Ингуш и осетинка: право на любовь

Глава 41. Горькое возвращение

У меня началась сессия.

Аслан каким-то способом выведал, что Хаваж в Питере и стал постоянно подозревать, что я вижу или общаюсь с ним. В итоге мама пошла в институт договориться, чтобы у меня приняли экзамены раньше, экстерном. Хотела увезти меня раньше. Кое-какие экзамены в итоге я получила автоматом, за взятку, какие-то сдала сама, так что сессию закрыла раньше на десять дней. К тому моменту мы с Хаважем уже три недели не виделись, но о том, что я вот-вот уеду навсегда он знал.

Ехать мне было очень страшно. Больше всего я боялась, что на этом все и закончится, начала сомневаться в нем. В Питере я тайком купила себе простой кнопочный телефон, потому что знала – в Осетии у меня такой возможности не будет, по крайней мере, какое-то время. Симку тоже купила и все спрятала. Думаю, пусть первое время в Осетии у меня будет питерская симка, пока я буду сидеть дома (если не под землей лежать).

В середине июня мы поехали в Осетию. Мама в поезде не спала, как и я, нам обеим было страшно. Что будет дома, как поведет себя отец?

Мама написала одной из наших теть, чтобы она была в нашем доме в день приезда, на всякий случай. Может, при старшей сестре отец будет не так суров.

Дома нас встретила тетя, отца не было. Тетя начала было меня ругать, но как-то сдержанно. Я поняла, что она знает, что мне итак сегодня достанется сполна, и щадит. Я сидела в своей комнате и ждала. Это было хуже всего.

Я услышала, как пришел отец и меня начало трясти. Я делала дуа, чтобы выжить или хотя бы, чтобы не мучиться перед смертью, чтобы не было очень больно. От страха у меня срывало крышу, я столько всего о себе думала.

Услышала крик отца «где она», топот ног по направлению к моей комнате. Отец резко распахнул дверь, я за его спиной были мама и тетя. Я встала с кровати, по щекам текли слезы.

Отец молча смотрел на меня с порога. Потом буквально подлетел, схватил за шею и начал громко ругаться. Мол, что ты творишь, бесстыжая, кого ты в дом приводишь, какие у тебя там еще ингуши и так далее. Говорил много нехорошего, не хочу вспоминать.

Потом он швырнул меня на пол, схватил за волосы и ударил с замахом по лицо. Я почти потеряла сознание. Он отошел, тетя схватилась за него, умоляя остановиться. Отец орал дальше. На крики прибежал Аслан и тоже держал папу. Но тот ко мне не подходил, только орал, сказал, что больше не желает меня видеть. Что, если в его доме еще кто-нибудь хоть раз произнесет «его» имя, то отец убьет нас обоих.

Я лежала на полу, перед глазами все плыло Мать хлопала меня по щекам, но я ничего не осознавала, не могла ничего сказать, помню только, что, когда Аслан взял меня на руки, чтобы положить на кровать, я сказала ему: «Я сто раз пожалела, что родилась, но ни одного раза – о том, что встретила его». Что он мне ответил и ответил ли что-нибудь – я не помню, меня вырубило.

***

Проснулась я ночью, в тишине. В комнате было темно, я лежала и вспоминала, что было. Думала о том, где сейчас Хаваж, какие у него планы, что он будет делать.

Мне было очень страшно – я тут, а он там. А вдруг он не приедет? Вдруг оставит? Во всем этом кошмаре был только один смысл, и если он меня оставит – все было напрасно. Мыслей было много. Я встала и пошла на кухню, попить воды. Едва смогла сделать пару глотков, так болело горло. Вообще у меня болело все тело, бок на который я упала, на бедре был огромный синяк, локоть болел, кисть, которой я ударилась об пол. И голова болела.

Придя в комнату, я встала перед зеркалом и рассматривала себя. На кого я похожа? Впервые мне стало так жалко себя. Я снова начала плакать.

Потом легла обратно в постель, но заснуть смогла только под утро. Ко мне никто не заходил, а я не выходила. В обед тишина, настал вечер, а я все так и сидела в комнате. Потом послышались голоса, спор, крики. Это мама хотела принести мне поесть, а отец запрещал.

– Не надо к ней ходить. Она не заслужила этой заботы о ней. Пусть слезы свои испивает.

– Но она со вчерашнего вечера голодная!

– Я сказал. Значит все, так и быть! Пусть сидит там, и никто к ней не зайдет! И сама пусть не выходит, видеть ее не хочу!!

Тетя тоже пыталась что-то сказать, но отец стоял на своем.

Честно сказать, кушать и не хотелось. Мысли были разные и самые ужасные. Я вспомнила, что у меня есть телефон и симка. Я быстро вставила симку в телефон и включила его. Написала смс Хважу, попросила не перезванивать, спросила, как он. Пару часов он не отвечал, и я была переполнена страхом, что он не ответит.

Потом пришел ответ – он спрашивал, как я и что происходит дома. Я отправила ему огромное смс на пять-шесть сообщений. Написала, что отец меня побил и я сутки не выхожу из комнаты. Написала, что мне плохо и я не знаю, что делать дальше. Он успокоил меня и заверил, что скоро приедет. Мы немного попереписывались, я тут у меня закончились деньги, я ушла в минус. И, как назло, денег не положить.

Ночью, дождавшись, когда отец уснет, мама молча принесла мне поднос с едой и чай, поставила на комод и ушла. Мне стало так больно от того, что мама не сказала мне ни слова, а я так хотела, чтобы она присела рядом и пожалела… опять я начала плакать. К еде я не притронулась. Утром она пришла забрать поднос и спросила:

– Ты почему не поела?

– Не хочу, мам.

Она взяла поднос и молча вышла. Я не знала, как мне вести себя в своем доме...элементарно выйти в ванную...я не могла...бегала умываться по ночам.

Подружки знали, что я в Осетии, звонили на домашний, но мама всегда говорила, что дома меня нет. Мне так не хватало поддержки, такое чувство было, что я схожу с ума в этих четырех стенах.

По вечерам я садилась на подоконник, сидела и думала обо всем, много и долго. Смотрела куда-то вдаль, ждала Хаважа. Я не жалела ни разу, что связалась с ним. Готова была дальше терпеть это все, лишь бы быть с ним. Я не знаю, что это – любовь? Не знаю. Знала и знаю только одно: что в этом мире для меня благом будет только он. И никто другой не нужен.

Как Хаваж сказал когда-то, что хоть перед ним в ряд ингушек выстроят, он все равно выберет меня, так и я могу сказать: хоть армию осетин пусть поставят, я выберу только его. Хаважа.

На вторые сутки вечером мама принесла поесть, и попросила, чтоб я съела все. Я поела. Она унесла поднос...так же, не присев даже рядом, не поговорив. Так прошла неделя. В нашем доме бывала еще ругань, когда отца переклинивало.

Потом приехала Фатима, на пару дней. Это была моя радость! Она зашла в комнату, чтобы положить пакеты кое-какие, переодеться. Подошла ко мне, села рядом и обняла.

– Как ты, Ами? Что случилось, расскажи?

– Отец все узнал. Я приехала насовсем сюда, не выхожу из комнаты неделю...только ранним утром или поздно ночью. До ванны и все, я с ума схожу в этой комнате одна...

– Он что говорил? Ударил тебя?

– Да.

Я показала ей синяк – он был уже от бедра до колена, огромный фиолетовый.

– Это я упала так, когда папа отшвырнул.

У Фати потекли слезы...

Ее позвал уже Аслан. Ей надо было идти к ним.

– Ами, пойдем.

– Я? Нет, ты что, отец видеть меня не хочет.

– Ты собралась всю жизнь тут сидеть?!

– Фать, иди.

Она ушла, сказала, что вернется скоро. Через час другой она пришла, мы поговорили с ней обо всем. Она очень переживала за меня.

– Ами, не злись на отца, он любит тебя. Пойми его!

– Я не злюсь. Я все понимаю, правда! Просто больно, отец никогда на меня не поднимал руку.

Она обняла меня, начала утешать. Спросила про Хаважа, что он намерен делать.

– Он сказал, что скоро приедет. Фатим, у меня телефон есть, я покупала в Питере, втихую. И симка питерская, я писала с нее Хаважу. Там роуминг и денег нет, я дам тебе, ты положишь мне? Пожалуйста! Я сама не могу выйти... Я неделю с ним не связывалась.

– Да, конечно, родная, завтра же утром положу, хорошо?

Мы долго разговаривали еще, потом Фатя опять пошла в зал, к родным. У отца закончился отпуск и со следующего дня он начал ходить на работу снова.

Фатима мне положила денег на телефон, я написала Хаважу, он перезвонил сразу же.

– Ами...у тебя все хорошо??? Куда ты пропала? Что с телефоном?!

– Я в минус ушла. Более-менее нормально у меня все, сегодня вышла уже в зал, а так больше недели сидела в комнате. Отец так же не хочет меня видеть.

– Неделю в комнате сидела?!

Он что-то говорил себе под нос на ингушском.

– Ами, родная, потерпи. Я скоро приеду. ИншаАллах в середине июля.

Ему было жаль меня, он опять начал винить себя во всем.

***

Я ждала Хаважа и сидела дома, никуда не выходила вообще. Чуть позже мама снова начала со мной почти нормально разговаривать, я и какому-то вниманию с ее стороны была рада. Но она по-прежнему была очень холодна ко мне, практически мы с ней не общались, кроме сугубо бытовых тем. Пару раз я пыталась начать диалог, но она отвечала коротко и односложно. Я начинала чувствовать себя лишней и уходила в свою комнату.

Фатима через пару дней уехала к себе. Я написала Хаве, подруга как-никак. Думаю, хоть узнаю, как она. Может никогда больше не увидимся. Мы пообщались и Хава сообщила, что Мадина выходит замуж в конце июля. Это меня обрадовало, и я написала Мадинке, поздравила ее.

У Мадины тоже была своя трудная история. Долгое время она общалась с парнем, они любили друг друга. У него были намерения, он попросил ее кольцо. Родители с обеих сторон готовились к свадьбе и в этот момент ее украли.

Совершенно посторонний парень, который и видел-то ее от силы два раза. Жених приехал за ней в тот дом, забрал Мадину и увез к себе. Разборки между семьями затянулись на два-три месяца.

Но теперь, похоже, все закончится хорошо и моя подруга будет счастлива.

Я тоже хотела бы так.

***

Потихоньку начала общаться я с одноклассницами, подружками из Осетии.

Мама меня бывало спрашивала, забыла ли я его, и что у меня вообще в голове. Мой ответ всегда был один и тот же: что я его не забыла и не забуду. И зря они так со мной поступают. Я их дочь, и в конце концов, не пьяницу, не наркомана и грешника выбрала.

Мама не ругалась уже, не кричала, она понимала меня. И знала, что меня как не бей, любовь не выбьешь. Просто она больше переживала из-за того, что отец может сделать. Мы все боялись гнева отца.

Никакой ругани дома больше не было. Эта темя больше не поднималась.

Я как-то отпросилась у мамы увидеться с девочками.

– Иди, развейся. Не то из дому месяц не выходишь уже. Но недолго.

Мы договорились увидеться с моими любимыми подружками, Зариной Айшат, Оксаной. Пошли в кафешку, поесть мороженого. Я увиделась сперва с Айшой, мы посидели в парке, подождали, пока подойдут Оксана и Зарина. Я все рассказала Айшат (она моя хорошая и очень близкая подруга в Осетии), она более толковая в темах касаемо ислама, хоть и не покрывается. Она пыталась меня успокоить, приводила хадисы пророка (с.а.а.с.), пыталась объяснить, как будет правильно, по исламу, а как – нет. Но не давила никогда. Мол, смотри сама.

Потом позвонил Хаваж, я разговаривала с ним. Он очень обрадовал меня, сказал, что приедет на днях в Ингушетию. И мы что-нибудь решим.

Вскоре пришли Оксана и Зарина и тогда мы пошли в кафешку. Посидели часик-другой и разошлись. Папы дома не было. Я ждала, что Аслан ляпнет что-нибудь о том, что я куда-то выходила. Еще подумает, что я к Хаважу выходила, и опять начнется вся эта сантабарбара. Но он ничего не сказал. Вроде как между нами отношения начали налаживаться, хотя мне все равно перед всеми было стыдно.

Через три дня от Хаважа пришло смс о том, что он уже в Назрани. Я была очень-очень рада. Он попросил меня встретиться, чтобы все нормально обсудить, но я боялась с ним видеться. Боялась, что кто-нибудь нас увидит и снова начнется кошмар. Меня тянуло и отталкивало. В глубине души я чувствовала уверенность, что родители однажды смогут меня простить, если я не совершу ничего бесчестного.

(Я не писала вам о моем имане, о том, как я его укрепляла потихоньку и прочее, для меня это слишком личное. Но интерес к религии у меня сильнее был и есть, чем у всей моей родни.)

Так получилось, что Фатима меня пригласила к себе в гости. Отпрашивала меня у папы. Мама сказала, что я могу пойти.

Я увидела в этом возможность встретиться с Хаважем. Я написала ему. что я могу с ним увидеться завтра, он пообещал приехать. Ближе к обеду я собралась к Фатиме, приехала к ней. Меня очень хорошо там встретили. Хорошая семья у них и моя Фатима в положении уже была! Мы посидели с ее семьей, поговорили о том, о сем. Потом мы с Фатимой пошли в ее комнату пошептаться.

– Фать, он сегодня приедет.

– Кто? Хаваж?!

– Да. Фать, нам надо поговорить. Что-то решить.

– Ужас. Тебе не страшно, Ами?

– Нет. Сейчас уже нет.

– Бедная, не дай Бог оказаться в твоей ситуации. А если отец узнает?

– Не узнает.

– А о чем вы будете говорить?

– У Хаважа есть какая-то идея...

– Какая? Снова прийти свататься??

– Нет! Что ты! Мы говорили о никяхе, Фатим...он попросил подумать...

– Но как, Амииии?! Отец не даст согласия! А папа твой опекун.

– Фатим, даже если бы папа дал согласие, он бы не мог быть моим опекуном. Он не муслим.

– Я даже забыла об этом, не знаю, что и сказать. Мне страшно за вас. Но это твоя жизнь и твой выбор.

Я посидела с ней часик. И пошла увидеться с ним.

***

Он как раз проехал уже границу.

На назначенное место я пришла раньше, пришлось еще немного подождать. У меня уже не хватало терпения, мы так долго не виделись! Хаваж приехал не один, а с другом. Мы постояли немного втроем, потом друг уехал прокатиться.

– Я соскучился, Амишка моя.

– ...и я…

– Как ты сейчас? Как дома?

– Я физически нормально. Психологически не очень. Дома тихо. Отец не разговаривает со мной. Но я уверена, что все бы наладилось, если бы не…

– Если не что?

– Ничего.

– Ты хотела сказать, если бы мы перестали общаться?

– Хаваж. Нет.

– Да. Ты это сказать хотела. Ами, я не хочу тебе проблем создавать. Мне было больно самому, что я там, а ты тут и я ничего сделать не могу! Но сейчас я тут, и я не дам тебя в обиду. Ты не передумала, Ами? Честно только?!

– Нет.

– Ты уверена, что хочешь быть со мной?

– Да.

Дальше тишина. У каждого, наверное, в голове какие-то свои таракашки бегали. Иногда так и переполняли чувства, чтоб сказать о них, о том, что я испытываю. У него были тоже такие моменты (он это позже мне признался, когда вспоминали какие-то моменты из прошлого). Но он же мужчина, ты чтоооо, о чувствах стыдно говорить!

– Ами, ты подумала о никяхе?

– Да.

– Ты согласна?

– Ну… А как это все будет?

– Сделаем никях, и только тогда, на законных основаниях, я увезу тебя в наш дом. Я все обдумал.

– А родители....

Мне стало так грустно. Они никогда не выходили из моей головы, но я была уверена, что они меня простят. Я хочу быть с этим человеком. Не важно, кто он – ингуш, черкес, грузин. Главное, что муслим.

Мы немного еще поговорили, постояли. Приехал его друг уже. Видимо, бедный обкатал все.

– Ну что, Хаваж, решили? Что там?

– Решаем еще...

Его друга зовут Зелим.

– Аминат, что ты еще думаешь? Вы любите друг друга? Любите!

– Ээээй, Зелим (и еще что-то Хаваж сказал Зелиму на своем)!

– Тихо, Хаваж, я вас вижу со стороны. Меня-то не надо смущаться! Ты чего стоишь, Хаваж? М? Живее будь, через плечо и вперед. Шучу, конечно. Аминат, – обратился он ко мне,– если ты решилась на это, тогда не бойся. Родители, иншаАллах1, примут тебя. Всему время нужно. Рядом с тобой человек стоит, которому ты нужна. Сколько раз я ему бывало в шутку говорил, мол, Хаваж, давай тебя с этой познакомлю, давай с той. Знаешь, что он мне говорил? «Нет, не надо. У меня Аминат есть». УаЛлахи так говорил, Аминат! И ты его любишь. Сделайте никях и мы увезем тебя. Хватит мучиться! Хаваж, что ты молчишь?! Аинат, если ты сомневаешься очень, то подумай хорошенько, торопить не будем! Это твой выбор. А если готова к этому, тогда не тяните.

Хаваж что-то говорил ему на ингушском. А мне было неловко что-то ему отвечать.

Зелим пошел сел в машину.

– Амиш, милая, в следующий раз я приеду за тобой, а не к тебе. Я буду ждать твоего звонка, твоего слова.

– А никях где собираешься делать?

– Можем и тут в Осетии, но лучше может в Назрани? Вали может стать и сам имам, если в ста километрах вокруг не будет ни одного твоего родственника мужского пола. У меня есть знакомый имам, друг семьи. Не волнуйся, я тебе говорю, я все обдумал. Слово последнее за тобой.

– ...

– Ами, я понимаю, как тебе тяжело. Хочешь, я еще раз пришлю к тебе людей?!

– Нееет! Ты что. Не нужно.

– Ладно, я пойду тогда, а ты подумай, Ами.

Мы попрощались, и он уехал. С того дня началась смута в моей голове.