. скупки урожая на корню, превратившей их в издольщиков на собственной земле. В то же время вытеснение китайских иммигрантов из сельской местности привело к уменьшению экспорта, многие плантации пришли в упадок, участились перебои в снабжении населения необходимыми товарами. Ведь китайцы несколько веков подряд специализировались на заготовках сельскохозяйственной продукции, прекрасно разбирались в сортах кофе, чая, табака, пряностей, риса и других культур.

Претворение в жизнь закона № 10 в ряде случаев вызвало выступления хуацяо. На Западной Яве в районе Чинахи дело дошло до вооруженных столкновений между китайцами и подразделениями индонезийской армии. В результате к концу 1960 года 210 тысяч этнических китайцев — граждан КНР выразили желание вернуться на родину.

Воспользовавшись военным положением, действовавшим в Индонезии, руководство вооруженных сил запретило издание всех газет и журналов на китайском языке. Было также запрещено пользоваться китайскими иероглифами при написании вывесок, рекламы и т. п. Усилилась кампания по замене китайских фамилий на индонезийские, против чего решительно выступило руководство влиятельной левой организации хуацяо БАПЕРКИ. Замена фамилий проводилась в рамках ассимиляции этнических китайцев. Но самые богатые китайцы нередко уклонялись от смены фамилий. В ряде мест произошли столкновения между китайцами и индонезийцами. Среди китайцев были произведены аресты. Немало магазинов и лавок, принадлежащих хуацяо, было разграблено. Многие плантации, рисорушки, типографии и т. п., принадлежавшие китайскому капиталу, после ареста их владельцев быстро пришли в упадок, с прилавков магазинов исчезли самые необходимые товары, включая соль и мыло, чему, кстати, я сам был свидетелем. Но все это не мешало Сукарно и его сторонникам держать курс на укрепление связей с Пекином, в первую очередь на международной арене.

После событий 30 сентября 1965 года отношения между Пекином и Джакартой настолько ухудшились, что в 1967 году дипломатические отношения между двумя странами были «заморожены» и не восстановлены до сих пор. На первых порах положение хуацяо значительно ухудшилось, но вскоре, в первую очередь благодаря политике «открытых дверей», которую стало проводить правительство, они сумели восстановить свое былое экономическое могущество и даже значительно укрепить его. Теперь китайцы выступают представителями и компаньонами многих иностранных фирм в Индонезии. Более того, целый ряд могущественных компаний, в том числе две самые крупные — «Астра» и «Кедаунг груп» — почти полностью контролируются китайским капиталом. «Астра» собирает половину всех автомобилей в Индонезии, включая «тоёты», а «Кедаунг груп» в сотрудничестве с японскими фирмами выпускает львиную долю холодильников, кондиционеров, телевизоров и др. Тем не менее китайская проблема в Индонезии далеко не решена и, по меткому выражению видного политического деятеля Руслана Абдулгани, представляет «головную боль для правительства Индонезии».

Власти предприняли попытки «упорядочить» китайскую проблему. При участии ведущих синологов страны была выработана концепция о методах разрешения создавшегося положения, создан «Государственный комитет по выработке политики, направленной на разрешение китайского вопроса». В состав комитета вошли руководящие работники различных министерств и ведомств, имеющие отношение к проблеме этнических китайцев. Комитет, в частности, пришел к выводу, что «различие исторических судеб, а также политического, экономического, социального и культурного развития индонезийцев и китайцев привело к возникновению среди индонезийцев чувства недоверия и подозрительности к китайцам в целом».

На основе этого вывода был создан координационный комитет, получивший название «Специальный штаб по китайским вопросам». Штаб во главе с бригадным генералом Сунарсо разработал «Основополагающую стратегию» правительства, направленную на разрешение проблемы этнических китайцев. Основные положения стратегии изложены в инструкции президента № 37 от 7 июня 1967 года. Инструкция предписывает правительственным инстанциям, включая армию, не допускать въезд в страну новых китайских иммигрантов и защищать все население страны, включая хуацяо. В тех местах, где проживает много этнических китайцев, разрешается создание ими общественных организаций, деятельность которых ограничена вопросами религии, спорта, организации отдыха, похорон, охраны здоровья. В инструкции уделяется большое внимание мерам, направленным на интеграцию хуацяо с коренным населением. Общественные организации хуацяо объединены в так называемый «Семейный союз граждан Индонезии», находящийся под эгидой Голкар. Официальная цель этого союза: «воспитывать своих членов в духе единства со всем народом, чтобы они не чувствовали себя обособленной группой». Помнится, по свежим следам в 1970 году я проинтервьюировал в Сурабае видного журналиста, владельца журнала «Либерти» Го Чин Хока. «По моему мнению, — сказал Го Чин Хок, — создание особой организации для этнических китайцев не только не ускорит, но, наоборот, затормозит процесс ассимиляции. В доказательство верности моего пророчества могу сослаться на печальный опыт аналогичной организации времен Сукарно — БАПЕРКИ».

Надо сказать, Го Чин Хок оказался прав. Хотя с момента выработки «Основополагающей стратегии» по китайскому вопросу прошло почти 20 лет, обособленность и влияние китайцев не только не уменьшаются, но и возрастают, что таит в себе опасность новых столкновений на расовой почве. В то же время могущество и способности китайцев таковы, а умение китайцев задобрить власти, включая военных, так велико, что правительство не может с этим не считаться, если бы даже и хотело. Поэтому главный выход правительство по-прежнему видит в интеграции китайцев со всем индонезийским обществом, в создании обстановки, при которой, по словам крупного специалиста по проблемам хуацяо, доктора Мели Г. Тан, доклад которой я слушал в Джакарте 10 мая 1976 года, «термины «прибуми» (аборигены, коренные жители) и «нон прибуми» (некоренные жители) отомрут сами по себе». Ассимиляцию пытаются проводить разными путями, в том числе принятием хуацяо индонезийского гражданства, сменой китайских фамилий на индонезийские, совместным обучением детей китайцев и индонезийцев, закрытием специальных китайских школ, запрещением издавать газеты, книги и журналы на китайском языке, запретом обучать детей на родном языке, писать вывески китайскими иероглифами, поощрением смешанных браков. До сих пор браки между индонезийцами и китаянками настолько редки, что буквально о каждом из них в пропагандистских целях сообщают в печати и даже по телевидению. Чаще китайские юноши женятся на индонезийках. Шутят, что богатые китайцы «монополизируют» красивых индонезийских девушек.

Часто приходилось слышать, что одна из причин обособленности этнических китайцев, сосредоточения всех их сил только на торговле, на извлечении прибыли — исторически сложившееся неучастие их в политической жизни страны. Отсюда делается вывод, что хуацяо нужно привлекать к политической жизни. При этом забывают, что подобное мнение коренным образом противоречит лозунгу, выдвинутому «новым порядком» после прихода к власти в 1966 году. В призыве, обращенном ко всему народу, тогда говорилось: «Хватит увлекаться политикой! Давайте работать!» В соответствии с этим лозунгом, сохраняющим силу до сего времени, число политических партий было уменьшено до трех, включая проправительственную Голкар. В рамках деполитизации была сведена на нет деятельность политических партий (особенно на местах), профсоюзных, женских и молодежных организаций; сфера деятельности студентов ограничена рамками кампусов. В подобных условиях призыв к этническим китайцам включаться в политическую жизнь страны выглядит явным парадоксом, хотя следует отметить, что этнические китайцы играют заметную роль в Демократической партии Индонезии (ДПИ), в частности как бывшие члены Христианской и Католической партий Индонезии, объединившихся впоследствии в ДПИ.

В прежние годы хуацяо также имели опыт политической деятельности, но это не привело к их ассимиляции с индонезийцами. Представители крупной китайской буржуазии и интеллигенции в 1927 году создали партию Чунг Хуа Хуой, которую также называли партией «паккардистов», потому что большинство ее членов ездили на «паккардах». «Паккардисты» ревностно оберегали свою китайскую индивидуальность и поддерживали голландские колониальные власти.

А в 1954 году была создана новая организация этнических китайцев — БАПЕРКИ. Хотя БАПЕРКИ расшифровывалось как «Консультативный совет по вопросам индонезийского гражданства» и формально боролся за вступление некоренных жителей страны в индонезийское гражданство, его членами в основном были китайцы. Через год БАПЕРКИ превратился в политическую партию того же названия. Во время первых всеобщих выборов БАПЕРКИ удалось провести своих представителей в центральный парламент и Народный консультативный конгресс. А через несколько лет один из руководителей этой партии, Уй Чу Тат, был назначен Сукарно государственным министром его кабинета. Одновременно БАПЕРКИ установил тесные связи с Пекином. У БАПЕРКИ были свои учебные заведения, включая крупнейший частный университет страны «Республика», на базе которого после событий 30 сентября 1965 года был создан самый престижный частный университет ТРИСАКТИ.

Китайский капитал в Индонезии необычайно гибок и оперативен. Несмотря на официальное запрещение, в магазинах Джакарты, Сурабаи, Семаранга, Бандунга и многих других городов в конце 70-х годов, как я сам убедился, продавалась китайская литература. В китайских кварталах этих городов демонстрировались гонконгские, тайваньские и другие китайские фильмы на китайском языке, в номерах гостиниц, принадлежащих хуацяо, показывали полупорнографические видеофильмы. Что же касается кинопроката в Индонезии импортных фильмов, то он почти полностью в руках китайских синдикатов. Добрая половина иностранных фильмов, демонстрирующихся в Индонезии, — так называемые фильмы «мандарин», т. е. китайские гонконгского и тайваньского производства, сделанные на основе китайского материала, но по голливудским образцам. В основном это гангстерские фильмы, фильмы каратэ, а также мелодрамы. Таким образом, китайцы в немалой степени определяют, какие фильмы смотреть индонезийцам. Многие видные индонезийские режиссеры, создающие серьезные картины, не выдерживают конкуренции с фильмами «мандарин» (слово «китайский» в Индонезии зачастую заменяется словом «мандарин»). До недавнего времени большинство заведений, где процветали проституция, азартные игры и т. п., такие, как казино, бильярдные, «стимбас», т. е. банные кабинеты типа сауны, были исключительной монополией китайцев. Затем они были запрещены. Большинство функционирующих официально публичных домов также принадлежит китайцам.

Две наиболее развитые и наиболее доходные отрасли индонезийской экономики: производство специальных местных сигарет «кретек» (с добавлением гвоздики) и текстильное (батиковое) — почти полностью монополизированы китайским капиталом. Прочные позиции занимают хуацяо в сборке автомобилей и мотоциклов, холодильников, кондиционеров, телевизоров, кассетных радиоприемников и магнитофонов, детали которых частично импортируются из Японии, ФРГ, США, Австралии, частично изготовляются на месте. Многие типографии также принадлежат этническим китайцам. Хуацяо господствуют в области рыболовства. У индонезийских рыбаков, как правило, нет ни сетей, ни лодок. Все это они берут внаем у богатых китайцев, отдавая за это не менее половины улова. Остальную часть перекупают у рыбаков за бесценок все те же китайцы. Разумеется, не все китайцы в Индонезии принадлежат к эксплуататорскому классу. Есть среди них и ремесленники, и рыбаки, и даже крестьяне (преимущественно на Калимантане). Немало среди хуацяо ученых, журналистов, художников. Есть и так называемые патриотически настроенные национальные китайцы, как, например, упоминавшийся ранее Масагунг, посвятивший себя просветительству, изданию книг индонезийских авторов, переводу и публикации иностранных книг об Индонезии. Масагунг создал крупнейшее издательство «Гунунг Агунг» и самый крупный книжный фонд «Идаю» — по имени матери Сукарно, ближайшим другом и поклонником которого был Масагунг. Правда, одновременно он, как значится в его визитной карточке, является президент-директором ряда других фирм, таких, как «Сари Агунг», специализирующейся по продаже книг, канцелярских принадлежностей, музыкальных инструментов и спортивных товаров, отделения которой имеются в столицах каждой из 27 провинций Индонезии; «Виндусурья» — филиал могущественного «Кодака»; компания «Джая Мандарин Агунг»; председателем и исполнительным директором сингапурской фирмы «Аю Мас». Наконец, Масагунг — совладелец самого фешенебельного в Джакарте международного отеля «Мандарин». Масагунг принял ислам и совершил паломничество в Мекку.

Китайские районы (печинан) в индонезийских городах очень колоритные, хотя и поражают своей скученностью. Вот, например, знаменитый Глодок на северной окраине Джакарты. Это район фешенебельных супермаркетов, как, например, «Глодок Билдинг» или «Глодок Плаза», куда простой люд и заходить-то боится, и громадный комплекс киосков под одной крышей «Харко», специализирующийся на торговле телевизорами, видеомагнитофонами, кассетами, холодильниками, скобяными товарами и т. п. Вперемежку на Глодоке расположены маленькие лавчонки, скромные харчевни и шикарные рестораны. С рекламных щитов кинотеатров на вас глядят супермены из фильмов «мандарин». Другие картины здесь не идут. Из дверей ресторанов и кафе доносится модная западная и старинная китайская музыка.

Китайские лавки и магазины (за исключением супермаркетов), как правило, тесные, без яркой рекламы, многие рестораны скромные, а пользуются несравненно большим успехом, чем те, что принадлежат индонезийцам или индийцам. Я не раз задумывался над причинами подобного положения и из наблюдений и разговоров с самими китайцами пришел к выводу, что для солидных постоянных клиентов, а китайские торговцы в основном ориентируются на них, главное — не внешний блеск, а надежность, внимательность и услужливость продавцов и официантов, умение дать любую консультацию, если нужно — возможность приобрести товары в кредит, иногда чуть подешевле, чем в магазинах, принадлежащих индонезийцам, которые любят блеск, яркую рекламу и меньше уделяют внимания самим покупателям.

Более того, мне рассказывал китайский бизнесмен, принявший индонезийское гражданство, — Сламет, у которого в Сурабае был большой магазин по продаже телевизоров «Шарп», что «блеск и мишура нередко отпугивают солидных покупателей, привлекая лишь налоговых агентов, которые определяют величину подоходного налога чаще всего по внешнему виду магазина или ресторана. «У меня же, — продолжал Сламет — все скромно, но добротно и солидно. Я и мои помощники всегда готовы дать квалифицированную консультацию и гарантировать сервис после приобретения товара. Благодаря скромному виду предприятия я плачу меньше налогов, а это дает возможность продавать телевизоры и другую аппаратуру чуть дешевле. Покупателям это нравится». Живут китайцы в Индонезии большими семьями. Прирост населения у них даже выше, чем у индонезийцев: 2,5 % в год. Каждая семья, каждый дом — это своего рода крепость. Дети, как правило, беспрекословно подчиняются родителям, младшие — старшим. Фактически все члены семьи владельца работают в магазине, ресторане или каком-нибудь другом предприятии, находясь на положении служащих. В магазине они — приказчики, которым помогают индонезийцы в качестве посыльных и подсобных рабочих. В кассе сидит глава семьи или клана. Он ведает святая святых — деньгами. Правда, в последнее время «китайская крепость» стала давать хотя и еле заметные, но все же трещины, особенно когда со сцены уходит сильный, энергичный создатель фирмы — глава клана. Нередко в таком случае созданная им фирма делится между многочисленными наследниками, теряет былое могущество, хиреет, а то и вовсе поглощается более сильными. Чтобы избежать этого, самые дальновидные главы семейств начинают отходить от сугубо семейного характера фирм, привлекая к руководству энергичных людей со стороны, назначая их менеджерами. Это дает возможность сохранить предприятие в прежней компактной форме, где доля каждого наследника по-прежнему находится в общем деле.

Но не всегда бывает так. Приведу два случая, свидетелем которых был сам. В Сурабае в конце 60-х — начале 70-х годов мы пользовались услугами известного магазина «Токо Кон» в районе Губенга. За конторкой в магазине неизменно сидел крепкий старик лет семидесяти, а обслуживали покупателей его сыновья, дочери, невестки и иногда зять. Фирма процветала, но одновременно бросался в глаза аскетизм, господствовавший в доме Кон. Сыновья нередко нас спрашивали, что идет по телевидению, какие фильмы демонстрируются в кинотеатрах. Телевизоры в состоятельных домах в Индонезии — не редкость, в богатом же доме Кон глава семьи не только не хотел покупать телевизор, но и не давал сыновьям и дочерям денег на кино. Все, что он делал для них, это — одевал, кормил и обещал завещать каждому долю капитала. Старший сын, Винь, еще неженатый, как-то пожаловался мне (что не принято в китайских семьях): «Отец обещает выделить долю. Но, во-первых, он еще крепкий и, поди, проживет лет пятнадцать. Мать же моложе отца на десять лет, и все может перейти к ней. Я даже жениться не могу, хотя мне уже за тридцать: отец не разрешает, не хочет дробить капитал».

И вдруг однажды город потрясло известие: пропал старый Кон. Через несколько дней полиция сообщила, что его… похитили зять вместе с сыновьями. Винь в похищении не участвовал. Старика обманным путем увлекли в Сидоарджо, небольшой городок километрах в тридцати от Сурабаи, и сделали заложником, потребовав от матери выкупа в несколько миллионов рупий (около 10 тысяч долларов). Операция провалилась благодаря вмешательству полиции. Зятя как главного организатора похищения привлекли к ответственности, сыновей же отпустили. Старый Кон снова стал восседать за кассой. Вскоре я уехал из Сурабаи, так и не узнав, купил ли Кон телевизор и стал ли он давать детям деньги на кино. Когда в 1976 году я снова побывал в Сурабае, в помещении магазина Кон уже находился салон западногерманской фирмы «Фольксваген». Мне удалось установить, что старик Кон умер, капитал поделили между наследниками, и фирма перестала существовать.

А несколько лет спустя на одной из главных торговых улиц Джакарты — Пасар Бару я встретил бывшего владельца крупного магазина по продаже итальянских холодильников, водонагревателей и газовых плит и не узнал его — так он изменился. И он поведал мне свою невеселую историю. После смерти отца на правах старшего сына он возглавил торговую фирму «Иглас». Братья, а их было более десяти, подросли. Кто продолжал жить с ним, кто уехал в другие города, а один брат даже отправился учиться в Америку. Однажды «американец» приехал на каникулы и, сговорившись с братьями, потребовал от Роберта (так звали старшего брата) разделить имущество. Роберт предложил братьям 50 процентов капитала на том основании, что после смерти отца он вел дело один и растил младших братьев. Дело дошло до суда. Роберт выиграл процесс, но братья не удовлетворились и, подстрекаемые «американцем», наняли бандитов, которые стали методически шантажировать и избивать старшего брата, его жену и детей. Вмешательство полиции не принесло успеха. Роберту ничего не оставалось, как сдаться. Магазин со всем товаром был продан, и все вырученные деньги были поделены поровну между братьями. Из владельца роскошного магазина на Пасар Бару Роберт превратился в рядового торговца на одном из захудалых базаров Джакарты. Правда, поговаривали, что часть капитала и недвижимости Роберт утаил от плохо осведомленных братьев и через какое-то время сможет снова завести солидное дело.

Властям приходится учитывать неприязненное отношение индонезийцев к хуацяо, которое нередко прорывается наружу, угрожая национальной стабильности. Осуществляются меры, направленные на укрепление позиций индонезийского капитала. С этой целью в последние годы было принято несколько постановлений. Так, в 1979 году в целях увеличения роли национальных торговцев в розничной торговле было решено, что не менее 60 % новых торговых помещений должно предоставляться в распоряжение мелких индонезийских торговцев в рассрочку по пониженным ценам. Но по ряду причин это постановление осталось на бумаге. В числе причин называют коррупцию, взяточничество, запутанность процедуры получения кредита национальными торговцами, неплатежеспособность мелких индонезийских предпринимателей, трудности в развитии торговли без ведущего участия крупного китайского капитала, у которого за плечами богатейший опыт и необходимые связи. В рамках той же политики поддержки национального капитала с 1 мая 1981 года была полностью запрещена торговая реклама по телевидению на том основании, что большинство рекламируемых товаров, выпускаемых предприятиями, в основном принадлежащими иностранному или китайскому капиталу, «недоступно простому народу».

Но судя по всему, пока эти меры не достигают своей главной цели: уменьшения неприязни индонезийцев к китайским торговцам, о чем, в частности, свидетельствуют антикитайские выступления в различных районах Явы в декабре 1980 года, а также в ноябре 1984 года в Джакарте, выразившиеся в совершении поджогов на Глодоке и в ряде других торговых центров, принадлежащих китайцам.

Следует сделать оговорку, что неприязнь к этническим китайцам в значительной мере искусственно раздувается и поощряется индонезийской буржуазией и бюрократией, заинтересованной в том, чтобы направить социальное недовольство не против имущих классов вообще, а только против богатых китайцев. Впрочем, во время неоднократных беспорядков на расовой почве страдают в основном мелкие китайские лавочники и мастеровые. Верхушка же китайской буржуазии, тесно связанная бизнесом с верхушкой индонезийского бюрократического аппарата, чувствует себя в полной безопасности. О том, как хуацяо удается выжить, больше того — процветать в условиях, мягко выражаясь, неблагожелательного отношения к ним со стороны большинства населения страны, лучше всего, пожалуй, говорят материалы исследований, проведенных редакцией авторитетного индонезийского журнала «Скец Маса». Вот что писал журнал по поводу этнических китайцев (привожу в сокращенном виде):

«Кое-кто считает китайцев добрыми соседями. Говорят также, что они оказывают большую помощь представителям местных властей, в частности своей обязательностью. Действительно, если в доме китайца ночует кто-либо посторонний, китаец непременно доложит об этом представителям власти и не просто доложит, но приложит какой-нибудь подарок: что-нибудь из съестного, материал на платье, на брюки и т. п. Какие индонезийцы поступают подобным образом?! Если, например, китайцу понадобилась какая-либо справка, он не забудет возместить стоимость бумаги и чернил, а также труда, затраченного на составление справки. Богатый китаец непременно дружит со старостой деревни. При любой поездке, особенно заграничной, китаец привозит старосте подарки. В случае болезни старосты или кого-либо из членов его семьи китаец обязательно навестит больного и купит за свой счет необходимые лекарства. Если в семье старосты какое-либо торжество — свадьба или другое, китаец непременно сделает богатый подарок, одолжит автомобиль. Нужно ли после этого удивляться, что китаец и староста становятся добрыми друзьями? Приобретает ли китаец землю через подставных лиц, открывает ли предприятие, ему обеспечена поддержка старосты.

Подобным же образом богатые китайцы дружат и с волостным старшиной и с бупати (начальник уезда). Задумал, например, бупати построить себе новый дом, чтобы спокойно и приятно дожить свой век после ухода на пенсию. Ну как можно позволить бупати отрываться от государственных дел по такому пустяку, как строительство дома? Этим займутся друзья бупати — китайцы. Вероятнее всего, они подарят бупати уже готовый дом. Их не надо ни о чем просить. Они сами готовы предупредить любое желание начальства, и, главное, тихо, без огласки. Они всегда берегут доброе имя друга и покровителя. Как же не оценить подобную деликатность?»

Мог бы губернатор Джакарты (в начале 70-х годов) без помощи китайцев собрать в течение нескольких лет сотни миллиардов рупий на нужды развития города? Некоторые называют «сомнительными» способы, с помощью которых изыскивались эти средства. К числу их относится китайская азартная карточная игра «хва-хве». Впоследствии из-за резких протестов со стороны общественных организаций китайские дельцы заменили «хва-хве» лотереей. Через некоторое время по инициативе все тех же предприимчивых китайцев были открыты казино, игорные дома и т. п. Пример Джакарты оказался заразительным. Мэры многих других городов, руководители волостей, бупати и губернаторы в различных районах страны по инициативе местных китайцев открыли подобные же заведения с целью «изыскания средств на развитие районов».

Китайцев упрекают в том, что они далеко не бескорыстно оказывают материальную помощь представителям властей. А разве процветание последних не на пользу государства? Правда, можно привести примеры действий китайцев, наносящих ущерб государству. Глава акционерного общества «Синар семеста» Ан Чонг Гван надул сотни своих компаньонов — мелких акционеров. Он не только не заплатил им обещанные проценты, но и присвоил их капитал на общую сумму миллиард рупий. После суда Ан Чонг Гван бежал за границу, предварительно переведя туда похищенные Деньги. Бежал за границу и другой крупный делец, по имени Тан Чонг Хоа, прихвативший с собою принадлежащие казне 2 миллиона долларов.

Представляется, что все сказанное выше проливает определенный свет на то, каким образом этническим китайцам удается процветать и не пользуясь симпатиями коренного населения Индонезии.